| Родство между индоевропейскими языками, помимо грамматических форм, в особенности, очевидное в спряжении глаголов, обнаруживается также в лексике – прежде всего, в личных и притяжательных местоимениях, в числительных, в словах, обозначающих родство, а также, в меньшей мере, в основных глаголах, в названиях животных, растений, орудий труда, охватывая, примерно, одну треть основного словарного фонда этих языков – живых и мертвых. В одних случаях, эта общность лежит на поверхности, например, русское «огонь» и латинский «ignis», в других – выявляется в результате филологических исследований – немецкое «nacht», французское «nuit», из латинского «nox» и русское «ночь». При этом, имеют место фонетические соответствия в словах разных языков, имеющих общее происхождение: так, в начале слова санскритскому bh соответствуют греческое ph, латинское f и немецкое, а также, русское b (б) – bhratr, phrator, frater, bruder, брат. Этимологически родственные слова, в одних случаях, имеют тождественное значение, как в, приведенных выше, примерах, в других – их семантика разошлась. Так, русское слово «берег», имеет общее происхождение с немецким «berg», которое, однако, обозначает гору. От генетического родства следует отличать заимствования, как древние, так и позднейшие, которые не сообразуются с границами между языковыми семьями. Например, в русском языке много заимствований из, не принадлежащих к индоевропейской семье, тюркских языков, а также из языков латинского, греческого, немецкого или французского, хотя и принадлежащих к одной с русским языковой семье, но сам факт внедрения заимствованного слова от этого не приобретает никакого отношения к генетическому языковому родству, так что существование в русском языке слова «шлагбаум», одинакового с, имеющим тот же смысл, немецким словом, само по себе, не является свидетельством действительно существующего родства наших языков. Впрочем, помимо заимствований, относительно недавних, или, хотя и давних, но, все-таки, имевших место в уже историческое время, были и другие, восходящие к дописьменной фазе в истории языков и весьма древние, которые уже не всегда бывает легко отличить от проявлений генетического родства. Более того, это относится не только к лексике, но и к грамматическим формам, аналогии между которыми, главным образом, объясняются генетическим родством, но, в некоторых случаях, заимствованием, либо параллельным развитием. |
| Начиная, по меньшей мере, с рубежа 2 и 1 тысячелетий, индоевропейские языки уже решительно преобладают в Европе, но их присутствие, бесспорно, имело место в этой части света и в конце 3 тысячелетия, после того, как Европа пережила грандиозные перемещения человеческих масс, сопоставимые с великим переселением, обрушившимся на Римскую империю в 4 веке от Р. Х. Сам факт существования индоевропейской языковой семьи, которую называют также, менее удачно, индо-германской (в немецкой лингвистике) и арийской (некоторые англо-американские, а также немецкие филологи, главным образом, во времена господства нацистов), в отличие от родства между близкородственными славянскими, романскими, тюркскими или семитскими языками, не очевиден непосредственным образом, и потому, явился открытием филологической науки, сделанным на рубеже 18–19 столетий английским ученым В. Джонсом, а также немецким филологом Ф. Боппом, доказательно обнаружившими родство санскрита, персидского, греческого, латинского и германских языков. Это открытие связано также с исследованиями датского лингвиста Р. К. Раска, который еще в 1817 г. опубликовал свой вывод о родстве греческого и латыни с германскими языками, с работами В. Гумбольдта, Ф. Шлегеля и Я. Гримма. Впрочем, задолго до этого, вдумчивые и наблюдательные ученые обращали внимание на отдельные факты языкового родства внутри этой семьи. Так, еще в конце 16 века Бонавентура Вулканиус обнаружил в немецком и персидском языках 22 одинаковых слова, что он наивно объяснял смешением немецкого языка с персидским. Принадлежность к индоевропейской семье языков славянских и балтийских, была выявлена в самом начале истории индоевропеистики, а, вот, принадлежность к этой семье, также, кельтских языков, грамматическая структура которых имеет существенные особенности, отличающие ее от остальных языков индоевропейской семьи, а также албанского и армянского, ввиду многочисленных заимствований в первом из них из турецкого, а во втором – из турецкого и кавказских языков, была выявлена лишь во второй половине 19 века. Наконец, уже в 20 столетии были расшифрованы тексты, написанные на мертвых языках: близкородственных хеттском и лувийском, носители которых обитали в Анатолии, и тохарском, который в первом тысячелетии от Р. Х., по крайней мере, в 7 столетии, когда на нем были написаны расшифрованные тексты, оставался еще в употреблении в Синьцзяне, где впоследствии поселились тюрки – уйгуры. И анатолийские языки, и тохарский, оказались также индоевропейскими. Расшифровка тохарского языка существенно изменила представление об ареале распространения индоевропейских народов. |
