| (Прибавление к “Церковным ведомостям”, 1903, 9, с. 869.) “Возьми же от меня сей жезл пастырский и иди твердо предстоящим тебе путем вождя дружины Христовой”, – говорил ему в своей речи при вручении архиерейского жезла митрополит Антоний (там же, с. 371). Это был венец карьеры епископа Антонина, которая была вскоре разбита благодаря независимости его характера. Небосклон стал заволакиваться тучами очень скоро: выступая в комиссии по выработке законов о печати под председательством сенатора Кобеко, епископ Антонин, к всеобщему изумлению, высказался за полную, ничем не ограниченную свободу печати с совершенным уничтожением всякой цензуры. Одновременно председатель Цензурного комитета говорил всем и каждому, что не видит ника- кого смысла в своей должности и занимает ее только для того, чтобы саботировать свои обязанности. Все это сопровождалось едкими выпадами по адресу власть имущих; митрополиту Антонию (человеку либеральному, гуманному и тактичному) приходилось с неимоверным трудом сглаживать резкие выходки своего неугомонного викария. 1905 год страшно подействовал на впечатлительного и отзывчивого к общественным бедствиям епископа. Его речь перед панихидой о жертвах Порт-Артура проникнута искренней болью. “Господи! – сотрясал стены Казанского собора своим громовым голосом епископ. – Прими же цену стольких страданий и стольких взятых от нас жизней во облегчение жития оставшихся”. (Церковный вестник, 1905, 2, с. 34–35) На 9 января епископ Антонин откликнулся письмом в редакцию газеты “Слово” (Слово, 1905, 21 января, 43), в котором горько оплакивает невинных людей, павших на улицах Петербурга. После 17 октября он опускает из чина поминовения слово “самодержавнейший”, а в декабре 1905 года публикует в газете “Слово” новую статью, утверждая, что неограниченная монархия есть учреждение дьявольского происхождения. В шуме революционных бурь все это сходило с рук; однако в 1907 году, как только в стране “восстановилось спокойствие”, фрондирующему епископу немедленно припомнили все его выступления. |
| Но, во всяком случае, сочинение г. Абрютина показывает в нём достаточную способность разбираться в исторических и литературных данных и достаточное трудолюбие. Язык сочинения, в общем очень удовлетворительный, по местам страдает без надобности высоким стилем, приподнятым и выспренним тоном. Степени кандидата богословия я нахожу автора вполне заслуживающим. Со стороны направления сочинение совершенно безупречно, ибо ничего противного интересам православия не содержит». 2 . И. д. ординарного профессора Петра Казанского о сочинении студента Альбова Вениамина: «Значение греческой философии для развития понятия о Боге и человеке»: —100— «Сочинение г. Альбова состоит из введения и четырёх глав исследования. В кратком вступлений (1–6 стр.) автор указывает на то, что греческая философия, стремясь выработать цельное мировоззрение, неизбежно должна была заниматься исследованием существенных вопросов философии о Боге и человеке и решать их так или иначе, сообразно со степенью своего развития, – и что как „философия в целом есть постепенное движение от несовершенных систем к более совершенным, от слабых намёков на истину к более полному её раскрытию; так и в решении ею вопросов о Боге и человеке мы можем заметить ту же постепенность, тот же переход от несовершенных понятий к более совершенным“; затем, сказав о том, в каком отношении находились между собой народная религия и философия у греков, автор определяет задачу и порядок своего исследования. В первой главе (6–17) автор делает краткую характеристику религиозных верований греческого народа и его понятий о человеке, его происхождении, теле и душе и о загробной жизни – около того времени, когда у греков обнаружилось пробуждение философской мысли и явились попытки внести некоторую связь и единство в бессвязные и разнообразные религиозные представления народа. Вторая глава (17–99) посвящена изложению учения о Боге и человеке философов первого периода от Фалеса до Сократа. Сделав общую краткую характеристику философии этого времени, автор даёт подробное изложение учения о Боге и человеке философов ионийской школы, Ксенофана, Парменида и др. элеатов, потом Гераклита, Пифагорейцев, Эмпедокла, Демокрита, Анаксагора и в конце главы делает несколько замечаний о софистах, составлявших переходную ступень от первого натуралистического периода греческой философии ко второму – антропологическому. |
