| Вообще же вопрос о защитниках на этом процессе далеко не прост. Литератор Александр Иосифович Нежный в повести «Плач по Вениамину» пишет: «Гурович и Равич противостояли Красикову и Смирнову. Два русских хотели Вениамина и Новицкого убить, а два еврея стремились их спасти». Весьма рискованное умозаключение... И дело не только в том, что саму защиту Якова Самуиловича Гуровича назвать блистательной затруднительно. Вел ее Яков Самуилович вяло и несмело. Некоторая активность появлялась в его действиях только, когда дело касалось «еврейского» вопроса. Так, например, Гурович изобличил В.Д. Красницкого в связах с черносотенцами. Основную же заслугу Русской Церкви Яков Самуилович видел в той позиции, которую заняла она в деле Бейлиса. – Русское духовенство, – говорил он на Процессе, – плоть от плоти и кость от кости русского народа. Красиков ни единым звуком не обмолвился об огромной заслуге духовенства в области народного образования, что духовенство самоотверженно служило делу образования. В дни процесса Бейлиса именно духовенство было против процесса. Эксперты свящ. А. Глаголев и проф. Духовной академии Троицкий решительно отвергли употребление евреями христианской крови. Я – еврей, счастлив и горд засвидетельствовать, что еврейство всего мира питает уважение к русскому духовенству и всегда будет благодарно последнему за позицию, занятую русским духовенством в деле Бейлиса... Все это, разумеется, не значит, что будь на месте Гуровича другой защитник, что-то изменилось бы. Увы... Приговор митрополиту Вениамину был вынесен еще до начала процесса. Сам же процесс был лишь спектаклем, где все роли, и Гуровича в том числе, были расписаны заранее. И именно с этой точки зрения и должны мы оценивать его призывы, прозвучавшие на процессе. «Граждане члены Революционного Трибунала! – взывал Яков Самуилович. – Повторяю: я вас ни о чем не прошу. Это бесполезно. Но я говорю, что вашему спокойствию я нахожу противовес в спокойствии вот этого человека в белом клобуке, которого я защищаю. И он спокоен. |
| Каково было отношение митрополита Вениамина к советской власти? Разумеется, трудно было бы ожидать от него, как и от патриарха, чтобы он стоял в октябре 1917 года на позициях большевистской партии (это поистине было бы чудом из чудес). В первые месяцы после октября в Петрограде произошел ряд острых инцидентов (таких, как убийство в Царском Селе протоиерея Кочурова, столкновение с красногвардейцами в Александро-Невской Лавре, во время которого погиб священник о. Петр Скипетров и т. д. ). Однако вскоре между Петроградским Советом и митрополитом наладились довольно мирные отношения. Только в 1922 году митрополит Вениамин оказался в очень затруднительном положении. Желая точно выполнить указ патриарха, он не желал ссориться и с властью. С 1 марта начались длительные, тягучие переговоры с Петроградским Советом об изъятии церковных ценностей. Первоначально владыка-митрополит и проф. Новицкий (председатель Епархиального совета) предъявили три следующих условия: первое – власть должна доказать, что никаких других ресурсов, кроме церковных ценностей, для помощи голодающим у нее нет. Второе – должно быть получено благословение Святейшего патриарха; третье – представители верующих должны иметь возможность контроля за использованием церковных ценностей. Первые два ус-лдвия отпали в процессе переговоров, а третье условие было принято Петроградским Советом. Тем не менее митрополит продолжал колебаться: в иные моменты он как будто был склонен обратиться к верующим с призывом отдать ценности; в другие моменты он даже выступал с резкими речами (как, например, знаменитая его речь в алтаре Исаакиевского собора в Страстной четверг, которую митрополит произнес, обращаясь к петроградскому духовенству, стоя перед жертвенником с чашей в руках). Атмосфера в Петрограде все более накалялась: принудительное изъятие ценностей сопровождалось острыми инцидентами (в церкви Николы Морского, у Спаса на Сенной и т. д. ). Тут-то и развернули свою деятельность петроградские обновленцы: Введенский и Боярский чуть не ежедневно выступали с докладами, призывая отдать ценности. В. Д. Красницкий ни с какими докладами не выступал, однако он завязывал связи с различными учреждениями; в частности, с тем, которое находилось тогда на Гороховой улице, 2 (ЧК). Знакомство, завязанное здесь Красницким, доставило большое удовольствие обеим сторонам: крылатая молва приписывала ему (возможно, и не всегда правильно) участие в аресте некоторых церковников. В петроградской группе главным организатором становится Красницкий; под его руководством, которое, однако, оспаривалось Введенским и Боярским, петроградская группа становится центром обновленческого движения в стране. В мае 1922 года она переносит свою деятельность в Москву. |
