| Мономах, видя настойчивость требования, согласился с желанием народа и был принят в Киеве с великою радостию и честию; граждане, довольные исполнением их желания, перестали волноваться; а Князья старшие Владимира не протестовали; и таким образом признали волю горожан Киевских, хотя она явно противоречила родовым Княжеским отношениям. При Мономахе, любимце народа, Киевляне наслаждались спокойствием и довольством, к ним возвратились времена мудрого Ярослава. Владимир так благоразумно управлял избравшим его народом, что во всё тринадцатилетнее свое Княжествование ни разу не дал столкнуться народной воль с Княжескою властью, и так привлекал к себе Киевлян, что они кажется дали клятву принимать Князей из его племени, предпочтительно пред всеми Княжескими родами; вместе с Киевлянами за Мономаховым же племенем остались Смольчане и Переславцы. Таким образом мы видим сряду трех Князей на Киевском престоле, избранных народом, явно против всех правил родового старейшинства между Князьями; и Князья старших родов ни разу не протестовали против такового, избрания. Явно, что мнение или решение Киевлян, как народа самостоятельного, признавалось законным и от самих Князей; конечно, здесь много участвовало и могущество Мономахова рода. А также нельзя не заметить, что в это время Княжеские роды как бы поделили между собою привязанность разных городов Руси: так род Мономахов стал считаться родовым, отчинным извечным Княжеским родом в Переяславле, Киеве, Смоленске с их пригородами и в земли Суздальской; род Святославов в Чернигове, стране Северской, земли Вятичей, Рязани и Муроме; род Ростислава Владимировича в Червонной Руси; род Изяслава Владимировича в стране Полотской. Причины такового разделения заключались: с одной стороны, в любви народа к Князьям, у него родившимся, выросшим на его глазах, и в его нравах; а с другой в том, что, один Княжеский род, утвердившийся в какой-либо стране, окружал себя дружиною, преимущественно из лучших и богатейших жителей этой ж страны, и пришлые дружинники, по давности жительства в одном городе, мало по малу сближались и сроднялись с коренными земскими гражданами». |
| Почему Адам именует киевского князя Ярослава Владимировича Мудрого «святым», не совсем ясно, ни о каких попытках канонизации Ярослава сведений нет. Надо заметить, впрочем, что бременский хронист не всегда употребляет термин sanctus в его прямом смысле. «Святыми» у него названы также, например, английский король Эдуард Исповедник (II, 78) и норвежский король Магнус Добрый (II, 79), хотя никто из них не был святым в точном смысле слова, т. е. к 1070-м гг. не был канонизирован. Следовательно, хронист использует слово sanctus еще в расширительном значении «набожный, богобоязненный, святой жизни» и т. п. Применительно к Ярославу sanctus надо понимать скорее всего именно в таком смысле. Характерно, что вдумчивый редактор конца XI в., составитель протографа списков группы С, это определение опустил. 609 Держава датского короля Свена Вилобородого, в конце жизни захватившего Англию, была в 1014 г. поделена между его сыновьями Харальдом и Кнутом: старшему Харальду досталась Дания, а Кнуту – Англия. Однако в 1014 г. юный Кнут не смог противостоять вернувшемуся на родину английскому королю Этельреду II и вынужден был удалиться в Данию. Более успешны были его военные действия в 1015–1016 гг., во время которых Этельред умер (см. следующее примеч.), после чего, по договору с Эдмундом Железнобоким (см. примеч. 614), Кнут получил Мерсию и Датский берег, став королем всей Англии только после смерти Эдмунда в декабре того же года. Именно эти три года, 1014–1016, и имеет в виду хронист, говоря о трехлетней войне Кнута в Британии. 