| В ожидании вестей от своих гонцов, Димитрий, согласно обычаю, творил милостыни по монастырям и раздавал нищим, наделял прохожих странных, которые в те времена ходили из страны в страну под предлогом благочестия. Богомольное настроение не мешало, однако, князю и пировать. Когда сходились князья и бояре и дружины, первое дело – нужно было угощать приезжих, а потом приезжие делали от себя пиры. В числе первых пришедших из земель русских был посланный прежним врагом московского князя, Михайлом Александровичем, племянник его, холмский князь, Иван Всеволодович. Тверской князь испытал уже, что Мамай – ему плохая защита и помощь против московского государя и его сил; теперь же подходила пора стоять за всю Русь. Был пир у Никулы тысячского. Димитрий был на этом пиру с другом своим Владимиром Андреевичем; были на пиру и пришедшие князья и бояре других земель. И вот прибегает гонец и объявляет, что Мамай не хочет никаких сделок и идёт на Москву. Тогда Димитрий послал в другой раз увещательную и призывную грамоту к князьям; во все подручные земли побежали его гонцы. Великий князь назначил уже срок к 31 июля в Коломну. Между тем он отправил трёх воевод, крепких оружников: Радиона Ржевского, Андрея Волосатого и Василия Тупика с отрядом в сторону к Быстрой Сосне – достать вестей: где Мамай, когда и каким путем собирается идти? Прошло несколько времени. В Москву приходили ополчения за ополчениями уже не только по призыву, но и добровольно, услыхав, что идёт туча на Гусь. О посланной страже не было ни слуху, ни духу. Думали в Москве – верно побиты; и послал великий князь другую (Климента Поленина, Ивана Святослава, Григория Судока) и приказывал как можно скорее возвращаться, чтоб не томилась Москва незнанием. Эти вновь посланные встретили Василия Тупика (судьба других его товарищей осталась неизвестна). Тупик возвращался с языком к великому князю в Москву. Воротились и другие, и язык под допросом сказал: «Идёт царь Мамай совокупясь с Олегом Рязанским, и Ягелло Литовский за одно с ними; но ещё не спешит: ждёт осени, чтоб сойтись с Литвою». Это известие было на руку Димитрию: он имел ещё возможность стянуть силы. Немедленно разослал он опять гонцов по разным землям торопить ополчения, и так как 31 июля приближалось, то он назначил дальнейший срок 15 августа: к этому числу уже все должны быть в Коломне. |
| — Нет, конечно! — Может, он через ваших родственников или знакомых имеет к вам какие-либо претензии? — Да у меня и знакомых-то нет! Тем более родственников… — Странно… очень странно! — Может, милицию позвать? — предложил Василий Иванович. — И что вы ей предъявите? Слова ведь к делу не пришьешь! Они скажут, что пошутили. Или вы что-то напутали. А потом все равно заявятся к вам! — И что же тогда делать? — А вы ничего у них подозрительного не замечали? — подумав, спросил помощник генерального прокурора. — Или, может быть, слышали? — Откуда? Хотя постойте! — в голосе Василия Ивановича появилась надежда. — Я видел за поясом у Градова пистолет! — Боевой? — Не знаю. Я в армии не служил… — Плохо, молодой человек! Это ведь может быть стартовый пистолет, а то и просто детская игрушка. Подойдем, скажем, и… только спугнем! Нет, тут нужно что-нибудь посерьезнее. — А помнишь, ты говорил, что они под видом горбыля из страны первосортную древесину вывозят? — напомнил Владимир Всеволодович. — Да, — перехватив заинтересованный взгляд помощника генерального прокурора, подтвердил Василий Иванович. — Причем, ухитряются пломбировать вагоны в Москве, минуя таможню! — Это уже кое-что! — заметил помощник генерального прокурора. — С такой уликой можно, пожалуй, и подойти к ним! Выпрямившись — куда только старческая сутулость и доброжелательность делись — он, почти не опираясь на палку, решительным шагом направился к мерседесу. — Вот, гляди, отец, да побыстрей, а то нам