| И точно, Мстислав, ничего не зная, позвал на обед Рюрика и Давыда. Те послали сказать ему в ответ на зов: " Поцелуй крест, что не замыслишь на нас никакого лиха, так поедем к тебе " . Мстислав ужаснулся и сказал дружине: " Что это значит? Братья велят мне крест целовать, а я не знаю за собою никакой вины! " Дружина отвечала: " Князь! Нелепо велят тебе братья крест целовать; это, верно, какие-нибудь злые люди, завидуя твоей любви к братьи, пронесли злое слово. Злой человек хуже беса; и бесу того не выдумать, что злой человек замыслит; а ты прав пред богом и пред людьми; ведь тебе без нас нельзя было ничего замыслить, ни сделать, а мы все знаем твою истинную любовь ко всей братье; пошли сказать им, что ты крест целуешь, но чтоб они выдали тех, кто вас ссорит " . Давыд не согласился выдать Бориславичей. " Кто же мне тогда что-нибудь скажет после, если я этих выдам " , - говорил он. Несмотря на то, Мстислав целовал крест, и Ростиславичи оба поцеловали; однако сердце их не было право с ним, прибавляет летописец. В то же самое время Владимир Андреевич начал припрашивать волости у Мстислава; тот понял, что Владимир припрашивает нарочно, чтоб иметь только случай к ссоре, и послал сказать ему: " Брат Владимир! Давно ли ты крест целовал ко мне и волость взял? " Владимир в сердцах уехал в свой Дорогобуж. Этим всеобщим нерасположением южных князей к Мстиславу воспользовался Андрей Боголюбский, чтоб предъявить права свои на старшинство и на Киев: он так же не любил Мстислава, как отец его Юрий не любил отца Мстиславова Изяслава, и точно так же, как прежде отец его, начал открытую войну, удостоверившись, что найдет союзников на юге. Ждали только повода; повод открылся, когда Мстислав исполнил просьбу новгородцев и отправил к ним на княжение сына своего Романа; тогда все братья стали сноситься друг с другом и утвердились крестом на Мстислава, объявивши старшим в роде Андрея Юрьевича. Боголюбский выслал сына своего Мстислава и воеводу Бориса Жидиславича с ростовцами, владимирцами, суздальцами; к этому ополчению присоединилось 11 князей: Глеб Юрьевич из Переяславля, Роман из Смоленска, Владимир Андреевич из Дорогобужа, Рюрик Ростиславич из Овруча, братья его - Давыд и Мстислав из Вышгорода, северские - Олег Святославич с братом Игорем, наконец, младший брат Боголюбского, знаменитый впоследствии Всеволод Юрьевич и племянник от старшего брата, Мстислав Ростиславич. |
| – Владимир Андреевич наш молодой барин, – сказал голос из толпы. – Кто там смел рот разинуть, – сказал грозно исправник, – какой барин, какой Владимир Андреевич? барин ваш Кирила Петрович Троекуров, слышите ли, олухи. – Как не так, – сказал тот же голос. – Да это бунт! – закричал исправник. – Гей, староста, сюда! Староста выступил вперед. – Отыщи сей же час, кто смел со мною разговаривать, я его! Староста обратился к толпе, спрашивая, кто говорил? но все молчали; вскоре в задних рядах поднялся ропот, стал усиливаться и в одну минуту превратился в ужаснейшие вопли. Исправник понизил голос и хотел было их уговаривать. «Да что на него смотреть, – закричали дворовые, – ребята! долой их!» – и вся толпа двинулась. Шабашкин и другие члены поспешно бросились в сени и заперли за собою дверь. «Ребята, вязать!» – закричал тот же голос, – и толпа стала напирать… «Стойте, – крикнул Дубровский. – Дураки! что вы это? вы губите и себя и меня. Ступайте по дворам и оставьте меня в покое. Не бойтесь, государь милостив, я буду просить его. Он нас не обидит. Мы все его дети. А как ему за вас будет заступиться, если вы станете бунтовать и разбойничать». Речь молодого Дубровского, его звучный голос и величественный вид произвели желаемое действие. Народ утих, разошелся, двор опустел. Члены сидели в сенях. Наконец Шабашкин тихонько отпер двери, вышел на крыльцо и с униженными поклонами стал благодарить Дубровского за его милостивое заступление. Владимир слушал его с презрением и ничего не отвечал. «Мы решили, – продолжал заседатель, – с вашего дозволения остаться здесь ночевать; а то уж темно, и ваши мужики могут напасть на нас на дороге. Сделайте такую милость: прикажите постлать нам хоть сена в гостиной; чем