| Архиепископ Иероним послал меня на похороны. Мать Анну сестры обожали. Горе их было неописуемо. Когда я подъехал к обители, со стороны храма до меня донесся гул рыданий. Я вошел в храм, сестры увидели меня — и плач усилился. Я хотел сказать слово утешения, стал на амвоне — не мог вымолвить ни слова: заплакал… Три дня длилось сплошное моление: парастасы сменялись панихидами. В последний день я взял себя в руки и сказал проповедь. На похоронах сестры обезумели — поскакали в могилу: «Закапывайте и нас!..» Полицейские их вытащили. Преемницей почившей игуменьи сестры избрали ее приятельницу, старушку мать Софию (в миру княгиня Шаховская, рожденная Озерова), около полугода прожившую при монастыре. 17 сентября я ее постриг под именем Софии. Она была в родстве с духовным публицистом Нилусом, автором «Сионских протоколов». Он связал свою жизнь с женщиной, от которой имел сына, появился на горизонте семьи Озеровых и посватался к сестре матушки Софии — Елене Александровне. После женитьбы обратился ко мне с ходатайством о рукоположении в священники. Я отказал. Нилус уехал с молодой женой в Оптину Пустынь, сюда же прибыла его сожительница — образовался «ménage la frots». Странное содружество поселилось в домике, за оградой скита, втроем посещая церковь и бывая у старцев. Потом произошла какая–то темная история — и они Оптину покинули. Настоятельницу мать Софию [ ] сменила благочестивая мать Сусанна (в миру Мельникова, дочь известного оперного певца). Мистически настроенная, страннолюбивая, она сделала обитель прибежищем странников и захожих «старцев», из которых некоторые оказались проходимцами. Она их гостеприимно угощала, чем могла одаривала, в морозы отпаивала коньяком. Одного из них велела своей келейнице вымыть в ванне. Келейница — в слезы: не могу! не могу! Мать Сусанна пригрозила: выгоню тебя! Дело дошло до меня. Я взял келейницу под свою защиту и потребовал, чтобы странник в обители больше не появлялся. Повадился в монастырь еще и некий босой странник. Круглый год он ходил босиком. В Крещение, во время водосвятия стоял босой на льду; под его ступнями лед подтаивал: сестры, обожавшие его, эту воду пили… Мать Сусанна его очень почитала. Он пользовался широкой популярностью и за пределами Вировского монастыря. Признаюсь, я к нему расположился, когда он обещал на постройку храма достать денег у своих благодетелей. Как–то раз он влез в мой салон–вагон; смотрю, на каждой станции он высовывается из окошка. Потом я понял, в чем было дело. Евреи–подрядчики, прослышав о предполагаемой постройке и увидав его в моем вагоне, смекнули, что могут извлечь из него пользу, и открыли ему кредит. Обходил «босой» с подписным листом и своих благодетелей. Набрал много денег — и скрылся. В Смоленске его арестовали. Кончилось печально: старую церковь сломали, а новой построить не удалось. Я потребовал от матери Сусанны, чтобы пригревание странников в монастыре кончилось. Вскоре ее перевели в Кострому. Сейчас она доживает свой век в Гродне [ ]. |
| И даже, пожалуй, не во всяком «идеальном» монастыре молятся так много и так уставно, как в Вировском. И уже, конечно, такого прекрасного пения можно было бы пожелать для любого монастыря. Хочется спросить, чем же навеян известный отрицательный взгляд на эти монастыри. Истинно-религиозные люди с ужасом прочитали эти строки: «Никто и в недрах церкви православной не препятствует устраивать общины по подобию монастырей; такую общину создала в Бозе почившая княгиня-подвижница наших дней. Но это не монастырь в собственном смысле сего слова: это идеальное, если угодно, благотворительное заведение и только. Пусть в нем строй жизни походит на монастырский, пусть даже именуется такое учреждение монастырем, – это будет только исключением из общего правила, некоторым отклонением от высшего идеала монашества. Таких уклонений мы можем указать и еще не мало. Таковы наши женские обители в западном крае: Леснинская, Вировская“. Высший идеал монашества