| около 1454 г.; игум. Ефросим, а до него игум. Иосиф, которому подарила Софья Андреевна свое село Чудиновское), 137, 107 (бессудная грам. около 1454 г. на рыбн. ловли в оз. Полецком и на усть Нары), 108 (жал. гр. 1454 г. В. кн. Василия Вас. игум. Евфросину на село Каринское), 142 168 (жалов. гр. 1470 г. кн. Бориса Василь. игум. Евсевию на лужок Выростовский), 169 (жалов. 1470 г. игум. Евсевию на променные м-рю тяглые деревни); “Древн. Росс. Вивлиоф.», 1774 г., IV, 152 (грам. 1612 г. кн. Пожарского к митроп. Казан. Ефрему о поставлении игум. м-ря Исаию в митроп. Крутицкие); VI, 80 (архим. Сильвестр был на коронации ц. Феодора Алексеев. в 1676 г.); “Продол. древ. Вивлиоф.», 1788 г., IV, 236 (духовн. 1504 г. кн. Ив. Ворис. Волоцкого; на сторожи киречистой шуба соболья), 329, 330 (межевая грам. 1504 г.; упоминаются деревни м-ря Гузиново и Самоилово); 1789 г., V, 106 (упоминается под имен. Пречистой на сторожах в Духовной кн. Дм. Ив. Углицкого, около 1509 г.); “Переписн. книги Москвы», 1738–42 г, III, 60 (опись подворья на Тверской ул.); 1638 г., 29 (подворье м-ря от Знамен. ул. к Николе Турыгину, в Белом гор.); “Матер. для ист. г. Рязани XVII и XVIII ст.», 32 (опись 1677 г.; двор внутри города «Саввы чуд. Сторожев. приписного Ольгова м-ря на Скоморошье горе, а на нем жив. дворник Суздаль. уез. приписного же Саввин. м-ря Кибирьянского бобыль...»; кроме того м-рь имел двор за гор. в Виползовой слоб.); “Русск. истор. Библиот.», III, 39 (празднов. в Москов. Успен. соборе в 1630 г. Савве Сторожев. 1 декаб.), 981 (в 1631 г. патр. Филарет пожалован в Саввин м-рь часовник; взял игум. Давид); IV, 851 (Палинодия 1621 г.; 3 декаб. память преп. Саввы Сторожев., нового чудотв.); V, 964, 393 (запись 1697 г. датчанина фон Розенбуша архим. Сильверсту о построении галер); “Древности, Труды Москов. Археол. Общ.», 1878 г., т. VII, вып. 2, исследов., 101, 102, 107, 110, 113, 116 (вотчины м-ря в Звенигород. уез. по писцов. книг. 1593, 1624 и 1715 г. и перепись в 1715 г. всех монашествующих с архим. |
| Некоторые из монашествующей братии отказывались от увещания штундистов. Так, например, игумен таращанского монастыря, от 8-го июня 1876 года, рапортовал преосвященному Порфирию по поводу присылки в его монастырь Коваля: «Наш монастырь еще новый и вся братия – новоначальные, живут по нескольку человек в одной келлии, не имеется ни особого помещения для посторонних лиц, зараженных ересью, ни таких опытных старцев, кои могли бы принять меры к увещанию. Поэтому никак невозможно и даже опасно поместить еретика между юною братиею. Сам же я по неимению времени и по слабости здоровья, не могу с ним заниматься. Поэтому препровождаемого Коваля мы не приняли не из уклонения от послушания, а собственно из опасения, дабы не потерпеть братии от его заразы» 305 . Автор статьи «Баптизм или штунда в Киевской губернии», по поводу вызова сектантов на увещания в монастыри, говорит: «из числа всех удержанных в Киеве для увещания только Василь Музыка и его жена раскаялись, по-видимому в своем заблуждении; другие показывали притворное раскаяние, а большая часть, особенно женщины, остались упорными. Оказалось потом, что бывшие на увещании в Киеве сектанты, возвращаясь домой, становились более дерзкими в отношении к своим властям и сельскому духовенству, а по пути не удерживались от внушения своих убеждении лицам, встречающимся им на ночлегах и отдыхах; вследствие этого, епархиальное начальство признало за лучшее делать увещания совращенным на месте их жительства» 306 . Положение киевской епархиальной власти в борьбе с сектантами было очень тяжелое. Приходское духовенство оставалось единственной силой, при помощи которой епархиальному начальству приходилось вести борьбу с сектантской заразой. Лучшие представители из белого духовенства отдавали для борьбы с сектантами последние свои силы, но надлежащих результатов не получалось. По сообщению о. благочинного, от 28 февраля 1876 года, «в селах Косякове и Чаплинке штундисты привлекли в свою ересь почти все население. Приходские священники этому прискорбному явлению, говорит о. |