свет, мы отправимся восвояси». – Делайте, что хотите, – отвечал им сухо Дубровский, – я здесь уже не хозяин. – С этим словом он удалился в комнату отца своего и запер за собою дверь. Глава VI «Итак, всё кончено, – сказал он сам себе; – еще утром имел я угол и кусок хлеба. Завтра должен я буду оставить дом, где я родился и где умер мой отец, виновнику его смерти и моей нищеты». И глаза его неподвижно остановились на портрете его матери. Живописец представил ее облокоченную на перила, в белом утреннем платье с алой розою в волосах. «И портрет этот достанется врагу моего семейства, – подумал Владимир, – он заброшен будет в кладовую вместе с изломанными стульями или повешен в передней, предметом насмешек и замечаний его псарей, а в ее спальной, в комнате, где умер отец, поселится его приказчик или поместится его гарем. Нет! нет! пускай же и ему не достанется печальный дом, из которого он выгоняет меня». Владимир стиснул зубы, страшные мысли рождались в уме его. Голоса подьячих доходили до него, они хозяйничали, требовали то того, то другого и неприятно развлекали его среди печальных его размышлений. Наконец все утихло. |
| Закрыть Владимир Костров: «Слово — великий соединитель жизни» Беседа с почившим Классиком Владимир Костров Инна Воскобойникова 11:45 27.10.2022 969 Время на чтение 10 минут Фото: informpskov.ru Здравствуйте, дорогой Анатолий Дмитриевич! Вчера не стало русского Сына Костромской земли и всего нашего Отечества, народного Поэта Владимира Андреевича Кострова, который жил в писательском коттедже в Зеленом тупике, прям у Патриаршего подворья в Переделкине среди колокольных звонов... Два года назад мы чествовали его с 85-летием, а познакомились 19 лет назад на Большой Никитской, когда я приехала учиться в Литинститут и взяла у него интервью. Помню, Владимир Андреевич читал свои стихи, смолил неторопливо папироску, а потом пригласил на обед в ЦДЛ. Как вкусна была гречневая каша и чай, которые мы вкушали! И всё тогда казалось очень-очень волшебным! И взор синих глаз Кострова с доброй лукавинкой. Я была потрясена — вижу и слышу настоящего классика, Соловья земли русской... Сейчас перечитываю его строки, многие — пульсируют живьём в душе... Светлая бессмертная Память! Предлагаю «Русской народной линии» своё давнее, исправленное интервью с Классиком. Инна Воскобойникова. Наша встреча началась в Литературном институте, где Владимир Андреевич с 1980 года ведёт семинар поэзии. А продолжилась на центральных улочках Москвы. Вдали раздавался колокольный звон, пятипалые листья кружили над городом. Вначале мы говорили о Магнитогорске, откуда я родом, и о том, что там проходили Всемирный форум поэзии и Ручьёвские чтения. — Я был дружен с Борисом Ручьёвым — человеком замечательного таланта и живого сердца. Помню наизусть его стихотворение «Валентина» и верю, что именно в небольших городках рождаются настоящие поэты. Сам я родом из деревни Власиха Костромской области. Хоть я и долгие годы живу в Москве, родина, память о родителях — основной источник моего вдохновения. — В чём вы ещё черпаете вдохновение? — Для вдохновения мне нужно состояние сердечного волнения, представить что-то красивое. Иногда вдохновляет хорошая музыка, классическая поэзия, она и только она способна привить чувство хорошего вкуса, чувство языка. |
| А. П.),доработанных и исправленных автором», в то время как известно, что вторым изданием вышел только первый том (весна 1913 г.). Юлиан Андреевич среди прочего огорчился, когда А. А. Васильев в рецензии на первый том «Истории Византии» назвал его мини-монографии 1890-х гг. по частным вопросам «небольшими статьями». 56 Изложение в первых главах «Прошлого Тавриды», как позже и в «Истории Византии», ведется им по царствованиям. 58 Например, только в мае 1911 г. министром внутренних дел были утверждены «Нормальные правила по устройству и содержанию театров-кинематрографов», а к 1914 году в Киеве функционировало уже 37 кинотеатров! 