| Излагая программу своих записок, он сам называет их патериком 437 . Согласно с таким названием автор в первой части излагает ряд назидательных изречении и бесед Иосифа, рассказы его и других иноков довольно разнообразного содержания; вторая часть состоит из 5 повестей Пафнутия о море в 1427 году и нескольких рассказоь Иосифа и других о кн. Георгии Васильевиче, о митрополите Петре, о нашествии татар и т. п. 438 В этих разнообразных рассказах много любопытных черт для характеристики не только монастырской жизни XV и XVI веков, но и всего древнерусского общества. В том же сборнике помещены небольшие биографии двоих сотрудников Иосифа, Кассиана Босого и ученика Фотия, похожие одна на другую по своему складу и изложению 439 . Автор второго жития называет себя в нем по имени: это ученик Фотия Вассиан, рукою которого писан сборник. Рассказ о последних днях жизни Фотия написан автором со слов других учеников этого старца: по-видимому, Вассиан стал Возмицким архимандритом раньше смерти Фотия 9 марта 1554 года. Автором жития Кассиана Босого считают этого Фотия 440 . Вассиан поставил его имя над двумя произведениями, помещенными в том же сборнике: над поучением против сквернословия и службой преп. Иосифу, представленной митроп. Макарию, который «благословил старца Фотия в кельи по ней молитвовати и до празднования соборного изложения» 441 . Есть указание, заставляющее думать, что житие Кассиана написано не Фотием: рассказывая о пожаре, остновленном молитвой Кассиана, автор прибавляет: «Мне же в та времена лучись быти в келярех». В житии Фотия есть известие, что он много лет был уставщиком, но нет и намека на келарство; напротив, Вассиан замечает, что учитель его «не желаше старейшинства или подстарейшиною быти». Сходство литературных приемов и даже некоторых выражений заставляет предполагать одного автора обоих житий. Оба написаны просто, без риторики, без предисловий и похвальных слов. Пользуясь трудом Саввы в биографии Кассиана, автор в обоих житиях сообщает много новых и драгоценных черт для характеристики жизни Иосифова монастыря в первую половину XVI века. |
| В справедливости своего показания и подписуюсь. Алатырской Знаменской церкви диакон Василий Ягодинский. XIV 1903 года, октября 26 дня, мещанка гор. Алатыря Ольга Алексеева Авдиева-Какуйская, заявила, что она 15 лет страдала болезнью сердцебиения. В течение этих 15 лет лечилась у разных докторов и лежала в земской больнице, где доктор Иванов объяснил ей, что болезнь её вылечить нельзя. По выходе из больницы, не получивши никакого облегчения, с 1899 года начала обращаться к железнодорожному доктору господину Чистякову. Несколько раз приглашаем был господин Чистяков и на дом, но в конце концов тоже признал болезнь неизлечимой и более усиливающейся. В таком безотрадном положении Какуйская начала просить об исцелении схимонаха о. Вассиана. Спустя немного времени, она впала в сомнение, что о. Вассиан еще не прославлен и не погрешает ли она в этом, почему оставила молитву. В 1903 году, на 6-е число октября, изнуренная и утомленная от болезни, она уснула, и снилось ей, как будто в их дом приходит старец в монашеской одежде, с палкою в руках, проходит вперед, садится в передний угол и говорит: «Вот пришел к вам о. Вассиан». Потом взглянул строго на больную и сказал: «Что ты не ходишь!» – и еще что-то много говорил, но все забыла. А когда стал он выходить из дому, – сказал: «Смотри же, приходи». Тут она проснулась и рассказала свой сон семейным. 6-го же числа утром пришла в Троицкий монастырь, отслужила по о. Вассиане панихиду и дала обещание 40 дней посещать усыпальницу о. Вассиана; взяла масла от лампадки, теплющейся пред гробницей. Также служила на 2-й и 3-й день панихиды, и после третьей панихиды дали ей выпить масла из лампадки схимонаха о. Вассиана. Больная выпила и тут же почувствовала облегчение и в настоящее время совершенно здорова. По просьбе своей матери Ольги Алексеевой, расписалась дочь её Наталья Авдеева. Я, священник села Кулясова, Ардатовского уезда, Михаил Смеловский – двоюродный брат Ольги Алексеевой Какуйской (она же Авдеева), удостоверяю, что Ольга Какуйская долгое время была больна, много лечилась, но помощи от врачей не получала, что и свидетельствую. Священник Михаил Смеловский. XVI |