уже некогда! — бросил ему Соколов, протягивая альбом. Но помощник генерального прокурора даже не стал смотреть на монеты. Он отвел рукой альбом и строго спросил: — Вы что это, молодые люди, к человеку пристали? — Чегоо? — не понял Соколов и недоуменно взглянул на Василия Ивановича. — Вы кого это к нам привели — консультанта или защитника? — Да хватит с ним разговаривать! — вмешался Градов и презрительно посоветовал помощнику генерального прокурора: — А ты, отец, топай своей дорогой, пока я твою палку об тебя не обломал! — Ты как со старшими разговариваешь, сопляк? — ничуть не смущаясь, ответил тот и вежливо попросил: — Отстаньте от человека, ребята. По-хорошему пока прошу. Иначе вы у меня через десять минут в отделении будете. Вместе с вашей машиной! |
| Как видно, он дал изгнанному Василию Михайловичу Переяславль в кормление; но когда явился из Литвы более важный для Москвы выходец, князь Александр Нелюб, то великий князь Василий отдал Переяславль ему; вероятно, это самое обстоятельство заставило кашинского князя вступить в переговоры с старшим братом своим, Иваном тверским, который возвратил ему Кашин. Между тем Юрий Всеволодович холмский все жил в Москве и вдруг в 1407 году поехал в Орду искать великого княжения Тверского под двоюродным братом своим Иваном. Последний, узнав об этом, также отправился в Орду судиться с Юрием; но легко было предвидеть, кто из двух будет оправдан на этом суде - богатый ли Иван или безземельный Юрий? Все князья ордынские, говорит летописец, оправили князя Ивана Михайловича и с честию отпустили его в Тверь, а Юрий остался в Орде. В 1408 году поднялась вражда между князем Иваном Михайловичем и племянником его Иваном Борисовичем, которому он до сих пор покровительствовал: услыхав о приближении дяди с войском к Кашину, Иван Борисович бежал в Москву, но мать его отвезена была пленницею в Тверь, и в Кашине сели наместники великого князя тверского, т. е., как надобно полагать, в той части Кашина, которою владел Иван Борисович, ибо тут же сказано, что князь Иван Михайлович заключил мир с братом своим, Василием кашинским. Мир этот, однако, продолжался не более трех лет: в 1412 году встало опять между братьями нелюбье великое, по выражению летописца: князь Иван Михайлович тверской велел схватить брата своего Василия Михайловича кашинского вместе с женою, боярами и слугами; княгиню велел отвезти в Тверь, а самого Василия Михайловича в Старицу; но при переправе через реку Тмаку, когда все провожатые сошли с лошадей, князь в одном терлике, без кивера погнал свою лошадь вброд, переправился через реку и потом поскакал по неезжалым дорогам; в одном селе посчастливилось ему найти преданного человека, который заботился об нем, укрывал в лесу, перенимал вести и, улучив наконец удобное время, убежал с князем в Москву. В это самое время явился из Орды в Тверь посол лютый звать князя Ивана к хану; тот поехал, но еще прежде него отправился в Орду из Москвы брат его Василий, прежде и возвратился и, пользуясь отсутствием старшего брата, попытался было овладеть Кашином с татарами; но князь Иван Борисович с тверскою заставою (гарнизоном) не пустил его в город. Это показывает, во-первых, что Василий успел склонить хана на свою сторону, ибо тот дал ему татар в помощь, во-вторых, видим, что князь Иван Борисович помирился уже с старшим дядею и действовал за него, против младшего. Скоро перемена хана в Орде переменила и дела тверские: враждебный князю Ивану Михайловичу хан Зелени-Салтан был убит, и преемник его отпустил тверского князя с честию и пожалованием. |
