| Никон (Софийский Николай Андреевич), архп. Карталинский, Экзарх Грузии Родился 14 мая 1861 года в семье священника Солигаличского уезда Костромской епархии. Детство свое он провел среди крайней нужды и всякого рода затруднений. Когда ему было три года умер его отец. Начальное образование он получил в Солигаличском училище, а среднее – в Костромской духовной семинарии. 27 авг.1882 года был назначен надзирателем Макарьевского духовного училища. 20 февр.1883 года рукоположен во священника. В 1884 году он потерял жену и это, тяжко поразившее его обстоятельство, дало направление дальнейшей судьбе: он поступил в СПБ духовную академию. В 1887 году пострижен в монашество. В 1888 году окончил академию со степенью кандидата богословия и был назначен инспектором СПБ духовной семинарии. 30 марта 1891 года определен ректором Владимирской духовной семинарии с возведением в сан архимандрита. Педагогическую деятельность его характеризовал один из старейших наставников Владимирской семинарии в следующих чертах: «Привязывая к себе сердца наши обаянием своего общения и любовью к нам, вы с другой стороны твердо и мудро держали пред нами и знамя дарованной вам власти. Действуя всегда прямо и открыто, но без шума, сохраняя постоянно ровный благородный тон, вы невольно подчинили нас своему начальственному влиянию и тому строю, который крепко держали в своих руках.И тем охотнее и свободнее мы сами подчинялись ей, что видели в вас блюстителя справедливости и законности и в области прерогатив, исключительно предоставленных усмотрению и совести начальника. Оттого ваша власть над нами не была каким-либо бременем, а только средством возбуждающим и ободряющим; нам служилось при вас легко, – легко не потому, что являлась возможность легкого отношения к своим обязанностям, а потому, чтовы умели делать и самые трудности для нас легкими и нечувствительными» ... Приведем слова, сказанные им при прощании с воспитанниками Владимирской семинарии. Он говорил: «Я наказывал лишь для сохранения целого заведения и сотен питомцев его, следуя словам великого иерарха русской земли, говорившего: всегда нужно смотреть, как бы милуя одну личность, не погубить все целое», и примеру врачей, которые для сохранения жизни человека, отрезают больные члены... Но все строгие взыскания, предписываемые законом и совестью я всегда растворял милостью; лишь непосвященным в дело они казались сухой правдой. Теперь без вреда для вас могу сказать, что иногда я совершенно прощал даже крупные проступки, когда они не были разглашены, когда не соблазняли и когда помилование, как тайное, не могло подать повода считать проступки дозволенными и, таким образом, служить поводом к распущенности заведения. Теперь без вреда для вас могу сказать и то, что детских шалостей ваших часто видя не видел и слыша не слышал, когда они не свидетельствовали о нравственной испорченности» . |
| Побившись недолго с татарами, Димитрий вернулся назад устраивать полки к битве. В первом часу началась сеча, какой, по выражению летописца, не бывало на Руси. На десять верст огромное Куликово поле было покрыто воинами. Кровь лилась, как дождевые потоки; все смешалось; битва обратилась в рукопашную схватку, труп валился на труп, тело русское на татарское, татарское на русское; там татарин гнался за русским, там русский за татарином. В московской рати было много небывалых в бою; на них нашел страх и пустились они в бегство. Татары со страшным криком ринулись за ними и били их наповал. Дело русских казалось проигранным, но к трем часам пополудни все изменилось. В дубраве на западной стороне поля стоял избранный русский отряд, отъехавший туда заранее для засады. Им предводительствовали князь Владимир Андреевич и волынец Димитрий Михайлович Боброк, приехавший из литовских областей служить Москве. Увидевши, что русские пустились бежать, а татары погнались за ними, Владимир Андреевич порывался ударить на