| В Скиту жил схимонах, также Вассиан по имени, который принимал участие, в упомянутых выше доносах на О. Архимандрита, вместе с другими недоброжелателями его и Старца Леонида. Впоследствии О. Вассиан успокоился и жил мирно, но все-таки помнил, что по летам и по времени поступления в Оптину Пустынь, он старше Настоятеля, и на этом основании считал, что тот обязан его слушаться. Бывало и соберется, придет из Скита в Монастырь, и со свойственною ему простотою, начнет выговаривать О. Архимандриту и делать ему замечания. Тот принимал его всегда с обычною своею любовью, молча выслушивал его, давал ему наговориться вдоволь, и потом, уходя в свою келью, возвращался оттуда со связкою баранок или чем-нибудь подобным и, благодаря своего обличителя, отдавал ему гостинец, приговаривая: «Ну, О. Вассиан, спаси тебя Господи, что потрудился посетить меня грешного, вот тебе за это и гостинец». Бывало братия увидят, что схимник возвращается в Скит со связкою баранок и, улыбаясь, догадывались, что он приходил учить или обличать Архимандрита. Следуя заповеди Апостольской: не побежден бывай от зла, но побеждай благим злое, ( Рим. 12:21 ) и смотря на всех благим окомъ, по слову писания, не узрит зла. О. Архимандрит Моисей хорошо понимал, что прежние ошибочные поступки О. Вассиана происходили от того, что он, по простоте своей, не разумел высокой духовной жизни Старца О. Леонида и других, и был только орудием людей, злоупотреблявших его ревностию о добре. Впрочем, повторяем, что О. Вассиан в последние годы своей жизни, успокоенный любовью, и вниманием к нему О. Архимандрита Моисея и Старца О. Макария, не предпринимал уже ничего по внушению своей прежней ревности и сподобился мирной христианской кончины. Не поминая старого, О. Архимандрит Моисей сам составил для него эпитафию, в которой подробно исчислил его христианские добродетели и монашеские подвиги, так что ни в монастыре, ни в скиту нет, ни на одном братском памятнике такой длинной, похвальной надписи. О. Архимандрит, будучи сам подвижником, уважали в О. Вассиане Старца–подвижника. |
| Впрочем, Вассиан не отважился на то, чтобы исправить перевод спорных правил в самом тексте своей Кормчей сообразно с тем, как перевёл их Максим. Он только сделал относительно этого на конце своей Кормчей оговорку, которая читается: «есть в святых правилах (подразумевается – по славянскому их переводу) супротивно святому евангелию и апостолу и всех святых отец жительству, но не смех сего (исправления супротивного) на своей души положити». Далее он говорит, что возвещал об этом митрополиту Варлааму и всему священному собору и что митрополит с собором не велели ему ничего выставливати (выкидывать из правил), сказав: «кто целомудр разум имеет, лучшего держится, еже есть по Бозе, такоже и мы хотим и благословляем» 1350 . Одновременно с полемикой письменной, как мы говорили, Вассиан вёл устную пропаганду среди боярства. Так как в живой речи он был не воздержан на язык до самой крайней степени и до совершенной необузданности, и так как этот язык его был очень острый и при его наклонности к вульгарной прямоте в выражениях очень сильный: то нет сомнения, что в устной пропаганде он разил и бичевал своих противников и язвительными обличениями и площадной бранью столько, сколько мог это сносить человеческий слух. Понятно, что и противники его должны были питать к нему самую ожесточённую ненависть. Но они ничего не могли ему сделать, потому что он находился под защитой великого князя, который видел свой расчёт в том, чтобы предоставлять свободу его