| Момент был во истину потрясающий и незабываемый. Всем была ясна огромная нравственная мощь этого человека, который в такую минуту, забывая о себе, думает только о несчастии других и стремится им помочь. Среди наступившей за заключительными словами митрополита благоговейной тишины раздался голос председателя – голос, в котором как будто прозвучала какая-то доселе ему несвойственная мягкая нота: «Вы все говорили о других; трибуналу желательно знать, что же вы скажете о самом себе». Митрополит, который уже сел, вновь приподнялся и с некоторым недоумением посмотрел на председателя, тихо, но отчетливо сказал: «О себе. Что же я могу вам о себе еще сказать. Разве лишь одно... Я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре – жизнь или смерть, – но что бы вы в нем не провозгласили, я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение (при этом митрополит широко перекрестился) и скажу: слава Тебе, Господи Боже, за все»... Таково было последнее слово митрополита Вениамина. Передать настроение, охватившее публику, – невозможно. Иное легче пережить, чем описать. Трибунал сделал перерыв. Затем объяснения подсудимых продолжались. Профессор Ю.П. Новицкий был очень краток. Он указал, что привлечение его к делу объясняется лишь тем, что он состоял председателем Правления Общества объединенных православных приходов. В приписываемых же ему деяниях он совершенно неповинен. Но, если советской власти нужна в этом деле жертва, он готов без ропота встретить смерть, прося лишь о том, чтобы советская власть этим и ограничилась и пощадила остальных привлеченных. И.М. Ковшаров заявил, что он знает, какая участь его ожидает. Если он давал объяснения в свою защиту, то только ради того, чтобы закрепить в общественном сознании, что он умирает невинным. Сильное впечатление произвело последнее слово архимандрита Сергия. Он нарисовал картину аскетической жизни монаха и указал на то, что, отрешившись от всех переживаний и треволнений внешнего мира, отдавши себя целиком религиозному созерцанию и молитве, он одной лишь слабой физической нитью привязан к сей жизни. «Неужели же, – сказал он, – трибунал думает, что разрыв и этой последней нити может быть для меня страшен? Делайте свое дело. Я жалею вас и молюсь о вас». |
| «Общий лозунг, передаваемый из центра на ушко архиереям, а от тех священникам: «Тише, незаметнее, спокойнее…» 178 . Начиная с 1950 года сокращается численность духовенства (в основном связанная с тем, что на место выбывших по возрасту или здоровью власти запрещали рукополагать новых). Сокращается и число приходов, что показывает приводимая ниже таблица. Таблица 1 179 Количество священнослужителей и приходов в Русской Православной Церкви в 1950–1954 гг. Год Число действующих приходов Количество священнослужителей Уже в 1948 году со страниц «Журнала Московской Патриархии» исчезает сообщения о строительстве церквей. Но и до этого, как пишет Д.В. Поспеловский, ему встретились сообщения о строительстве всего пяти церквей, хотя имелись многочисленные сообщения о ремонте, восстановлении и открытии вновь уже существующих церквей. Большинство церквей были получены верующими в разрушенном виде и восстанавливались исключительно за счёт религиозных общин 180 . Несмотря на ужесточение атеистической пропаганды середины 50-х гг., в одном отношении это время было для Церкви самым благоприятным за весь советский период истории России: вначале по амнистии, а потом и через реабилитации стали выпускать на волю священнослужителей, узников лагерей еще с довоенных лет, и тех, кто был арестован после войны за службу в храмах по разрешению оккупационных властей, или как «повторник», или по клеветническим доносам. 7 декабря 1955 г. архиепископу Мануилу дали справку об освобождении из заключения. В бушлате, с котомкой за плечами, он поездом доехал до Куйбышева, оттуда – самолетом в Москву. Патриарх Алексий I принял его и вскоре назначил на Чебоксарскую кафедру. Митрополит Нестор (Анисимов) был освобожден на исходе 1955 г. и по приезде в Москву принят Святейшим Патриархом Алекием I с исключительной теплотой и заботой, 18 июля 1956 г. он был назначен на Новосибирскую кафедру. В 1955 г. освободили арестованного в 1944 г. и осужденного на 12 лет лишения свободы епископа Вениамина (Новицкого). Лагерный срок он отбывал в самых страшных колымских лагерях, где его избивали, сломали позвоночник, в 55 лет он выглядел глубоким старцем, сгорбленным, без единого волоса на голове. |
