| Ученики Иосифа бывали в скитах, окормляемых Нилом. Так сказать, стажировку проходили. А вот спорили зря. Потому что надо было понять, что есть такое монашество и такое, как у латинян. Вот у них ордена. Поэтому бенедиктинцы трудятся, а доминиканцы проповедуют. Скажу, что мы иногда зря спорим. Надо учесть, что в соответствии с теорией этногенеза того же Гумилева, 17-й век - это фаза перегрева плюс культура барокко. Что Вы скажете, Максим? - Барокко означает " причудливый " , это уже другой замечательный ученый отметил, к сожалению, нас покинувший Александр Михайлович Панченко. Он говорил, если посмотреть на двух главных противников в эпохе раскола - то мы увидим, что они оба люди барокко. И Никон - барочный человек, и Аввакум Петрович, как бы он не старообрядствовал, тоже. Надо вспомнить только одну фантастическую вещь, которую изложил Аввакум, а я ему доверяю, он человек честный. Просто я могу с ним не соглашаться. Так вот он описывает сон - явно, что он этот сон видел - когда он увеличивается, увеличивается. И, наконец, его тело заполняет всю Вселенную. Вот такой сон мог присниться только барочному человеку. Это человек барокко. - Значит, понятно, почему. Потому что они все заполняли Вселенную, к тому же были бешеные энтузиасты. Нет. Для меня прав Никон, а не его противники. Я убежденный его сторонник и не теряю надежды, хотя и в преклонных летах, дожить до его церковного прославления. Не я один считал в минувшем 20 веке его достойным канонизации, но при этом я также убежден, что не надо было все делать за один год. Куда было спешить, время-то у тебя есть? Давай постепенно, а то дров наломаешь. Ну, и наломал. - Владимир Леонидович! А в чем была верна позиция Никона? И насколько получилось то, что он хотел сделать? - Он довольно много сделал, и кое-что сохранилось, ведь, до нас. И сейчас мы никониане, говорю я с гордостью, а так, как о нас говорят старообрядцы. - Но сейчас большинство представителей русского православия являются новообрядными. - Человек верит сердцем, верит внутри. А все, что он созидает, относится к сфере культуры. Культура - это все, что материально, но не является природой. В природе человек творить не может. |
| 492 В то же время... в земле закопан. – Второй сын Аввакума Прокопий родился в 1647 г.; вместе с матерью и братом Иваном с марта находился в земляной тюрьме на Мезени (с 1670 г.). 493 ...якоже Филипп каженика древле. – Апостол Филипп, по рассказу Деяний апостолов (8:38), крестил евнуха-эфиопа, странствуя из Иерусалима в Газу. 496 Приидоша в село мое... отпустил в поле. – События, описанные Аввакумом, датируются, по-видимому, августом 1647 г. Аввакум борется со скоморошескими забавами, следуя идеям московского кружка «ревнителей благочестия», стремившегося к упорядочению церковной жизни и к введению благочестия в разных сферах русского общества. Видимо, под влиянием идей этого кружка в 1648 г. появляется специальный указ царя Алексея Михайловича воеводам, запрещавший под угрозой телесных наказаний всякие выступления скоморохов с медведями и музыкальными инструментами. 497 ...Василей Петровичь Шереметев, плавучи Волгою в Казань на воеводство... – Боярин В. П. Шереметев (ум. в 1659 г.) отправился в Казань из Москвы 8 августа 1647 г., в сентябре он проезжал недалеко от Лопатищ; тогда и произошла описанная Аввакумом встреча. 499 ...благословить сына... блудолюбный образ. – Бритье бороды осуждалось на Руси как греховное западное влияние, потворство блудникам. 502 ...у царя на сенях со мною прощались... – Неизвестно, насколько это известие о том, что будто бы Шереметевы просили прощения у Аввакума, соответствует действительности. Царские сени – большие украшенные помещения – находились непосредственно перед палатами; в них происходили встречи придворных и приглашённых во дворец лиц. 503 ...брату моему меньшому бояроня Васильева и дочь духовная была. – Неясно, о каком из своих младших братьев пишет здесь Аввакум: все три его брата – Козьма, Герасим и Евфимий – служили в разных дворцовых храмах; Козьма и Герасим – священниками (следовательно, один из них был духовником боярыни), Евфимий – псаломщиком. 505 Аще меня задушат... причти мя с Филиппом, митрополитом Московским... – Личность митрополита Филиппа (в миру Федора Колычева, 15071560), задушенного Малютой Скуратовым по приказу Ивана Грозного, была очень популярна в XVII в.: в 1647 г. |
