| – Я тебя благословлю и ты дойдешь до дома, хранимая Богом, – вдруг сказал Владыка, как бы отвечая на мои мысли, – а когда будет очень страшно, – продолжал он, – говори: «Святая Великомученица Варвара, моли Бога о нас!» При этой молитве никогда не постигнет тебя случайная смерть. Потом я узнала, что Владыка всем в подобных ситуациях советовал обращаться молитвенно к св. вмч. Варваре. Действительно, я добралась до дома благополучно и была в самом радостном настроении духа. Девочки мои изревелись, вышли меня встречать в 8 часов вечера и до моего приезда не заходили в дом. Я рассказала им свою радость, – где была и что принесла, и что завтра мы все вместе пойдем к Владыке. Когда я рассказала маме, она не поверила, что я сама, так просто пришла к Владыке и он принял во мне такое участие. – Это такой высокий человек! – сказала она, – нас, сирых, к нему не пускают! Я принесла хлеб, сахар, деньги, но так и не смогла ее убедить, что все это дал мне Владыка. Вот на другой день в 6 часов вечера явилась к Владыке в дом гусыня с гусятами. Владыка ждал нас. Он встретил нас так, как будто знал нас давно, как будто мы были для него самые желанные гости. Он всех нас усадил, поговорил с нами, накормил. Когда мы пошли домой, он благословил нас и сказал: – Окрестить детей обязательно! И ко мне пусть приходят почаще. В знак благодарности я постаралась достать Владыке картон для изготовления митры, приносила ему бумагу. У некоторых мои слова могут вызвать ироническую улыбку: «принесла от Владыки хлеб и сахар» или «доставала картон и бумагу»... Да, теперь не всем это понятно, а тогда, в послевоенное время, был голод, был дефицит и на бумагу, и на ситец, и вообще на все. А особенно на доброе слово. Вот только печально мне, что все это так быстро забылось и больно смотреть, что люди сейчас так небрежно относятся и к хлебу, и к бумаге, и вообще ко всему... Ходили мы к Владыке частенько. Шофер Владыки привозил нам домой в большой корзине хлеб, сахар, конфеты. Когда бывали большие праздники, мы знали, что Владыка нас не забудет, что и у нас будет праздник. И он никогда о нас не забывал. |
| В своем обращении к народу Елизавета Феодоровна попросила людей вернуть все, что они нашли на месте взрыва. Среди принесенных фрагментов вещей было также серебряное кольцо с синей эмалью и надписью: «Святая великомученица Варвара». Это был знак свыше, говорящий «об особой близости к великокняжеской семье именно этой великомученицы, которая в смертный час пошлет к Великой княгине преподобномученицу Варвару, добровольно разделившую с Елизаветой Федоровной мученическую кончину и пребывающую мощами рядом с Великой княгиней на Святой Земле». В декабре 1905 года в Москве произошли беспорядки и акты массового хулиганства, переросшие в вооруженное восстание. С началом революции Елизавета Феодоровна переехала из Царского Села в Москву. «Я попросту считаю себя «подлой», оставаясь здесь, – написала она новому московскому генерал-губернатору В.Ф. Джунковскому. – Предпочитаю быть убитой первым случайным выстрелом из какого-нибудь окна, чем сидеть тут, сложа руки». Она от всего сердца стремилась оказать посильную помощь жертвам декабрьской смуты. После гибели Сергея Александровича Елизавета Феодоровна самоотверженно ухаживала в госпиталях за ранеными солдатами. Это живое участие в облегчении чужих страданий приносило ей некоторое утешение в ее невыразимом внутреннем горе. После кончины мужа Великая княгиня не снимала с себя траур, держала строгий пост и усилила молитву. Ее спальня в Николаевском дворце по сути превратилась в монашескую келью. Вся роскошная мебель была вынесена, а стены перекрасили в белый цвет, повесив на них иконы и картины духовного содержания. Выезды в свет Елизавета Феодоровна полностью прекратила. Исключение составили лишь крестины и церковное бракосочетание родственников. Больше с мирской жизнью Великую княгиню ничего не связывало. Тогда же в ее душе возник замысел об основании обители милосердия, чтобы воздать деятельным евангельским добром и любовью за ту неимоверную жестокость, с которой революционеры убили ее мужа. Только так она могла залечить страшную, почти смертельную рану одиночества и сделать угодное почившему Сергею Александровичу. |
