| Согласно древнему преданию, через Перинф проходил ап. Андрей Первозванный ( Gregorius Turonensis. Liber de miraculis beati Andreai apostoli//MGH. Scr. Mer. Vol. 1. Fasc. 2. P. 831-832; Греческие предания о св. апостоле Андрее/Под ред. А. Ю. Виноградова. СПб., 2005. С. 44, 58, 62, 178, 313, 328). Первым епископом Перинфа, согласно церковной традиции, считается ап. Апеллий (SynCP. Col. 785). В Перинфе правителем Помпианом при имп. Домициане (81-96) была казнена мц. Севастиана , ученица ап. Павла, схваченная в Маркианополе. При имп. Антонине Пии (138-161) в Перинфе пострадала мц. Гликерия из Траянополя. В Житии святой говорится, что ее мощи были погребены Перинфским еп. Дометием. Традиционно его считают современником мц. Гликерии, но Д. Стьернон предположил, что скорее всего еп. Дометий был инициатором перенесения мощей святой в нач. IV в. ( Stiernon. 1990. Т. 23. Col. 1324-1325). В 303 или 304 г. в Адрианополе пострадали Ираклийский еп. Филипп и его диакон Ермий (BHL, N 6834). Мч. Акакий сотник и сщмч. Мокий были подвергнуты мучениям в И. Ф. при Диоклетиане и затем обезглавлены в г. Византий. В И. Ф. особо чтился Доростольский мч. Дасий , также пострадавший при Диоклетиане и Максимиане. При имп. Лицинии (308-324) в И. Ф. были казнены Ираклийские мученицы (40) и Аммон диакон. В неизвестное время в И. Ф. принял мученическую кончину Агапит (Агапий), упоминаемый в греч. Синаксарях (19, 20 и 22 нояб.). Имена нек-рых ираклийских мучеников не вошли в греч. календари, но сохранились в сир. и лат. источниках. В Сирийском Мартирологе (411) под 26 марта отмечена память «в Ираклии во Фракии из древних мучеников Маркиан», т. е. он пострадал ранее гонения Диоклетиана (Un Martyrologe et douze Ménologes syriaques/Éd. F. Nau. P., 1915. P. 14. (PO; T. 10. Fasc. 1)). В Мартирологе блж. Иеронима уточняется, что Маркиан был епископом (MartHieron. Comment. P. 162-163). В Сирийском Мартирологе также упомянуты претерпевшие мучения в Перинфе еп. Евтихий (29 сент.; его память включена и в Иеронимов Мартиролог - Ibid. P. 532), пресвитер Идист (13 нояб.; в Иеронимовом Мартирологе под этой датой к нему присоединены Евтихий и Фелиций - MartHieron. Comment. P. 598), пресвитеры Феодот и Димитрий (14 нояб.) (Un Martyrologe et douze Ménologes syriaques/Éd. F. Nau. P., 1915. P. 21-22. (PO; T. 10. Fasc. 1)). В Иеронимовом Мартирологе из мучеников, принявших кончину в Перинфе, также указаны Климентин, Феодот и Филомен с дружиной (14 нояб.), Кандид (5 и 7 янв.), Феликс и Ианнуарий (7 янв. и 14 февр.), Виктор (1 апр.) и Васс (5 авг.) (HieronMart. Comment. P. 26, 29, 92, 169, 418, 599). |
| – Где Симеон, раб Божий? Покажите нам того, кто так благоприятен Богу и ангелам. Если же не покажешь нам его, то сожжем вас и весь ваш монастырь. Симеон выше вас всех и много чудес через него Бог сотворит на земле. Воспрянув ото сна, игумен возвестил о своем страшном видении братии и поведал им, какой ужас претерпел он из-за Симеона. Повсюду разослал он искать Симеона и даже сам отправился на поиски. Взяв с собою некоторых из братии, игумен ходил по пустыне и по пещерам, разыскивая подвижника. Вскоре он встретил пастухов, пасущих стада овец, и, опросив их, узнал, что Симеон находится в пустом колодце. Поспешив к этому колодцу, игумен стал звать Симеона: – Здесь ли ты, раб Божий? – Оставьте меня, святые отцы, – отвечал Симеон, – только на малое время, пока не предам я дух свой: изнемогла душа моя, ибо прогневал я Господа. Но иноки насильно извлекли его из колодца и привели в монастырь. Прожив здесь немного времени, блаженный Симеон тайно ушел из монастыря и стал опять скитаться в горах и пустыне. Водимый Духом Божьим, он пришел