| Но симптомом кризиса было не только «отклоняющееся поведение». «Ревнители благочестия», т. е. Иван Неронов, Стефан Вонифатьев, Аввакум, тот же Никон (до патриаршества), — кружок, который почти семь лет, с 1645 до 1652 г., руководил церковной политикой и вообще официальной культурой, включая книгопечатание, — этот кружок при кажущемся его консерватизме тоже ревизовал древнерусский обиход. Люди этого кружка обозначали себя как «братию», «боголюбцев», «наших». Но известны и другие обозначения. Когда патриарху Никону, уже порвавшему с прежними друзьями, доложили о будто бы случившихся с расстриженным и заточенным Логгином Муромским чудесах, он рассмеялся: «Знаю–су я пустосвятов тех» [Аввакум, 67]. С точки зрения Никона они были «пустосвяты». Ханжами и еретиками были они и с точки зрения большинства рядовых причетников, зауряд–консервативных попов: «Заводите… вы, ханжи, ересь новую… и людей в церкви учите. А мы… людей и прежде в церкви не учивали, а учивали их в тайне (на исповеди. — А. П.), а протопоп де благовещенский (Стефан Вонифатьев. — А. П.) такой же ханжа» [Записки РАО, 394–395]. Этот ропот касается прямо–таки узла проблемы. Все эти взаимоисключающие на первый взгляд характеристики примирить несложно. Они указывают на то, что участники кружка не хотели и не умели выйти за рамки религиозного сознания. Это и предопределило крах боголюбцев: Россия шла по пути секуляризации, апофеозом которой стали Петровские реформы. Однако в деятельности кружка нельзя не видеть и новаторских сторон. Это социальный момент — разумеется, в христианской окраске [см. Зеньковский, 74 и след.]. Боголюбцы не звали людей в скиты и в монастыри, не прославляли в противоположность Капитону «прекрасную пустыню» — они предлагали «спасаться в миру», заводили школы и богадельни, проповедовали в храмах, на улицах и площадях. Личная проповедь — тоже новация. Она уже несколько веков не существовала в русской Церкви и в русской культуре. Обычно её возрождение связывают с именем Симеона Полоцкого. Это ошибка, поскольку Симеон приехал в Москву только в 1664 г., но ошибка попятная: Симеон издал два сборника проповедей, «Обед душевный» и «Вечерю душевную», и каждый может судить по ним о ранних опытах московской барочной элоквенции. Что до «ревнителей благочестия», то они свои речи не записывали, и заключенные в них идеи приходится восстанавливать по всем вообще текстам и поступкам участников кружка. |
| – Да что ты все утро стоишь пред образами? Молись в церкви, а здесь, на дому-то, некогда молиться по целым часам; вон воды нет, дров некому внести, – говорила она с укором. – Молитва от всех напастей спасает, матушка, – успокоительно отвечал на это о. Аввакум. – Да оно-то так, я не против молитвы говорю; да уж очень нужда-то замаяла, вот иной раз с сердца и скажешь лишнее слово. – Что делать, мой друг, потерпим в сей скоропреходящей жизни: Господь смилуется над нами грешными в жизни вечной. Знаешь притчу Господню о богатом и бедном Лазаре. И внимай слову Господню. – А я хотела, Аввакум Петрович, попросить тебя съездить ко владыке, рассказать про нашу нужду: быть может, он смилуется и переведет тебя на лучший приход? – Ах, матушка, где уж нам, бедным, беспокоить владыку! У него и без нас немало воздыхателей о своих нуждах, всех не устроишь на лучшие приходы. Чтобы хороший-то приход получить, .