61 Государю императору Николаю II профессорами Университета была направлена всеподданнейшая телеграмма: «Светлый праздник пребывания Вашего Императорского Величества с Августейшим семейством в нашем славном старом Киеве, давно для нас желанный, ознаменовался радостным единением царя с народом. Но преступный злодей, покусившийся на дорогую для России жизнь Вашего верного слуги, омрачила нашу радость, и клики восторга сменились стонами ужаса, воплями горя негодования. Вознеся в нашем храме молитвы о здравии болящего, мы, профессора Императорского университета св. Владимира, повергаем к стопам Вашего Императорского Величества чувства нашей беззаветной любви и верноподданнической преданности» (Государственный архив города Киева. Ф. 16. Оп. 446. Ед. хр. 174. Л. 186. Автограф ректора университета, проф. Н. М. Цытовича). Петр Аркадьевич Столыпин скончался 5-го сентября 1911 г. в киевской клинике С. С. Маковского, похоронен у стен Трапезной палаты Киево-Печерской Успенской Успенской лавры. 62 Serta Borysthenica: Сборник в честь заслуженного профессора Императорского университета св. Владимира Юлиана Андреевича Кулаковского . К., 1911. С. I. Смею выразить предположение, что автором этого слова был декан историко-филологического факультета университета, давний друг Кулаковского – Т. Д. Флоринский (1854–1919). 64 См.: Личный состав Императорского университета св. Владимира к 1 июля 1910 года. К., 1911. С. 4. С тех пор списки университетских преподавателей и служащих не публиковались. |
| Итак, отодрав лист от расходной книги, она продиктовала повару Харитону, единственному кистеневскому грамотею, письмо, которое в тот же день и отослала в город на почту. Но пора читателя познакомить с настоящим героем нашей повести. Владимир Дубровский воспитывался в Кадетском корпусе и выпущен был корнетом в гвардию 2 ; отец не щадил ничего для приличного его содержания, и молодой человек получал из дому более, нежели должен был ожидать. Будучи расточителен и честолюбив, он позволял себе роскошные прихоти, играл в карты и входил в долги, не заботясь о будущем и предвидя себе рано или поздно богатую невесту, мечту бедной молодости. Однажды вечером, когда несколько офицеров сидели у него, развалившись по диванам и куря из его янтарей, Гриша, его камердинер, подал ему письмо, коего надпись и печать тотчас поразили молодого человека. Он поспешно его распечатал и прочел следующее: «Государь ты наш, Владимир Андреевич, – я, твоя старая нянька, решилась тебе доложить о здоровье папенькином. Он очень плох, иногда заговаривается, и весь день сидит как дитя глупое, а в животе и смерти бог волен. Приезжай ты к нам, соколик мой ясный, мы тебе и лошадей вышлем на Песочное. Слышно, земский суд к нам едет отдать нас под начал Кирилу Петровичу Троекурову, потому что мы-дескать ихние, а мы искони ваши, и отроду того не слыхивали. Ты бы мог, живя в Петербурге, доложить о том царю-батюшке, а он бы не дал нас в обиду. Остаюсь твоя верная раба, нянька Орина Егоровна Бузырева. Посылаю мое материнское благословение Грише, хорошо ли он тебе служит? У нас дожди идут вот ужо друга неделя и пастух Родя помер около Миколина дня 3 ». «Государь ты наш, Владимир Андреевич, – я, твоя старая нянька, решилась тебе доложить о здоровье папенькином. Он очень плох, иногда заговаривается, и весь день сидит как дитя глупое, а в животе и смерти бог волен. Приезжай ты к нам, соколик мой ясный, мы тебе и лошадей вышлем на Песочное. Слышно, земский суд к нам едет отдать нас под начал Кирилу Петровичу Троекурову, потому что мы-дескать ихние, а мы искони ваши, и отроду того не слыхивали. Ты бы мог, живя в Петербурге, доложить о том царю-батюшке, а он бы не дал нас в обиду. Остаюсь твоя верная раба, нянька |
| Никон (Софийский Николай Андреевич), архп. Карталинский, Экзарх Грузии Родился 14 мая 1861 года в семье священника Солигаличского уезда Костромской епархии. Детство свое он провел среди крайней нужды и всякого рода затруднений. Когда ему было три года умер его отец. Начальное образование он получил в Солигаличском училище, а среднее – в Костромской духовной семинарии. 27 авг.1882 года был назначен надзирателем Макарьевского духовного училища. 20 февр.1883 года рукоположен во священника. В 1884 году он потерял жену и это, тяжко поразившее его обстоятельство, дало направление дальнейшей судьбе: он поступил в СПБ духовную академию. В 1887 году пострижен в монашество. В 1888 году окончил академию со степенью кандидата богословия и был назначен инспектором СПБ духовной семинарии. 