| Нет данных, которые бы позволяли выявить антропологический тип действительных праиндоевропейцев. Определенно можно сказать только то, что праиндоевропейцы в расовом отношении были европеоидами, и не более того. В Европе это был, антропологически, слишком тонкий слой, растворившийся в, значительно преобладавшей, если так можно выразиться, генетической массе автохтонного населения, расовый состав которого сложился до прихода индоевропейцев на запад и начала их языкового доминирования. Как верно заметил историк, лингвист и антрополог 19 в. И. Тейлор, «Многие из фонетических и грамматических отличий, которыми различаются арийские языки, обязаны своим происхождением тому факту.., что народы арийского языка принадлежат не к одной расе, но ко многим расам, в отдаленные времена променявшим свой первобытный язык на язык арийских завоевателей» (Тейлор Исаак. Славяне и арийский мир. М., 2009, с. 247). А сам этот переход автохтонов на язык немногочисленных пришельцев явился одним из следствий череды завоеваний, причина которых связана была, вероятно, с употреблением конницы в бою. Еще одна из причин покорения индоевропейцами, или арийцами, автохтонов Европы, стоявших на более высокой ступени технологического прогресса и культуры, как считал М. Элиаде, заключалась в том, что психотип этих народов сохранил в себе черты охотников палеолита. «Через несколько тысячелетий после победы земледельческой экономики welmanschauung (мировоззрение) первобытных охотников снова скажется в истории. Вторжения и завоевания индоевропейцев и тюрко-монголов будут предприняты, исключительно, под знаком охотника, “хищника”. Члены индоевропейских военных союзов (maennerbuende) и кочующие всадники центральной Азии вели себя в отношении оседлого населения, на которое они нападали, как хищники, – преследуя, душа и пожирая степных травоядных или домашний скот. Многочисленные индоевропейские и тюрко-монгольские племена носили эпонимы хищных зверей (прежде всего, волка) и вели свое происхождение от териоморфного мифического предка. |
| По своей многопрофильное™ это был действительно университет. По штатному расписанию в нем предусматривались кафедры для 31 профессора: трех латинских и пяти греческих риторов, или софистов, десяти греческих и десяти латинских грамматиков, одного философа и двух юристов. Профессора получали солидное жалование из казны, в связи с чем им воспрещалось давать частные уроки. По своему статусу они были чиновниками, и даже высокопоставленными: при открытии университета несколько профессоров были возведены императором в сан комитов, которым удостаивались среди прочих президы провинций. Остальным предоставлялось право быть возведенными в этот титул при условии успешного прохождения преподавательской карьеры в течение 20 лет. «Новый христианский центр просвещения в Константинополе явился опасным соперником для Афинской языческой школы, которая приходила во все больший упадок. В последующей истории Византии высшая школа Феодосия II явится тем очагом, около которого будут объединяться лучшие умственные силы империи» 952 . Хотя в V столетии Афинская школа склонялась уже к закату, но популярность ее еще была велика и в этом веке в ее аудиториях читал лекции один из крупнейших философов неоплатонизма – последний из могикан язычества Прокл, прозванный Диадохом, то есть преемником своего предшественника по возглавлению школы. Он родился в 410 г. в Константинополе в семье выходцев из ликийского города Ксанфы, учился в Александрии у философа-перипатетика Олимпиодора и у математика Герона и в Афинах у неоплатоника Плутарха и его дочери Асклепигении, которая обучила его теургической оккультной практике, а затем у Сириана. Прокл вел аскетическую жизнь, не вступал в брак, не вкушал мяса и соблюдал особые посты, которые практиковались почитателями Кибелы; его биограф Марин писал о его общении с являвшимися ему богами. Прокл преподавал философию и математику и написал многочисленные сочинения по этим наукам, значительная часть которых дошла до нас в греческом подлиннике, а некоторые – в переводе на латинский язык. |