нужно иметь и заслуги и ходатаев; а у меня какие заслуги, и какие за нас с тобою предстанут ходатаи?... Но ходатаи эти явились за о. Аввакума, и предстали они пред владыкой со своими, за него просьбами без ведома самого о. Аввакума, решительно ничего не подозревавшего. IV Случилось так, что освободилось священническое место, в самом богатом во всей епархии фабричном приходе. Не успел пройти слух об этом, как на вакантное место подано было до двухсот прошений. Были здесь прошения и заслуженных протоиереев, и благочинных, и преподавателей семинарии; за одного из просителей, духовника губернаторского, просил владыку отдельным, рекомендательным письмом сам губернатор. Пересмотревши все прошения, и не остановившись еще ни на ком из просителей, преосвященный, после многочисленных дневных занятий и приема различных просителей, лег, наконец, спать. Едва закрыл он глаза, и еще не успел даже вздремнуть, как вдруг пред ним, как наяву, предстала громадная толпа самых разнородных людей – мужчин и женщин. Между ними были и богатые, и бедные, и совершенно нищие. Эти странные люди все в один голос обратились к владыке с просьбой переместить на освободившийся богатый приход совсем неизвестного ему священника о. Аввакума Благонравова. Владыка, не придав этому видению значения, сотворил крестное знамение и вскоре заснул. Но едва он заснул, как пред ним вновь предстала та же толпа просителей, молившая уважить их просьбу о назначении в фабричный приход о. Аввакума. |
| Упомянутые выше младограмматики сформулировали теорию языковой непрерывности - представители соседних диалектов или следующих друг за другом поколений прекрасно друг друга понимают, а вот на противоположных концах понимания уже нет никакого. Справедлива эта теория или нет, но факт остается фактом - современному русскому горожанину не составит особого труда понять речь протопопа Аввакума, которая покажется ему дедушкиным сельским говором, притом что она имеет от нашего языка не только лексические, но и грамматические отличия: «Курочка у нас черненька была; по два яичка на день приносила робяти на пищу, Божиим повелением нужде нашей помогая; Бог так строил. На нарте везучи, в то время удавили по грехом. И нынеча мне жаль курочки той, как на разум прийдет. Ни курочка, ни што чюдо была: во весь год по два яичка на день давала; сто рублев при ней плюново дело, железо! А та птичка одушевлена, Божие творение, нас кормила, а сама с нами кашку сосновую из котла тут же клевала, или и рыбки прилучится, и рыбку клевала; а нам против тово по два яичка на день давала. Слава Богу, вся строившему благая!» Между нами две реформы правописания и букваря - петровская и большевицкая. При этом рукописный текст Аввакума подавляющему большинству из нас будет действительной непонятен - именно потому, что нас разделили две реформы письменности, безжалостно вычеркивавшие так называемые лишние буквы. Этот факт вскрывает, пожалуй, главный секрет и главную трагедию реформы. Большевики, как и ранее Петр Великий, руководствовались не столько стремлением открыть дорогу к знаниям, сколько прямо противоположным - стремлением перекрыть ее. Целые пласты книжной культуры оказывались от умеющих только «по-новому» за семью печатями. Императору-реформатору было важно, чтобы вместо старых церковных книг и летописей новое поколение образованных людей читало арифметику, тригонометрию и «Юности честное зерцало». Большевикам было столь же важно, чтобы встраиваемые в новый быт пролетарии испытывали дискомфорт (иногда физический) от старых книг и могли легко переваривать преимущественно «Переписку Энгельса с Каутским». |