| Истинно Господь, как самый величайший дар, посылает нам скорби и страдания. Если бы не было скорбей, то без сомнения мало было бы и спасаемых (Слова св. Антония Великого ). Опыт свидетельствует, что человек никогда не бывает так близок к погибели, как во время счастия. Счастие – это первый враг в деле нашего спасения, враг самый льстивый и самый опасный. Все его любят, но все от него страждет. Кто был Давид? Но и сей муж по сердцу Божию не мог устоять против соблазнов счастия. Кто был Соломон? Но и сей мудрейший из царей земных, при всей мудрости своей, не мог бороться с ним. Подлинно, великое счастие не быть побеждену счастием! Братие! если счастие столько опасно и пагубно для человека; то благоразумно ли скорбеть, когда оно нас оставляет? Не паче ли мы должны радоваться и благодарить Бога, что Он удаляет от нас сего опаснейшего врага нашего спасения. в) Конечно, трудно радоваться, когда все смущает и сокрушает дух наш: но для чего и печалиться много, когда время скорбей не продолжительно, а следующая за ними радость безконечна? Посмотрите на земледельца: самые тяжкие труды его облегчает одна мысль о будущей жатве. Посмотрите на странника: как мало чувствует он усталость, представляя себе любезную отчизну? Посмотрите на воина: чего он не терпит в надежде получить награду? Для чего же и мы, христиане, представлением будущего не утешаемся в предстоящих скорбях? Или и будущее будет для нас так же горестно, так тяжело, как настоящее? Или Господь никогда не отрет слез от очей наших? Нет, мы не язычники, не имущие упования. Вера внушает нам, что скорби сопровождают истинного христианина не далее гроба; она уверяет нас, что в будущей жизни для праведников нет ни скорбей, ни страданий, но царствует одна радость,одно блаженство. А когда настанет сия блаженная жизнь, тогда чем покажутся все прошедшие труды наши, все огорчения и скорби, вся настоящая многострадальная жизнь наша? Не более как кратким сном, который, чем был страшнее, тем более доставил приятности после пробуждения. Тогда опытно познаем великую истину, проповеданную апостолом, что все нынешния страдания ничего не значат в сравнении с тою славою, которая нам предназначена. |
| Черновая рукопись повести, сохранившаяся в тетради РЛ 1, была во второй половине того же 1834 г. переписана для издания в «Миргороде», причем подверглась систематической правке. Сохранив в неприкосновенности всё развитие сюжета, отдельные характеристики, описания и мотивировки, Гоголь разделил текст на главы (в черновой рукописи это разделение лишь кое-где намечено), пытался преодолеть некоторый схематизм черновой рукописи, дополнить и расцветить сюжетную ткань повести новым материалом, в отдельных случаях даже новыми эпизодами. Особо следует отметить три отрывка, переработка которых вызвана, вероятно, цензурными условиями. Так, в черновой рукописи после слов Бульбы о науке и просвещении следует фраза: «Бульба присовокупил еще одно слово, которого однако же цензора не пропускают в печать и хорошо делают». В «Миргороде» последняя фраза была изменена следующим образом: «Бульба присовокупил еще одно слово, которое в печати несколько выразительно и потому его можно пропустить». По цензурным, очевидно, соображениям была изменена в «Миргороде» и речь кошевого. В черновой рукописи кошевой, жалуясь на то, что не только наружность церкви в Сечи, но даже внутренние образа «вот сколько лет уже» стоят «без всякого убранства», прибавляет: «Николай-угодник Божий, сердега, в таком платье, в каком нарисовал его маляр и до сих пор даже и серебряной рясы нет на нем. Варвара великомученица только то и получила, что уже в духовной отказали иные козаки». В «Миргороде» имена святых были исключены, и речь оказалась таким образом обезличенною: «Хотя бы серебряную рясу кто догадался им выковать. Они только то и получили, что отказали в духовной иные козаки». Очевидно, по цензурным соображениям исключен в «Миргороде» и лирический отрывок о запорожском танце, «который по своим могучим изобретателям носит название козачка». В черновой рукописи после этого следует: «Только в одной музыке есть воля человеку. Он в оковах везде. Он сам себе кует еще тягостнейшие оковы, нежели налагает на него общество и власть, везде, где только коснулся жизни. Он раб, но он волен, только потерявшись в бешеном танце, где душа его не боится тела и возносится вольными прыжками, готовая завеселиться на вечность». Освобождая текст Гоголя от цензурных искажений, мы указанные три варианта черновой рукописи вводим в текст первой редакции «Тараса Бульбы.» |