| За их гибель отомстил брат Эанмунда Эадгильс, вступивший в войну с дядей в союзе с гаутами, «и враг, застигнутый зимним походом, сгинул Онела», а Эадгильс стал конунгом шведов. Произошло это в 530-е гг. В «Саге об Инглингах», составленной в 13 в., встречаются имена трех шведских королей – Ауна, Эгиля и Адильса, а Саксон Грамматик в своей «Хронике» рассказывает, что конунг Адильс опился и умер на пиршестве, устроенном после гибели своего врага Хрольва, или Хродвара. Таким образом, Адильс может быть надежно отождествлен с Эадгильсом из «Беовульфа» – это означает, что, несмотря на относительно поздние источники, упоминаемые в них два других конунга, Аун и Эгиль – могут быть реальными историческими лицами, тем более что на окраине Старой Уппсалы, в историческом центре Уппланда, ставшего ядром Шведского государства, посреди равнины тянется цепь курганов, среди которых возвышаются расположенные в один ряд три особенно высоких кургана, которые по традиции именуются курганами Одина, Тора и Фрейра; в них погребены не божества, но, как это видно по материалам раскопок двух из них, высокопоставленные лица, – и весьма вероятно, что как раз эти три конунга 6 столетия: обугленные останки двух из них обнаружены в раскопанных курганах. Курганы Старой Уппсалы являются «немыми свидетелями могущества воинственной шведской династии, последовательно распространявшей свою власть на соседние земли – материковый Гаутланд и ближайший остров Готланд» 1082 . Добавим только для уточнения, что эта экспансия выходит за хронологические рамки 6 в. и заняла не одно столетие. Более детально эту версию генеалогии королевского рода излагает Хильда Дэвидсон: центральный курган в Старой Уппсале «был возведен в 5 веке, а примерно через сто лет расширен. Восточный курган был сооружен в начале 6 века, тогда же, когда и третий… Западный курган был возведен последним – примерно в середине 6 века. Под этими тремя курганами были погребены первые короли Швеции, упоминаемые в «Беовульфе» и «Саге об Ингингах». В современной науке эта гипотеза считается наиболее обоснованной. |
| Текстологическая история Жития Константина (в отличие от «текста-близнеца» – Жития Мефодия) чрезвычайно сложна, и реконструкция текста, наиболее близкого к оригиналу, вызывала немало научных споров. Из новейших работ на эту тему нужно указать статьи Б. Н. Флори (Рукописная традиция памятников Кирилло-Мефодиевского цикла: (Итоги и задачи изучения)//Жития Кирилла и Мефодия. М.; София, 1986) и Дж. Дзиффера (Рукописная традиция пространного жития Константина//Советское славяноведение. 1991. 3; La tradizione russa sud–occidentale della Vita Constantini//Studii slavistici offerti a Alessandro Ivanov nel suo 70 compleano. Udine, 1992). Общее число работ, посвященных разным аспектам жизни и деятельности Константина Философа и Мефодия (в том числе в немалой степени их житиям), насчитывает несколько тысяч. Сведения о них собраны в четырех больших библиографиях: 1. Ильинский Г. А. Опыт систематической Кирилло-Мефодиевской библиографии. София, 1934; 2. Попруженко М. Г., Романски Ст. Кирило-Методиевска библиография за 1934–1940 гг. София, 1942; 3. Можаева И. Е. Библиография по Кирилло-Мефодиевской проблематике. 1945–1974. М., 1980; 4. Дуйчев ., Кирмагова А., Паунова А. Кирило-Методиевска библиография. 1940–1980. София, 1983. Текст Жития Константина, начиная с середины прошлого столетия, неоднократно публиковался как по отдельным спискам, так и по целым группам. Лучшим остается издание П. А. Лаврова (Материалы по истории возникновения древнейшей славянской письменности. Л., 1930). Общим недостатком этих изданий является (как выяснено к настоящему времени) то обстоятельство, что в основу клались списки, отразившие большую редакторскую правку (рукопись Московской духовной академии 19 – для восточнославянских, списки Владислава Грамматика – для южнославянских). Обстоятельный научный комментарий памятника с изложением разных точек зрения по спорным вопросам и обширной библиографией принадлежит Б. Н. Флоре (Сказания о начале славянской письменности/Вступ. статья, перевод и комментарий Б. Н. Флори. М., 1981). |