перу и языку. Во главе противников нашего пропагандиста нестяжательности оставался до 1515 года противники Нилов преподобный Иосиф Волоколамский († 9 Сентября 1515 года), и Вассиан нещадно поносил его личным образом, так как ненавидел его не только как противника, но в своём оскорблённом самолюбии и как человека, который одержал верх над ним перед великим князем по делу о еретиках каявшихся. Иосиф был бы в состоянии отвечать и на полемику и на брань Вассиана, и что касается до полемики, то он был способен к ней в бесконечной степени более чем последний. Нет сомнений, что Иосиф имел и величайшее желание писать в защиту вотчиновладений, чтобы побороть и уничтожить Вассиана положительными доказательствами. И, однако, он был связан. Вассиан упоминает о каком-то писании против него – Иосифа по вопросу о вотчиновладении 1353 ; но вероятно, это было частное письмо к кому-нибудь в Москву; что же касается до писаний публичных, то, как оказывается из одного письма Иосифа, воля великого князя (хотя он был столько же приближенный к последнему человек, только с другой стороны) налагала на его уста печать молчания 1354 . Таким образом, государственные соображения великого князя предоставляли Вассиану полную свободу писать и говорить. Так как ни он не был посвящён в эти соображения, ни его противники: то весьма вероятно думать, что он питался надеждой побороть нерешительность великого князя и заставить его отобрать у монастырей вотчины. А противники, в свою очередь, опасались возможности такого деяния со стороны великого князя. |
| Максим положился на Вассиана как природного русского, а Вассиан расчел, может быть, воспользоваться авторитетом Максима, чтобы чрез его перевод содействовать распространению хульных мыслей о Богородице. По крайней мере, несомненно, что чрез десять лет после этого перевода Максим, уже достаточно узнавший наш язык, прямо назвал на Соборе те строки еретическими, а мудрствующего так признал достойным проклятия. Вторая вина — вина против догмата о Христе как Сыне Божием. Митрополит спросил Максима: «Зачем ты в книге Деяний апостольских загладил следующие слова о вере в Господа Иисуса Христа, Сына Божия: Рече Филипп каженику: аще веруеши от всего сердца твоего, мощно ти есть (креститися); отвещав же каженик рече: верую Сына Божия быти Иисуса Христа (Деян. 8. 37)?» Максим отвечал: «То загладил Михаил Медоварцев; а я так не писал, и не приказывал писать, и не мудрствовал; если же я так писал, или велел писать, или мудрствовал, да буду проклят». Тогда Медоварцев, спрошенный митрополитом, показал: «Мне велел загладить Максим; а князь-старец Вассиан велел мне слушать его, и я слушал его и писал, а иное заглаживал. Много раз сказывал я о том Вассиану, но он мне говорил: «Мало ли что бредили и писали!» А когда я заметил, что русские книги переведены с греческих, которые написаны от Святого Духа святыми апостолами, Вассиан воскликнул: «От дьявола писаны, а не от Святого Духа (хула жидовствующих против Писаний апостольских)! Ты слушай меня да Максима Грека, и как тебе велит писать или заглаживать, так и делай. Здешние книги все лживые, и здешние правила — кривила, а не правила». Услышав это, митрополит снова спросил Медоварцева: «Зачем же ты не сказывал о таких хульных речах нам еще на прежнем Соборе, бывшем на Максима?» Медоварцев отвечал: «Боялся объявлять о таких вещах, боялся старца Вассиана, чтобы он не уморил меня; в том я виноват, что заглаживал из страха пред Вассианом». Во всяком случае, трудно поверить, чтобы Медоварцев, который был только писцом при Максиме, осмелился самовольно загладить означенные слова в священной книге, исправляемой Максимом, если бы Максим и Вассиан того не хотели,— они могли бы немедленно заставить его, чтобы он исправил сделанную им ошибку. |