врагов, но рассудительный Боброк удержал его до тех пор, пока татарская рать, стремившись в погоню за русскими, не повернулась к ним окончательно тылом. Тогда, на счастье русским, ветер, дувши до того времени в лицо сидевшим в засаде, изменил свое направление. " Вот теперь час пришел, господин князь, - сказал Боброк, -подвизайтесь, отцы и братья, дети и друзья " . Весь отряд стремительно бросился на татар, которые никак не ожидали нападения сзади Бегущие русские ободрились и бросились на татар. Тогда в свою очередь на полчище Мамая нашел панический страх. Поражаемые с двух сторон татары бросали свое оружие, покинули свой стан, обоз и бежали опрометью. Множество их перетонуло в реке. Бежал сам тучный Мамай, бежали все его князья. Русские гнали татар верст на тридцать до реки Красивой Мечи. Победа была совершенная, но за то много князей, бояр и простых воинов пало на поле битвы Сам великий князь хотя не был ранен, когда открывал битву с татарами " на первом суйме " , но доспех на нем был помят Похоронивши своих убитых, великий князь со своим ополчением не преследовал более разбитого врага, а вернулся с торжеством в Москву и хотел немедленно послать войско в рязанскую землю, чтобы разорить ее за измену Олега; но рязанцы приехали к нему с поклоном, извещали, что князь их бежал, и изъявляли желание быть в послушании у московского князя. Димитрий отправил к ним своих наместников. Мамай, бежавши в свои степи, столкнулся там с новым врагом: то был Тохтамыш, хан заяицкой Орды, потомок Батыя. Он шел отнимать у Мамая престол Волжской Орды, как похищенное достояние батыевых потомков. Союзник Мамая Ягелло, не поспевши впору помогать ему против Димитрия, услыхал о куликовском поражении, поспешно вернулся в Литву и оставил Мамая на произвол судьбы. Тохтамыш разбил Мамая на берегах Калки и объявил себя владетелем Волжской Орды. Мамай бежал в Кафу (нынешняя Феодосия на восточном берегу Крыма) и там был убит генуэзцами. |
| Творческое общение выдающегося музыканта и художника, в котором М.В. Юдина видела одного из своих Учителей, привело к совместной работе над созданием сборника песен Шуберта. К переводам текстов М.В. Юдина привлекла поэтов Н. Заболоцкого, Б. Пастернака, С. Маршака и А. Кочеткова. Гравюра Фаворского украсила обложку сборника – истинного шедевра русской шубертианьг. Посещение концертов М.В. Юдиной и ее класса ансамблевой игры отразилось в гравюре «Квинтет соль-минор Д. Шостаковича в Институте им. Гнесиных» как свидетельство творческого интереса художника к музыке великого современника. В музыке Квинтета Фаворский услышал особенно близкие ему переклички с полифонией русской народной песни (начало фуги). Приведу высказывание самого художника, отражающее его восприятие Квинтета: «Особенно нравятся мне лирические эпизоды Квинтета. В нем есть одна часть, где мелодию начинает первая скрипка. К ней присоединяется вторая, затем альт и вступают, наконец, все участники ансамбля. Мелодия может быть и не буквально русская, но форма запевки и хора звучит здесь очень по-русски. Интерес к этой вещи, да и красивая группа участников и их ритмичные движения заставили меня в свое время взяться за гравюру «Квинтет Дмитрия Шостаковича " ». И знаменательно, что на вечере 23 декабря 1964 года, посвященном последней прижизненной выставке В.А. Фаворского, в Музее изобразительных искусств им. Пушкина «молодые музыканты играли отсутствующему Фаворскому Квинтет соль-минор Дмитрия Шостаковича, музыку, изображенную в гравюре мастера», – отмечалось в «Литературной России» уже после кончины художника. Но Фаворские любили не только строгую классическую музыку в ее наиболее совершенном выражении. В их семейный быт, лишенный стилизации и чуждый мишурного украшательства, органично входила народная музыка. И Владимир Андреевич, и Никита особенно часто пели народные песни. Запевал Никита, Владимир Андреевич негромко вступал с подголоском – получалось по-народному, как поют в деревне. Пели «Среди долины ровныя», «В темном лесе», «Ах вы, сени». Встречаясь с друзьями, Никита пел любимую им песню «Отец сыну не поверил, что на свете есть любва...». В доме Фаворских появлялся человек, близкий им по душевному строю и творческой устремленности, – архангельский сказитель Борис Викторович Шергин, хранитель легенд, преданий, старины и сказок Русского Севера. Безыскусно пел он былинные сказы: |