| Первоначально по-латыни писали произвольно слева направо или справа налево, но затем, как и в греческом письме, устанавливается обязательность ведения строки исключительно в правом направлении. Исконное значение латинского слова «писать» scribere – «чертить». Писчим материалом служили тогда деревянные дощечки (tabula), лыко (liber) – слово, впоследствие обозначавшее книгу, листы деревьев (folium), отсюда и лист книги, а также русское слово фолиант, затем также холст, кожа и более долговечные керамические сосуды или даже металлические изделия. Древнейшая из сохранившихся латинских надписей датируется концом VII века. Она нанесена на золотой фибуле, найденной в Пренесте. Эта надпись гласит: «Manios med vhevhaked Numasioi» – «Маний сделал меня для Нумасия». Самый язык ее исключительно архаический, от классической латыни он отличается существенно. Еще одна древняя латинская надпись со столь же архаичным текстом была нацарапана на глиняном сосуде, ее текст пространней, но он с трудом поддается расшифровке, которая до сих пор остается поливариантной. Главным отличием языка древнейших надписей от классической латыни, сохранявшимся еще b mekcmax III beka до Р.Х., было изобилие дифтонгов, а также отсутствие того продуманного грамматического упорядочения, которому подвергся латинский язык в классическую эпоху трудами филологов под влиянием образцовой для них греческой грамматики. Одним из древнейших пространных латинских текстов было изложение законов на 12 таблицах, относящихся уже к республиканской эпохе. Таковым признавали его филологи классического периода, имевшие однако дело с копиями этого текста, воссозданного после пожара Рима при его завоевании галлами. До наших дней этот текст дошел лишь во фрагментах, известных по позднейшим цитатам из него. Сохранились некоторые из архаических религиозных гимнов, но также в записях, значительно более поздних, чем время их составления. Известен текст выразительного песнопения в честь лар и Марса, которое распевалось салиями в сопровождении торжественной пляски: «Enos, Lases, juvate! Ne velue, Marmar, sins incurre in pleores! Satur fu, fere Mars! Limen sali! Sta! Berber! Semunis alternei advocapit conctos! Enos, Marmar, juvato! Triumpe!» (Помогите нам, Лары! Марс, Марс, не допускай, чтобы смерть и гибель обрушилась на многих! Утоли свой голод, свирепый Марс! Вскочи на порог! стой! топчи его! К семунам взывайте вы прежде, вы потом – ко всем! Марс, Марс, помоги нам! Скачи!). |
| Он первым стал рассматривать интеллектуальный труд как божественное служение и предложил новое поле деятельности для монахов – штудии как способ самосовершенствования и повышения влияния монашества» 749 . Кассиодор стремился соединить в своем научном и литературном творчестве, в своих наставлениях ученикам приверженность христианскому учению и уважение к культурному наследию классической древности. Но в его эпоху, и особенно в последующее 7 столетие, на Западе преобладало иное направление мыслей, когда акцент делался на противопоставлении христианской истины заблуждениям писателей и мыслителей языческой античности и чтение их рассматривалось как занятие душевредное или в лучшем случае бесполезное. Так, в прологе к житию святого Элигия, составленному в 7 столетии, содержалась тирада, как будто специально направленная против идей Кассиодора: «К чему вся эта нищета мирских знаний… какую пользу могут принести нам разъяснения грамматиков, которые способны скорее развратить нас, нежели наставить на путь истины? Чем могут помочь нам умствования философов Пифагора, Сократа, Платона и Аристотеля? Что дадут песни нечестивых поэтов… Гомера, Вергилия, Менандра – читающим их? Какую пользу, спрашиваю, принесут христианской семье Саллюстий, Геродот, Ливий, историки-язычники? Могут ли Гракх, Лисий, Демосфен и Туллий соперничать своим ораторским искусством с чистым и ясным учением Христа? В чем полезны нам причудливые измышления Флакка, Солина, Варрона, Плавта, Цицерона?» 750 . Жития святых, включенные святым Григорием в его главное творение «Диалоги [Собеседования] о жизни и чудесах италийских отцов и о бессмертии души», обозначили переворот в латинской агиографии. Вероятно, не без учета вкусов и пристрастий христиан Италии, Испании, Галлии, среди которых заметную долю стали составлять потомки варваров, нравы которых влияли и на их окружение, на всю религиозно-нравственную, ментальную, психологическую атмосферу общества, представлявшего собой сплав элементов собственно римских, преобладавших численно, и варварских, германских, поверхностно романизированных и христианизированных, но при этом политически господствовавших, Григорий Великий вводит в свои повествования элемент чудесного в таких пропорциях и дозах, которые были немыслимы в более ранней агиографии, и греческой и латинской. |