| Объяснения остальных подсудимых особого интереса не представляли. Большинство заявило, что ничего прибавить к речам защиты не имеет. Председатель объявил, что приговор будет объявлен завтра (в среду 5 июля) вечером. Ко времени объявления приговора зал был почти пуст. Обыкновенной публики не пускали. Зато хоры были переполнены красноармейцами... В 9 часов вечера трибунал вышел, и председатель огласил приговор. Были присуждены к расстрелу десять лиц: митрополит Вениамин, архимандрит Сергий, Ю.П. Новицкий, И.М. Ковшаров, епископ Венедикт, Н. Н. Чуков (настоятель Казанского собора и ректор богословского института), Л, К. Богоявленский (настоятель Исаакиевского собора), М.П. Чельцов (протоиерей), Н. Ф. Огнев (проф. военно-юридической академии) и Н.А. Елачич (б. пом. статс-секретарь Государственного совета). Остальные обвинённые были приговорены к тюремному заключению на разные сроки – с «изоляцией» и без таковой. Значительная часть подсудимых (главным образом, из уличной толпы) была оправдана. «Хоры» приветствовали приговор аплодисментами. На подсудимых, их защитников и сумевших проникнуть в зал немногих лиц из публики приговор особого впечатления не произвёл. Многие знали его содержание уже за много дней и были к нему подготовлены... Потянулись томительные дни... Кассационные жалобы, поездки в Москву, хлопоты, ходатайства перед ВЦИКом о помиловании... Предвестником окончательного результата был омерзительный длинный пасквиль Красикова, появившийся в московских «Известиях», в котором этот быв. присяжный поверенный наносил последний удар в спину беззащитным и беспомощным осуждённым, доказывая, что о помиловании первых четырёх приговорённых к расстрелянию не может быть и речи. Президиум ВЦИКа так и постановил, заменив только последним шести подсудимым расстреляние – долгосрочным тюремным заключением (еп. Венедикту, Чукову, Богоявленскому, Чельцову, Огневу и Елачичу). В понедельник 14 августа 1922 г. лицам, явившимся в дом предварительного заключения для обычной передачи пищи митрополиту, отцу Сергию, Новицкому и Ковшарову, было объявлено, что эти заключённые «потребованы и уже отправлены в Москву». Люди, знающие большевистский условный жаргон, поняли, в чём дело... |
| В четверг, 19-го, я еду в Орел и вернусь в Кронштадт дней через пять...» 18 августа 1904 г. «Успокойтесь, мои дорогие, – я начинаю поправляться; встаю, хожу, хотя еще не служу; аппетит имею хороший только на одно мое любимое блюдо – суп с перловой крупой. Причащаюсь каждый день Божиею милостию. Доктор ходил ко мне по три раза в день по причине характерности болезни, а не по причине ее трудности». 9 января 1905 г. в 5 часов утра. «Благодарю тебя за твое дорогое письмо и за твои родственные чувства, коими всегда бывают полны все твои письма. Относительно моего здоровья – чувствую я себя довольно хорошо по-стариковски, а при служении Богу – очень хорошо и благодарю Бога. В Кронштадте у нас сущая беда: морские и артиллерийские войска громят и поджигают дома, грабят магазины, лавки, убивают кого попало. Ужас берет не только видеть, а и говорить о происходящем. Я выехал на время из Кронштадта и живу пока в своем монастыре». (Число не проставлено. Вероятно это было в половине января.) «Мой сердечный привет тебе, дорогая. Я, Божиею милостию, почти уже здоров, каким я был при твоем отъезде из Питера, и особенно потом, в продолжение семи недель. За многочисленные, горячие молитвы многих о моем исцелении Господь, видимо, врачует меня, и, как видишь, я пишу твердою рукою и смелым почерком. Слава Богу за все. А я думал вначале, что не переживу своей болезни. Таков ее характер: многие от ней умирали. А все-таки доктор Казанский у меня бывает ежедневно три раза и приносит много пользы. Но прежде всех и всего врачует меня мой Христос, Коего я причащаюсь ежедневно. Сколько мира, радости и веселия от общения с Источником живота...» 6 часов вечера 8 февраля 1905 г. «О Господе радоваться желаю вам всем, здравствовать душою и телом и во всем преуспевать. Я начал письмо радостью, потому что и сам радуюсь являемою мне милостию Божиею. Чувствую свое поправление и имею надежду на скорое выздоровление. С каждым днем чувствую улучшение, прибавление сил, здоровый аппетит и сон. Благодарю тебя, дорогая матушка, за твое материнское соболезнование о мне и осведомление о состоянии моего здоровья. Теперь я сам пишу тебе и свидетельствую, что я – на пути к выздоровлению; и чем делается теплее погода, тем и мне делается лучше. Это – за молитвы многих, многих духовных чад. Премилосердый Господь посылает мне Свою милость. Дал бы Бог увидеться у вас летом в стенах вашей обители...» 11 февраля 1905г. |