| — Идите. И пошел в сторону стоявшей неподалеку техники. Потом обернулся, еще раз внимательно посмотрел на священника и добавил: — Не дай Бог, если дождя не будет! — Как не будет? Пойдет дождичек, Господь управит, — заверил батюшка. В среду после литургии из церкви с крестом и хоругвями вышло полсотни прихожан, сопровождаемых гурьбой только что распущенной на каникулы детворы. Они двигались по центральной улице села с пением: «Воздуха растворение повелением Твоим прелагаяй, Господи, вольный дождь с благорастворенными воздухи даруй земли…» Их было бы больше, но день-то рабочий. Впрочем, и этот немногочисленный крестный ход переполошил сельсовет; на крыльцо выбежали и землемер, и паспортистка, и секретарь, а из открытого окна доносился крик: «Я не разрешал, это Василь Петрович добро дал!» Крестный ход еще не успел дойти до полевой дороги, как, нещадно тарахтя и поднимая клубы пыли, со стороны города прикатил участковый. Бросив на обочине трофейное средство передвижения, он подбежал к священнику, торжественно шествовавшему за крестом, иконой и хоругвями, и, сорвав с головы фуражку, выставил ее перед собой, как запрещающий жезл: — Стой! Куда?! Кто позволил? — Тихо, милиция, не кричи, — ответствовал церковный староста. — Видишь, молятся люди. Нельзя кричать. А на крестный ход нам председатель согласие дал. Милиционеру после подобного объяснения осталось только размышлять о том, кому и как докладывать, а крестный ход все шел и шел через поля, останавливаясь на поворотах и пересечениях дорог. Даже издалека были слышны песнопения и голос священника, читавшего молитвы. Странно это… Голос отца Михаила и в церкви не всегда различали, а здесь батюшку уже не видно, а голос его слышно. Перед тем как выйти к балке, где была известная всей округе криница, дорога запетляла в гору, где стояла геологическая вышка. Опустился люд православный на колени, а священник всё руки к небу воздевал, молитвы произнося. Умолкли ребятишки, даже ветер затих. Среди вздохов, всхлипов и просьб «помоги, Господи» слышалось лишь пение жаворонка. |
| Некоторые, к сожалению, весьма немногие из них, тотчас же откликнулись на призыв своей almae matris – доставлять в ее музей, что у кого найдется из памятников отечественной старины. Начавшись с ноября 1880 г. пожертвования в музей с тех пор уже не прекращались, но шли и до сих пор идут они не с той быстротой и не в столь большом количестве, как это было бы желательно академии «в виду споспешествования ученой разработке церковной археологии и ради возможного сохранения церковных древностей». Все же за пятнадцать лет своего официального существования (1880–1895 гг.) академический музей успел пополниться таким числом памятников древности, что мы не видим возможности, не утомляя читателя, поименовать их всех в настоящей статье. Представляя в конце ее возможно полный список учреждений и лиц, приносивших что-либо и когда-либо в дар музею, мы не можем, однако, не по- —132— мянуть здесь с особенной благодарностью нескольких имен и некоторых пожертвований, служащих украшением нашего бедного древлехранилища. Вскоре после формального открытия музея, именно 30 сентября 1880 года, Московскую Духовную Академию удостоили своим посещением Их Императорские