| 180). По предположению В.О. Ключевского , Досифей удалился в Пафнутьево-Боровский монастырь 648 . Среди источников рассказов Волоколамского патерика – то, что «сами видехом, бывшая во обители отца Пафнутиа» (л. 2). Однако с большим основанием, на наш взгляд, можно говорить об уходе Досифея в московский Симонов монастырь, где с 1502 по январь 1506 г. был архимандритом Вассиан Санин. Переход состоялся до 1509 г., когда в монастыре был поселен Вассиан Патрикеев, ибо на соборном суде 1531 г. у Вассиана с именем Досифея не соотносилось определение – «старец Иосифова монастыря» 649 . Вассиан Санин был одним из информантов Досифея, работавшего над Волоколамским патериковым сводом, но только до 1506 г., иначе Топорков не сказал бы о Вассиане в «слове» об исцеленном поселянине – «бывый потом архиепископ Ростову» (л. 10–10об.). Если учесть, что приблизительно в это время Вассиан создает Житие Пафнутия Боровского, становится понятным наличие «общих мест» в Житии и Патерике. Возможно, что уже в Симоновом монастыре у Досифея возник и начал осуществляться (на уровне сбора материала и записи отдельных рассказов) замысел Волоколамского патерика. «Немощь» Досифея, заставившая его покинуть Иосифов монастырь, могла быть и результатом внутренних разногласий в иосифлянской среде, неприятия «братаничем» игумена его методов введения строгого монастырского устава. Видимо, с этим связано появление в Волоколамском патерике «слова» о Савве, настоятеле тверского Саввина монастыря, наказанного болезнью за жестокое обращение с монахами, «нрав» которых он «правил» не убеждением, а жезлом. По предположению Б.А. Рыбакова, Досифей Топорков в Симоновом монастыре по наказу Иосифа «шпионил» за нестяжателями, в частности контролировал деятельность Вассиана Патрикеева: «Он умно провоцировал князя на разные разговоры о святом духе, о Христе, и так далее, умышленно заостряя темы, а на соборе 1531 г. свидетельствовал против Вассиана, обличая его в ереси: «Досифей Васьяну учел говорити очи на очи, так слово в слово, как митрополиту подал списак, написав своею рукою», что «хотел мя ко своей злоумие привести», вольно толкуя строки Священного писания «тварь поклоняется твари», «сотворим человека по образу нашему» 650 . |
| Софии, писанная в конце XIII века и находившаяся в то время в Москве, в казне великого князя 1342 . Принимая эту Кормчую ещё за не повреждённую и не подделанную защитниками вотчиновладения, Вассиан и взял её, чтобы воспроизвести из неё правила канонические в своей редакции или в своём издании Кормчей 1343 . Результат, который получился от воспроизведения был тот, что в древней Кормчей правила канонические читались в том же самом виде, как и в Кормчих позднейших, и что в ней, также как и в этих последних, находились и те правила, которыми дозволяется монастырям владеть вотчинами. Вассиану удалось в этом случае сделать только одно открытие, которое было не без значения, но которое нисколько не было достаточно для его цели. В позднейших наших Кормчих читалось «правило святых отец 165-ти 5 (вселенского) собора на обидящих церкви Божии и священные власти их», в котором угрожается строгими гражданскими наказаниями тем, кто дерзнул бы посягнуть на имущества церковные и на всякие права и преимущества церкви и духовенства 1344 . На это правило ссылался между другими собор 1503 года в своей выписи, читанной великому князю Ивану Васильевичу. Так как этого правила не читалось в Софийской Кормчей, то и Вассиан не внёс его в свою Кормчую, как подложное, каковым оно и на самом деле было. С другой частью Кормчей книги, – законами греческих императоров, относящимися к церкви, Вассиан поступил очень просто: он не признавал их обязательного авторитета и, считая эту их неавторитетность за нечто доказанное или не требующее доказательств, он без всяких оговорок не дал им места в своей Кормчей. Таким образом, предпринятое Вассианом издание собственной Кормчей, вопреки надеждам, которые он питал, привело его только к печальному убеждению, что правы были защитники вотчиновладения, когда ссылались на правила канонические 1345 . Если бы Вассиан должен был остаться при этом убеждении, то ему оставалось бы ухитряться объяснять правила так, чтобы они не служили в защиту нашего русского вотчиновладения. |