| —313— баккалаврства не домогаюсь; сами Вы предложили мне его. Оказалось, что Кирилла поставили на третье место, тогда как он во все время выше 17-го не занимал в общем списке разрядном. Меня, который по 4-м, если не по 5-ти, предметам занимал первое место, а в общем ниже третьего никогда не стоял, понизили на пятый Такая несправедливость оскорбила всю академическую корпорацию, и особенно студентов. Какое же это обстоятельство изменило дело? Скажу не сплетню, – просьба дяди о. Кирилла придворного протоиерея Наумова и его приятеля, наместника Лавры архимандрита Вениамина, с которым близок был и о. Макарий. Прибавлю к этому еще и то, что уже предрешено было у о. инспектора Макария женить своего брата, перешедшего в старший курс Академии, А. Булгакова на сестре Кирилла, родной племяннице протоиерея Наумова, что и состоялось после окончания курса. Брат о. Макария окончил магистром, не стоил того, он был туп, вообще, а пошел по протекции быстро, и скончался протоиереем Казанского Собора. Вот, что значит протекция и у духовных лиц! С о. Кириллом, о котором еще будет речь впереди, мы остались в хороших отношениях, однако ж, навсегда. Итак, о. Кирилл остался в Академии бакалавром по нравственному богословию, а я поступил в Петербургскую Семинарию помощником ректора по профессорской должности. Вступление мое в службу состоялось вместе с прочими товарищами в Ноябре 1847 г. Долго мы ожидали из Учебного Управленья назначения. Я вступил в должность 9-го ноября, и поселился в здании Семинарии. О. Ректор Семинарии, многоуважаемый архимандрит Феогност (скончавшийся архиепископом Псковским), сводил меня к Митрополиту Антонию за благословением, а в класс не повел меня, как я ни просил его; «Идите сами, Вас без того знают». И вот я сам и явился в аудиторию высшего отделения Семинарии и, отрекомендовавшись, начал урок, право не помню по какому предмету, кажется по Гомилетике. На обязанности моей лежало преподавание Нравственного богословия, Сравнительного и Гомилетики, хотя часто приходилось за ректора читать и Догматику. Дел было очень много: но для молодого монаха это и хорошо. Семинария |
| Профессор Иван Алексеевич Карабинов 8 мая 1917 года указом Святейший Синод объявил о созыве Предсоборного совета, который занимался подготовкой документов к Поместному Собору Российской Православной Церкви 1917–1918 годов. И Ивана Алексеевича, как одного из лучших литургистов, пригласили на Предсоборный совет. Ему было поручено составить доклад о возможности сокращения богослужения. 13 июля И.А. Карабинов прочитал доклад на эту тему «О Типике Великой Христовой Церкви и степени применимости его в практике Русской Церкви». К 10 июля Предсоборный совет утвердил список участников Поместного Собора РПЦ, и Иван Алексеевич был назначен в качестве секретаря в отделе «Высшего церковного управления» и членом отдела «О богослужении, проповедничестве в храме». На отделе о богослужении им был прочитан доклад на тему «О евхаристическом хлебе и вине». Именно доклад И.А. Карабинова стал решением собора, которое гласит: «на ржаном хлебе за неимением пшеничного, и на некоторых ягодных соках за отсутствием виноградного вина». Также стоит отметить очень интересный факт: И.А. Карабинов сыграл основную роль в формировании чина поставления патриарха. В декабре 1918 года Санкт-Петербургскую духовную академию закрыли, и многие профессоры академии, в том числе и Иван Алексеевич, оказались в затруднительном положении. Но, несмотря на это, И.А. Карабинов устроился в Единый государственный архивный фонд и проработал там до 1921 года. В начале 20-х годов, после закрытия академии, в Петрограде ощущалась огромная потребность в создании духовного учебного заведения. И в 1920 году митрополитом Петроградским Вениамином (Казанским) был открыт Петроградский богословский институт, и в качестве преподавателя литургики туда был приглашен И.А. Карабинов . Но институт проработал недолго. Уже в 1923 году он был закрыт в связи с возрастающей активностью обновленцев. Есть сведения, что в это время И.А. Карабинов являлся членом Правления православных приходов Петрограда, и с разгромом этого общества связан его первый арест, который последовал 29 мая 1922 года. Но 5 июля Петроградский губернский революционный трибунал вынес решение об оправдании Ивана Алексеевича. После судебного процесса он служил псаломщиком в Александро-Невской Лавре. |