по мнению автора этих строк – исключительно душеспасение, служение «святому эгоизму». И то обстоятельство, что в поименованных обителях молитвенный подвиг доведен до совершенства – да и кто может так молиться, как не тот, кто видит человеческие страдания? –это обстоятельство показывает, что с известной точки зрения для идеального состояния монастыря считают недостаточным положительное условие – молитвенный подвиг, но требуют еще отрицательного условия – принципиального воздержания от подвига служения ближнему. И эти взгляды высказывают под знаменем православия. Пусть эти монастыри нового типа представляют собой уклонение от установившагося вида, – ведь это уклонение в сторону идеала. И если представители исторического монашества отрекаются от этого нового типа, то тем хуже для них. Можно было бы радоваться, если бы таких уклонений было «не мало». Когда я вошел на хоры Свято-Леонтьевской церкви, то моим глазам представилось зрелище, подобного которому я никогда не видал. Вся церковь была полна детьми, – лишь вверху стоял хор инокинь и в корридоре некоторые богомольцы. |
| По пути из Моложева в Чеканово мы проехали мимо Вировской обители. Здесь мы простились с м. Сусанной, которая дальше нас не сопровождала. Вся обитель была перед нами... Когда затем мы проезжали деревню Виров, мы наблюдали обычай Вировских игумений – проезжая деревней, раздавать детям гостинцы... Чекановским имением, которое находится на пути от Вирова к Соколову, заведует управляющая, бывшая помещица, опытная хозяйка. Мы осмотрели сад, птичий и скотный дворы и пруды, в которых разводится рыба... Слышали пение учениц, видели их разнообразные работы... За вечерней трапезой, в квартире любезной управляющей, мы продолжали «вировскую» беседу. Поздним вечером мы простились с м. Софией. Была темь осенней ночи, усиленная пасмурной погодой. Но удобный монастырский экипаж делал не страшным это ночное путешествие. Глубокие чувства благоговения к подвигам Вировских тружениц и сердечной благодарности за гостеприимство Вировских игумений переполняли наши сердца. III. Лесна Игумении знаменитого Леснинского монастыря, м. Екатерине, я представился в Вирове и здесь – что входило в мои планы – получил от нее приглашение посетить Лесну. Возвращаясь из Вирова, я со своим спутником со станции Седлец свернул на Варшаву. Не было сил отказать себе в удовольствии полюбоваться на «столицу» Польского края, расположившуюся на берегах Вислы. С особым вниманием рассматривали мы здесь старинные католические костелы и новый, еще только отстраивающийся внутри, православный собор. Из Варшавы мы проехали назад, за Седлец, до ст. Белы, находящейся в 12 верстах от Леснинского монастыря. Было не особенно приятно оказаться в незнакомом уездном городке в начале темной осенней ночи. Но нас дожидались лошади из Лесны. Быстро промелькнули мигающие огоньки еврейского городка, и мы погрузились в мрак, который на небольшое пространство разгоняли экипажные фонари. Раза два в их свете, как во сне, померещились крестьянские воза, сейчас же оставшиеся позади. Дорога, особенно во второй половине, была очень тяжела. В Леснинский монастырь мы прибыли около 11 часов ночи. На вопрос кучера, куда нас подвезти, мы ответили, что самое лучшее – к гостинице. Но, как бы раскаиваясь в минутном искушении, он тут же добавил: «нужно спросить у матушки». Едва мы подъехали к домику, где находилась матушка, и ей доложили о нас, как сейчас же мы услышали её голос: «конечно, сюда, сюда». Вслед за ней мы вошли в столовую, был готов для нас ужин... |