610 Адам неточен. Этельред II умер 23 апреля 1016 г., до того как в июле того же года Кнут вновь появился в Англии и осадил Лондон. В момент осады королем был уже Эдмунд Железнобокий. 611 Обвинения Этельреда II в убийстве брата, короля Эдуарда Мученика, неоправданны, так как в момент убийства, в 979 г., Этельред был десятилетним ребенком и главным действующим лицом выступала его мать. 614 Адам имеет в виду англо-саксонского короля Эдмунда Железнобокого, который был, однако, не братом, а сыном Этельреда II от первого брака. Избранный королем в Лондоне в апреле 1016 г., он скоре заключил договор со вторгшимся в Англию Кнутом, по которому удержал в своих руках только Уэссекс. Умер в том же году, 30 ноября. |
| 1034 Дочь покойного киевского князя Владимира Святославича и сестру правившего тогда Ярослава Владимировича (Ярослава Мудрого). Об этом браке сообщает как «Повесть временных лет», так и польский хронист Аноним Галл (хотя и глухо): см. 29, примеч. 815 (здесь же и о датировке брака). 1036 Это известие, как и дальнейшее, «Саксонский анналист» позаимствовал из «Чешской хроники» Козьмы Пражского (Cosm. II, 2), повторив и грубую ошибку своего источника: на самом деле Казимир I умер в 1058 г., когда его старшему сыну было уже 20 лет; см. также примеч. 1038. 1038 Чешский поход на Польшу и перенесение в Прагу мощей св. Адальберта-Войтеха, епископа пражского, которые покоились в польской столице Гнезне, состоялся действительно в 1038/9 г., но не после смерти Казимира I (см. примеч. 1036), а напротив – накануне его возвращения в Польшу. 1039 Подробное описание этого в целом неудачного похода у «Саксонского анналиста» основано на не дошедших до нас источниках. 1041 Альштедт, пфальц в Тюрингии, а не швейцарский город Альтштеттен, как думает М. Б. Свердлов (2. С. 235. Коммент. 32). Здесь король «держал совет» («placitum habuit») о неудачах в Чехии, а не «имел удовольствие», по забавному переводу М. Б. Свердлова (там же. С. 237). 1042 Германия в лице и умершего в июне 1039 г. Конрада II, и его сына Генриха III поддерживала Казимира I, и в этом отношении она была в то время союзницей с Русью. Вероятно, именно с этим союзом и было связано посольство 1040 г., хотя, возможно, обсуждались уже также и те брачные планы, о которых прямо сообщает Ламперт Херсфельдский применительно к русскому посольству к Генриху III на Рождество 1042 г. 21/3 и примеч. 542); думать так позволяет дата смерти Гунхильд-Кунигунды, первой супруги Генриха (дочери датского и английского короля Кнута Могучего) – июнь 1039 г. 1044 Вильгельма IV из рода графов ваймарских, одного из наиболее могущественных в Тюрингии в первой половине XI в. 1045 Орламюнде – второй, наряду с Ваймаром, родовой замок ваймарских графов в Тюрингии, упоминания о котором в источниках появляются при графе Вильгельме III, отце Вильгельма IV и Оттона. |
| 1612 Владимир Ярославич (см. главу IV, 15) скончался ок. 1198/9 г. действительно без наследников; на нем пресеклась линия галицких князей, шедшая от Ростислава Владимировича, старшего внука Ярослава Мудрого. 1613 В борьбе за Галич после смерти Романа Мстиславича в 1205 г. участвовали черниговские князья Игоревичи (женой новгород-северского князя Игоря Святославича, героя «Слова о полку Игореве», была дочь Ярослава Осмомысла, сестра Владимира Ярославича), киевский князь Рюрик Ростиславич и др. Но относительно аналогичного противоборства после смерти Владимира Ярославича в русских летописях сведений нет, так как «Киевская летопись» (в составе «Ипатьевской летописи») заканчивается статьей 1199 г., а следующая за ней «Галицко-Волынская летопись» открывается описанием событий уже после гибели Романа Мстиславича в 1205 г. Таким образом, свидетельство Кадлубка является уникальным. 