| Для утопического образа мышления очень характерно, что провозглашаемый им идеал, как правило, не связывается с конкретной программой его осуществления, проведения в жизнь. Знаменитое тютчевское «В Россию можно только верить» означает, с этой точки зрения, своеобразную самодостаточность идеала и веры в него, словно они и не предполагают и не требуют никакого труда, напряжения в их практическом осуществлении. В утопизме всегда есть элемент самолюбования, гордости, опять-таки конкретно ни на чем не основанной. Вера в «простой народ» и якобы хранимые этим народом последние, мудрейшие ответы на все вопросы жизни, готовность всю сложность жизни сводить к простым и абсолютным теориям, привычка очертя голову бросаться всем существом в любой, даже плохо продуманный абсолют, только бы он казался «абсолютом», – всё это плоды утопизма, слишком часто приводящего к прекраснодушию, к параличу воли, к самоутешению возвышенными, но предельно оторванными от жизни идеями и идеологиями. Несомненным утопизмом была окрашена борьба в XVI веке между религиозно-политическими новаторами, вроде патриарха Никона, и религиозно-политическими консерваторами типа протопопа Аввакума и других вождей старообрядчества. При этом важно подчеркнуть, что утопизм был характерен для обоих лагерей. Если неистовство патриарха Никона и его последователей основывалось на вере в какое-то утопически совершенное греческое православие, то неистовство Аввакума и его единомышленников вызывалось верой в никогда не существовавшую в действительности утопически-идеальную «святую Русь». Суд над патриархом Никоном Так постепенно создавалась привычка действовать, оценивать, мыслить в отрыве от действительности и иногда вовсе не считаться с нею, не считаться с реальностью. Утопизм в русском сознании особенно усилился после Петровской революции. В каком-то смысле она поделила Россию на лагерь «реалистический» и лагерь «утопический», и чем дальше шло время, тем пропасть между двумя этими установками сознания делалась всё очевиднее и глубже. При этом неверно отожествлять, как это часто делают, реализм с государственно-бюрократическим аппаратом, а утопизм – с интеллигенцией, которую государственный аппарат якобы отделял от «реальности». В том-то, возможно, и трагедия русской культуры, русского сознания, что утопизм оказался присущим в значительной мере почти всем без исключения слоям сложного и многообразного русского общества. |
| Выявляя приметы общности стиля Иоанна Лукьянова и Аввакума Петрова, Н.В. Понырко отмечает характерное для обоих писателей-старообрядцев употребление постпозитивных частиц и вводных слов типа мол, су, что сближает их речь с народной 115 : Будет-де подарки есть у него, так дам-де ему келью; Никак, мал, он пьян, ваш патриарх-та; Куда, мол, на турки-та ужас напал от московскаго государя; Да что, су, и удивлятся? (л. 18, 72). Ритмизация прозы – одна из общих черт произведений старообрядческой литературы. Особый ритмический рисунок повествования у Лукьянова создается за счет развитой системы аллитераций и ассонансов (нанимали волох, так волами их возы вывезли – л. 12), повторов лексического характера (Корабль подле берега бежит, подле берега трется – л. 15), но чаще всего за счет внутренней глагольной рифмы, когда ритмизация прозы достигается созвучием окончаний глагольных форм: мы же начахом жити и Бога благодарити; а нужда стала: хлеба на караблях не достало; да ему Бог дал – ничто не пострадал. Двустишия Лукьянова (... куда они каноны-то дели? Знать во окно улетели, поразительно близки по своей структуре и языку к двустишиям Аввакума (Из моря напился, а крошкой подавился). Ориентация на просторечие, общий сниженный стилевой колорит описаний приводит к появлению в «Хождении» бранной лексики. Впрочем, обилие бранных слов и выражений в тексте произведения объясняется также несдержанностью характера Лукьянова, который сам признавался в излишней «бранчливости». В путевых записках московского священника можно встретить «площадную брань», хотя для паломнической литературы эта лексическая группа не характерна: урод, курва, старый шетун, голудьба беспорточная, блядины дети и др.; излюбленное ругательство писателя – собака. Нецензурные слова и выражения в «Хождении» Лукьянова – результат сознательной установки автора использовать все средства «природного русского языка», что также сближает его с протопопом Аввакумом. Иногда Лукьянов прибегает к скрытому использованию брани. На стамбульской таможне главный юмрукчей поспорил с русским паломником насчет размера пошлины, однако, встретив решительный отпор, разсмеялся да молвил: «Анасыны секем евур». В дословном переводе с турецкого это крайне неприличное выражение. Писатель, понимая точное значение сказанного турком, тем не менее ограничился вольным переводом: лихой-де папас (л. 17 об.). |