30 марта 1891 года определен ректором Владимирской духовной семинарии с возведением в сан архимандрита. Педагогическую деятельность его характеризовал один из старейших наставников Владимирской семинарии в следующих чертах: «Привязывая к себе сердца наши обаянием своего общения и любовью к нам, вы с другой стороны твердо и мудро держали пред нами и знамя дарованной вам власти. Действуя всегда прямо и открыто, но без шума, сохраняя постоянно ровный благородный тон, вы невольно подчинили нас своему начальственному влиянию и тому строю, который крепко держали в своих руках.И тем охотнее и свободнее мы сами подчинялись ей, что видели в вас блюстителя справедливости и законности и в области прерогатив, исключительно предоставленных усмотрению и совести начальника. Оттого ваша власть над нами не была каким-либо бременем, а только средством возбуждающим и ободряющим; нам служилось при вас легко, – легко не потому, что являлась возможность легкого отношения к своим обязанностям, а потому, чтовы умели делать и самые трудности для нас легкими и нечувствительными» ... Приведем слова, сказанные им при прощании с воспитанниками Владимирской семинарии. Он говорил: «Я наказывал лишь для сохранения целого заведения и сотен питомцев его, следуя словам великого иерарха русской земли, говорившего: всегда нужно смотреть, как бы милуя одну личность, не погубить все целое», и примеру врачей, которые для сохранения жизни человека, отрезают больные члены... Но все строгие взыскания, предписываемые законом и совестью я всегда растворял милостью; лишь непосвященным в дело они казались сухой правдой. Теперь без вреда для вас могу сказать, что иногда я совершенно прощал даже крупные проступки, когда они не были разглашены, когда не соблазняли и когда помилование, как тайное, не могло подать повода считать проступки дозволенными и, таким образом, служить поводом к распущенности заведения. Теперь без вреда для вас могу сказать и то, что детских шалостей ваших часто видя не видел и слыша не слышал, когда они не свидетельствовали о нравственной испорченности» . |
| – Что будет, то будет, – сказала попадья, – а жаль, если не Владимир Андреевич будет нашим господином. Молодец, нечего сказать. – А кому же как не ему и быть у нас господином, – прервала Егоровна. – Напрасно Кирила Петрович и горячится. Не на робкого напал: мой соколик и сам за себя постоит, да и, бог даст, благодетели его не оставят. Больно спесив Кирила Петрович! а небось поджал хвост, когда Гришка мой закричал ему: вон, старый пес! – долой со двора! – Ахти, Егоровна, – сказал дьячок, – да как у Григорья-то язык повернулся; я скорее соглашусь, кажется, лаять на владыку, чем косо взглянуть на Кирила Петровича. Как увидишь его, страх и трепет, и краплет пот, а спина-то сама так и гнется, так и гнется… – Суета сует, – сказал священник, – и Кирилу Петровичу отпоют вечную память, все как ныне и Андрею Гавриловичу, разве похороны будут побогаче да гостей созовут побольше, а Богу не все ли равно! – Ах, батька! и мы хотели зазвать весь околодок, да Владимир Андреевич не захотел. Небось у нас всего довольно, есть чем угостить, да что прикажешь делать. По крайней мере коли нет людей, так уж хоть вас употчую, дорогие гости наши. Сие ласковое обещание и надежда найти лакомый пирог ускорили шаги собеседников, и они благополучно прибыли в барский дом, где стол был уже накрыт и водка подана. Между тем Владимир углублялся в чащу дерев, движением и усталостию стараясь заглушать душевную скорбь. Он шел, не разбирая дороги; сучья поминутно задевали и царапали его, ноги его поминутно вязли в болоте, – он ничего не замечал. Наконец достигнул он маленькой лощины, со всех сторон окруженной лесом; ручеек извивался молча около деревьев, полуобнаженных осенью. Владимир остановился, сел на холодный дерн, и мысли одна другой мрачнее стеснились в душе его… Сильно чувствовал он свое одиночество. Будущее для него являлось покрытым грозными тучами. Вражда с Троекуровым предвещала ему новые несчастия. Бедное его достояние могло отойти от него в чужие руки; в таком случае нищета ожидала его. Долго сидел он неподвижно на том же месте, взирая на тихое течение ручья, уносящего несколько поблеклых листьев и живо представлявшего ему верное подобие жизни – подобие столь обыкновенное. Наконец заметил он, что начало смеркаться; он встал и пошел искать дороги домой, но еще долго блуждал по незнакомому лесу, пока не попал на тропинку, которая и привела его прямо к воротам его дома. |