1615 Кадлубек продолжает настаивать на своем странном представлении о зависимости Волыни от Кракова. Если в отношении Романа Мстиславича и Казимира II оно имело хотя бы династически-родовое оправдание (последний был «старше» первого, насколько дядя генеалогически старше племянника), то применительно к Роману и Лешку не было и того: 40-летний Роман был много сильнее и влиятельнее своего 12–13-летнего двоюродного брата. Не вполне понятно также, почему вокняжение Романа в Галиче столь радикально меняло его политический статус, делая его, в глазах хрониста, «равным» краковскому князю? Ведь в иерархии русских столов конца XII в. Галич не имел никакого преимущества перед Владимиром Волынским. Очевидно, на Кадлубка произвел впечатление кратковременный эпизод венгерского правления в Галиче в 1188–1189 гг., когда сидевшему здесь сыну венгерского короля Белы III Эндре (Андрею) был официально усвоен титул «галицкого короля»; ср. чуть ниже: галичане избирают «князя» (dux) Лешко своим «королем» (гех) (ср. также примеч. 1619). 1616 Т. е. они имели общего предка, отстоявшего от них на два поколения по включительному счету – деда (Болеслав III). |
| 845 Имя Ингигерд нередко встречается в сюжетах саг о древних временах, связанных с Русью. См., например, «Сагу о Хальвдане Эйстейнссоне» (Х.7), «Сагу о Стурлауге Трудолюбивом» (Х.5). Несомненно, его включение в тексты было обусловлено той известностью, которую приобрел брак русского князя Ярослава Владимировича (Ярослава Мудрого) с принцессой Ингигерд, дочерью Олава Шведского. 846 Гидроним Дюна (Dyna) употребляется в произведениях древнескандинавской письменности для обозначения р. Западная Двина. 849 Ингвар Путешественник – главный герой «Саги об Ингваре Путешественнике». Персонаж саги отождествлен исследователями с жившим в первой половине XI в. шведским хёвдингом Ингваром, упомянутым в рунических надписях на более, чем 20 рунических камнях, происходящих из Средней Швеции. Содержание надписей свидетельствует о том, что Ингвар являлся предводителем похода по Восточной Европе, участники которого и были увековечены в рунических надписях. См. подробнее II.6; Х.1. 850 Древнейшая рукопись, в которой сохранилась «Сага о Хрольве Пешеходе», GKS 2845 4to, – одна из двух основных рукописей и «Саги об Ингваре Путешественнике», в которой «Сага об Ингваре» непосредственно предшествует «Саге о Хрольве Пешеходе», но написаны они разными писцами. Возможно, замечание о походе Ингвара по р. Дюна появилось в рассказе о Хрольве благодаря тому, что писец предварительно ознакомился и с предшествующим текстом, и предложил свою интерпретацию похода Ингвара, расценив его, как поход в Восточную Прибалтику. 851 Введение в «Сагу о Хрольве Пешеходе» упоминаний о чудесном коне и волшебных доспехах является примером того, как легко в поздних сагах о древних временах, сюжеты которых введены во вполне реальный историко-географический контекст (в данном случае, Русь, Новгород, Восточная Прибалтика), сочетаются такие, на первый взгляд, реальные элементы со сказочными мотивами. Это существенно снижает значение, приводимых в текстах саг о древних временах, сведений, поскольку они выполняют здесь лишь функцию историко-географического фона, а сам сюжет всецело относится к уровню вымысла. |