| Церковная оппозиция Московской Патриархии на территории Советского Союза к тому времени не имела архиереев. Пережившие войну архипастыри, не признававшие власть Московской Патриархии, не создали иерархии и постепенно покинули этот мир. Взамен умерших архиереев законного поставления в «катакомбной» среде стали появляться различные мошенники. Так, например, в некоторых общинах приобрел популярность провокатор и агент НКВД Серафим Поздеев, заявлявший, что был рукоположен самим патриархом Тихоном. Естественно, доказать факт хиротонии Поздеев не мог. Его преемником стал Геннадий Секач, уверявший, что Поздеев перед смертью рукоположил его. В 1980-м гг. одним из известных катакомбных лидеров был иеромонах Антоний (Голынский-Михайловский) , который действовал в качестве архиерея, хотя его апостольское преемство крайне сомнительно. Некоторые оппозиционные общины возглавлялись лицами, имевшими только священническую хиротонию. По мнению A.JI.Бerлoba, катакомбное движение во второй половине XX в. потеряло свое значение по ряду причин, прежде всего из-за подрыва социальной основы села за счет укрупнения колхозов, а также из-за урбанизации. Катакомбное движение стало постепенно мельчать и деградировать. Часть оппозиционных общин вошла в общение со старообрядцами-бегунами, некоторые группы сблизились с иоаннитами. Чтобы воспрепятствовать деградации оппозиционного катакомбного движения, некоторые общины решили обратиться к Русской Зарубежной Церкви для поставления архиерея. Зарубежный Синод решил неканонично поставить для России одного из церковных оппозиционеров – архимандрита Лазаря (Журбенко), получившего священническую хиротонию от епископа Московской Патриархии Вениамина (Новицкого), но впоследствии присоединившегося к катакомбному движению. Поскольку направить в Россию двух иерархов для архиерейской хиротонии Лазаря (Журбенко) было невозможно, Зарубежный Синод допустил совершение над ним таинства одним епископом. Однако и одному архиерею пробраться через «железный занавес» было невозможно. |
| Как бы ни поступал в этом времени митрополит Вениамин, любой шаг его все равно оказался бы неверным, ибо последующая ситуация все равно бы оказалась пристроена так, чтобы самый правильный и разумный поступок казался абсурдным и нелепым... Приступая к работе нал этой книгой, я добросовестно изучил все двадцать семь томов огромного «Дела 36 314», подшивки газет за 1922 год, воспоминания очевидцев и множество других документов. Многое прояснилось, многое находило вполне разумное объяснение... Неясным и необъяснимым и по сей день остается главное: как удалось нашим священномученикам противостоять злым, сатанинским силам, разбушевавшимся над Россией в 1922 году. Можно кропотливейшим образом выстроить из многочисленных показаний и воспоминаний ту или иную сцену, можно почти безошибочно установить, почему тот или иной персонаж говорил именно эти слова, а не другие, можно рассчитать, куда он пошел, что сделал. Но всё равно за пределами наших реконструкций остаются почти все действия митрополита Вениамина и Юрия Петровича Новицкого, а главное то, как они это делали. Увы... Слишком ничтожны наши силы, чтобы подняться на ту духовную высоту, на которой находились наши новомученики, слишком слабо наше духовное зрение, чтобы различить то, что видели они... Мы вынуждены ограничиваться лишь внешней стороной происходящего, констатацией результата, который был достигнут невидимой и непостижимой для нас работой... Результат же был поразительным... § 4. Вспомним еще раз указание Владимира Ильича Ленина: «Именно теперь и только теперь... мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления... Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий... Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся по этому поводу расстрелять тем лучше»... |