| Для современного образованного читателя это утверждение очевидно, но в то время это было отнюдь не всеобщее мнение. Интересно, что мысли Ю. П. Новицкого об Аввакуме почти сходны со взглядами такого знатока русской литературы, как А. С. Лихачев. Считая Аввакума классиком, подчеркивая его национально-русский характер, Дмитрий Сергеевич писал, что язык Аввакума «русский в самой своей глубокой основе» и что это «читатель чувствует с предельной силой» 147 . Столь же богатым был русский язык и у трех наиболее любимых Новицким писателей – Гоголя, Лескова и Достоевского. Отличные по своему литературному стилю, общественно-политическим взглядам, они, однако, объединяются обшей чертой: интересом к церковной, религиозно-нравственной стороне жизни человека, хотя и здесь можно усмотреть разницу. Мистическо-романтический Гоголь, сосредоточенный на христианской нравственности Достоевский, приземленный, знающий «мелочи» церковной жизни Лесков – все они были созвучны душе Юрия Петровича, оказали воздействие на его мировосприятие в юности, на его поведение и даже профессиональные позиции – впоследствии. Из «Легенды о Великом Инквизиторе» Ф. М. Достоевского многие интеллигенты черпали свои религиозно-философские взгляды. Перед юным Ю. П. Новицким Достоевский предстал не только как великий художник, но и как великий учитель жизни, блестящий психолог, проводник христианского возрождения. Под влиянием Достоевского Новицкий-юрист был активным противником смертной казни, сторонником идей христианского социализма, понимания свободы не как права, а как долга человека. Принадлежа к известной школе правоведа профессора Б. А. Кистяковского, в своей практической деятельности Юрий Петрович проводил передовые прогрессивные идеи в уголовном праве. Он был добрым человеком. Добро – сила, которая сострадает, размышляет и толкает на решение. Он активно боролся против смертной казни. Он был потрясен ею, как и все лучшие русские люди, как Достоевский и Толстой, как Тургенев и Вл. Соловьев. На Западе смертная казнь не вызывала никаких сомнений, в ней видели порождение социального инстинкта. |
| Долгое время сочинения К. были в забвении, пока их не открыл рус. историк П. А. Бессонов. Более века продолжались споры вокруг имени К., в 1983 г. в честь 300-летия со дня его смерти в Загребе состоялся Международный симпозиум, положивший начало переизданию его сочинений и переоценке его творчества. Соч.: Собр. соч. М., 1891-1892. 3 вып.; Русское гос-во в пол. XVII в.: Рукопись времен царя Алексея Михайловича. М., 1859-1860. 2 ч. [в 6 вып.]; О Промысле. М., 1860; Белокуров С. А. Ю. Крижанич в России. М., 1901-1909. 3 вып.; Политика. М., 1965, 19972; Sabrana djela. Zagreb, 1983-1984. 2 knj.; Сочинение Ю. Крижанича «Беседа о суеверии»: (Текст, перевод, комментарии)/Публ.: Ю. П. Аввакумов//БТ. 1986. Сб. 27. С. 220-245. Лит.: Добротворский И. М. Послание Ю. Крижанича царю Феодору Алексеевичу//Известия и УЗ Казанского ун-та. 1865. Т. 1. Вып. 1. Отд. 2. С. 1-21; Бессонов П. А. Ю. Крижанич, ревнитель воссоединения церквей и всего славянства в XVII в.//ПО. 1870. Т. 1. 1. С. 129-159; 2. С. 338-394; 4. С. 661-723; 5. С. 854-871; Т. 2. 11. С. 646-702; 12. С. 800-830; Jagi V. ivot i rad J. Kriania. Zagreb, 1917; Шмурло Е. Ф. Юрий Крижанич: 1618-1683// Он же. Римская курия на Русском Православном Востоке в 1609-1654 гг. Прага, 1928. С. 138-173; Епифанов П. П. Происки Ватикана в России и Ю. Крижанич//ВИ. 1953. 