| Другой его фундаментальный труд озаглавлен «Институции», его полное название – «Institutiones divinarum et saecularum litterarum» («Руководство к изучению божественной и светской литературы»). «Институции» состоят из двух книг, первая из них называется «Divinae litterae» («Божественная литература») и представляет собой своего рода введение в изучение богословия. В ней он также дает краткие аннотации на книги религиозного содержания, хранящиеся в библиотеке Вивария. Кассиодор пишет, что изучение внешних писателей, иными словами, литературного наследия классической древности полезно и даже необходимо для правильного понимания Библии и христианского учения, предвосхищая воззрения ранних гуманистов, которые оставались в русле христианского мировоззрения. Во второй книге «Институций», названной «Мирские науки» («Saeculares litterae»), Кассиодор в семи разделах представил классические тривиум и квадривиум: грамматику, риторику, диалектику, арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Это своего рода краткая энциклопедия по основным отраслям знания. В переработке святого Исидора Севильского «Институции» Кассиодора составили основу преподавания наук в средневековой школе. Своеобразный характер носит труд под названием «Variarum libri XII» («Разное в 12 книгах»), изданный Кассиодором в 537 г. В нем он поместил 468 составленных или отредактированных им документов из готской королевской канцелярии: эдиктов, официальных посланий. Этот сборник «является образцом изысканного дипломатического и административного стиля… Variae связаны с традицией римского имперского делопроизводства. Изящность изложения Кассиодор считал существенным, если не главным элементом бюрократической переписки» 746 . Послания в редакции Кассиодора послужили образцом для папской канцелярии, а также для канцелярий других епископов Запада и светских правителей Средневековья: «В средневековой дипломатике. можно различить то же деление письма на части, что и у Кассиодора, а именно: протокол, текст, концовка. Протокол делится на призыв (invocatio, например, «Во имя Божие!»), обозначение имен, титулов и качеств составителя документа (intitulatio), адрес с именем и титулами того, кому документ направлен (inscriptio), наконец, приветствие (salutatio). |
| – Не знаю, как по вашему, а по моему мнению из низших учебных заведений совсем никого не следовало бы исключать... – Разумеется. Нужно бы все меры употреблять к тому, чтобы довести детей до окончания курса низшего учебного заведения. Все же бы лучше было и для всех полезнее, если бы все хоть в училищах-то оканчивали курс: тогда меньше бы было невежд – причетников, незнакомых даже с русскою грамматикою, и побольше бы выходило Кирилловых и Гостунских, которые развиваются медленно, зато потом в своем развитии опережают своих товарищей, когда освобождаются от того, что прежде задерживало их развитие. Прежде, чем исключить мальчика, следовало бы дать ему полную возможность выказать себя, следовало бы употребить все меры к тому, чтобы пробудить его спящие силы и направить его способности на истинный путь. А этого-то именно у нас и нет: у нас часто исключают детей, не принявши никаких мер к их вразумлению или исправлению. – Истинно жаль... Но от чего же это зависит? – Конечно, это зависит прежде всего от того, что наши начальники и наставники не проникнуты истинным желанием добра детям и смотрят на исключение их из училищ, как на очень естественные явления и неизбежное зло... или нет, они даже смотрят на это как на добро, потому что это несколько облегчает их труды... Но нельзя не сознаться, что и в самом уставе училищном есть доля причины такого ненормального, явления... – Каким же образом?.. – Устав этот полагает норму для каждого класса и не выпускает из училища учеников со званием окончивших курс низшего учебного заведения, а предписывает известное число их перевести в семинарию по выдержании ими двух испытаний: курсового в самом училище и приемного в семинарии, а остальных или оставить на повторительный курс или же прямо исключить из четвертого класса... Имея это в виду, начальство наше как будто считает себя обязанным исключать учеников даже из самых низших классов вообще таким образом, чтобы из двухсот пятидесяти, например, человек, записанных во второй класс, к переходу в семинарию допустить лишь сто 41 , а сто пятьдесят непременно исключить из училища в разное время... |
|
|