| к. ок. 990/91 г. старшим сыновьям Владимира Святославича было по 12-14 лет - возраст, обычный на Руси для посажения княжича на стол. После смерти Вышеслава Владимир Святославич переместил в Новгород Ярослава, причем в Ростове был посажен Борис, получили столы др. подросшие Владимировичи: Глеб - в Муроме, Святослав - в земле древлян, Всеволод - во Владимире-Волынском, Мстислав - в Тмутаракани. Если то был единовременный акт, он должен был иметь место после 1001/2 г., когда умер Изяслав; происхождение распространенной вслед за В. Н. Татищевым (История Российская. М.; Л., 1963. Т. 2. С. 70) датировки 1010 г. неясно. В русле вызванных христианизацией гос. преобразований Владимира Святославича была и неудачная попытка «византинизации» киевского столонаследия, относившаяся, очевидно, уже к последним годам правления Владимира Святославича Согласно традиции, после смерти Владимира Святославича Русь должна была быть поделена между всеми его сыновьями (как то было со Святославичами), а Киев должен был достаться генеалогически старейшему. Однако политическое сознание Владимира Святославича как главы новой единой христ. державы, видимо, противилось такому механическому дроблению. Развернутых сведений о замысле Владимира Святославича нет, но источники заставляют подозревать, что Владимир Святославич планировал передать киевский стол одному из своих младших сыновей - св. Борису (ср., напр., вкладываемые в уста Святополка Туровского в «Чтении о св. Борисе и Глебе» упреки Владимира Святославича, что Борис «хощеть по смерти отца своего стол прияти» - Жития св. мучеников Бориса и Глеба. С. 6-7); не в последнюю очередь это определялось, как можно думать, происхождением последнего по матери из болг. царского дома. Речь шла, разумеется, не о ликвидации наследственных уделов в принципе, а, по-видимому, об учреждении сеньората - номинального политического главенства одного из братьев, вроде того, какой был учрежден полвека спустя по завещанию Ярослава Мудрого. Именно этими планами Владимира Святославича были, судя по всему, вызваны почти одновременные возмущения против Киева со стороны 2 старших Владимировичей: Святополка в Турове (вероятнее всего, ок. |
| При О. С. на юго-востоке Норвегии был основан г. Борг (ныне Сарпсборг; 1016), значительно расширился г. Нидарос, заложенный Олавом I Трюггвасоном. Сделав Нидарос столицей Норвегии, О. С. учредил там епископскую кафедру и поставил епископом дружинного священника англосакса Гримкеля. На тинге в Мустере (1024) О. С. и еп. Гримкель огласили законы, определявшие положение христ. Церкви в Норвегии (выплата десятины и др.), а также, возможно, нек-рые из церковных установлений (в частности, запрет на браки между близкими родственниками). Предполагается, что при О. С. была осуществлена запись этих законов, которые позднее вошли в древнейший норвежский обл. судебник «Законы Гулатинга» (Gulathings-lov, XII в.). Противостояние Норвегии и Дании в союзе со Швецией, возникшее еще при Олаве I Трюггвасоне и приведшее к его гибели, продолжилось и усилилось в период правления О. С. Изгнание наместников Кнуда Великого и отказ выплачивать ему дань усугубили конфликт, но Кнуд на протяжении 1015-1024 гг. не вступал в открытое противостояние с О. С., как считается, из-за необходимости укрепить свое положение в Англии (ввиду бездеятельности Кнуда и ярла Эйрика, отца изгнанного О. С. ярла Хакона и брата ярла Свейна; швед. исследователь У. Муберг предполагал, что приход О. С. к власти в Норвегии был санкционирован Кнудом Великим; см.: Moberg. 