на гору, находившуюся близ селения Таланиссы, и, найдя здесь высеченную в скале небольшую келию 5455 , затворился в ней. В этой Келии пробыл он три года. Здесь он привел себе на память, как Моисей и Илия постились сорок дней ( Исх. 24:18 ; 3Цар. 19:8 ), и пожелал испытать и себя таким же постом. В это время пришел в Таланиссу епископ той страны, по имени Васс, обходивший церкви по городам и селениям. Услыхав о блаженном Симеоне, епископ пришел и к нему. Симеон стал умолять его, чтобы тот запер двери его Келии на сорок дней, не давая ему никакой пищи. Но епископ не соглашался. – Не подобает, – говорил он, – человеку убивать себя безмерным постом: ибо это скорее грех, чем добродетель. – Тогда поставь мне, отче, – ответил ему преподобный, – только хлеб и воду, чтобы, если окажется необходимым, я мог немного подкрепить свое тело пищей. Васс так и поступил: поставив в келии хлеб и воду, он загородил двери камнями и отправился в путь свой. Как только прошло сорок дней, он пришел опять к преподобному и, раскидав камни, отворил двери и вошел в келию. Здесь он увидел, что преподобный, как мертвый, лежит на земле, а хлеб и вода нетронутыми стоят там же, где были поставлены: великий постник даже и не прикоснулся к ним. |
| составление и перевод А.А. Бурова Святой Анфим, священномученик Римский († 303, память 11 мая) Святой Анфим (Anthimus of Rome, Sant " Antimo), согласно Acta Sancti Anthimi, пострадал вместе с восемью иными мучениками, имена которых Максим, Васс (Basso), Фабий (Fabio), Сисинний (Sisinnio), Диоклетиан (Diocleziano), Флорентий (Fiorenzo), а также Фалтоний Пиниан (Faltonio Piniano) и Аникия Лукина (Anicia Lucina). По преданию, св. Анфим родился в Вифинии. Будучи христианским священником, он был брошен в тюрьму во времена римских императоров Диоклетиана и Максимиана. Предание Согласно Acta Sancti Anthimi, Фалтоний Пиниан, женой которого была христианка Аникия Лукина, или Лукиния (Lycinia), племянница императора Галлиена (Gallienus), получил место проконсула в Азии во времена правления императоров Максимиана и Диоклетиана. После кончины своего советника Керемона (Cheremone), известного своими гонениями на христиан, Фалтоний заболел смертельной болезнью. Аникия, исчерпав традиционные методы лечения, обратилась к томившимся в тюрьме христианам, к которым она была милосердна. Бывший среди них Анфим обратил Пиниана ко Господу, и тот исцелился. В благодарность Пиниан освободил из заключения всех христиан своей провинции и поселил их на своих виллах в Сабине (Sabina) и Пицене. Так диаконы Сисиний, Диоклетиан и Флорентий обосновались в Озимо. Однако тремя годами спустя они были забиты камнями за отказ отречься от христианства. Св. Анфим был поселен на губернаторской вилле, что на XXII версте Соляной дороги. Обосновавшись в Италии, св. Анфим многих обратил ко Господу. С его именем связывают многочисленные чудеса. Так он обратил ко Господу служителя Сильвану и всю его семью. Будучи обвинён в разрушении симулякра Сильвану, св. Анфим был брошен в Тибр с камнем на шее. По преданию, он был чудесным способом спасён ангелом. Впоследствии он был схвачен и обезглавлен по приказу консула Приска (Priscus). Св. Анфим был погребён в своей молельне. Вслед за ним пришёл черёд святого Максима. Через несколько дней, 19 или 20 октября он был обезглавлен и погребён в часовне на XXX версте Соляной дороги. Там же проповедовал святой Васс, который не отрёкся от Господа и отказался принести жертву Вакху и Церере, за что был зверски умучен на Новом форуме (Forum Novum). Та же участь постигла Фабия, умученного на Соляной дороге. Фалтоний Пиниан и Аникия Лукина почили с миром в Риме. |