| В доме Фаворских любили музыку, пели и музицировали, музыка наполняла мир детства и вторгалась с приездом Елены Владимировны и Милы Дервиз в размеренную жизнь взрослых. Пели Мила и Мария Владимировна, а юная Маша повторяла с голоса «Приди, о май» и «Колыбельную» Моцарта, «Сурок» Бетховена и «Жаворонок» Глинки. Из Шотландских песен Бетховена особенно часто звучали: «Краса родимого села» и «Милее всех был Джонни», из вокальных циклов и песен Шуберта – «В движеньи мельник жизнь ведет», «Форель», «Серенада». Пели дуэт-пастораль «С тобой вдвоем как счастлив я», известный по роману Л.Н. Толстого. В другие годы дедушка В.Д. Дервиз пел романсы и арии Чайковского. Внутренне Владимир Андреевич был далек от музыки Чайковского, но Мария Владимировна трогательно любила его песни для детей на слова Плещеева и напевала детям колыбельную «Ах уймись ты, буря», «Был у Христа-младенца сад» и другие песни этого цикла. Дети подбирали на цитре подложенные под струны ноты и запоминали народные напевы. Елена Владимировна знакомила с переложениями старинной музыки, аккомпанировала певцам и небольшим инструментальным ансамблям. Душой и устроителем домашних «концертов» была Мария Владимировна. Она явно стремилась заинтересовать меня доступным им музицированием, чтобы постепенно привлечь к нему и детей. Обычная практика обучения с обязательными этюдами и повторением одних и тех же пьес не увлекала детей и затрудняла путь к живому восприятию музыки. Ей хотелось, чтобы дети пели, учились самостоятельно воссоздавать на инструменте слышимую музыку. В семейном музицировании давался пример преодоления скучного однообразия ежедневных упражнений. Живой человеческий голос, кантилена скрипки, виолончели, матовость флейты, звончатость цитры доставляют радость узнавания новых красочных тембров, так желанных художнику. Марии Владимировне хотелось создать маленький домашний оркестр, хотя бы наподобие «Детской симфонии» Гайдна, и в нем преобразить знакомую фортепианную музыку свежестью звукового колорита. В семейном музицировании Фаворских принимали участие друзья художника П.Я. Павлинов, М.И. Пиков. Вовлеченность их в мир музыкальных интересов Фаворского объяснима не только дружественными и профессиональными связями по ВХУТЕМАСу, но и широтой и общностью художественных интересов: Павел Яковлевич играл на скрипке, Михаил Иванович – на флейте, Владимир Андреевич – на кларнете. |
| Белов В.А. Панно «Сокольничий», 1972 год Владимир Андреевич брался за воплощение самых разнообразных тем. Многочисленные миниатюры художник посвящает русским сказкам: это и «Сказка о мертвой царевне» (1956 и 1958), и «Снегурочка» (1960), и «Василиса Прекрасная» (1960 и 1962), другие работы. Увлекаясь народным эпосом и обладая редким даром поэтической фантазии, Белов создает ряд замечательных произведений: «Русские богатыри» (1959), «Руслан и Голова» (1959), «Вольга и Микула» (1962). Не оставаясь в стороне от современной тематики, мастер пишет работы, посвященные освоению космоса, – такие как, например, «Небесные братья» (1962). Художник с большой творческой фантазией передает образ покорителей космоса, сравнивая их со скачущими в безбрежном пространстве, среди мерцающих звезд всадниками. Черная поверхность шкатулки передает глубину и загадочность космоса. Обращаясь к исторической теме, он пишет миниатюры «Ермак» (1957), «Нижегородцы у Дмитрия Пожарского» (1961). Но всё же главной в творческом наследии художника, несомненно, является