10. С. 18-36; Из рукописного наследства Ю. Крижанича//ИА. 1958. 1. С. 154-189; Гольдберг А. Л. Ю. Крижанич о рус. обществе сер. XVII в.//История СССР. 1960. 6. С. 71-84; idem (Goldberg A. L.). J. Kriani i Rusija//Historijski zbornik. Zagreb, 1968/1969. God. 21/22. S. 259-281; ivot i djelo J. Kriania: Zb. radova. Zagreb, 1974; Пушкарев Л. Н. Ю. Крижанич: Очерк жизни и творчества. М., 1984; Znanstveni skup u povodu 300. obljetnice smrti J. Krizanica, 1683-1983: Zb. radova. Zagreb, 1985-1992. 4 t.; Аввакумов Ю. П. Славянофил? Миссионер? Экуменист?: (Личность и богословская мысль Ю. Крижанича)//БТ. 1986. 27. С. 245-256; Golub I. Kriani. Zagreb, 1987; Никоненко В. С. Идеи европейского возрождения и Римско-католической образованности в России// Он же. Русская философия накануне петровских преобразований. СПб., 1996. С. 53-118; Вальденберг В. Е. Древнерусские учения о пределах царской власти: Очерки рус. полит. лит-ры от Владимира Святого до кон. XVII в. М., 2006. С. 333-347; Зайцева Л. И. Русское гос-во в промыслительном богостроительстве: (По Ю. Крижаничу). М., 2006. |
| —262— рожных попытках такого рода исправлений, какие предпринимал Никон, протест со стороны многих русских людей, и притом весьма решительный, был бы неизбежен. Но Никон был вовсе не из числа тех, которые умеют действовать осторожно... Он – по слишком, быть может, резкому замечанию одного исследователя раскола – «презирал народ и его желания не меньше, чем впоследствии Петр» 1043 , и это обстоятельство сообщило делу —263— предпринятого им церковного исправления в глазах поборников отечественной старины тот же самый характер насильственной ломки и переделки старорусских церковных порядков на иноземный лад, каким отличается петровская реформа старорусского государственного порядка и быта. При первом же известии об этом исправлении страх за дорогую русскому сердцу старину охватил ее почитателей, – и протест не замедлил обнаружиться. Протопоп Аввакум в метких словах обрисовывает нам то душевное настроение, которое овладело им и его единомышленниками, когда была прочитана, на первой неделе Вел. поста 1653 г., изданная Никоном «память» о поклонах: «Мы же задумалися, сошедшеся между собою, – говорит Аввакум: видим, яко зима хощет быти: сердце озябло и ноги задрожали» 1044 . Нам вполне понятен станет этот —264— холод душевный и внутренняя дрожь, охватившие русских людей, – когда мы представим себе тот ряд скорбных чувств и опасений, какие должны были зародиться в них при виде того, как предания старины, заветы предков начинают разрушаться рукой патриарха, подпавшего влиянию чужеземных пришельцев, льстивых гречан, людей – как были поводы думать – сомнительного православия и еще более сомнительной святости 1045 . «Где правда? Чему верить? Старым ли святым богомудрым мужем, или нынешним пьяным философом, иже чреву своему служат день и нощь, и сию мудрость от римских богомерзких книг прияша?» – вот вопрос, какой задали себе русские люди старого склада понятий, и – разумеется – недолго колебались над ответом. «Не буди нам новому баснословию внимати и оставя истину – лжи последовати!» 1046 . Составлена была выписка о сложении перст и о поклонах и подана царю; выписка осталась без последствий: быть может, она была передана Никону (как думали расколоучители), но – конечно – не могла заставить его остановить дело, раз начатое. Едва ли и сами противники этого дела, зная патриарха, могли рассчитывать на какие-нибудь уступки с его стороны; но за то и со своей стороны они вовсе не были расположены к уступкам: может ли быть речь о них, когда дело идет о чистоте веры Христовой, о судьбе всего православия? 1047 . Придется, может быть, подвергнуться осуждению и анафеме от патриарха, – но какую силу может иметь «шпынская» клятва, налагаемая за неизменную верность преданию св. отец русских и греческих? 1048 . Придется потерпеть и «телесное озлобление» за |
|
|