| Впрочем, Вассиан не безусловно отрицал законность церковной недвижимой собственности. Он желал восстановления первоначального ее назначения. «А соборным и мирским церквам, – говорит он, – церковные правила повелевают держать земли, но только не должны владеть ими ни епископ, ни попы. Все церковное богатство должен ведать эконом и выдавать из него, с разрешения епископа и священного собора, всему церковному клиру на что потребно, а также отсюда следует помогать нищим и убогим и на выкуп пленных. С этой целью христолюбцы и приносят соборным церквам свои имения и богатства. А инокам не следует обогащаться и земли держать, потому что они отреклись от всего, и это им чуждо» 1624 . Конечно, мысли Вассиана не могли нравиться духовной иерархии. Защитники иерархических интересов, как Иосиф Волоцкий , видели в них только дерзость, которая могла привести к запустению церквей и монастырей. Даже смерть одного из противников не примирила спорящих, обоюдно ссылающихся на завет христианской любви. В заключение своей полемики, Вассиан говорит: «Ох, что будет тебе, Иосифе, пред Христом в день судный и с твоими учениками. Ты не потребовал у нас даже прощения, оскорбляя и смущая нас в божиих заповедях, и сам нас не простил, отходя на путь вечный. Каждому по делам его!» 1625 . В рукописи, заключающей в себе полемические сочинения Вассиана, вслед за ними идут длинные выписки из Никона Черногорца, собранные в подтверждение его доводов. § XIV Но этим не ограничилась борьба Вассиана с иосифлянами. Он решился поставить этот вопрос на более прочную почву – каноническую. Теперь для него настали более благоприятные времена. С 1511 г. во главе церкви стоял уже митр. Варлаам, благосклонный к идеям Нила Сорского и к исправлению церковных книг и самому Вассиану, а потом и к прибывшему вскоре с Афона Максиму Греку . Вассиан получил от него разрешение на приведение в порядок Кормчей книги 1626 . С этой целью он воспользовался списками Кормчей, имевшимся в Симоновом мон., и Кормчей сербской редакции, принесенным с Афона иноком тверского Саввина мон. – Саввою. Поэтому в его списке отсутствуют русские церковно-юридические статьи (Владимира и Ярослава) и слова св. отец 165 на обидящих св. божия церкви и др., на которые всего более опирались защитники вотчинных прав монашества. Не нашли в ней места и греко-римские статьи («гражданские законы»), обыкновенно входившие в состав греческих Номоканонов и славянских Кормчих. |
| К счастью, в Москве оказалась греческая Кормчая, привезенная из Константинополя в начале XV века митрополитом Фотием. Вассиан знал о ее существовании. Его «Собрание» заканчивается замечанием (после процитированных слов о противоречиях): «А в богородицких Правилах греческих сел монастырям держати не писано же». Вассиану кто-то сообщил эти сведения (возможно, Нил Сорский, знавший греческий язык, поскольку он бывал на Афоне), но самостоятельно использовать греческую Кормчую Вассиан не мог. Максим Грек сделал для него перевод тех именно правил и толкований на них, в славянской версии которых Вассиан нашел упоминание о селах, и добавил к ним еще одно правило VII Собора, не указанное Вассианом. Выяснилось, что в греческом оригинале упоминания о селах нет, оно появилось на каком-то этапе истории славянского текста. Вассиан включил эти переводы Максима Грека во вторую редакцию своего «Собрания некоего старца», заменив ими свое итоговое восклицание: «Ино которым верити? Чем то разрешите?» — потому что ответ был найден, сомнения разрешены. Эти три Правила в составе «Собрания» занимают больший объем, чем сам текст первоначальной краткой редакции. Вместо ее пессимистического заключения он написал: «А