| 2. Посмотри и на могилу Никомида; если слыхал ты о том Никомид, который, соорудив храм великому Христу, сперва себя, а потом девство чад своих, принес в славную, чистую жертву: потому что ничего не нашел у себя лучшего сей иерей и наилучший родитель. За это и вступил он скоро в общение с великою Троицею. 3. Наконец, Никомид, отошел ты в славную жизнь; но очень скоро похищен отселе. Кто ж дал на это свой приговор? – Царь Христос, чтобы, вместе с священною четою своих чад, с небес правил твоим народом. Картерию. 1. Куда ты, любезнейший из товарищей, достославный Картерий, отошел так поспешно, оставив на земле меня, обремененного трудами? Куда удалился ты, управлявши кормилом моей юности, когда на чужой стороне изучал я слово, – ты, который привязал меня к жизни бесплодной? Без сомнения, для тебя всего вожделеннее Царь Христос, Которым теперь обладаешь. Молния великославного Христа, превосходнейшая ограда благонравия, бразды моей жизни, не забывай Григория, которого образовал ты в добрых нравах, что было уже давно, мой вождь к добродетели, Картерий! 2. От чего, как у всякого смертного, и у Картерия прекратились вы, источники слез, бездейственными стали вы, колена, и вы, руки умилостивлявшие Христа чистейшими жертвами? – От того, что тамошнее ликостояние пожелало иметь нового песнопевца. 3. Скоро, Никомид, похитил ты у меня сердце мое, похитил Картерий, который за одно с тобою подвизался в благочестии. 4. О, священная страна блаженных Ксолов, какую опору имеешь ты для себя, призвав к себе крестоносца Картерия? Вассу. 1. Вдали от отечества, разбойническою рукою умерщвлен ты, друг Васс, более всех Христу угождавший. Тебя заключает в себе не отечественная могила. Однако же великое имя твое осталось в наследие всем Каппадокиянам; оно написано на таких столпах, которые лучше незыблемых. Вот памятник, воздвигаемый тебе Григорием, которого ты любил! 2. Ты, Васс, как Авраам, приял на лоно свое Картерия, несомненного сына твоего по духу. Но и я, хотя бы и сокрыл меня один гроб с моим родителем, неразлучен буду с вашим сотовариществом. |
| 1) Вопросы (и беседы) к Берилу Бострийскому – Σητσεις ( καì διαλξεις) πρòς Βηρλλου (Eus. Hist. eccl., 6:33, 3; Hier. De vir. ill., 60). 2) В сохраненном Руфином (Deadulter, libr. Orig.) фрагменте Послания к Александрийским друзьям (Epist. ad quosdam caros suos Alexandriani) Ориген свидетельствует, что он имел (вероятно, в Афинах) спор с одним еретиком, протоколы которого впоследствии были извращены его противником: quae voluit addidit, et quae voluit abstulit et quod ei visum est permutavit. На основании сообщения Иеронима, заимствованного из того же письма (Hier. Adv. Rufin, 2:18), по-видимому, можно думать, что это быль «dialogus Origenis et Candidi Valentinianae haereseos defensoris» (ibid., 2:19) или «dialogus adversus Candidum Valentiniam». Каких-либо сведений о Кандиде мы не имеем. Спор между ним и Оригеном вращался около проблемы происхождения Сына от Отца и вопроса, может ли диавол спастись (Иероним, Adv. Rufin. 2:19). 3) Диалог с Агномоном (?) Вассом – Διλογος πρòς τòν γνμονα [или αγνμονα Βσσφ, в котором Ориген приводит одно место из истории о Сусанне по Греческому тексту книги Даниила, известен из переписки между Оригеном и Юлием Африканом (Jul. Afric. Epist. Ad Orig., 1; Origenis, Epist. Ad Afric., 2). Агномон могло быть другим именем Васса, но могло быть и нарицательным – τòν γνμονα, непонятливый Васс. Повод и предмет спора неизвестен. Кроме того, Епифаний слышал, что Ориген опровергал манихеев (Adv. haer., 66:21); Феодорит упоминает (Haeret, fab. comp., 1:2) сочинения Оригена против Менандра, или его учеников, против Василида и Исидора (1:4), против Гермогена (1:19), энкратитов (1:21), маркионитов (1:25), назареев (2:2), елкезаитов (2:7), николаитов (3:1). Наконец, Памфил (Apologiapro Orig., praef. и 1) и Епифаний (Adv. haer., 64:5) ссылаются на сочинения Оригена против еретиков, ближе не определяя их. Но вероятно, в большей своей части это указания нужно относить к отдельным полемическим местам в разных сочинениях Оригена , не имеющих специально антиеретического характера. |