Высочества, великие князья Сергий Александрович и Константин Константинович. Обозревая рукописное отделение библиотеки, августейшие посетители обратили свое внимание и на приютившийся здесь академический музей. Видимым знаком милостивого внимания к нуждам последнего и был дорогой для академии дар Его Императорского Высочества, великого князя Сергия Александровича – девять больших, написанных масляными красками видов наших древних крымских церквей. Они изображают именно вход в так называемую Инкерманскую киновию, внутренность храмов, иссеченных в скалах: Инкерманской, Тепе-Кермень, по Севастопольской бухте и близ селения Шули, развалины, сложенной из плит гранита церкви в деревне Ай-Василь и остатки храма в Херсонесе, в котором, предполагают, крестился св. равноапостольный Владимир. Кто интересуется историей древней церковной архитектуры и хотя немного знаком с примитивной структурой названных, особенно пещерных, храмов, тот понимает их важность и будет ценить снятые с них виды. |
| Мне стыдно, даже страшно: такой день, порадовать надо Ангела… Михаил-Архангел — всем Ангелам Ангел, — Горкин вчера сказал. Все станут подносить, а Он посмотрит, я-то чего несу?.. Господи-Господи, сейчас подъедет… Я забираюсь на диван, так сердце и разрывается. Отец говорит: – Зима на дворе, а у нас дождик. Эка, морду-то наревел!.. Двигает креслом и отпирает ящик. – Так и не надумаешь ничего?.. — и вынимает из ящика новый кошелек. — Хотел сам ему подарить, старый у него плох, от дедушки еще… Ну, ладно… давай, вместе подарим: ты — кошелек, а я — в кошелек! Он кладет в кошелек серебреца, новенькие монетки, раскладывает за «щечки», а в середку белую бумажку, «четвертную», написано на ней — «25 рублей серебром», — и… «золотой»! – Радовать — так радовать, а?! Средний кармашек — из алого сафьяна. У меня занимает дух. – Скажешь ему: «а золотенький орелик… от меня с папашенькой, нераздельно… так тебя вместе любим». Скажешь?.. У меня перехватывает в горле, не помню себя от счастья. Кричат от ворот — «е-едет…». Едет-катит в лубяных саночках, по первопутке… — взрывает Чаленький рыхлый снег, весь передок заляпан, влипают комья, — едет, снежком запорошило, серебряная бородка светится, разрумянившееся лицо сияет. Шапка торчком, барашковая; шуба богатая, важнецкая; отвороты пушистые, хорьковые, настоящего темного хоря, не вжелть, — прямо, купец московский. Нищие голосят в воротах: – С Ангелом, кормилец… Михал Панкратыч… во здравие… сродственникам… царство небесное… свет ты наш!.. Трифоныч, всегда первый, у самого подъезда, поздравляет целуется, преподносит жестяные коробочки, как и нам всегда — всегда перехватит на дворе. Все идут за дорогим именинником в жарко натопленную мастерскую. Василь-Василич снимает с него шубу и раскладывает на широкой лавке, хорями вверх. Все подходят, любуются, поглаживают: «ну, и хо-орь… живой хорь, под чернобурку!..» Скорняк преподносит «золотой лист», — сам купил в синодальной лавке, — «Слово Иоанна Златоуста». Горкин целуется со скорняком, лобызает священный лист, говорит трогательно: «радости-то мне колико, родненькии мои… голубчики!.. — совсем расстроился, плачет даже. Скорняк по-церковному-дьяконски читает «золотой лист»: «Счастлив тот дом, где пребывает мир… где брат любит брата, родители пекутся о детях, дети почитают родителей! Там благодать Господня…» |