| Наиболее откровенные отсылки к вмешательству Бога при несправедливой расправе встречаются в рассказах о Федорце и печерском иноке Григории. Автор Лаврентьевской летописи так рассуждает о несостоявшемся владимирском епископе: В то же лето чюдо створи Бог и святая Богородица новое в Володимери городе: изгна бо Бог и святая Богородица Володимерьская злаго… лжаго владыку Феодорца . Это пример земного проявления Божьего суда, поскольку изгнание Федорца стало результатом не столько суда (наказание не соответствовало ни одному древнерусскому правовому положению), сколько стечения обстоятельств. Однако одного только земного наказания от Бога в виде изгнания (само членовредительство не трактовалось летописцем как небесная кара), очень напоминающего наказание для окаянного Святополка (как «окаянный», то есть подобный Каину, он был фактически изгнан с Руси), было для людей мало, и Федорец, «безъмилостив быв мучитель», был изувечен по решению митрополита Киевского Константина, хотя летописец был уверен, что и при этом он «на суде Божии осудися в муку», поскольку он «бес покаяния пребысть» . В качестве обоснования здесь была приведена фраза из Нагорной проповеди: «каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф 7: 2) . Эта евангельская фраза стояла и в обосновании свершившегося над князем Ростиславом Всеволодовичем несчастья, которое случилось вследствие убийства им инока Григория, поскольку «сътворит Господь въскоре рабомъ своимъ отмщение» . Последнее слово – отмщение – приведено здесь, очевидно, неслучайно. Кровная месть потому и вышла из употребления в древнерусском праве, поскольку право мести в христианской системе координат перешло к Богу. Бог мстит за обидимых, им не нужно заботиться об отмщении, и в этой высшей мести заключен в том числе суд Божий. Та же мысль вложена и в рассказ о гибели иноков Василия и Федора . В истории Каина и Авеля, которая стала хрестоматийной, будучи применена для герменевтического раскрытия истории Бориса, Глеба и Святополка, есть момент: |
| — Так вот почему он не хотел, чтобы ты увидел его… — Еще бы! Тут, как говорится, можно сразу звать его, — кивнул на помощника генерального прокурора Владимир Всеволодович. — И открывать дело. Как говорится, в особо крупных размерах. Свидетелей, видевших, как нашли этот дарик, я могу найти сколько угодно! — Но я же ведь дал ему честное слово! — умоляюще посмотрел на друга Василий Иванович. — Ладно. Пусть скажет за это тебе спасибо! — хмуро ответил тот. — Иначе бы мы с ним разговаривали совсем в другом месте! Чувствовалось, что вид краденного дарика задел его за живое, давно уже не дававшее ему покоя. И он, действительно, только чтобы не подвести друга, не стал выводить Исаака Абрамовича на чистую воду. Только, сославшись на неотложные дела в клубе, неожиданно заторопился и ушел. Василий Иванович вздохнул, провожая его взглядом и — увидел входящего в клуб Ашота Телемаковича. С радостью он бросился к нему. Однако тут его ждало горькое разочарование. Ашот Телемакович наотрез отказался уступать денарий Тиберия не то, что за очень большие, — огромные деньги. — Даже и не просите! — испуганно замахал он руками. — Я даже и слышать об этом не хочу! Увидев огорченное лицо Василия Ивановича, он поспешил успокоить его: — Единственное, чем я могу вас утешить, так это тем, что готов продать свой прежний денарий Тиберия. Поверьте, если он и уступает тому, что я получил через вас, то совсем ненамного. А уступлю я его за обычную цену. Вздохнув, Василий Иванович купил монету. Но, вглядевшись в нее, с облегчением увидел, что этот денарий тоже очень хорош. Правда, не такой выпуклый, отчего на прежнем император был как живой. И оборотная сторона другая. Но в целом — она становилась одной из самых лучших во всей подборке. Да это и не удивительно. В коллекции Ашота Телемаковича не было не то что плохих, а даже средних монет. Теперь оставалось только ждать, как отнесется к такой замене Соколов, а самое главное, его помощник — Градов. Такая возможность представилась ему гораздо раньше, чем он ожидал. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Содержание КАЛУЖСКАЯ ОБЛАСТЬ субъект РФ в составе Центрального федерального окр. Территория ок. 29,9 тыс. кв. км. Центр - Калуга. Область расположена в центре Восточно-Европейской (Русской) равнины, в верхнем течении Оки; граничит на западе со Смоленской обл. , на севере с Московской , на востоке с Тульской , на юго-востоке с Орловской , на юге с Брянской обл. Реки К. о. относятся к бассейнам Волги и Днепра, из них наиболее крупные Ока, Угра, Протва, Шаня, Ресса, Суходрев, Серена, Жиздра, Болва, Снопоть. На территории области находятся заповедник «Калужские засеки», природный заказник «Таруса» и национальный парк «Угра». Население 1010,93 тыс. чел. (2010); национальный состав: русские - 93,1%, украинцы - 1,6, армяне - 1, белорусы - 0,5, татары - 0,4, азербайджанцы - 0,4% и др. История, административное устройство В древнерус. эпоху Калужский край в этническом отношении был неоднородным. Наряду с автохтонным населением - балтским в его большей части и финно-балтским в сев. районах (бассейн р. Протвы), оставившим памятники мощинской и дьяковской культур,- в кон. I тыс. по Р. Х. здесь появились представители 2 крупных восточнослав. племенных объединений - вятичей и кривичей. Нек-рое время вятичи платили дань хазарам, при кн. Святославе Игоревиче попали в зависимость от киевских князей. Однако сложные географические условия делали эту зависимость слабой. По мнению ряда авторов, окончательное покорение вятичей произошло во 2-й пол. XI в., после походов кн. Владимира (Василия) Всеволодовича Мономаха, когда у вятичей появились наместники киевского князя. В XII в. по территории Калужского края, по всей видимости, проходила граница Черниговского, Смоленского и Ростово-Суздальского княжеств, большая часть региона оказалась в составе черниговских владений. В XIII в. на территории совр. К. о. находилось неск. мелких княжеств: Козельское, Мосальское, Воротынское, Тарусское, Мезецкое (Мещовское) и др. Во время монг. нашествия упорное сопротивление войскам Батыя оказали жители Козельска. Согласно летописям, осада города продолжалась 7 недель. С трудом захватив город и понеся большие потери, монголы перебили всех оставшихся в живых жителей, город разрушили до основания и назвали «злым городом». Археологическими данными совпадение территорий совр. и летописного Козельска не подтверждено. |
| Князь муромский, Давыд, ходил постоянно в воле великого Всеволода, помогал ему в покорении рязанских князей; во время Липецкой битвы муромские князья с своими полками находились в войске младших Всеволодовичей. Рязанские князья были отпущены Юрием из плена в свои волости, но недолго жили здесь в мире: тот самый Глеб Владимирович, который прежде с братом Олегом обносил остальную братью пред Всеволодом III, теперь с другим братом, Константином, вздумал истребить всех родичей и княжить вдвоем во всей земле Рязанской. Мы видели причины сильной вражды между Ярославичами рязанскими в крайнем размельчении волостей; причину же братоубийственного намерения Владимировичей, почти единственного примера между русскими князьями после Ярослава, можно объяснить из большой грубости и одичалости нравов в Рязани, этой оторванной, отдаленной славяно-русской колонии на финском востоке. Как бы то ни было, в 1217 году, во время съезда рязанских князей для родственного совещания, Владимировичи позвали остальную братью, шестерых князей, на пир к себе в шатер; те, ничего не подозревая, отправились к ним с своими боярами и слугами, но когда начали пить и веселиться, то Глеб с братом, вынувши мечи, бросились на них с своими слугами и половцами, скрывавшимися подле шатра: все гости были перебиты. Остался в живых не бывший на съезде Ингварь Игоревич, который и удержал за собою Рязань; Глеб в 1219 году пришел на него с половцами, но был побежден и едва успел уйти. Мстислав, возвратившись