| Ориген объединяет в своем труде все сказанное в прежних апологиях Иустина, Афинагора, Феофила и др. Некоторые возражения опровергаются очень кратко. Христианское учение обосновывается спекулятивно. Эллинскую философию Ориген почитает очень высоко, но она для него только подготовительная ступень к познанию высочайшей истины христианства, в будущей победе которого он твердо убежден. Сочинения Оригена против еретиков или, правильнее, протокольные записи устных бесед с еретиками утрачены. Из таких бесед разные источники указывают на следующие: Вопросы (и беседы) к Бериллу Бострийскому (Ζητσεις (και διαλξεις) προς Βρυλλον; Euseb., Hist. eccl. VI, 33.3; Hieron., De vir. ill. 60). В сохраненном Руфином (De adulterat. libr. Orig.) фрагменте послания к александрийским друзьям (epistula... ad quosdam caros suos Alexandriam 743 ) Ориген свидетельствует, что он имел (вероятно, в Афинах) спор с одним еретиком, протоколы которого впоследствии были извращены его противником: quae voluit addidit, et quae voluit abstulit, et quae ei visum est permutavit 744 [он, что захотел – добавил, что захотел – убрал, и что ему рассудилось – изменил]. На основании сообщения Иеронима, заимствованного из того же письма (Apol. adv. Rufin. II, 18), по-видимому, можно думать, что это был dialogus Origenis et Candidi Valentinianae haereseos defensoris [диалог Оригена с Кандидом, защитником валентинианской ереси] (Hieron., Apol. adv. Rufin. II, 19), или dialogus adversus Candidum Valentinianum [диалог против Кандида валентинианина]. Каких-либо сведений о Кандиде мы не имеем. Спор между ним и Оригеном вращался около проблемы происхождения Сына от Отца и вопроса, может ли диавол спастись (Hieron., Apol. adv. Rufin. II, 19). 3) «Диалог с Агномоном (?) Вассом» (Διλογος προς τον " Αγνμονα (γνμονα?) Βσσον), в котором Ориген приводил одно место из истории о Сусанне по греческому тексту книги Даниила; известен из переписки между Оригеном и Юлием Африканом (Jul. Afric., Epist. ad Origen. 1; Origen., Epist. ad Jul. Afric. 2). «Агномон» могло быть другим именем Васса, но могло быть и нарицательным: τον αγνμονα – «непонятливый Васс». Повод и предмет спора неизвестен. |
| Итак напряжение политической мысли, заметное в боярской среде по ее литературным представителям, не привело в XVI в. к подробно разработанному плану государственного устройства, в котором были бы полно и последовательно выражены и надежно обеспечены политические притязания класса. Боярство как будто не понимало ни возможности, ни надобности этого. В его руках была власть; но и в его правительственной практике не заметно сословного направления, стремления законодательным путем провести и упрочить свои политические права. Бояре как будто вполне полагались на свое будущее в уверенности, что оно и без их усилий послушно охранит все удобства их настоящего, сбережет их навсегда «великими и сильными во Израили», по выражению кн. Курбского. Московский государственный порядок, казалось, строился боярскими руками, но не во имя боярских интересов. Боярство XVI в. является какой-то аристократией без вкуса к власти, без умения или охоты влиять на общество, знатью, которую больше занимали взаимные счеты и ссоры ее членов, чем отношения к государю и народу, как ее литературным представителям лучше удавались политические пророчества, чем политические планы. 