| Есть предание, что пр. Макарий крестил в нем язычников и магометан, принимавших христианскую веру. Ныне это озеро составляет русло р. Волги. В XVII в. в числе послушников обители был Никон, впоследствии патриарх Всероссийский. При мон. общежительный епархиальный приют на 25 сирот с приготовительным классом. Ягодинский Введенский , 3 кл., общ., при с. Ягодном, Княгининского y., в 7 в. от зашт. г. Пьянского Перевоза, в 39 в. от г. Княгинина. Основан в 1884 г. из существовавшей с 1864 г. женской общины. При нем школа и живописная мастерская. Знаменская община , при урочище Курихе, в 25 в. от уез. г. Ардатова. Учреждена в 1899 г. из женского богадельного дома. Маровская Крестовоздвиженская община, при часовне на Марах, близ с. Прудища (Зверево тож), Василь-Сурского у. Учреждена в 1901 г. на месте прежде бывшей Крестомаровской Воздвиженской мужской пуст., которая основана была в 1632 г. иноком Матфеем и сожжена шайками Пугачева. Мелявская Умиленская община, в 3 в. от с. Теплова, на Мелявской поляне, в Ардатовском у. Учреждена в 1899 г. старицею Серафимо-Дивеевского мон. Наталией Дмитриевной Молозевой († 1900 г.). Трехпрестольный храм в честь иконы Божией Матери «Умиление» освящен в 1903 г. При общине разные мастерские, пасека и кирпичный завод. Спасская Троицкая община, при с. Спасском, в 35 в. от г. Васильсурска. Учреждена в 1888 г. с богадельнею для престарелых и безродных женщин. При ней имеются школа живописи и рукодельные мастерские. Новгородская епархия Мужские: Антониево-Дымский , зашт., общ., в 15 в. от г. Тихвина. на бер. оз. Дымского. Основан в XIII в. пр. Антонием (см. 17 янв.), мощи которого и покоятся в мон.; здесь же находится его 15-ти фунтовая железная шляпа, найденная на оз. Дымском. На это озеро ежегодно 24 июня совершается крестный ход. В. Кирилло-Белозерский Успенский , 1 кл., при г. Кириллове, на бер. Сиверского канала. Основан в 1397 г. пр. Кириллом, мощи которого почивают здесь под спудом в церкви его имени (см. 9 июня): пред серебряной ракой, на стене, находится образ пр. |
| Можно вспомнить стихотворение Константина Симонова «Жди меня», «В землянке» Алексея Суркова, стихотворения Ольги Берггольц и, конечно же, «Василия Теркина» Александра Твардовского – это был тоже своего рода живой непосредственный отклик. Писательские бригады ездили по фронтам и потом, по горячим следам, создавали не только публицистику, но и художественные произведения. Литература о войне того времени отошла впоследствии в тень, потому что наиболее совершенные художественные произведения создавались все-таки после Великой Отечественной, но она тоже важна – это был первый отклик на события, переживаемые всей страной. – Осмысление войны началось сразу после ее окончания? – Самые глубокие произведения о Великой Отечественной в послевоенный период создавались теми, кто еще недавно воевал сам. Здесь, в первую очередь, стоит назвать «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова. Несмотря на советское время, на цензуру, на идеологический пресс, было создано очень правдивое произведение, яркое, живое, интересное, которое показывало войну с подлинной, рабочей стороны. Именно отсюда пошла традиция, когда военная литература (как и деревенская литература) в советское время была, пожалуй, наиболее открытой стороной нашего искусства. Вслед за Виктором Некрасовым пришло поколение писателей, ставших профессионалами уже после войны – те, кто потом составит славу военной прозы. Юрий Бондарев, Григорий Бакланов, Вячеслав Кондратьев, Василь Быков, Константин Воробьев, Виктор Курочкин, Евгений Носов, Владимир Богомолов… Так называемая «лейтенантская проза» – вершина русской прозы XX века, соединяла в себе психологическое, социальное и историческое начало. Это книги, которые не были элементом пропагандистской кампании, это была литература, которую писали от сердца, со знанием дела, и эта литература никогда не устареет. – Именно у этого поколения писателей появляется мысль, что враг – не абстрактный «злодей», а живой человек? – По мере того, как война уходила в прошлое, в литературе шло ее осмысление от несколько условного, плоского, исторически обусловленного изображения в годы самой войны и в первые послевоенные годы – к нарастающей глубине, психологизму, сложности. |