| В гостинице мы помылись с дороги и переоделись, – и поспешили в церковь . Мы застали конец литургии, которую совершал холмский преосвященный Евлогий. Из боковой комнаты при алтаре, где мы стали, не было видно хода богослужения, издали доносились слова и пение. И мысль уносилась вдаль; думалось о том, что было прежде там, где теперь место свято. «Виров когда-то был страшилищем всякого запоздалого путника. Овраги над Бугом, прикрытые кустами в том месте, где теперь обосновалась женская Вировская пустынь, служили удобным уголком, за которым в былое время таился не один разбойник и бродяга. Разумеется, это было давно и быльем поросло. Окрестные жители и даже власти имели основание тогда избегать этого места, а странник делал значительный круг, лишь бы обойти заведомый притон. Позднейшая история Вирова не сложна. В 1894 году вировский, много лет пустовавший по случаю закрытия, костел был перестроен в церковь , а 31 июля того же года новоустроенный храм был освящен»: вот что уже прежде я прочитал у С. Колосова «Из дорожной записной книжки». В воображении рисовались картины из прошлого по контрасту с настоящим. По окончании литургии был совершен крестный ход на могилу покойной игумении Анны, находящуюся недалеко от храма с южной стороны. Скромная могилка, но как много она говорит и напоминает обитательницам Вирова. Это их святыня. Покойная игумения Анна то же для Вировской обители, что В. Княгиня – в иночестве Анастасия для Покровского монастыря и что игумения Екатерина для Леснинского монастыря. Как при её жизни монастырь жил ею, так теперь живет памятью о ней. «Чтобы убедиться, писала нам игумения София (в мире княгиня С. А. Шаховская), преемница игумении Анны, от которой я получил сердечное благословение посетить Виров, – чтобы убедиться, до какой степени жива и постоянна память о святой подвижнице в обители нашей, Вам необходимо приехать к нам и тогда Вы увидите, что, как выразилась одна богомолица, не знавшая ея, – в Вирове песнь «Вечная память» совершенно теряет свое ужасающее значение, так постоянно и с любовью слышится она и в церкви и на дорогой могилке, где сестры и дети по нескольку раз в день поют ее, и в келлии покойной Матушки, в которой каждую неделю служится лития и которая оставлена нами в том виде, как она была при жизни усопшей. Не мне, недостойной преемнице Ея, возможно что-либо прибавить в Вирове, в духовном строе обители, и я только прошу Вас непременно приехать помолиться у нас, на нашей могилке»... |
| Дети стояли группами, посреди – малолетки. Костюмчики однообразные, с незначительными отличиями в цвете по группам. Мальчики в красных рубашках, девочки в синих сарафанчиках. У малышей через плечо сумки с носовыми платками. Дети вымыты, здоровы и радостны; стоят чинно и молятся осмысленно. Здесь было более 400 детей. Картина была восхитительная; трудно было оторвать глаза. Это победное знамя Вировского монастыря, это свидетельство его подвижниц перед Богом и людьми. «Это письмо Христово, через служение, их написанное не чернилами, но Духом Бога живого, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца». Богу и обществу они уготовляют людей, в лучшем смысле этого слова. Ведь все это или дети бедных родителей или брошенные на произвол судьбы, – это материал, из которого естественно вырабатываются враги общества и Бога, деятели и страдальцы дна, хулиганы, разрушительные элементы. И их Вировские сестры приняли, подобрали, обмыли, накормили, выучили, научили молиться Богу – своими согретыми любовью сердцами. Потом мы осматривали помещения детей и школы. В здании с церковью – второклассная женская школа, насчитывает до 130 девочек. В приюте для детей и учеников школы грамоты – 163; там же малюток 11. Затем двухклассная мужская школа в селе Моложеве – 120 учеников; к богослужению они пока ходят в монастырскую детскую церковь . Наконец Чекановская практическая школа сельского хозяйства и домоводства – 24 девочки. Мы сначала осмотрели оба детских монастырских здания. Не буду касаться учебной и воспитательной техники. Скажу лишь: делается здесь для детей все, что только в человеческих силах. Приходится во всем экономить, и прежде всего в помещении, потому что принимают более, чем сколько позволяет место, хотя все же монастырь вынужден многим отказывать. Особенно теснятся в спальнях: устроены здесь двухэтажные сплошные нары, разделенные небольшими перегородками. Легко понять, что постельное белье не тонкое голландское, но чистое. Опрятный вид постелек и хороший воздух вскрывают перед наблюдателем добровольную и сердобольную заботу подвижниц-сестер. |