| Человек забывает, что для Бога одинаково просто и легко сотворить один атом или миллиарды галактик, что Бог – это Дух Всемогущий. Само по себе звездное небо является одним из яснейших свидетельств присутствия во Вселенной Божества, это величественная и живописная картина, написанная Создателем для нас. Только представьте, что Земля одна, не существует звездного неба. Тогда для нас исчезли бы самые яркие образы всемогущества Божия, Его бесконечности, Его силы и величия, Его славы! Звездное небо приводило древних мудрецов к глубоким размышлениям о жизни человека, о смысле его существования. По иудейскому преданию, Авраам из язычества пришел к монотеизму через размышление о безграничности Божества, когда рассматривал звездное небо. Согласно преданию церковному, святая великомученица Варвара также пришла к мысли о Едином Создателе мира, Едином Боге, наблюдая из окна башни звезды. Итак, миллионы и миллиарды галактик – это не впустую, бесцельно созданное творение, это явление всемогущества Божия – для нашего ума, красоты – для нашего сердца. Неужели же все это только ради человека?! Но одна душа для Бога драгоценнее, чем весь этот видимый мир! Существуют ли другие разумные существа в каких-либо звездных пространствах? Раньше люди думали, что есть обитаемые планеты; так, еще в семнадцатом веке был написан ряд философских трактатов, где говорилось, что населены Луна и все небесные тела. Затем, по мере развития науки, люди стали предполагать, что условия для наличия жизни в нашей Солнечной системе могут быть (кроме Земли) только на планетах Марсе и Венере. Современная же наука приходит к выводу, что, кроме Земли, на иных планетах Солнечной системы жизнь нигде не обретается, нет там ни следов, ни признаков органической жизни, все они мертвы. Но что же тогда представляют собой неопознанные летающие объекты – НЛО, о которых столько говорят, пишут, изображения которых демонстрируют? Можно предложить несколько решений этой загадки. Есть такая отрасль видеотехники – голография, позволяющая при помощи определенной оптической аппаратуры создать некий объемный образ, изображение в пространстве. |
| Многие из указанных нами сейчас песен принадлежать таким лицам, которые в собственном смысле не были хлыстами, каков, напр., помещик Дубовицкий, автор очень многих хлыстовских песен. Во всяком случае, то справедливо, что количество песен, искажающих евангельскую историю, значительно превосходит количество не искажающих. Для подтверждения высказанной нами мысли указываем несколько примеров: Барсов, 23, 36–38; 41, 65; 39, 52; 86; „Чтен. в общ. ист. и древн. Росс.“. 1873 г. 1 кн. 23 стр. II. 10 и мн. др.; «Люди божии. Русская секта так называемых духовных христиан». Исследование И. М. Добротворского, 53, 171–174 стр. Нужно заметить при этом, что песен не искажающих, кроме приведенных нами выше, более, кажется, нет. 567 Есть песня, в которой говорится, что Христос вознесся на небеса: «А теперь», т. е. после страданий и смерти, «наш государь, Он вознесся на небеса, Творит тайны чудеса – Своим верным и избранным» («Духовные стихи (роспевцы) секты людей божиих» Барсова. 52. 83–34 стр.). Но здесь, очевидно, речь идет о каком-либо из их лже-христов, на что указывают слова «ты к нам с неба сокатил», «в тесноте пребывал», т. е. в темнице и проч. 577 Хлысты не иначе называют истинного Господа И. Христа, как «старым Христом», в противоположность христам «изобретенным» или открывшимся вновь. 588 Н. П. Барсов. «Духовные стихи (роспевцы) секты людей божиих» Спб. 1870 г. 65, 100 стр., 89, 135 стр. 590 В одной из хлыстовских песен даже, по-видимому, проповедуется требожие. В ней поется: «Агница-то мати Варвара прекрасна в троице трибога познала, три окна создала» (Добротворский, 70, 190 стр.). Но подобная нелепость, очевидно, произошла или от совершенного непонимания догмата христианского о троичности лиц в Боге, или от неточности в выражениях. Факт, впрочем, в основании приведенного двухстишия лежит исторический. Действительно, как говорится в житии великомученицы Варвары, она, обратившись к христианству и, желая исповедать веру Христову открыто, сопровождая это исповедание различными символическими знаками и действиями, между прочим, в ознаменование своей веры в Св. |
