| — Нет. Ее определенно задушили, а уже потом бросили в пруд. — Какое злодейство! Надеюсь, убийцу уже нашли? — Пока нет. Потому-то мы и допрашиваем вас, господин Шмидт. — Простите, но не хотите ли вы сказать, что допрашиваете меня в качестве обвиняемого? — Ну что вы, конечно, нет! Обвиняемых допрашивают с соблюдением всяческих формальностей, а мы с вами ведем беседу как с одним из возможных свидетелей. Причем очень важных: возможно, что кроме вас живой Наталью Беляеву в тот день видел только ее убийца. Пока же убийца не найден и преступление его не доказано, подозреваемыми можно считать всех, кто так или иначе был связан с Натальей Беляевой. — И особенно это касается тех, кто видел ее в день смерти, — спокойно, но очень серьезно сказал господин Шмидт. — И поэтому я должен кое-что добавить. Я вспомнил одну деталь, которая может оказаться полезной для следствия. Когда я увидел Наталью Беляеву на платформе вокзала Блаукирхена, она была не одна. С нею рядом стоял молодой человек, и они о чем-то разговаривали. Потом он ушел, а Наталья увидела меня и подошла ко мне. И если я не ошибаюсь, а у меня, к сожалению, скверная память на лица, этого человека я когда-то знал. Это некто Георгий Бараташвили, тоже эмигрант из СССР. О, эти эмигранты — от них всего можно ожидать! — Спасибо, господин Шмидт. Это действительно очень важное сообщение. Ну что ж, я благодарю вас за готовность с нами сотрудничать. Если вы нам понадобитесь, я еще раз вызову вас. — Пожалуйста, пожалуйста! Всегда к вашим услугам. Шмидт вежливо попрощался с инспектором за руку, коротко кивнул Апраксиной, которую явно принял за секретаршу, и удалился походкой удрученного, но исполнившего свой долг законопослушного гражданина. — Вы ему поверили? — спросила Апраксина. — Да. Меня более всего убедило, что он не стал скрывать своей встречи с Натальей Беляевой в день ее смерти. — И даже очень деликатно и только в самом конце навел нас на подозрения относительно Георгия Бараташвили. Вся история его взаимоотношений с Натальей Беляевой выглядит совершенно иначе, чем это представляется из рассказа Татьяны Беляевой. |
| Апраксина обошла стол, стала за спиной инспектора и стала через его плечо читать анкетные листы. — Простите, но в анкете вы пишете, что родились в Ленинграде, а учились и работали в Москве? — Так оно и есть. — Тогда почему вы требовали грузинского переводчика? — Из патриотизма! Я грузинский патриот, я боролся за отделение Грузии от СССР! — Ну, настоящий грузинский патриот навряд ли стал бы за это бороться… — пробормотала Апраксина. — Впрочем, мы тут собрались не о политике рассуждать и не об истории отношений Грузии и России! — Она жестом успокоила встрепенувшегося было Бараташвили. — Итак, если я вас правильно поняла, вы были в прекрасных отношениях с покойной княгиней Кето и ныне здравствующей княгиней Ниной? — Со старой княгиней я почти не встречался, а с моей тетей княгиней Кето — да, мы были в самых близких родственных отношениях. — Вы ее племянник? — Сын ее кузины, двоюродной сестры. — Вы единственный ее родственник на Западе или есть еще кто-то, не считая старой княгини Нины? — Мне ничего об этом неизвестно. В Грузии и даже в России у княгини осталась, конечно, масса родственников, в основном дальних, но близких даже там — я один. — Выходит и наследник княгини тоже вы? — Что вы хотите этим сказать и на что намекаете? — Бараташвили грозно приподнялся на стуле, не снимая с коленей широких ладоней. — Не думаете ли вы, что я задушил собственную тетку, чтобы получить наследство? — Но ведь вы были последним, кто видел княгиню в тот вечер? — Я в этом не уверен! — Почему? — Да потому что ведь кто-то же ее задушил! Она была в доме не одна, между прочим… — Скажите, а у кого-нибудь из многочисленных слуг княгини была причина ее ненавидеть? — Была. — У кого? — У всех! — Вот как? — Да. Как раз незадолго до своей трагической гибели княгиня уволила вдруг всех своих слуг, сначала горничную, а потом в один день — садовника, шофера и кухарку. Любой из них мог затаить зло! — Так в доме что, совсем не осталось слуг? — Остались обе сиделки: Анна, сиделка старой княгини, и Ева, медсестра, ухаживавшая за самой княгиней Кето. |