| В Варшаве «Аня» делается неузнаваемой, другим существом. Она там в немецком пансионе г-жи Крендель, откуда ходит в первую женскую гимназию. Когда она на каникулы приезжает в Брест, её не узнают: живая, грациозная, танцующая, всех одушевляющая. 15 ½ лет от роду Анна Александровна кончает гимназию с медалью. Назначенная на должность помощницы главной воспитательницы Холмского Мариинского училища Марии Наумовны Нолле, она в ней находит свою вторую мать, под её руководством проходит житейскую науку, делается серьезным тружеником. Шесть лет административной, учебной и хозяйственной жизни в Холме были отличной подготовкой для будущей игумении Вировского монастыря. Совершенно новый, неведомый дотоле мир вносят в идеальную душу Анны Александровны Потто Холмская гора, Архиепископ Леонтий, Епископ Флавиан, ученые монахи – Антоний, Владимир, Серафим... В это время и Леснинская обитель стала манить к себе своими подвигами уже замечательную Анну Александровну. Когда она приезжала из Холма в Брест, новая перемена с ней бросалась в глаза. «Правда-ли, что Аня в монастырь поступает», спрашивали прежние её друзья и подруги... Выход в отставку М. Н. Нолле и перевод Анны Александровны из Холма в Калишскую гимназию сделал её замкнутой, пока она через два года после того не поступила в Леснинский монастырь. Здесь она имела перед собой житие препод. Феодосия в Киевопечерской лавре до игуменства: первой в церковь приходила, последней выходила; усердно участвовала в чтении и пении на клиросе. Под руководством старца протоиерея Тимофея Софроновича она изучила практически весь церковный устав, от буквального исполнения которого до смерти не отступала и на йоту. Знавшие её знают и её искусство владеть пером, – этот дар она принесла на службу обители, работая постоянно в её канцелярии. Знание канцелярской работы весьма пригодилось потом для Вирова. Она же уроки давала детям в монастырской школе, она же и благочинной скоро стала в обители... 22 сентября 1890 года Архиепископ Леонтий постриг её в рясофор. |
| Медицинскую помощь сестры оказывают в широких размерах. Амбулаторных больных они принимают в год несколько тысяч; бесплатно выдают и лекарства. Занимающиеся лечением сестры редко обращаются к врачу, тем более, что это сопряжено с значительными затруднениями: ближайший от больницы врач живет за несколько верст. В больничных палатах, кроме больных сестер, при нас в одной комнате находились три девочки: одна из них, недавно принятая, страдает туберкулезом костей. Жалкий ребенок, дни которого сочтены. По крайней мере будут облегчены последние часы его ласковым уходом. После обеда мы отправились в Моложево и Чеканово. Моложево находится к северу, верстах в двух, от обители, вверх по течению Буга. При выезде из села, против улицы, господствуя над ней, высится теперь архитектурно-изысканное каменное, двухэтажное здание Моложевской школы, начатое постройкой еще при покойной м. Анне. Оно вполне удовлетворяет всем новейшим требованиям, какие предъявляются к школьным зданиям. Обилие света и воздуха. Осталось лишь немного просушить здание внутри и в него переселяются ученики школы. Домашняя церковь внутри еще совсем не отделана. В подвальном этаже помещение для кухни. Трудно поверить, что это здание стало всего тысяч 30. Земли здесь у Вировского монастыря около 15 моргов, изрезанных неудобной черезполосицей, устранить которую монастырю не удается, несмотря на все старания. На этой земле разведен школьный сад, огород и устроена пасека. В некотором расстоянии от каменного здания находится деревянный новый дом, где теперь помещается школа. Дом довольно удобный, но недостаточно поместительный для 120 человек, живущих в школе на полном содержании. Вблизи нового каменного здания до сего времени сохраняется первое помещение Моложевской школы, о котором в Цер. Вед. за 1900 г. 24 сказано: «Школа эта помещается в здании старой корчмы. Прогнившие стены кое-как замазаны известкой. На всем отпечаток крайней скудости». Предание свежо, но верится с трудом. Но нельзя не верить, видя и теперь эту жалкую хибару. В ней теперь школьные мастерские–сапожное, столярное и др. Удовлетворяются надобности вировских школ и вместе ученики приучаются к разным ремеслам. |