159 Скорбя о бедствиях, обрушившихся на Россию по вине царя, кн. Курбский в послании 1579 г. напоминает ему гибель Саула с его царским домом и продолжает: «Не губи себя и дому твоего!... кровьми христианскими оплывающии исчезнут вскоре со всем домом». Сказ. кн. Курбского, 249. 160 Сказания кн. Курбского, в разных местах. Его же три послания в Правосл. Собеседн. 1863 г., ч. 2. Полемич. сочинения Васс. Патрикеева там же, ч. 3. Прение митр. Даниила с старцем Васьяном в Чтен. Общ. Ист. и Др. Р. 1847 г. 9. Отрывок следств. дела об Ив. Берсене в Акт. Арх. Эксп. I, 172. Выдержки из Беседы валаакмских чудотворцев приведены по списку в рукоп. Соловецк. библ. 609 (позднейшая переделка ее по неисправному списку напечатана в Чтен. Общ. Ист. и Др. Р. 1859 г. кн. 3). Место о земском соборе приведено по другому списку той же библ. в статье А. С. Павлова в Правосл. Собес. 1863 г., ч. 1, стр. 304 Беседа весьма тщательно издана по многим спискам гг. Дружининым и Дьяконовым. |
| то тотчас же совершенно забудут, что они не дома и начинают вести себя так, как будто здесь никого, кроме их, не существует. Все их речи и действия ясно говорят вам, что Англия выше всего и всё остальное должно пред нею преклоняться. Налюбовавшись лазоревым гротом острова Капри, возвращались мы по заливу назад в Неаполь. На одном из диванчиков палубы беседовали мы с какою-то весьма симпатичною русскою четой, знакомство с которой случайно завязалось у нас во время поездки. Между тем, четверо странствующих итальянских артистов со скрипками и кларнетом утешали публику своею музыкой, прохаживаясь, конечно, при этом и со шляпой. Услыхав наш русский разговор, дирижер летучего оркестра вдруг обращается к своим товарищам с громким приказом: «ну, нэмношка па русски!» и тотчас же, под их аккомпанемент, начинает, не блестящим, конечно, но весьма приличным баритоном: «йя васс люплю и ви пафэрртэ».... За романсом последовал, уже без пения, «стрелочек» и наконец наш народный гимн. Всё это было для нас весьма приятным сюрпризом, и нашему русскому сердцу в высшей степени отрадно было слышать, как дорогие звуки гимна неслись над волнами неаполитанского залива. Но не могла равнодушно вынести эту случайную русофильскую демонстрацию одна англичанка, стоявшая вблизи нас, прислонившись к борту парохода; она тотчас же подозвала к себе дирижера и заказала ему английский гимн. Желание ее, конечно, немедленно было исполнено, так как репертуар этого профессионально-международного оркестра за приличное вознаграждение мог, очевидно, удовлетворить требованиям какой угодно национальности. – Недели через две после того, будучи в Люцерне, осматривали мы так называемый «глетчергартен». В устроенном там образцовом альпийском домике лежит большая раскрытая книга, приглашающая посетителей записать в ней свое имя, звание, национальность, и, если угодно, сделать в особой графе свои замечания, занести какие-либо впечатления, или наблюдения. Непосредственно впереди нас шла большая компания англичан, от которой отстал один молодой джентльмен и серьезно сосредоточился над книгой. По его уходе я по- |