| Я очень благодарен инспектору: и как только ему удалось буквально в несколько дней поселить нас у американцев и поставить на предоставление политического убежища? Нет, я не думаю, что нам удалось бы самим встать на учет к американцам, тут все-таки нужны связи и поручительства. Нет, господин Бараташвили нам этот выход никогда не предлагал. Да, я был в тот вечер в гостях у старой княгини Нины, у бабушки Нины, как мы все ее звали… Да потому, что мы любили ее, как вы не понимаете! И никакого риска в этом посещении нашего старого друга мы не видели. Мы пробыли у нее в гостях до десяти часов вечера, а потом все вместе вернулись в Мюнхен. Нет, тогда мы жили в разных местах, кто где… А через неделю мы все оказались у американцев! Нет, вниз никто Не спускался, кроме Анны. Мы привезли с собой вино, и она ходила за бокалами. Мы никогда ее не обсуждали между собой. Совершенно не представляю, кто мог ее ненавидеть и как вообще можно ненавидеть несчастную, выжившую из ума старушку-инвалида!.. Да бабушка Нина во всех отношениях в сто раз здоровее своей невестки — и умственно, и физически, не говоря уже о душе! Георгий был почтительным и терпеливым племянником, он искренне заботился о своей тетушке. Да, он вообще благородный человек, это вы верно заметили, госпожа Апраксина! Из показаний Айно Парве, бывшего шофера в доме княгини Махарадзе. Айно Парве, бывший эстонский подданный, ныне ожидающий предоставления политического убежища в Германии. Да, конечно, паспорт у меня был советский, но я всегда считал этот документ, выданный мне советскими оккупационными властями, фальшивым. Я получил приглашение из Израиля, тоже фальшивое, и по нему эмигрировал. Потому что я эстонец и у меня нет никаких родственников в Израиле. Другого способа покинуть тюрьму народов у меня не было, пришлось воспользоваться помощью моих еврейских знакомых. Один человек, имя которого я не имею права называть полиции. Ну, если вы уже в курсе… Да, это был Георгий Бараташвили, племянник княгини Кето Махарадзе и внук княгини Нины Махарадзе. |
| Мамука Бараташвили (1-я пол. XVIII в.) - автор учебника поэтики «Проба» (Чашники). Определенный вклад в развитие груз. лит-ры внес царь Теймураз II. Его стихотворения проникнуты мыслями о духовности и предназначении человека; в поэме «Беседы дня и ночи» ставится много морально-этических проблем. Саят-Нова (А. Саядян; 1712-1795), армянин по происхождению, род. и вырос в Тбилиси, писал на арм., груз. и азерб. языках. Был поэтом при дворе груз. царя Ираклия II, позже в результате клеветы был изгнан и принял монашество. Его ранняя лирика проникнута любовью к жизни, его называли певцом вина, застолий и женщин. Лирика позднего периода передает меланхолические настроения скорби. Бесики (Виссарион Габашвили; 1750-1791) внес в груз. поэзию наивность и восторженность, композиционно его произведения повторяли художественные приемы вост. лирики. Его перу принадлежат любовная лирика, торжественные оды, прославляющие воинскую доблесть, эпистолы, эпиграммы, сатирическая поэма «Невестка и свекровь». Как представитель Имерети при ставке фельдмаршала Г. А. Потёмкина Бесики служил на Украине и в Молдавии, основная часть его архива погибла. Среди большого количества произведений, появившихся на рубеже XVIII и XIX вв., выделяется 3-томное сочинение энциклопедического характера «Калмасоба, или Хождение