| Но без сомнения, именно молитва Церкви, ее миссия сыграла решающую роль и погасила пламень вражды, грозивший обратиться в пожар гражданской войны. 3 октября 1993 г. в Елоховском Богоявленском соборе состоялся молебен, который проводил Святейший Патриарх Алексий II в сослужении епископата и священства. Была привезена под особой охраной, в специальном контейнере Владимирская икона Пресвятой Богородицы из Третьяковской галереи. Я помню, как горячо молились Патриарх и все священство, все мы перед этим святым образом, умоляя Матерь Божию ходатайствовать пред Господом о прекращении смуты и кровопролития. Потом начали прикладываться к иконе, я подошел, по кругу, два раза, хотел (ревность не по разуму) и в третий, но меня остановил батюшка: ты уже прикладывался, хватит. После этого молебна у Патриарха разболелось сердце, но главное – молитва Святейшего и всей Церкви была услышана и принята. Помню, с какой скорбью и жалостью взирала на нас Матерь Божия… Назавтра все завершилось. До последнего не верилось, но когда 4 сентября выстрелил по Белому дому первый танк, потом второй (телевизор с утра пораньше радостно науськивал быстрее начать!), я поспешил на мост, все рядом. Дикое, какое-то ирреальное зрелище: мирный город, нет войны – и горит-полыхает огромный Дом правительства, загорается окно за окном, черный, вязкий дым выползает и устремляется вверх… и там – люди, живые люди! наши же! известные всей стране, а теперь и миру!.. На следующий день (5-го) в газете «Известия» появилось «Письмо сорока двух». Среди подписантов были Дмитрий Лихачёв, Булат Окуджава, Григорий Бакланов, Василь Быков, Даниил Гранин. Начиналось оно словами: «Нет ни желания, ни необходимости подробно комментировать то, что случилось в Москве 3 октября. Произошло то, что не могло не произойти из-за наших с вами беспечности и глупости, — фашисты взялись за оружие, пытаясь захватить власть…» (3-го произошло кровопролитие при захвате мэрии и штурме Останкино). Против подписавших его выступила группа членов Союза Писателей России — сторонников Съезда народных депутатов и Верховного Совета России: Александр Проханов, Юрий Бондарев, Василий Белов, Татьяна Глушкова, Юрий Кузнецов, Юрий Кублановский и другие. |
| В епархиальном управлении русской Церкви, в XVII ст., обращает на себя внимание малочисленность епископских кафедр. Еще при учреждении патриаршества (1589 г.), бывшие в Москве восточные патриархи обратили внимание на недостаточность епархий и предлагали открыть несколько новых кафедр. Предложение это – по обстоятельствам времени – не осуществлялось в течение всей первой половины XVII ст. При вступлении Никона на патриарший престол (1652), в великороссийской Церкви, кроме патриаршей области, считалось только пятнадцать епархий 64 , в коих было – четыре митрополита (Великоновгородский и Великолуцкий, Казанский и Свияжский, Ростовский и Ярославский, Сарский и Подонский), девять архиепископов (Вологодский и Великопермский, Суздальский и Таружский, Смоленский и Брянский, Рязанский и Муромский, Тверский и Кашинский, Астраханский и Терский, Псковский и Изборский, Сибирский и Тобольский, Архангельский – в Москве) и два епископа (Коломенский и Каширский, Корельский и Орешецкий). Из числа поименованных епархий многие были чрезвычайно обширны и потому весьма неудобны для епископских обозрений. Пределы Сибирской епархии