миниатюра «Андрей Рублев» (1963). По глубине замысла и творческому обобщению исторических событий она отличается от других работ мастера, занимая особое место. В ней образ древней Руси, ее многострадальность и величие представлены эпически. Раздвинулись привычные рамки лаковой миниатюры, словно бы многократно увеличилась маленькая плоскость шкатулки. В работе с большим умением используются выразительные возможности цвета. Драматизм сюжета подчеркивается багряным и киноварно-красным цветом по краям композиции, противопоставленным более спокойному и просветленному центру. Андрей Рублев изображен работающим над своей знаменитой иконой «Троица» – олицетворением единства мира и гармонии вселенной. Всё продумано художником до мельчайших деталей, зритель следует за мыслью автора, погружаясь в атмосферу далеких событий. К этой теме Владимир Андреевич возвращался много раз, находя новые композиционные решения и трактовку образа великого русского иконописца. |
| Много раз стяги великого князя подсекали, но не истребили их Божьею милостью, они еще больше утвердились. Это мы слышали от верного очевидца, который находился в полку Владимира Андреевича; он поведал великому князю, говоря: «В шестой час этого дня видел я, как над вами разверзлось небо, из которого вышло облако, будто багряная заря над войском великого князя, скользя низко. Облако же то было наполнено руками человеческими, и те руки распростерлись над великим полком как бы проповеднически или пророчески. В седьмой час дня облако то много венцов держало и опустило их на войско, на головы христиан». Поганые же стали одолевать, а христианские полки поредели – уже мало христиан, а все поганые. Увидев же такую погибель русских сынов, князь Владимир Андреевич не смог сдержаться и сказал Дмитрию Волынцу: «Так какая же польза в стоянии нашем? какой успех у нас будет? кому нам пособлять? Уже наши князья и бояре, все русские сыны, жестоко погибают от поганых, будто трава клонится!» И ответил Дмитрий: «Беда, княже, велика, но еще не пришел наш час: начинающий раньше времени вред себе принесет; ибо колосья пшеничные подавляются, а сорняки растут и буйствуют над благорожденными. Так что немного потерпим до времени удобного и в тот час воздадим по заслугам противникам нашим. Ныне только повели каждому воину Богу молиться прилежно и призывать святых на помощь, и с этих пор снизойдет благодать Божья и помощь христианам». И князь Владимир Андреевич, воздев руки к небу, прослезился горько и сказал: «Боже, Отец наш, сотворивший небо и землю, помоги народу христианскому! Не допусти, Господи, радоваться врагам нашим над нами, мало накажи и много помилуй, ибо милосердие твое бесконечно!» Сыны же русские в его полку горько плакали, видя друзей своих, поражаемых погаными, непрестанно порывались в бой, словно званые на свадьбу сладкого вина испить. Но Волынец запретил им это, говоря: «Подождите немного, буйные сыны русские, наступит ваше время, когда вы утешитесь, ибо есть вам с кем повеселиться!» |
| Человек Все рубрики Протоиерей Михаил Ходанов Религия в жизни Владимира Высоцкого Владимир Высоцкий, храня в себе генотип многих поколений предков-христиан, прекрасно понимал, что есть мир духовный. И Бога он, несомненно, признавал. Вместе с тем, будучи человеком нецерковным и страстным, отличаясь максимализмом в отношении к жизни, ощущая трагедию жизни и смерти, он мучился и страдал от разрывавших его вековечных проблем, которые безуспешно пытался решить сам, без опоры на христианские законы духовной жизни. Журнал «Нескучный Сад» Надо думать, думать и думать! Будучи ученым-лингвистом, она отказалась от карьеры, чтобы ухаживать за тяжелобольной мамой. Потом наступили новые времена, появилась возможность издавать православную литературу -- и 16 лет назад она стала редактором богословского журнала «Альфа и Омега». Кроме того, она выступает как публицист в разных