с победою в Новгород, недолго оставался в нем: в следующем же 1217 году он ушел в Киев, оставив в Новгороде жену и сына Василия и взявши с собою троих бояр, в том числе старого посадника Юрия Иванковича; как видно, он взял их в заложники за безопасность жены и сына: так сильна была вражда сторон и возможность торжества стороны суздальской! На существование этой вражды, на существование в Новгороде людей, неприязненных Мстиславу, указывает известие, что Мстислав по возвращении в Новгород в том же году должен был схватить Станимира Дерновича с сыном Нездилою, заточить их в оковах, взявши себе богатое имение их, а в 1218 году он пошел в Торжок и схватил там Борислава Некуришинича, причем так же овладел большим имением; после, однако, все эти люди были выпущены на свободу. |
| — Все, что найдете, складывайте под навес около столовой. Но если попадется что-то особенно ценное, то немедленно несете его лично мне! — Простите, — уточнил Василий Иванович. — А что вы конкретно имеете в виду под особенно ценным? — Ну, например, это может быть золотая монета или бронзовая статуэтка! — охотно ответил Исаак Абрамович, и в глазах его появился жадный блеск. — Накладки с драгоценными камнями, любые предметы из золота и серебра, подвески, перстни, геммы — это такие прозрачные агатовые или сердоликовые вставки в перстни с изображениями… — Я знаю! — вежливо заметил Василий Иванович. — Ах, да! Владимир Всеволодович говорил, что вы кандидат исторических наук, — вспомнил Исаак Абрамович и, подводя нового работника к месту раскопа, где трудилось несколько человек, усмехнулся: — Тогда коллега, мне нечего объяснять вам! Берите лопату и — начинайте! Так началась работа Василия Ивановича в археологической партии. С юности он мечтал стать археологом, но даже и помыслить не мог, чтобы эта мечта осуществилась таким образом! Утром, после легкого завтрака, все принимались за работу. Рабочие и младшие научные сотрудники копали землю, тщательно исследуя каждый ее комок, осторожно счищали щетками с находок пыль и грязь. А Исаак Абрамович изучал их под навесом за большим столом. Потом был обед. Причем, узнав, что красивые глиняные тарелки, из которых едят бывалые археологи — из недавно раскопанной могилы времен Древнего Рима, Василий Иванович попросил для себя обычную эмалированную миску. Куда только его любовь ко всему старинному подевалась! По вечерам у костра, после ужина, вспоминали прежние раскопки, рассказывали разные страшные и смешные истории. Однажды, когда зашла речь о древнем обычае — тризне, Василий Иванович спросил, а нет ли в этих краях курганов. — А это ты у Семеновича спроси! — с какой-то загадочной усмешкой подсказали ему, и он, не замечая этого, простодушно обратился к рослому мужчине, который был у Исаака Абрамовича, помимо основной работы, еще и завхозом: |
| Святослав незаконно занял Киев, но это как бы простили умершему, вычеркнули из памяти, но со всеми последствиями: его сыновья стали на одну доску с Ростиславичами, разделили участь потомства св. Владимира Ярославича, сделались изгоями. Но эти сыновья имели в виду потомство Изяслава Владимировича, поднимали вопрос, который разрешился в их смысле на Любечском съезде, потому что такое решение казалось более справедливым Мономаху. Это убеждение, сложившись не без участия чувства дружбы к Олегу, долго жило в потомстве Мономаха: оно коренилось и само давало поддержку мысли о единстве русской земли, мысли вполне национальной, проповедуемой и народной поэзией. Но эту идею буйные молодые головы распространяли слишком широко: оне не хотели помириться с тем, с чем мирились деды – с выделением земли Полотской. Мономаха на сторону такого взгляда увлекал его идеализм. Земля русская едина вся, все, чем владел Владимир Святой, патрон и образец идеалиста Владимира – Василия Всеволодовича, все, что