| Как бы то ни было, но Аннушка чувствовала себя вполне свободною только в отсутствие матушки. С тех пор как последнею овладел дух благоприобретения, случаи подобных отсутствий повторялись довольно часто. Она уезжала то в Москву, то в новокупленные имения, и поездки ее бывали иногда довольно долгие. С отъездом матушки обыкновенно оживлялся весь дом. Отец не сидел безвыходно в кабинете, но бродил по дому, толковал со старостой, с ключницей, с поваром, словом сказать, распоряжался; тетеньки-сестрицы сходили к вечернему чаю вниз и часов до десяти беседовали с отцом; дети резвились и бегали по зале; в девичьей затевались песни, сначала робко, потом громче и громче; даже у ключницы Акулины лай стихал в груди. Вслед за тетеньками сходила вниз, по вечерам, и Аннушка. В девичьей ей отводили место в уголку у стола, на котором горел сальный огарок. Девушки пряли. Аннушка надвязывала чулок и рассказывала. Темою для этих рассказов преимущественно служило подвижничество мучеников первых времен христианства (любимыми ее героинями были великомученицы Варвара и Екатерина). Говорила она плавно и вразумительно, так что даже мы, барчуки, нередко забегали в девичью и с удовольствием ее слушали. Выходила яркая картина, в которой, с одной стороны, фигурировали немилостивые цари: Нерон, Диоклетиан, Домициан и проч., в каком-то нелепо-кровожадном забытьи твердившие одни и те же слова: «Пожри идолам! пожри идолам!» – с другой, кроткие жертвы их зверских инстинктов, с радостью всходившие на костры и отдававшие себя на растерзание зверям. Впечатление было бы полное, если б Аннушка ограничилась простым изложением фактов, но она не воздерживалась и выводила из них поучения. – Вот как святые-то приказания царские исполняли! – говорила она, – на костры шли, супротивного слова не молвили, только имя Господне славили! А мы что? Легонько нашу сестру господин пошпыняет, а мы уж кричим: немилостивый у нас господин, кровь рабскую пьет! Разумеется, Акулина подмечала противоречие между фактом и выводом и не оставляла его без критики. |
| Для людей с капиталом, полагаете? Ну, розовый сиг — другое дело, а копчушек щепную коробчонку и бедняк покупал на Масленой. В Рождественском посту любил я зайти в харчевню. Все предрождественское время — именины за именинами: Александр Невский, Катерина-мученица, Варвара-великомученица, Никола Угодник, Спиридон-Поворот… да похороны еще ввернутся, — так, в пирогах-блинах, раковых супах-ушицах, в кальях-солянках, заливных да киселях-пломбирах… чистое упование. Ну, и потянет на капусту. Так вот, в харчевнях простой народ, и рабочий, и нищий-золоторотец, — истинное утешение смотреть. Совершенно особый дух, варено-теплый, сытно-густой и вязкий: щи стоялые с осетровой головизной, похлебка со снетками — три монетки большая миска да хлеба еще ломтище, да на монетку ломоть киселя горохового, крутого… и вдруг, чистое удивление! Такой-то осетрины звенцо отвалят, с оранжевой прослойкой, чуть не за пятиалтынный, а сыт и на целый день, икай до утра. И всегда в эту пору появится первинка — народная пастила, яблошная и клюковная, в скошенных таких ящичках-корытцах, 5–7 копеек фунт. В детстве первое удовольствие, нет вкусней: сладенькая и острая, крепкая пастила, родная, с лесных-полевых раздолий. Игрушечные ряды полнеют, звенят, сверкают, крепко воняет скипидаром: подошел елочный товар. Первое — святочные маски, румяные, пустоглазые, щекастые, подымают в вас радостное детство, пугают рыжими бакенбардами, «с покойника». Спешишь по делу, а остановишься и стоишь, стоишь, не оторвешься: веселые, пузатые, золотисто-серебристые хлопушки, таинственные своим «сюрпризом»; малиновые, серебряные, зеркально-сверкающие шарики из стекла и воска; звезды — хвостатые кометы, струящиеся «солнца», рождественские херувимы, золоченые мишки и орешки; церквушки-крошки с пунцовыми святыми огоньками из-за слюды в оконце, трепетный «дождь» рождественский, звездная пыль небесная — елочный брильянтин, радостные морковки, зелень, зеркальные дуделки, трубы с такими завитками, неописуемо-тонкий картонаж, с грошиками из шоколада, в осып сладкой крупки, с цветным драже, всякое подражание природ… — до изумления. |