| Побившись недолго с татарами, Димитрий вернулся назад устраивать полки к битве. В первом часу началась сеча, какой, по выражению летописца, не бывало на Руси. На десять верст огромное Куликово поле было покрыто воинами. Кровь лилась, как дождевые потоки; все смешалось; битва обратилась в рукопашную схватку, труп валился на труп, тело русское на татарское, татарское на русское; там татарин гнался за русским, там русский за татарином. В московской рати было много небывалых в бою; на них нашел страх и пустились они в бегство. Татары со страшным криком ринулись за ними и били их наповал. Дело русских казалось проигранным, но к трем часам пополудни все изменилось. В дубраве на западной стороне поля стоял избранный русский отряд, отъехавший туда заранее для засады. Им предводительствовали князь Владимир Андреевич и волынец Димитрий Михайлович Боброк, приехавший из литовских областей служить Москве. Увидевши, что русские пустились бежать, а татары погнались за ними, Владимир Андреевич порывался ударить на врагов, но рассудительный Боброк удержал его до тех пор, пока татарская рать, стремившись в погоню за русскими, не повернулась к ним окончательно тылом. Тогда, на счастье русским, ветер, дувши до того времени в лицо сидевшим в засаде, изменил свое направление. " Вот теперь час пришел, господин князь, - сказал Боброк, -подвизайтесь, отцы и братья, дети и друзья " . Весь отряд стремительно бросился на татар, которые никак не ожидали нападения сзади Бегущие русские ободрились и бросились на татар. Тогда в свою очередь на полчище Мамая нашел панический страх. Поражаемые с двух сторон татары бросали свое оружие, покинули свой стан, обоз и бежали опрометью. Множество их перетонуло в реке. Бежал сам тучный Мамай, бежали все его князья. Русские гнали татар верст на тридцать до реки Красивой Мечи. Победа была совершенная, но за то много князей, бояр и простых воинов пало на поле битвы Сам великий князь хотя не был ранен, когда открывал битву с татарами " на первом суйме " , но доспех на нем был помят Похоронивши своих убитых, великий князь со своим ополчением не преследовал более разбитого врага, а вернулся с торжеством в Москву и хотел немедленно послать войско в рязанскую землю, чтобы разорить ее за измену Олега; но рязанцы приехали к нему с поклоном, извещали, что князь их бежал, и изъявляли желание быть в послушании у московского князя. Димитрий отправил к ним своих наместников. Мамай, бежавши в свои степи, столкнулся там с новым врагом: то был Тохтамыш, хан заяицкой Орды, потомок Батыя. Он шел отнимать у Мамая престол Волжской Орды, как похищенное достояние батыевых потомков. Союзник Мамая Ягелло, не поспевши впору помогать ему против Димитрия, услыхал о куликовском поражении, поспешно вернулся в Литву и оставил Мамая на произвол судьбы. Тохтамыш разбил Мамая на берегах Калки и объявил себя владетелем Волжской Орды. Мамай бежал в Кафу (нынешняя Феодосия на восточном берегу Крыма) и там был убит генуэзцами. |
| Творческое общение выдающегося музыканта и художника, в котором М.В. Юдина видела одного из своих Учителей, привело к совместной работе над созданием сборника песен Шуберта. К переводам текстов М.В. Юдина привлекла поэтов Н. Заболоцкого, Б. Пастернака, С. Маршака и А. Кочеткова. Гравюра Фаворского украсила обложку сборника – истинного шедевра русской шубертианьг. Посещение концертов М.