| В Полоцке я встретился со своей постриженницей (по Вировскому монастырю) игуменьей Ниной (Баянус), очень образованной женщиной; она перевела на английский язык магистерское сочинение местного Витебского епископа Серафима о пророчествах Валаама. Теперь она была начальницей женского духовного училища, помещенного в стенах Полоцкого монастыря. В те дни у нее гостил англиканский священник Файнс Клинтон (Fines Clinton), известный деятель по сближению Англиканской Церкви с Востоком . Ему было разрешено стоять за Литургией в алтаре, к некоторому недовольству митрополита Флавиана. Все это полоцкое торжество несомненно имело большое значение для местного населения, создало великий подъем его духа и укрепило его в преданности Православной Церкви и противостоянии соблазнам католичества. Нам же, русским епископам, оно дало приятнейшую возможность еще раз собраться вместе для откровенной, непринужденной беседы. Из Полоцка мы заехали в епархиальный город Витебск, посетили там местного епископа Серафима и возвратились в Петербург. Вспоминая мои поездки в период III Думы, я хочу рассказать и о моем паломничестве в Саров в 1911 году. По окончании летней сессии Государственной думы я выехал прямым поездом из Петербурга в Рыбинск, а оттуда на пароходе по Волге до Нижнего Новгорода. Так приятно было путешествие по этой царственной реке, красавице Волге, дышать полною грудью чистым речным воздухом, наслаждаться панорамою ее берегов, созерцать, как проходят мимо города, деревни, церкви, луга, леса, холмы… Чувствовать какую-то особенную легкость, тишину и свободу после долгого сиденья в Думе в атмосфере табачного дыма и непрерывных речей, споров, волнений… В Ярославле или Костроме неожиданно подсел ко мне князь Н.Д.Жевахов (впоследствии товарищ обер-прокурора Святейшего Синода), направлявшийся также в Саров. Бог дал мне интересного спутника и собеседника, с которым мы беззаботно и весело болтали. В Нижнем я заехал к знакомому епископу Назарию, но не застал его дома; мне сказали, что он служит Литургию в соборе. Я поехал в собор. Подъезжаю — и вижу: огромные толпы народа, какое-то движение… Оказывается, провожают чудотворную Оранскую икону Божией Матери. Это было удивительное зрелище, прекрасная, умилительная картина нашего старинного русского благочестия. Я вошел в алтарь; по окончании Литургии я подошел поздороваться с епископом, который пригласил меня участвовать в крестном ходу при проводах святой иконы. С всенародным пением церковных богородичных песнопений (канон умилительный Божией Матери) мы проводили святую икону до конца города, где разоблачились и отправились завтракать к игуменье местного женского монастыря, очень любезной старушке. |
| Отцу я был очень рад. Выслал за гостями мой выезд, и их привезли ко мне на дачу. Архиерейская дача была прекрасная: каменный домик, большой сад, цветник, пруд с рыбой, лес… С первого же дня по приезде отца я почувствовал, что в моих взаимоотношениях с ним что-то изменилось. Мое епископство внесло какую-то стеснительность, не было между нами былой простоты, близости, непосредственности. Бытовая сторона архиерейского сана создавала отчужденность. Обстановка, в которой я жил, атмосфера торжественности, некоторого величия и почестей, которая меня окружала, внешние формы моей жизни… отца восхищали — он сиял! Но неестественность наших отношений дала себя остро почувствовать в первое же воскресенье, когда он пожелал сослужить и мне пришлось давать