| 22 За первое говорит Феофанова еще мысль о том, что главное для Государя – «содержать подданных своих в беспечалии» (в чем помогать ему обязана и духовная власть), за второе – хотя бы цитата из того же протопресв. Янышева; перечисляя так называемые «объективные» нравственные блага: «здоровье, призвание, собственность, земные радости, весь мир», он настаивает на том, что все они «суть не только внешние, в известном смысле материальные, но и нравственные, поколику они, с одной стороны, составляют необходимые условия, а с другой – естественный результат аскетических добродетелей» (Янышев, 147). При этом надо отдать ему должное, что всю деятельную часть своего нравственного богословия он выстраивает в строгом соответствии с «Путем ко спасению» свт. Феофана Затворника . 23 Тоже, кстати, ректор МДА, тоже читавший пастырское богословие и в том же 1911 году издавший выдержки из своих лекций под заглавием «Смысл христианского подвига». У него своя позиция. Он настаивает на аскетической сути христианской жизни вообще и потому читает просто аскетику – пастырского в ней только то, что она «в деле духовного руководства верующих ко спасению... имеет громадное значение» для пастыря ( Феодор (Поздеевский) , архиеп. Смысл христианского подвига. М., 1991. С. 51). Будучи казанским воспитанником (а кажется, и постриженником) владыки Антония и во многом следуя ему, он в то же время считает: «Если пастырю дается дар любви и некоторые хотят обособить этот дар, называя эту пастырскую любовь «сострадательной», то это, думается, несправедливо в отношении к существу дела. Природа христианской любви одна и у пастыря и у пасомых: любовь всегда сострадательна...» (Там же. С. 99) Иными словами, и от о. Вениамина, и от владыки Антония (от каждого по-своему) его отличает то, что он не находит в пастырстве никаких специально пастырских элементов, выделяющих пастырей не функционально, но сущностно из среды церковного народа. 24 Хотя о необходимости для пастыря любви говорит и он так же и даже почти в выражениях митр. Антония: «На более высокой степени любящий ясно чувствует такую близость и объединение с любимым, что будто бы самое существо его (любящего) проникает в предмет любви, подобно тому как это бывает например, при слиянии диффузии жидкостей и газов, так что из двух или многих взаимно любящих душ получается как бы одна. В силу такой глубокой, внутренней связи и происходит истинное объединение, которое, в частности, и является необходимым «духовным элементом» истинного пастыря. Это именно существенное свойство любви – проникновение в любимого, внутреннее объединение с любимым отмечается в Слове Божием сравнением с родителями...» (См. наст, изд., с. 250). |
| В основу строительства был положен проект, составленный архитектором Владиславом Андреевичем Кудельским. Сразу же, на первом этапе строительства, между архиепископом Вениамином и Кудельским возникли разногласия, приведшие к отстранению последнего от наблюдения за строительством кафедрального собора. Архиепископ Вениамин высказал ряд замечаний по поводу неудобной планировки храма, неудачного, на его взгляд, решения фасадов и предложил изменить проект. Наблюдать за работами по возведению собора был приглашен инженер Митрофан Нилович Огонь-Догоновский, который составил новый проект Казанского собора, по которому предлагалось соединить храм с колокольней с помощью одноэтажной галереи, а также внести существенные исправления в декоративное решение фасадов. В таком виде чертеж был отправлен в Святейший Синод, где рассмотрение его затянулось на шесть лет. Наконец, в 1882 году проект был представлен императору Александру III, который нашел проект излишне скромным и пожелал для столь " монументального сооружения соблюсти более благолепия в наружнем его виде и стиле " . Между тем, несмотря на эти задержки, строительство собора уже началось. Строительные работы велись безостановочно, за исключением зимнего периода. Летом они продолжались до 12 часов ночи. К июню 1879 года стены собора были возведены на высоту второго яруса окон. Но страшный пожар, уничтоживший половину города, приостановил строительство на шесть лет. Убыток от пожара оценивался только по собору примерно в 100 тысяч рублей. Строительство возобновили в 1885 году. Руководить работами был приглашен Генрих Владимирович Розен, который представил свой проект восстановления храма и поправки в предыдущий проект согласно замечаниям императора. Проект Г.В. Розена выдержан в русско-византийском стиле и отличался более пышным декоративным убранством. Праздничность и нарядность нового проекта больше соответствовала требованиям времени, и он был принят к строительству. Генрих Владимирович руководил работами весь период возведения собора. |