по сбору» (Поучение в шутках) (1813-1828) Иоанна Багратиони (1768-1830), представителя груз. реализма т. н. переходного периода. В произведении реалистически описано социально-экономическое, национально-политическое и культурное положение Г. той эпохи. Багратиони принадлежат также неск. десятков оригинальных и переводных трудов. В 1-й пол. XIX в. в груз. лит-ре утверждается романтизм, для к-рого характерно помимо углубленного внимания к внутреннему миру личности чувство скорби о былой свободе и независимости родины. К этому лит. направлению относились А. Чавчавадзе, Г. Орбелиани, Н. Бараташвили и др. А. Чавчавадзе (1786-1846), сын груз. дипломата Г. Чавчавадзе, получил образование в С.-Петербурге, владел франц., рус., нем. и персид. языками. В 1804 г. был сослан в Россию за поддержку восстания в горных районах Картли. Был активным участником дворянского антиправительственного заговора 1832 г. В составе рус. армии сражался с французами в Отечественную войну 1812 г., а также в русско-иран. и русско-тур. войнах. Чавчавадзе, имея звание ген.-лейтенанта, занимал высокие посты в рус. администрации Кавказа. В стихотворении «Озеро Гогча» (1841) он противопоставляет величественное прошлое Г. безрадостной современности. Поэт сетует на душевное одиночество, в его стихах «Кто узнать мою хочет участь», «Подражание персидскому» немало строк, исполненных глубокой скорби. |
| — Ну что ж, Таня, спасибо вам за откровенный рассказ! — сказала Апраксина и вопросительно посмотрела на Миллера, у того вопросов не было, и она закончила: — Я вижу вы устали. Думаю, на сегодня это все. А сейчас наш сотрудник отвезет вас в американское общежитие для беженцев и поможет подать заявление на политическое убежище. — Ой, правда? Так просто? Ой, спасибо вам огромное! Вот уж не думала… — Благодарить надо не меня, а инспектора Миллера: это он успел за вас похлопотать. Татьяна поблагодарила инспектора, тот вызвал своего помощника Петера Зингера и перепоручил ему Татьяну Беляеву и ее чемодан. Миллер и Апраксина остались в кабинете одни. — Ну и что же вам удалось выяснить, графиня? Я весь в нетерпении! — О, кучу самых разных вещей! В том числе потрясающие, ранее неизвестные факты из биографии певицы Донны. Но давайте выпьем по чашечке кофе, инспектор, скоро двенадцать! Вы не против? — Я в отличие от вас, графиня, могу пить кофе в любое время суток. Как, впрочем, и пиво. Апраксина прошла в уголок кабинета, где у Миллера стояла кофеварка, и стала готовить кофе, попутно пересказывая ему московские сплетни о детстве и юности блистательной Лизы Чикиной. — И вы думаете, все это правда? — спросил ошеломленный инспектор. — Сомневаюсь, однако все может быть! Странно только, что такой предприимчивый человек, как Георгий Бараташвили, не сделал эти новости достоянием германской прессы: ведь наверняка кто-то из сестер рассказал ему московскую тайну Донны. — Гм… В самом деле странно. Хотя он мог получить за эти новые подробности биографии Донны не только эксклюзивный гонорар, но и повестку в суд за клевету и диффамацию! Но, поскольку в прессе ничего не было… — Постойте, инспектор! А вы что, следите за светскими новостями? — Я? Нет, конечно! — Вот и я — нет! А сейчас мы туда заглянем! — Апраксина села к компьютеру, и ее пальцы забегали по клавиатуре. — Так… В американской и западной прессе ничего на тему «Донна и Москва» нет. Один только раз она сказала, что хотела бы петь в Москве на стадионе… Ну, при нынешних переменах в СССР это когда-нибудь может случиться. А что на эту тему пишет советская пресса? — Апраксина углубилась в чтение и вдруг откинулась в кресле с громким хохотом. — Ох, нет!.. Инспектор, вы не поверите, но в российском Интернете данных о Лизе Чикиной больше, чем собственно о Донне! Только вот родилась и начала свою карьеру она в самых разных городах — тут и Ростов, и Одесса, естественно… какой-то Урюпинск! Да, в общем получается, что всемирно известная певица Донна — российская знаменитость! Но интересно, что во всех городах карьера ее начиналась не самым высоконравственным образом! |