просветил Владимир светом Христа, все это – едино; все князья – братья, все должны жить по-братски, по-христиански, все владеть сообща; у Владимира, благоговевшаго перед дедом, звучали постоянно в ушах слова деда-крестнаго, хоть он сам, двухлетний, н не мог их сохранить в памяти, но их так часто при нем повторяли: «вы есте братья... и будете мирно живуще..., пребывайте мирно послущающе брат брата... поручаю стол старейшему брату вашему, сего послушайте... аще кто хощет обидети брата своего, то ты помогай, его же обидять». Материалист Олег рассуждал иначе. После деда Изяслава род его получил Полотскую землю, после дяди Владимира брату Ростиславу пришлось засесть во Владимире без движения, под рукой у дядей, а Ростиславичам приходится сидеть и совсем без стола – изгоями. Той же участи подвергся и он: сидит и в отцовском городе, но в неволе у дяди. Какая же это правда? Русь одна, а правды две! Нет, новые порядки невыгодны. Слабохарактерные и бравшие дело так, как оно есть, Изяслав и сын его Святополк мирились с выделом Полотской земли, но не хотели уступать Новгорода Святославичам. |
| Итогом смуты стал Любечский съезд князей в окт. 1097 г. На нем, согласно принципу отчинности, Черниговское княжество было закреплено за О. С. совместно с братьями Давидом (при этом Смоленск передавался Владимиру Всеволодовичу Мономаху) и Ярославом. Какая именно из черниговских волостей досталась О. С., источники умалчивают, но, судя по позднейшим данным об отчинах Ольговичей и Давидовичей, ясно, что это была Новгород-Северская вол., включавшая тогда Ср. и частично В. Подесенье и В. Поочье. Кроме того, Владимир Всеволодович Мономах уступил О. С. (возможно, временно) Курское Посемье. Вероятно, на Любечском съезде О. С. был лишен старейшинства среди Святославичей; если это предположение верно, то данный случай - самое раннее свидетельство директивного установления династического старейшинства по междукняжескому договору. В дальнейшем место О. С., как и Святославичей в целом, в системе междукняжеских отношений вырисовывается с достаточной определенностью. Ни О. С., ни ставший черниговским князем Давид Святославич не покушались на сложившееся еще до возвращения О. С. на Русь фактическое соправительство киевского кн. Святополка Изяславича и переяславского кн. Владимира Всеволодовича Мономаха, обусловленное их положением как отчичей Киева. По всей вероятности, в силу решений Любечского съезда Святославичи были лишены такого положения, поскольку киевское княжение их отца Святослава Ярославича, нарушившее принцип старейшинства, воспринималось как незаконное. Переход киевского стола от Святополка Изяславича к Владимиру Всеволодовичу Мономаху в 1113 г. совершился без всяких препятствий со стороны Давида Святославича и О. С. (очевидно, компенсацией за лояльность служила уступка О. С. Курска). О. С. участвовал во мн. общерус. мероприятиях: в 1098 г. совместно с Владимиром Всеволодовичем Мономахом и Давидом Святославичем выступил против Святополка Изяславича, обвинявшегося в причастности к ослеплению теребовльского кн. Василия (Василька) Ростиславича ; в 1100 г. присутствовал на княжеском съезде в Витичеве, на к-ром кн. Давид Игоревич был лишен Волыни; в 1101 г. участвовал в заключении мира с половцами у Сакова, в 1104 г.- в походе против минского кн. Глеба Всеславича , в 1107 г.- в отражении половецкого набега в Посулье; тогда же женил сына, кн. Святослава, на дочери половецкого хана Аепы (параллельно с браком сына Владимира Мономаха Юрия); в 1113 г. вместе со ставшим киевским князем Владимиром Всеволодовичем Мономахом противостоял половцам у Воиня. Однако следует отметить некоторую сдержанность О. С. в отношении военных действий против половцев: он отказался присоединиться к общерус. походу 1103 г., по всей видимости, не участвовал в походах в 1110 и 1111 гг. |
|
|