1941). Отношения со Швецией резко ухудшились после захвата О. С. пограничных областей Ранрике и Зап. Гаутланд, считавшихся наследством норвеж. конунга Харальда Прекрасноволосого (сер. IX - 1-я треть X в.), но отошедших швед. кор. Олаву Шётконунгу (ок. 995-1022) после битвы при Свёльде (999/1000). Не принесли успеха ни попытка примирения при встрече О. С. с Олавом Шётконунгом на о-ве Хисинген в устье р. Гёта-Эльв, ни брак О. С. с Астрид, дочерью Олава Шётконунга от наложницы-вендки (сватовство О. С. к Ингигерд, законной дочери Олава Шётконунга, выданной позднее за блгв. кн. Ярослава (Георгия) Владимировича Мудрого († 1054), было отклонено швед. королем). Однако после смерти Олава Шётконунга пришедший к власти в Швеции его сын Анунд (Энунд) Якоб (ок. 1022 - ок. 1050) резко сменил отношение к О. С. и в последовавшей в 1025 г. борьбе О. С. с Кнудом Великим выступил в союзе с Норвегией. Отказ О. С. признать верховную власть Кнуда Великого над Норвегией и выплачивать ему дань привел к возобновлению военных действий. Летом, вероятно 1026 г., объединенный флот О. С. и Анунда Якоба потерпел, судя по последствиям, поражение (хотя Снорри Стурлусон писал о победе союзников) в битве в устье р. Хельгео в Сконе. |
| 433 М. И. Артамонов. История хазар. Л., 1962; он же. Белая Вежа. – МИА, 62. Труды Волго-Донской археологической экспедиции, т. 1, 1958; МИА, 75. Труды Волго-Донской археологической экспедиции, т. 2, 1959; П. П. Ефименко и П. Н. Третьяков. Древнерусские поселения на Дону. – МИА, 8, 1948; А. Е. Алихова. Русский поселок у села Березовка. – МИА, 80. Куйбышевская археологическая экспедиция, т. 3, 1960. 435 С. А. Плетнева. Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях. – МИА, 62, 1958, стр. 150 – 226. 439 Ср. Ю. К. Бегунов. Памятник русской литература XIII века «Слово о погибели Русской земли». М. – Л., 1965, стр. 123. 441 ПСРЛ, т. II, стб. 114. Известно, что вплоть до смерти Ярослава Мудрого Новгород (не Киев!) платил варягам 300 гривен в год «мира деля». Это пережиток давнего соглашения Олега со скандинавами, от той поры, когда государство было невелико и нуждалось в мире на севере. Сравнение этой символической суммы с новгородской данью Киеву красноречиво определяет истинное место варяжского элемента в жизни Руси. Ср. А. А. Шахматов. Разыскания о древнейших русских летописных сводах, стр. 333. 451 ГЛ, XIX, 10; Арнольд Любекский говорит, что полоцкий князь собирал дань с ливов «время от времени» (MGSS, t. XXI, р. 212). 455 ПВЛ, ч. 1, стр. 167; текст внесен в летопись в 1118 т. (ПВЛ, ч. 2, стр. 127). Киев тоже претендовал на этот край: великий князь Ярополк Владимирович в 1133 г. направил князя Изяслава Мстиславича «к братьи Новугороду, и [они] даша дани Печерьские и от Смолиньска дар» – ПСРЛ, т. I, вып. 2, стб. 302 (1133 г.). См. В. В. Сенкевич-Гудкова. Отражение фольклора народов Севера в Повести временных лет. – ТОДРЛ, т. XVI. М. – Л., 1960, стр. 411 – 460; но край ненцев знали еще плохо – см. Д. Н. Анучин. К истории ознакомления с Сибирью до Ермака. М., 1890. 458 См. Б. А. Романов. Деньги и денежное обращение. – «История культуры древней Руси», т. 1. М. – Л, 1948, стр. 376. 459 На это с основанием указывал наш немецкий коллега из ГДР Б. Видера (см. B. Widera. Ware-Geld-Beziehungen. – «Jahrbuch für Wirtschaftsgeschichte», Bd. II. Berlin, 1961, S. 322 – 331). |
| 2) 356 . Мнения Степенной книги, что Владимиром дана десятина также епархиальным архиереям и всем соборным церквам, Евгений не разделяет (стр. 4) 357 ; по нему как-будто выходит, что и митрополиты ею не пользовались; но это прямое уже противоречие летописям (см. «Сводную летопись» Лейбовича под 996 г.) 358 . Из других князей, дававших церковную десятину, преосвященный Евгений упоминает только о новгородском Святославе и владимирском Андрее Боголюбском, – смоленский Ростислав почему-то забыт. Повсюдное окончание десятинного сбора произошло, как неопределенно выражается автор, «по нашествии татар» (стр. 4). Об источниках десятины, назначенной Владимиром и другими