В. Юдиной и ее класса ансамблевой игры отразилось в гравюре «Квинтет соль-минор Д. Шостаковича в Институте им. Гнесиных» как свидетельство творческого интереса художника к музыке великого современника. В музыке Квинтета Фаворский услышал особенно близкие ему переклички с полифонией русской народной песни (начало фуги). Приведу высказывание самого художника, отражающее его восприятие Квинтета: «Особенно нравятся мне лирические эпизоды Квинтета. В нем есть одна часть, где мелодию начинает первая скрипка. К ней присоединяется вторая, затем альт и вступают, наконец, все участники ансамбля. Мелодия может быть и не буквально русская, но форма запевки и хора звучит здесь очень по-русски. Интерес к этой вещи, да и красивая группа участников и их ритмичные движения заставили меня в свое время взяться за гравюру «Квинтет Дмитрия Шостаковича " ». И знаменательно, что на вечере 23 декабря 1964 года, посвященном последней прижизненной выставке В.А. Фаворского, в Музее изобразительных искусств им. Пушкина «молодые музыканты играли отсутствующему Фаворскому Квинтет соль-минор Дмитрия Шостаковича, музыку, изображенную в гравюре мастера», – отмечалось в «Литературной России» уже после кончины художника. Но Фаворские любили не только строгую классическую музыку в ее наиболее совершенном выражении. В их семейный быт, лишенный стилизации и чуждый мишурного украшательства, органично входила народная музыка. И Владимир Андреевич, и Никита особенно часто пели народные песни. Запевал Никита, Владимир Андреевич негромко вступал с подголоском – получалось по-народному, как поют в деревне. Пели «Среди долины ровныя», «В темном лесе», «Ах вы, сени». Встречаясь с друзьями, Никита пел любимую им песню «Отец сыну не поверил, что на свете есть любва...». В доме Фаворских появлялся человек, близкий им по душевному строю и творческой устремленности, – архангельский сказитель Борис Викторович Шергин, хранитель легенд, преданий, старины и сказок Русского Севера. Безыскусно пел он былинные сказы: |
| В доме Фаворских любили музыку, пели и музицировали, музыка наполняла мир детства и вторгалась с приездом Елены Владимировны и Милы Дервиз в размеренную жизнь взрослых. Пели Мила и Мария Владимировна, а юная Маша повторяла с голоса «Приди, о май» и «Колыбельную» Моцарта, «Сурок» Бетховена и «Жаворонок» Глинки. Из Шотландских песен Бетховена особенно часто звучали: «Краса родимого села» и «Милее всех был Джонни», из вокальных циклов и песен Шуберта – «В движеньи мельник жизнь ведет», «Форель», «Серенада». Пели дуэт-пастораль «С тобой вдвоем как счастлив я», известный по роману Л.Н. Толстого. В другие годы дедушка В.Д. Дервиз пел романсы и арии Чайковского. Внутренне Владимир Андреевич был далек от музыки Чайковского, но Мария Владимировна трогательно любила его песни для детей на слова Плещеева и напевала детям колыбельную «Ах уймись ты, буря», «Был у Христа-младенца сад» и другие песни этого цикла. Дети подбирали на цитре подложенные под струны ноты и запоминали народные напевы. Елена Владимировна знакомила с переложениями старинной музыки, аккомпанировала певцам и небольшим инструментальным ансамблям. Душой и устроителем домашних «концертов» была Мария Владимировна. Она явно стремилась заинтересовать меня доступным им музицированием, чтобы постепенно привлечь к нему и детей. Обычная практика обучения с обязательными этюдами и повторением одних и тех же пьес не увлекала детей и затрудняла путь к живому восприятию музыки. Ей хотелось, чтобы дети пели, учились самостоятельно воссоздавать на инструменте слышимую музыку. В семейном музицировании давался пример преодоления скучного однообразия ежедневных упражнений. Живой человеческий голос, кантилена скрипки, виолончели, матовость флейты, звончатость цитры доставляют радость узнавания новых красочных тембров, так желанных художнику. Марии Владимировне хотелось создать маленький домашний оркестр, хотя бы наподобие «Детской симфонии» Гайдна, и в нем преобразить знакомую фортепианную музыку свежестью звукового колорита. В семейном музицировании Фаворских принимали участие друзья художника П.Я. Павлинов, М.И. Пиков. Вовлеченность их в мир музыкальных интересов Фаворского объяснима не только дружественными и профессиональными связями по ВХУТЕМАСу, но и широтой и общностью художественных интересов: Павел Яковлевич играл на скрипке, Михаил Иванович – на флейте, Владимир Андреевич – на кларнете. |
|
|