| В марте 1918 года Владыка Амвросий представил в Консисторию клировую ведомость по Свияжскому монастырю, препроводив ее своими замечаниями: «При внимательном прочтении настоятельских отметок о поведении и качествах монахов сей обители, у кого-нибудь может возникнуть такой соблазнительной помысел: “Если таково большинство монахов, то, вероятно, не лучше их сам настоятель”. И последний волей-неволей должен был бы принять на себя подобный упрек, если бы… он не настоятельствовал такой короткий срок здесь (менее года) и если бы лишен был возможности, так сказать, с документами в руках доказать, что такое печальное наследие он получил от своих предшественников. Правда, за последние 35 лет их было сравнительно немного, всего 5 человек: архимандриты Вениамин, Аркадий и Афанасий; епископы Иннокентий и Макарий, но, зато, никто из них не мог похвастаться достаточной опытностью и твердостью в управлении. Преосв. Иннокентий, впрочем, оставил по себе очень хорошую память, но его управление было здесь очень кратковременно. А ближайший предшественник — Преосв. Макарий, с его толстовским непротивлением злу… довел обитель до такого нравственного падения, до какого она раньше едва ли доходила и доходила ли когда-либо? Поэтому, хотя и рад бы сказать вместе с Пророком: да не возглаголют уста моя дел человеческих, но заключаемое мною в обители положение дает ли мне такое право? Не придется ли за врученное мне достояние Божие отвечать перед Богом и людьми? И я готов со всем усердием, до полного самопожертвования, потрудиться над засоренной нивой, если… встречу надлежащую поддержку с той стороны, откуда я ее вправе ожидать. Но другого способа для очищения этой нивы, как вырывания с корнем пагубной сорной травы, — нет, иначе эта трава заглушит, подавит и добрые семена…” Владыка Амвросий предлагал удалить из обители иноков, наиболее активных в смущении паствы и написании доносов, как порочащих монастырскую братию в глазах богомольцев и жителей Свияжска: «Нельзя же в самом деле, — заключал епископ, — терпеть безбожников и зловредных людей, готовых, ради удовлетворения своих низменных страстей, предать безбожникам-большевикам не только настоятеля, но и достояние обители!» |
| В отличие от Мемориального музея пострадавших в Бутове, «Русская Голгофа» охватит весь советский период отечественной истории с 1917 по 1991 год. Ее публичное пространство будет состоять из анфилады шести больших залов, которые предстоит оформить в здании так называемого архива (по другим документам — спецскладов) Министерства государственной безопасности СССР, построенного в пределах бывшего Бутовского конезавода на берегу речки Гвоздянки уже после Великой Отечественной войны. Первый зал по тематике — вводный, он готовит посетителей к пониманию и осознанию феномена мученичества в церковной истории. Зал «Гефсимания» планируется посвятить страдальцам за веру в годы Гражданской войны и красного террора, подвигу веры в период репрессий 1922-1929 годов. Здесь подробно будут освещены деяния Поместного Собора 1917-1918 годов, петроградский процесс над митрополитом Вениамином (Казанским), кампания по изъятию церковных ценностей. Третий зал — «Голгофа» — должен напомнить о подвигах 1930-х годов, в эпоху «великого перелома», сплошной насильственной коллективизации, и о жертвах страшных 1937 и 1938 годов. Главные герои этого раздела, от узников ГУЛАГа до десятков тысяч исповедников, — люди, принявшие на себя удар невиданных прежде в мире массовых гонений со стороны государственного атеизма. Отдельно и подробно здесь расскажут о взрыве Храма Христа Спасителя , об устройстве расстрельных полигонов и о Соловецком лагере особого назначения. Зал «Снятие с креста» охватит исторически длительный период: за два года до начала Великой Отечественной войны и до последних лет существования Советского Союза. Эта противоречивая эпоха 1939-1991 годов охватила временный союз власти с Церковью, хрущевские гонения, подпольные христианские кружки и самиздат, возрождение церковной жизни после празднования Тысячелетия Крещения Руси. Тут, кроме того, оборудуют и несколько исторических реконструкций: квартиру верующего человека 1960-х годов, келью монаха-исповедника тех лет, комнату протоиерея Глеба Каледы. |
|
|