| — Так вы говорите, этот Шмидт не выказал ни малейшего волнения? Интересно… Но я рада, что мы его наконец увидим. — Нашли чему радоваться, — проворчал инспектор. — Я просто предвкушаю встречу с издателем-кровопийцей, который так нещадно эксплуатировал нашу Птичку и несчастную Наталью Беляеву. Вы представляете, он даже норму для Марго Перес установил — не меньше десяти страниц в день! Он выпускал в год по пять ее книг! А теперь вдруг закрыл свое издательство и даже не счел нужным предупредить ее! Очень мне любопытно взглянуть на этого типа. «Этот тип» явился минут через двадцать после Апраксиной и оказался именно таким, как его описал Георгий Бараташвили: высокий представительный, даже скорее полный старик, явно бывший блондин с ничем не примечательным заурядным лицом, в прекрасно сшитом сером костюме с подобающим серьезному визиту скромным черным галстуком. — Чем я могу быть вам полезен, господин инспектор? — спросил он, удобно и основательно усаживаясь в предложенное кресло. Инспектор разложил перед ним пачку фотографий молодых женщин: — Посмотрите, господин Шмидт, не попадется ли вам среди этих фотографий знакомое лицо? Хорст Шмидт спокойно взял фотографии и стал неспешно перебирать их одну за другой. Остановился, пригляделся и уверенно сказал: — Вот эту девушку я знаю очень хорошо. Это Наталья Беляева, она работала в моем издательстве. — Работала в прошлом? — Да, она уволена. Издательство мое закрыто, все сотрудники распущены, а дело я продаю. — Когда вы уволили Наталью Беляеву? — Месяц назад. — Она долго работала у вас? — Не могу вам сказать точно, но это можно будет выяснить. — Разве не вы ее принимали на работу? — Нет. Издательство «Анкер» досталось мне в наследство от моего погибшего в автокатастрофе сына вместе со всеми сотрудниками и авторами. Я хотел сохранить дело в память о сыне, но, увы, это оказалось мне не по силам. Возраст знаете ли… — Вы знаете, что Наталья Беляева иностранка, русская? — Да, она мне говорила об этом. — У нее было разрешение на работу? |
| — Во-первых, вы определенно снимаете его аккуратно перед сном, а во-вторых, если бы вы вдруг случайно легли, не сняв грима, то есть макияжа по-вашему, он бы у вас размазался. — А может, я сплю стоя, как лошадь! — отрезала девушка. — А сказать вам, зачем вы, завидев в окно нашу машину, разделись, натянули на себя ночную рубашку и теперь притворяетесь, будто спали перед нашим приходом? Вам нужно было время, чтобы спрятать кого-то или что-то. — Ну вы даете! — фыркнула девушка. — Да я целыми днями хожу в ночной рубашке, я так от жары спасаюсь! А что спать я не хочу и не спала — ну, это вы, положим, угадали. Просто мне не о чем разговаривать с полицией. Да и по-немецки я плохо говорю. — Недавно в Германии? — спросила Апраксина. — Две недели. — А, ну тогда понятно, почему вы так грубо встречаете полицию. На будущее учтите — в Германии это не принято. — А я вообще не люблю легавых! У меня девиз такой: «Полицейские всех стран, проваливайте!» А вообще, можете сидеть тут и не проваливаться. Мне это по барабану: я уже сказала вам, что я тут не хозяйка. — А кто же вы — гостья? — Ага, гостья! Турне по Европе совершаю и вот сюда заскочила, посмотреть, что да как и как люди живут в этой самой Баварии! — Она поежилась в своей прозрачной рубашке. — Ну ладно, похоже, мне лучше пойти одеться. — Да, это было бы неплохо: боюсь, что после обыска вам все равно придется проехать с нами в полицию. — После обыска? Вы что, шмон тут наводить