отцу целовать руку… В конце августа пришла скорбная весть: скончалась мать Анна, игуменья Вировского монастыря… Болела она давно (у нее был туберкулез). Аскетические и молитвенные подвиги надломили ее здоровье. Она жила в темной, в одно оконце, холодной келье, над погребом, и никакие уговоры и просьбы сестер не могли ее заставить перебраться в другое помещение. Сильная духом и характером, она была среди сестер первой подвижницей, первой труженицей. В монастыре бывали и тяжкие дни. Случалось, топить было нечем, тогда сестры отправлялись ломать ветки с придорожных тополей; иногда приходилось монастырю и голодать, лишь бы не сокращать довольствия в монастырской богадельне, школе или приюте… Мать Анна примером удивительной своей самоотверженности увлекала за собой и сестер. Она была — сама любовь. К себе строга, к другим она относилась снисходительно. Ее любовь всем передавалась — ее любили ответно. Войдет, бывало, в приют — дети на ней виснут, со всех сторон ее облепят; проезжает по деревне — бросает ребятишкам конфеты, орехи… Сколько детей " упорствующих " , к неудовольствию родителей, влеклись к матушке Анне! Недугом своим она мучилась долго. Архиепископ Иероним настоял на поездке за границу, в Ментону, и дал для этого средства. Но Ментона не помогла. Возвращаясь в родную обитель, она заехала ко мне в Холм. На меня она произвела впечатление уже совсем потусторонней, святой… Она умерла 29 августа (1903 г.) 37 лет. Смерти она не боялась, подготовилась к ней с подобающим вниманием. Скончалась в присутствии сестер, сидя на своем убогом, жестком ложе, с крестом в руках; и до последней минуты молилась, не спуская глаз с образа Божией Матери… |
| и 5) Турковицкий монастырь. — Он был основан уже при мне, т. е. когда я стал епископом. Настоятельницей его была высокообразованная мать Магдалина (Горчакова). Все, что я сказал о культурно-просветительной деятельности Леснинского монастыря, относится и к остальным женским обителям. Всюду вокруг обителей возникали приюты, школы, больницы… Сестры распространяли свою деятельность и за пределы этих учреждений; ходили по деревням — к роженицам, к больным, к старушкам, погребали безродных, оказывали самую разнообразную помощь местному населению. Вот одна из картин, иллюстрирующая подвижнический труд Вировского монастыря. Пасха… На реке (Западном Буге) ледоход. Дождь, ветер… Ночь… Две сестры с риском переправились через реку и докладывают настоятельнице матушке Анне, что в деревне, откуда вернулись, померла старушка. Матушка дает распоряжение: — Сейчас же поезжайте, чтобы все приготовить к погребению… Сестры волнуются: — Матушка, как же ехать! Ветер… ледоход… как мы поедем? — Ну, тогда я сама! Сестры в ужасе: — Нет-нет, мы поедем… В женских монастырях Холмщины установилась внутренняя дисциплина: каждая монахиня сознательно относилась к своему долгу, понимая всю серьезность своего призвания. Монастыри были обвеяны одним духом, связаны единством духовно-просветительных методов монашеского труда — и стали для холмского народа необходимой и крепкой опорой. Конечно, многочисленные монастырские учреждения не могли обходиться без правительственной поддержки. К.П.Победоносцев, бывало, за голову хватается: " Ах, опять монахини за деньгами приехали! " и всегда отсылал их к своему товарищу В.К.Саблеру, неизменному их защитнику и покровителю. И редко они возвращались с пустыми руками. Увидя м. Анну в приемной, он восклицал: " Ах, милая мать, опять носящая " дух сокрушения " , яко же древле пророчица Анна! Ну ничего… мы Давыдку " беспечально сотворим " (он чудно знал богослужебный устав и язык), т. е. заплатим долг местному поставщику-еврею, не раз в трудные времена выручавшему Вировский монастырь, хоть и сбывавшему туда залежавшиеся продукты. По этому поводу Победоносцев добродушно подшучивал над нашими игуменьями. " Вот соберутся они у Владимира Карловича, — говорил он, — и поют ему в унисон: " Мой Ратмир, любовь и мир… " |
|
|