изданиях, а несколько лет назад написала книгу про… своего кота. Марина Андреевна ЖУРИНСКАЯ рассказала «НС» о своем журнале, о своих увлечениях Религия в жизни Владимира Высоцкого Владимир Высоцкий, храня в себе генотип многих поколений предков-христиан, прекрасно понимал, что есть мир духовный. И Бога он, несомненно, признавал. Вместе с тем, будучи человеком нецерковным и страстным, отличаясь максимализмом в отношении к жизни, ощущая трагедию жизни и смерти, он мучился и страдал от разрывавших его вековечных проблем, которые безуспешно пытался решить сам, без опоры на христианские законы духовной жизни. Протоиерей Михаил Ходанов Надо думать, думать и думать! Будучи ученым-лингвистом, она отказалась от карьеры, чтобы ухаживать за тяжелобольной мамой. Потом наступили новые времена, появилась возможность издавать православную литературу -- и 16 лет назад она стала редактором богословского журнала «Альфа и Омега». Кроме того, она выступает как публицист в разных изданиях, а несколько лет назад написала книгу про… своего кота. Марина Андреевна ЖУРИНСКАЯ рассказала «НС» о своем журнале, о своих увлечениях Журнал «Нескучный Сад» |
| Но вместо этого спасительного согласия все князья бросили Дмитрия в жертву Тохтамышу, шедшему прямо на Москву. Даже его тесть, Нижегородский князь, не хотел ему помочь, а, напротив, послал к хану двух своих сыновей с дарами. Великий князь в унынии потерял твердость духа и, не имея надежды победить Тохтамыша с одним только своим верным помощником, братом Владимиром Андреевичем, подумал, что лучше защищаться в крепости, чем выйти навстречу неприятелю, и удалился в Кострому со всем своим семейством. Тогдашний митрополит Киприан, родом Грек, также выехал в Тверь, и народ Московский, оставленный государем и митрополитом, шумел и спорил с боярами: то приходил в отчаяние, то храбро защищался и, наконец, 16 августа 1382 года сдал столицу Тохтамышу. Жестокий хан принудил его к тому хитростью: он обещал жителям не разорять Москву и тотчас уйти из нее, если они сдадутся добровольно. Москвитяне поверили и дорого заплатили за легковерие: Татары злодействовали в Москве со своим обычным зверством, убивали всех, кого встречали; грабили все, что находили в церквах, дворцах, домах и погребах; наконец, выходя, зажгли весь город. Такая же участь выпала и другим городам великого княжества: Владимиру, Звенигороду, Юрьеву, Можайску, Дмитрову. Не спаслась и Рязанская область, несмотря на измену ее князя: Татары и там поступили, как в неприятельской земле, и доказали Олегу, как ненадежна милость, купленная бесчестьем. С горечью возвратился в Москву великий князь и увидел все несчастья своей столицы: на одних улицах нашли 24 000 мертвых тел, не считая сгоревших и утонувших. Дмитрий, понимая, что бесполезно для людей унывать в беде, собрал все силы своей огорченной души и принялся вместе с братом Владимиром Андреевичем восстанавливать красоту Москвы, о которой с восхищением говорили историки того времени. На следующий год для спокойствия своих подданных он уже с честью принял ханского посла, отпустил с ним в Орду своего старшего сына Василия и заплатил большую дань Тохтамышу, который хоть и был страшен в гневе, но любил миловать показывающих раскаяние и покорность, и поэтому великий князь не боялся за жизнь сына: хан принял его очень ласково. |