собираетесь? — Вот именно — повальный шмон. Мы из криминальной полиции и расследуем дело об убийстве. — Надо же! — Девушка, похоже, ничуть не испугалась. — А кого убили-то? — Девушку примерно вашего возраста и тетушку владельца этого дома Георгия Бараташвили. — Обалдеть! На вид такая благополучная страна, а выходит и тут могут запросто прикончить человека, — покачала головой девушка. — Ладно, вы тут сидите, а я пошла одеваться. Она вышла, а инспектор и Апраксина сели в кресла и прислушались. В доме стояла полная тишина, только в открытые окна доносился стрекот кузнечиков. |
| Птичка замолчала, соображая: комплимент ей сделала графиня или совсем наоборот? Графиня тоже молчала, сосредоточено ведя машину сквозь густой лес. В имение они вернулись задолго до утра. Глава 13 На другой день графиня Апраксина встала позже обычного — сказались ночные приключения. Выпив наскоро свой утренний кофе, она отправилась в криминальную полицию, в машине читая утренние молитвы. Совесть ее мучила: она и вечернее правило накануне пропустила, ограничившись короткой молитвой. «Зато сколько я вчера молилась по дороге туда и обратно! — мысленно оправдывалась она. — Ох, прости меня, Господи, Марфу этакую, за вечную мою «работу в субботу». Рассказав инспектору Миллеру о «следственном эксперименте», Апраксина показала ему на карте местоположение «партизанского хутора». Инспектор тут же позвонил в полицию Бад Тольца, районного центра, к которому, судя по карте, относился таинственный хуторок, и попросил выяснить, кто хозяин строения и кто в настоящий момент там проживает. В ожидании звонка из Бад Тольца инспектор рассказывал графине, как прошли накануне похороны княгини Махарадзе: было много старых русских эмигрантов, были Георгий Бараташвили и бабушка Нина в сопровождении Анны. Потом он рассказал ей следственные новости. Апраксина внимательно слушала инспектора, изредка вставляя замечания и задавая вопросы по ходу рассказа. — А вот о «русалке из бассейна» ничего нового так и нет, — продолжал Миллер. — Боюсь, что это дело рано или поздно придется перевести в разряд «невыясненных убийств». Никаких сведений о пропавших молодых женщинах за это время так и не поступило. Придется, наверное, распорядиться о похоронах неопознанного тела на казенный счет. — Какой ужас! — сказала Апраксина. — Похороны без отпевания, могилка без креста… Да еще и на чужбине! — Вы все-таки уверены, что она русская? Но ведь на ней не было крестика, какие вы все носите. — Не все, дорогой инспектор, увы, далеко не все! И даже не все из тех, кто был крещен в младенчестве… И все же я уверена, что это русская «русалка». — Она сокрушенно покачала головой, перекрестилась и сказала по-русски: — Упокой, Господи, душу рабы Твоея, ее же имя Ты веси, и прости ей все согрешения вольные и невольные! — Инспектор почтительно склонил голову. — Бедная девочка! — добавила она уже по-немецки. — И все- таки я попрошу вас, инспектор, сделать так, чтобы тело неизвестной еще подержали в морге. Это ведь нетрудно сделать? |
| Значит, это было неудачное ограбление: кто-то вспугнул убийцу, и он не успел найти драгоценности княгини. Нет, я этого не знаю. Где-нибудь в укромном месте или в специальном сейфе, должно быть… Глава 12 Познакомившись с материалами допроса свидетелей, графиня Апраксина отправилась к своим друзьям баронам фон Ляйбниц: она хотела узнать, как прошел прошлый четверговый прием у тетки Генриха и проверить показания Георгия Бараташвили. В обеденное время графиня и баронесса сидели на террасе и ели простоквашу из глиняных мисочек. Генрих, прозванный в округе «коровьим бароном» за пристрастие к своей небольшой молочной ферме, сам ни молока, ни других молочных продуктов, кроме сыра и масла, не употреблял, а потому сидел рядом и пил апельсиновый