| Значительным событием служения вновь открытой правде стало для петроградской интеллигенции основание богословского института. После того, как в 1917–1918 г.г. закрыли все православные учебные заведения, некоторые преподаватели духовной академии, с помощью профессоров университета, создали этот частный учебный центр, имевший краткую, но блестящую историю (1919–23). Его ректором был о. Николай Чулков (позднее монах, под именем Григорий), скончавшийся митрополитом Ленинградским (1955), а проректором – И. П. Щербов (ум. в 1925 г.). Среди лекторов института можно назвать таких ученых, как С. Безобразов, позднее епископ Кассиан (1892–1965), Г. П. Федотов (1886–1951) и Н. Лосский (1870–1965). Большая часть преподавателей академии вошла в «Братство святой Софии», соединившее интеллигенцию и представителей старых духовных академий. Братство было впервые основано A. Карташевым в 1918 г. и вновь ожило в 1920 г. В этот период в него входили профессора И. Гревс, B. Тураев, Л. Карсавин, Н. Лосский, В. Новицкий (расстрелянный в 1922 г. вместе с митрополитом Вениамином Петроградским), С. Безобразов, о. Н. Шепурин, о. Н. Чулков, о. Андреев и другие. Братство просуществовало до 1922 г., когда часть его деятелей погибла, а остальных выслали за границу. 328 На короткое время и Москва тоже стала местом энергичной церковной деятельности среди интеллигенции. Профессор Бердяев при сотрудничестве других христианских деятелей, основал в 1918 г. вольную Академию духовной культуры. 329 Она имела громадный успех, но была закрыта в 1922 г. после ареста и высылки Бердяева и его сподвижников. Среди разнообразных способов выражения христианской оппозиции особое место занимает сборник «Из глубины», в котором участвовала группа лиц, издавшая девять лет назад «Вехи». У сборника любопытная история. Он был напечатан в 1918 г, но по политическим причинам не мог в то время поступить в продажу и пролежал в подвале типографии до 1921 г, когда во время Кронштадского восстания рабочие типографии по собственной инициативе начали раздавать его читателям. 330 Неожиданное появление сборника привело к его конфискации и уничтожению. Однако несколько экземпляров сохранились и стали большой библиографической редкостью. 331 |
| Мучительно трудно и нам перечитывать рассказ священномученика Вениамина об этих днях... «Я вызвал протоиереев Боярского и Введенского и с ними разговаривал. Здесь присутствовал и епископ Венедикт. Я хотел, чтобы при разговоре с Боярским и Введенским присутствовал, как свидетель, еще один священник, который пришел ко мне и находился в приемной, но Введенский отказался говорить в присутствии священника, указав, что откровенно может говорить только в присутствии епископа. Я указал, что нехорошо возводить на духовенство обвинения в контрреволюции, тем более, протоиерею Введенскому, который знает мои аполитические взгляды. Введенский ответил, что среди церковников есть контрреволюционеры». 57 Епископ Венедикт (Плотников), присутствовавший при беседе, уточняет, что «митрополит ни в чем Введенского не укорял, а упрашивал его, как заблудшего сына». Нам трудно судить, почему ни митрополит Вениамин, ни епископ Венедикт не упомянули на процессе, что встреча была инициирована самим Введенским. Возможно, они и сами не знали об этом... Зато Николай Михайлович Егоров, который организовал встречу, об этом, разумеется, знал. «Время шло... – рассказывал он на процессе. – Я чувствовал, что разрыв отношений с исполкомом совершенно не соответствовал действительным намерениям церковной власти. Поэтому я и наметил такой план действий. Я отправился к своему личному другу протоиерею Введенскому. Обратился я к нему с таким предложением: если бы владыка предложил вам, как лицу, которое создало себе определенную и твердую в этом отношении репутацию, если бы он предложил вам быть посредником для улаживания отношений между Церковью и властью? Введенский ответил мне, что для блага Церкви согласен на все... После этого, не желая действовать секретно – с одной стороны, а с другой – зная Новицкого, как сторонника сдачи ценностей с самого начала постановки этого вопроса (я знал его работу в комиссии Помгол, помнил его горячие речи в одной из больших комиссий по устройству столовых о том, что нельзя успокоиться на том, что прервано отношение с властью, что это ненормально, когда люди продолжают умирать от голода, что мы должны искать выход, должны открыть столовые). |