князьями, митрополит Евгений пишет весьма мало, как мало говорит об этом кенигсбергский список Несторовой летописи – единственный руководитель его в данном случае. В интересах полноты и истины ему следовало бы воспользоваться в настоящей раз, как и вообще в вопросе о древне-русской церковной десятине, отпечатанным у него же и в тех же «Прибавлениях» (стр. 5–7) списком самого Владимирова устава (а не только «завета»), – но по непонятной для нас причине он ограничился одним лишь Нестором. – Кроме 1-го в «Прибавлениях» должен быть считаем дополнением к 5 отделу рассуждения «о состоянии киевской иерархии» еще 4-й, под которым наш автор поместил «Устав великого князя Ярослава Владимировича о свободе духовенства от пошлин» (стр. 13–14). На этом мы считаем нужным остановиться по той причине, что преосвященный Евгений полемизирует здесь с Карамзиным отвергающим подлинность Ярославова «устава» и, таким образом, не признающим за духовенством времен «Мудрого» князя права свободы от проезжих и торговых пошлин. По Евгению, слова «тамга», употребленное в уставе и давшее Карамзину повод и основание относить устав к монгольскому периоду отечественной истории (оно-де-слово татарское), могло перейти в русский язык еще задолго до Батыя от Козар, Печенегов или каких-либо других скифских народов (к коим принадлежат и татары), как перешли, по мнению самого же H. |
| Только авторитет самого доблестного воина среди внуков Ярослава Мудрого мог преодолеть инерцию мышления подавляющего большинства военной аристократии и среди них самого великого князя Святополка Изяславича. Для решения этого архиважного вопроса в обстановке максимальной секретности правители Киева и Переяславля в марте 1103 г. удалились в Долобск - княжескую охотничью ставку на левой, луговой стороне Днепра, отрезанную от столицы разливом. Источники ярко, почти с протокольной точностью повествуют о том, как на совещании, проходившем в охотничьем шатре, Владимиру Всеволодовичу пришлось использовать все свое красноречие, чтобы убедить Святополка Киевского и его дружину в правильности избранного замысла[ 2 ]. Аргументация Мономаха оказалась безупречной, и вскоре войско семи сильнейших русских князей выступило в поход. Помимо Святополка и Владимира, которые наверняка вели все наличные силы киевщины и переяславщины, упомянут Давыд Святославич, располагавший лишь половиной черниговских сил (его брат Олег отказался участвовать). Обращает на себя внимание участие полоцкого князя Давыда Всеславича. Кроме них участие в походе приняли племянник Святополка Вячеслав Ярополчич, княживший в это время в Турово-Пинской земле и внук Игоря Ярославича Мстислав, который, возможно, в это время правил в Смоленске или Владимире Волынском. Упомянут также Ярополк Владимирович, второй сын Мономаха, как, вероятно, уже имевший самостоятельную дружину. В поход выступили как на конях, по берегу Днепра, так и в лодьях (пехота), спустившись ниже порогов, до Хортицы. Уже 4 апреля 1103 года на р.Сутине (Молочная), в четырех переходах от места высадки, русские нанесли половцам неслыханное поражение. Исход битвы в значительной мере был предрешен успешными действиями русской " сторожи " - древнего аналога головной походной заставы. Ей удалось " устеречь " вражескую разведку во главе с самым храбрым и опытным из половецких вождей Алтунопой и истребить ее целиком. В результате " ослепления " противника гигантские массы половцев, двигавшиеся огромным фронтом, как казалось русским, подобно лесу ( " акь борове " ), к моменту столкновения оказались застигнуты врасплох, не перестроившись своевременно в боевой порядок, и побежали вспять еще до столкновения. |
|
|