сок. Однако он внимательно наблюдал за тем, как Апраксина ест его фирменную простоквашу. — Ну как, — спросил он, — вам нравится, графиня? Вы ощущаете запах мяты? — Ну, скажем, что-то такое угадывается. Не совсем запах, но как бы… некоторое веяние… Баронесса прыснула с полным ртом и забрызгала простоквашей подол своей джинсовой юбки. — У тебя, дорогая, наверное, какая-то скрытая форма насморка! — обижено сказал жене барон. — Все слышат, как пахнет мое новое молоко, и только ты одна твердишь, что оно вовсе ничем не пахнет! — Ну почему же ничем, дорогой? Оно пахнет как обычно — молоком и хлевом. Я бы на твоем месте попробовала кормить коров не мятой, а розами и фиалками. — Ладно, я попробую: у тебя в саду достаточно роз и фиалок. — Но-но! Моими фиалками и розами ты своих коров кормить не будешь, даже и не мечтай! Они мне самой пригодятся на варенье! — Варенье из фиалок? — удивилась Апраксина. — Это шутка? — Вовсе нет! К несчастью, у меня не осталось ни ложечки от первой пробной банки. — Напротив, это ваше счастье, графиня! — возразил все еще обиженный Генрих. — Вы даже не представляете, что это за гадость! Впечатление такое, будто сварили в сахаре старую чайную заварку и заправили ее не слишком дорогими цветочными духами. Бр-р-р… — Генрих! Я не мешаю тебе проводить эксперименты над нашими гостями, скармливая им молоко и простоквашу от твоих «мятных коров», так не мешай и ты мне угощать их моими «цветочными вареньями»! А то я больше не выдам тебе ни одной бутылки из моего винного погребка! |
| — А там уже ничего не осталось. — Это правда… Ты не представляешь, Лизавета, как они надрались в четверг с племянником покойной княгини Махарадзе! Несчастный Георгий не то что убить вашу злосчастную «пиковую даму», а комара у себя на лбу был неспособен! Я его спрашиваю: «Неужели вы сможете доехать до дома и таком состоянии?», а он отвечает: «Может быть, и доеду, если смогу дойти до машины!» Правда, я ушла спать раньше и не представляю, какими они были оба в конце своей дружеской попойки. — Мы выпили кофе и значительно протрезвели, — невозмутимо ответил Генрих. — Он так и поехал на машине? — спросила Апраксина. — Ну да! А я ехал следом, сопровождал его на всякий случай. Не мог же я выпустить его на дорогу одного! — Тоже герой… — фыркнула баронесса. — Надо было просто уложить его спать до утра. — Я пытался. Но он не соглашался, уверяя, что его ждут какие-то важные дела поутру. — И вы проводили его до самого его дома? — Его или не его, но до какого-то дома я его проводил и подождал, пока его туда не ввели. — Кто его вводил в дом? — Какая-то особа женского пола. Я не приглядывался, поскольку она была в почти прозрачной ночной рубашке. — В пьяном виде Генрих становится особенно целомудренным, поскольку однажды ему это дорого обошлось — именно в таком виде он сделал мне предложение, — насмешливо сказала баронесса. — В чем ничуть не раскаялся, когда протрезвел и вспомнил, — галантно сказал Генрих и поцеловал руку жене, вслед за тем получив той же рукой по лбу. — А где это было, в Блаукирхене? — спросила Апраксина. — Нет. Это было где-то недалеко от Тегернзее. Мне запомнился указатель на Тегернзее. — Понятно. Ну что ж, выходит, что алиби у господина Бараташвили действительно есть. — Есть-есть! В таком виде старушек не мочат! — сказала баронесса. — Ну а как прошел тогда вечер у вашей тетушки? — Благодаря тебе не так скучно, как обычно, когда нам не удается от него отвертеться. Мы наблюдали за княгиней Махарадзе и чувствовали себя при деле. — Мы даже вели при ней провокационные разговоры с гостями, — поддержал барон. — Альбина спросила, не знает кто-нибудь хорошего и недорого садовника, а я сказал, что ищу временного работника на ферму. Но княгиня на это не клюнула и никак не прореагировала. |
|
|