| – Умереть нынче не мудрено, – улыбнулся в ответ патриарх. – Нынче труднее научиться, как жить. Теперь патриарх в темнице, митрополит Вениамин предан суду. Вопрос «Как жить?» принадлежал прошлому – надо было готовиться умирать. 28 мая/10 июня начался судебный процесс над петроградским духовенством. По делу было привлечено восемьдесят шесть человек. Их обвинили в том, что они были членами организации, действовавшей в контрреволюционных целях, «путем возбуждения населения к массовым волнениям в явный ущерб диктатуре рабочего класса и пролетарской революции» и в использовании «религиозных предрассудков масс с целью свержения рабоче – крестьянской власти». Вход в зал бывшего Дворянского собрания был строго по билетам, которые выдавались верным красноармейцам. Тысячи же горожан запрудили Михайловскую и Итальянскую улицы в благоговейном молчании. Третий день на Петроградском процессе был посвящен митрополиту Вениамину. На вопросы обвинителей и защиты «подсудимый Казанский» – так в миру три десятилетия назад звали владыку – отвечал: – Мое отношение к советской власти было отношением законным, все декреты и распоряжения, по силе возможностей и понимания, я выполнял... – Письмо в комиссию помощи голодающим я написал по личному убеждению. Перед его написанием ни с кем не говорил, но обменивался мнениями по этому вопросу со всеми, кто встречался со мной... – Мои доклады и решения правление приходских советов не обсуждало, для них они были обязательными. Заседания мои с правлением протоколами не фиксировались, был просто обмен мнениями по какому – либо вопросу... – О поездке профессора Новицкого к патриарху Тихону мне было известно, я ему поручил привезти из Москвы воззвание патриарха о пожертвовании церковных ценностей для голодающих. Новицкий привез воззвание, передал мне благословение патриарха и сообщил, что патриарх разрешит пожертвовать не только подвески, но и другие ценности, если мы к нему за этим обратимся... – Речь в лавре я произнес в воскресенье, числа 25 – 26 февраля сего года. Я указал, что для верующих совершается печальное явление, как закрытие некоторых домовых церквей, и что изъятие церковных ценностей может быть произведено и некомпетентными лицами, вследствие чего в церкви может не оказаться необходимых предметов для богослужения. Надо молиться, чтобы такого не случилось... |
| В тот же вечер Новицкий и Егоров посетили митрополита Вениамина. Только они начали говорить, митрополит Вениамин прервал объяснения: «Я выхожу как будто обманщиком: я говорил в церквях, что предоставляется возможность широко жертвовать, призывал народ, а теперь выходит, что вы, мои представители, являетесь как бы участниками изъятия. Это какое-то недоразумение». И он повторил ту точку зрения, которую высказал при переговорах в Смольном: он добивается активного участия Церкви в помощи голодающим не для гарантий и контроля, а чтобы придать всей этой акции высокий моральный и религиозный характер, чтобы верующие пожертвовали не только то, что есть в храмах, но, может быть, кто-то бы снял ризу с собственной иконы, отдал бы и свои сбережения. Детали переговоров митрополита Вениамина с властями со временем стали известны. Среди верующих стало возникать недовольство, распространялись слухи, что митрополит вошел в дружбу с большевиками, едва ли и не сам стал большевиком, что к нему под благословение и подходить нельзя. «Какой же это митрополит, – говорили некоторые, – если он заявил в Смольном, что готов своими руками снять ризу с Казанской иконы Божией Матери и отдать ее им?» Некоторые перестали подходить к митрополиту Вениамину за благословением. В тот же день, 10 марта, уполномоченный по изъятию церковных ценностей в Петрограде Приворотский запросил телеграммой заместителя особоуполномоченного по учету и сосредоточению ценностей Базилевича, прося «сообщить, допущены ли представители верующих в центральный комитет [для] участия [в] работе и контроля реализации церковных ценностей». В ответ на эту телеграмму Троцкий 15 марта рекомендовал Политбюро ЦК РКП(б) допустить «советскую» часть духовенства в органы Комиссии помощи голодающим, преследуя этим цель расколоть духовенство, так как если часть духовенства не только выскажется за изъятие, но и поможет изымать ценности из церквей, то тем самым она отрежет для себя возможность возврата к Патриарху Тихону; она же и поможет «устранить какие бы то ни было подозрения и сомнения насчет того, что будто бы изъятые из церквей ценности расходуются не на нужды голодающих». |
|
|