| Сергей Прокопенко . Я люблю вас, люблю нелепо, безумно, свято... Лидия Валерьяновна (невольно улыбаясь). Меня? Сергей Борисович, да вы что! Сергей Прокопенко . Смейтесь, смейтесь... Я знаю, что я смешон, жалок, отвратителен... Я достоин презрения... Лидия Валерьяновна . Этого я не говорю. Презирать вас не за что. Отвратительного в вас тоже ничего нет. Но, право, всё это несерьёзно. И будет об этом. Сергей Прокопенко . Несерьёзно! Нет, Лидия Валерьяновна, вы меня не поняли... Выслушайте, Лидия Валерьяновна! Вы замужем... И клянусь вам, что я никогда не осмелился думать... Я только хочу сказать вам, что в вас всё моё счастье, всё, о чём я говорю, пишу, всё, что я делаю, -- в глубине души всё для вас... Лидия Валерьяновна . Но я не понимаю, Сергей Борисович, что вы наконец хотите. Ведь вы же понимаете, что я не люблю вас. Ну что же мне делать? Сергей Прокопенко . Сегодня такой день. И мне захотелось открыть вам свою тайну. Я хочу, чтобы вы поверили в мою чистоту и позволили любить вас. Лидия Валерьяновна (невольно улыбаясь). А если я не позволю, вы всё равно меня не послушаетесь... Да нет, Сергей Борисович, я прямо не могу говорить об этом серьёзно... Из прихожей в столовую проходит Васс о в пальто и в шляпе, с несколькими бутылками. Небольшая пауза. Сергей Прокопенко . Да, не послушаюсь. Но я сгину с ваших глаз, и вы никогда больше не услышите обо мне ни слова. Лидия Валерьяновна (сдерживая улыбку). Что же вы сделаете? Сергей Прокопенко . Провалюсь сквозь землю. Лидия Валерьяновна . Вот видите. Так лучше оставайтесь. Только дайте мне слово никогда больше со мной не говорить об этом. Сергей Прокопенко . Никогда. Лидия Валерьяновна . Никогда. Сергей Прокопенко . А если... прорвётся... Лидия Валерьяновна . Постарайтесь, по крайней мере. Сергей Прокопенко . Хорошо. Я постараюсь. Я буду молчать. Но сейчас, Лидия Валерьяновна, дайте мне всё высказать... Я больше никогда не буду... Пусть это будет на прощание... Среди нас вы -- точно ангел-хранитель: тихая, светлая, чистая. В вас душа тех святых русских женщин, образы которых изображали нам лучшие поэты... |
| — Вы это к чему, собственно… Нащет забастовки?.. — Ну, уж это там нащет чего ни есть, а уж… — Как господь… Все под богом ходим. И медный совок врезался с хрустом в сахар. Это была старая история. Год от году все кругом «накидывали». Неизвестно где и неизвестно кто властно накидывал, а в лавчонке сейчас же узнавали и тоже накидывали. Кто-то незримый явственно совершал пакость. Кто? И не докопаешься. «Накидывают», — только и всего. И не видно врага. Возьмет и накинет. Возьмет да и поставит сахар по восемнадцати. А потом отойдет, смилуется и скажет: — Ну, черт с вами, берите по шестнадцати! И не уловишь. И управы ни на кого нет. И все подымается, и все подымается. А лавочник покряхтывает, прижимает руки к масленой груди и сочувствует: — Тяжело, конечно, особливо бедного человека взять… А мы чтос тут можем?.. Мы ничего не можем. Через голову не переплюнешь. Как люди, так и мы. — Значит, совсем чтобы удушить хотите? — Вот вы сейчас какие слова… Зачем жес душить?.. Нам тоже покупатель очень нужен… При теперешних временах… и в конкуренции… сами знаете… А то прикажите фунтик добавить. — Сказал — два! Ладно, вот возьмутся скоро… — Один господь знает, что в предначертании… Два фунтика сахаркус по восемнадцатис копеек — тридцать шесть копеечекс… да коробок спиц — двес… да керосинус… Сорок восемь с васс… «Ишь поет, — думал Уклейкин. — Как господь, как господь… А за заставой дом выстроил, под веселых девчонок сдал… Уу, ссукины дети…» X — Никак городовой идет? Опять наскандалил? — крикнула Матрена. Уклейкин с тревогой заглянул в окно. Зачем городовой? Ведь не было ничего. Впрочем, все возможно, бывало. Клуб морозного пара вкатился в комнату, растаял, и появился знакомый городовой. — Повестка тебе вот… нащет выборов… Распишись. Дрогнуло сердце, и лицо расплылось в улыбку. — Нну?! Мне?!. Давай, давай… Ну-ка, ну-ка… как тут… Да ты присаживайся, братик… Сюды вот… Мишка!.. У, шутенок… табуреточку-то… ну!.. Уклейкин пел. И голос его стал тоненький, умильный, совсем не похожий на его голос. |
|
|