| Так, например, в договорной грамоте великого князя Дмитрия Ивановича Донского с князем Владимиром Андреевичем сказано: «А кто будет покупит земли данные, служни или черных людей, а те, кто возможет выкупите, пне выкупит; а не возмогут выкупите, ине потянут к черным людем; а кто не всхочет тянути, ине ся земль сеступят, а земли черным людем даром» (Собр. гос. гр. и дог. Т. I. 33). Это условное право отчуждения общинных земель особенно было развито в городах, о продаже городских черных земель мы имеем несколько свидетельств в договорных грамотах, или вот купчая 1609 года, в которой продавец ясно указывает, что он продает общинную городскую землю, вот слова купчей: «Се аз Леонтей Фомин сын Глинского посада, продал есми Ивану Михайлову сыну Холмогорцу лаку свою на Глинском посаде в новом ряду... по своей купчей, что яз Леонтй купил у Богдана Федорова сына Кальяникова... А продал есми в дернь без выкупа и с полавочною землею, как иным лавкам земли сколько доведется того ж нового ряду без вывета» (В моем собран, грамот). Здесь владелец продает общинную землю, даже не измеряя ее, а сколько доведется по общинному измерению на его долю, как иным лавкам доведется. Но, конечно, крестьянин, продавая или иным образом передавая другому общинную землю, продавал собственно не землю, а свое право на нее, которое составляло его собственность, земля же и по, передаче другому оставалась общинною землею; ибо черных или общинных земель сами князья не могли покупать, как прямо свидетельствуют договорные грамоты князей. Так в вышеприведенной договорной грамоте великого князя Дмитрия Ивановича Донского с князем Владимиром Андреевичем сказано: «А которые слуги к дворскому, а черные люди к становщику, тех в службу не принимати, а блюсти ны их с одного, а земль их не купити». 2) Ежели крестьянин сидел на своей собственной земле, им самим расчищенной из дикого поля, или купленной у другого землевладельца собственника, то он был полным собственником, как и прочие частные землевладельцы, мог свободно как отчуждать ее, так и распоряжаться ею, мог продавать, дарить, завещать, отдавать в наймы, селить на ней крестьян на свое имя. |
| Теперь его нет с нами, и какая сразу почувствовалась пустота! А что будет дальше, какие испытания и лишения нас ждут, – это Богу известно. Запомните слово моё: мы можем сказать каждый только словами апостола: «Се аз гряду связан духом, яже хотящих мне приключитеся неведый... Только Дух свидетельствует, что узы и скорби нас ждут» ( Деян. 20:22–23 ). Мы утешены тем сочувствием, которое все классы общества проявили к смерти Владимира Андреевича. Незабвенны его похороны. Ни единого искусственного приёма не было употреблено, никаких усилий к тому, чтобы собрать народ, чтобы устроить из погребения общественное событие и знамение, как это делается обычно в лагере врагов наших, – а между тем Москва увидала что-то редкое и невиданное. Не было толпы, не было праздношатающегося и легкомысленного сборища: был, в истинном смысле, народ благоговейно-молитвенно настроенный. Уверял в печати один презренный блудослов-еврей, что о покойном некому поплакать и некому пожалеть, – а между тем мы видели, что смерть Владимира Андреевича почувствовалась тысячами людей, окружавших его гроб, как смерть близкого, родного человека, и редко о ком пролилось столько чистых и искренних слёз. Наконец, и печать, которая так безжалостно клеветала на него и преследовала его при жизни, признала в нём и талант, и искренность, и незапятнанную нравственную чистоту. Пресмыкающиеся пред революцией гады печати на время затихли и скрылись в подполья, при виде столь знаменательного сочувствия, неожиданно для них проявившегося со всех сторон по отношению к почившему. Однако не преувеличивайте этого утешения. Увы, таково уж русское общество, что в нём нет собственно ни того, что принято называть настоящим общественным мнением, ни прочных общественных настроений. Бессознательно стыдно стало за то, что травили человека, безгранично любившего Россию, – и всё склонилось и умолкло пред его величавой смертью. Но пройдёт порыв, и снова слух склонится к тем же выползшим гадам печати и к их гнилым и пошлым словоизвержениям: ведь то, что они говорят, так мало требует ума и размышлений, так мало говорит о труде, подвиге и самоотвержении, так льстит грубым инстинктам и низменным пожеланиям плоти и духа. Ведь отрицать так легко, и на отрицании показать себя умным и показаться таким в собственных глазах – так приятно. |
|
|