что в наших русских Правилах, в 24 Правиле IV Собора ив 12 и 18 Правилах VII Собора написано " к монастырям села " , так это обман, по свидетельству божественного писания, если кто-то это подписал ложно в святых писаниях в наших русских Правилах, что монастырем села держати. Но в богородицких Правилах греческого письма в московской соборной церкви, которые вывезены из Царьграда митрополитом Фотием, не писано сел к монастырям держати». «Богородицкие правила» — это греческая Кормчая, хранившаяся в Успенском соборе Московского Кремля и в настоящее время неизвестная. Далее в «Собрании» находятся переведенные Максимом тексты. Максим Грек, как уже говорилось, не вмешивался напрямую в противостояние нестяжателей и их противников, но он внес в нестяжательство свой вклад — встав на сторону нестяжателей и используя для их поддержки свой итальянский гуманистический опыт. Мы не знаем, знакомился ли он с трактатом Лоренцо Баллы, доказавшего позднее происхождение так называемого «Константинова дара», согласно которому первый христианский император Константин в IV веке даровал папе Сильвестру обширные владения «по всей вселенной». Этот документ всегда активно использовался защитниками церковной собственности в разных странах, цитируется он и в русском «Соборном ответе» 1503 года. Но метод, с помощью которого ученый грек разрешил сомнения русского канониста, тот же, с помощью которого Лоренцо Валла доказал подложность Константинова дара. Он делал и другие переводы для Кормчей Вассиана, но их объем пока не определен. |
| А еще дошло до нас, что прежние смутьяны не перестают шептать в ухо твое слова обманные и советуют тебе не противиться супостатам, но отступить и предать на расхищение врагам словесное стадо Христовых овец. Подумай о себе и о своем стаде, к которому тебя Дух Святой поставил». Послание было составлено по всем правилам литературного этикета, архиепископ приводил примеры из Священной истории: «Подумай же, великоумный государь, от какой славы к какому бесчестью сводят они твое величество! Когда такие тьмы народа погибли и церкви Божии разорены и осквернены, кто настолько каменносердечен, что не восплачется о их погибели! Устрашись же и ты, о пастырь – не с тебя ли взыщет Бог кровь их, согласно словам пророка? И куда ты надеешься убежать и где воцариться, погубив врученное тебе Богом стадо? Слышишь, что пророк говорит: «Если вознесешься, как орел, и даже если посреди звезд гнездо совьешь, то и оттуда свергну тебя, говорит Господь». А другой пророк говорит: «Куда пойду от Духа Твоего и от Лица Твоего куда убегу? Взойду ли на небо – Ты там; и на краю земли направит рука Божия и десница удержит». Что бросается в глаза в Послании? Сравнительно редкое для того времени и ко многому обязывающее демонстративное употребление терминов «Русское царство» и «царь». Вассиан осознанно пытается поднять статус великого князя Московского и его государства. Утверждает, что Москва – единственный мощный оплот православия. И поэтому ее политика должна быть наступательной, решительной. Такова идеология того времени. Раздробленность русских княжеств он считал вредной для православия. С церковных позиций ратовал за объединение под властью единого государя. Вассиан любит обращаться к историческому прошлому, к примерам из Священной истории и истории Руси. Это неудивительно, даже традиционно. Но отметим, что Вассиан выступает здесь как историософ высокого уровня. Он рассуждает о миссии православного царя, сопоставляет Русь с древним Израилем, призывает не повторять исторических ошибок. Одним из первых Вассиан выдвигает образ киевского князя Владимира Мономаха как идеологически значимого предшественника московской династии. Он настойчиво ставит в пример великому князю стойкость Мономаха в борьбе с половцами. Конечно, патриотическая убежденность в сочетании с ученостью производила сильное впечатление на государя и его окружение. |
|
|