простирались: на севере – до Ледовитого Океана, на востоке – до Восточного Океана, на юге – до китайских владений: Даурии и Киргизкайсацких степей, а на западе – до Урала, и далее его внутрь Европейской России. Словом: Сибирская епархия – во второй половине XVII ст. – простиралась на пространстве слишком 300.000 кв. миль, на пространстве нынешних шести епархий: Тобольской, Иркутской, Томской, значительной части Камчатской, Пермской и Оренбургской 65 . После Сибирской самая обширная епархия была – патриаршая Московская. Она заключала в себе нынешние епархии: Московскую (кроме Коломенской области), Костромскую, Вятскую (до 1663 г.), Нижегородскую (до 1672), Курскую и Орловскую, некоторые приходы и целые уезды в епархиях. – Архангельской, Владимирской, Новгородской и Тамбовской 66 . Следующие весьма обширные епархии были Новгородская и Казанская. Первая до 1682 г. обнимала, без малого, теперешние епархии – Петербургскую, Олонецкую, Архангельскую, некоторые уезды и приходы из Вологодской и других северо-восточных епархий 67 . Вторая заключала в себе нынешние епархии – Казанскую, Симбирскую и Уфимскую 68 . Много монастырей и пустынь Казанской епархии находилось в пределах нынешней Вятской епархии, в пределах теперешних Пермской, Костромской и Симбирской губерний, в Нижнем-Новгороде, Василь-городе, Самаре. |
| В Бухаресте, центре мощной Румынской Церкви, роль которой, прежде всего в интеллектуальном плане, непрерывно возрастает в современном Православии, на первый план вышла проблема унии, одинаково затрагивающая интересы государства и Церкви, конституционально не вполне разделенные. «Униатский» епископ Василь Кристеа, посвященный в Риме в 1960 году, участвовал в церемонии закрытия первой сессии Второго Ватиканского Собора, и поэтому Румынская Православная Церковь не послала туда своих наблюдателей. Сейчас монсиньор Кристеа стремится к возрождению униатской Церкви в Румынии. Однако политические и религиозные руководители страны опасаются того, что Рим реально все еще не отказался от теории «двух мечей», что он остается идеологической и политической державой, чьи приверженцы образуют как бы государство в государстве. Продолжение межгосударственных сношений Ватикана с другими странами явным образом подтверждает эти опасения, заявил Румынский патриарх Юстиниан. Афинагор I и сопровождающий его митрополит Мелитон отвечают, что они обратились к Риму с просьбой «вновь внимательно изучить проблему унии». Кроме этого горячего, хотя и местного и отчасти политического вопроса, патриарх Юстиниан и его богословы представили Вселенскому патриарху острый и строгий анализ положения Католической Церкви с точки зрения возможного диалога с ней. Они с удовлетворением отметили стремление Собора «очеловечить» примат, преобразовав его в пастырское «служение» и примат «любви». Однако они обеспокоены новыми формулировками, касающимися папской непогрешимости. Организация Синода епископов кажется им положительным шагом, однако следует, чтобы из консультативного он стал «совещательным» органом, преобразуясь вместе с папой в «орган управления», который мог бы исправить неприемлемые положения соборных документов или энциклики 502 Ecclesiam suam и окончательно преодолеть проблему унии. В том, что касается богословского диалога, то, по мнению патриарха Юстиниана, обе Церкви должны начать его с того момента, когда они расстались. «Вернувшись к этому моменту, пусть они вместе изучат тот вклад, который сделала каждая из них в выявлении основных христианских доктрин, пусть они удержат то, что полезно для обеих Церквей, и устранят то, что остается земным и противоречащим Священному Писанию и Преданию». |
|
|