| — «Красиво» — это очень ограниченное определение на самом деле. Конечно, есть красота окружающего нас мира, красота и величие. Но, помимо этого, есть вещи, еще более интересные. Смотришь на какую-то зверушку — она, может быть, и не очень красивая (назовем ли мы красивым ежика, например? Вряд ли), но она так привлекательна, так занимает нас, нам так интересно за ней наблюдать: она и смешная, и трогательная. Смотришь, и сердце твое радуется, и ты понимаешь: ведь Господь это существо сотворил таким, какое оно есть… И это действительно человека к Богу приближает. Но есть и иные пути. И пути святых были разными. Иные из них смотрели на окружающий мир и в нем видели совершенство Божественного замысла, премудрость Божию. Например, великомученица Варвара именно так Бога постигала. Неслучайно ведь во многих церковных песнопениях Господь именуется «Изряднохудожником». Но были и другие святые, которые, наоборот, удалялись от всего этого и жили, например, в Синайской пустыне, а там вообще взгляду нечем утешиться, там только голые скалы, то жара, то холод и практически ничего живого. И там их Бог учил и открывался им. Но это уже следующая ступень. Есть время, когда нам о Боге должен рассказать окружающий мир, и есть время, когда даже этот мир нужно забыть, нужно помнить только о Нем. На первых этапах нашего становления Бог постоянно нас ведет с помощью конкретных, непосредственно переживаемых нами вещей. А дальше уже иначе всё может происходить. О том же говорит наличие двух богословий: катафатического и апофатического. Сначала человек как бы характеризует Бога, сообщая себе о Нем нечто необходимое: что Он всемогущ, что Он есть Любовь; а потом человек просто говорит, что Бог есть и никакими человеческими характеристиками определен быть не может, и никакие опоры, никакие понятия и образы человеку уже не нужны — он к познанию Бога непосредственно восходит. Но это уже иная мера. — Однако смотришь на иного человека и видишь, что он уже ничего не может любить — ни природу, ни людей, ни Бога — и вряд ли способен принимать любовь Божию к себе. |
| Мне нестерпимо смешно: грубый и ленивый Виктор похож на дятла — такой же пёстрый, большеносый, такой же упрямый и тупой. Шопот матери иногда будил его, и он бормотал сонно: — Подите вы к чорту, мамаша, что вы тут фыркаете прямо в рожу мне!.. Жить нельзя! Иногда она покорно слезала с приступка, усмехаясь: — Ну, спи, спи… грубиян! Но бывало и так: ноги её подгибались, шлепнувшись на край печи, она, открыв рот, громко дышала, точно обожгла язык, и клокотали жгучие слова: — Та-ак? Это ты мать к чорту послал, сукин сын? Ах ты, стыд мой полуночный, заноза проклятая, дьявол тебя в душу мою засадил, сгнить бы тебе до рождения! Она говорила слова грязные, слова пьяной улицы — было жутко слышать их. Спала она мало, беспокойно, вскакивая с печи иногда по нескольку раз в ночь, валилась на диван ко мне и будила меня. — Что вы? — Молчи, — шептала она, крестясь, присматриваясь к чему-то в темноте. — Господи… Илья пророк… Великомученица Варвара… сохрани нечаянныя смерти… Дрожащей рукой она зажигала свечу. Её круглое носатое лицо напряжённо надувалось, серые глаза, тревожно мигая, присматривались к вещам, изменённым сумраком. Кухня — большая, но загромождена шкафами, сундуками; ночью она кажется маленькой. В ней тихонько живут лунные лучи, дрожит огонёк неугасимой лампады пред образами, на стене сверкают ножи, как ледяные сосульки, на полках — чёрные сковородки, чьи-то безглазые рожи. Старуха слезала с печи осторожно, точно с берега реки в воду, и, шлёпая босыми ногами, шла в угол, где над лоханью для помоев висел ушастый рукомойник, напоминая отрубленную голову; там же стояла кадка с водой. Захлёбываясь и вздыхая, она пила воду, потом смотрела в окно, сквозь голубой узор инея на стёклах. — Помилуй мя, Боже, помилуй мя, — просит она шопотом. Иногда, погасив свечу, опускалась на колени и обиженно шипела: — Кто меня любит, Господи, кому я нужна? Влезая на печь и перекрестив дверцу в трубе, она щупала, плотно ли лежат вьюшки; выпачкав руки сажей, отчаянно ругалась и как-то сразу засыпала, точно её пришибла невидимая сила. Когда я был обижен ею, я думал: жаль, что не на ней женился дедушка, — вот бы грызла она его!. Да и ей доставалось бы на орехи. Обижала она меня часто, но бывали дни, когда пухлое, ватное лицо её становилось грустным, глаза тонули в слезах и она очень убедительно говорила: |
|
|
