| Таблица 14 Литургия Иоанна Златоуста Литургия Преждеосвященных Даров Погод. 36 17.12.1 Син. тип. 42 Погод. 36 Син. 601; МДА 79 Арх. Д. 9 Полный состав последования в уставе Божественной службы Полный состав последования (с молитвами антифонов, входа и Трисвятого) Неполный состав последования (без молитв антифонов, входа и Трисвятого) Полный состав (с вечерними молитвами) Неполный состав (без вечерних молитв) Полный состав последования в уставе литургии Преждеосвященных Даров казъ службы иановы Бж ствна литурги иже въ ст хъ ца нашего ст л великаго василь бж ствна литурги прежес щныхъ Как видно из таблицы, изучаемая редакция характеризуется нестабильным составом последования. Литургия Иоанна Златоуста пока известна только в одном списке Погод. 36, где она находится в составе устава литургии (Диатаксиса Филофея Коккина). Литургия Василия Великого известна в двух вариантах. Первый вариант – полное чинопоследование, содержащее молитвы антифонов, трисвятого и входа. Второй вариант – неполное чинопоследование, начинающееся с молитвы об оглашенных. Неполный тип характерен для подавляющего большинства южнославянских и только двух русских служебников XIII–XIV вв. (O.n.I.5 и Q.n.I.67), полный тип – в основном для русских служебников XIV в., содержащих древнерусскую редакцию этой литургии ( Соф. 520 , Соф. 521 , Солов. 1016). Ближайшим к архетипу Чудовской редакции следует признать неполный вариант, находящийся в рукописи Син. тип. 42 по следующим причинам. Во-первых, неполный состав последования, начинающийся с молитвы об оглашенных, характерен для греческих евхологиев XIII–XIV вв. и Афонской редакции этой литургии, например, Погод. 37, Q.n.I.48; Попов 101, Хлуд. 114. Чудовская редакция, составлявшаяся на основе греческих и славянских правленых текстов литургии, должна была по составу соответствовать именно им. Во-вторых, лингвистическая правка, характерная для этой редакции, прослеживается начиная с молитвы оглашенных. Начальная часть литургии в новгородской рукописи 17.12.1 (молитвы антифона, Трисвятого и входа), а также особые молитвы, читающиеся на Великом входе и перед анафорой 44 , разделяют чтения древнерусской редакции. Они, по-видимому, появились в исправленном тексте литургии Василия Великого при распространении его в Новгороде, где еще прочно сохранялась древнерусская редакция службы. |
| Крещенский вечер. Наши уехали в театры. Отец ведет меня к Горкину, а сам торопится на горы - поглядеть, как там Василь-Василич. Горкин напился малинки и лежит укутанный, под шубой. Я читаю ему Евангелие, как крестился Господь во Иордане. Прочитал - он и говорит: - Хорошо мне, косатик... будто и я со Христом крестился, все жилки разымаются. Выростешь, тоже в ердани окунайся. 2016/01/20, 05:55:51 В статье пишут, что есть древний тысячелетний обычай на Афоне - погружаться в море на Крещение. В комментариях приводят высказывания современных молодых батюшек, вчерашних выпускников советских профтехучилищ, о том, что они осознали - это вредный обычай. Ни духовников, ни передачи Традиции у них не было, их сейчас просто нет. Поэтому они в это и не верят. Христианство они изучали по книгам... Как же они могли дойти до такого ослепления?! Спешат заявить на весь мир о своем невежестве... Скорбно это читать. Александр 2016/01/19, 20:50:38 Хотел лишь бы по поводу Крещения и Богоявления тем которые говорят против традиции окунания в само Крещение лишь сказать одно- из своего опыта. И учитывая то, что выставили в комментарий высказывание батюшек. Ни чуть не возражая им а лишь как мнение посмотреть на ситуацию иным видением. Я согласен с мнением сайта и высказыванием о обряде погружения, все хорошо очень правильно замечено. Видно есть опыт. А не согласным могу заметить, что сколько я видел людей погружающихся на Крещение, не от одного я не слышал, чтоб он сказал что ему простились грехи или что то подобное. Все понимают, что они делают. Даже если они немножко взяли для смелости. И это они понимаю, что это не правильно. Но им может не хватает сил еще духовных собраться без горячительной! А хочется окунуться! Да и для простых православных при церкви очень не легко некоторым бывает. Но усилие и вера и надежда на Бога пересиливают естество. А если слово вылезло не цензурное у кого то, при морозе не вольно, то это лишь болезнь горячего сердца. Господь знает это сердце! А судить их Веру кто может?! |
| Все слушают молитвенно, как в церкви. Я знаю эти священные слова: с Горкиным мы читали. Отец обнимает и целует именинника. Я тоже обнимаю, подаю новый кошелек, и почему-то мне стыдно. Горкин всплескивает руками и говорить не может, дрожит у него лицо. Все только: – Да Господи-батюшка… за что мне такое, Господи-батюшка!.. Все говорят: – Как так за что!.. хороший ты, Михал Панкратыч… вот за что! Банные молодцы подносят крендель, вытирают усы и крепко целуются. Горкин — то их целует, то меня, в маковку. Говорят, — монашки из Зачатиевского монастыря одеяло привезли. Две монахини входят чинно, будто это служение, крестятся на открытую каморку, в которой теплятся все лампадки. Уважительно кланяются имениннику, подают, вынув из скатерти, стеганое голубое одеяло, пухлое, никаким морозом не прошибет, и говорят распевно: – Дорогому радетелю нашему… матушка настоятельница благословила. Все говорят: – Вот какая ему слава, Михал Панкратычу… во всю Москву!.. Монахинь уважительно усаживают за стол. Василь-Василич подносит синюю чашку в золотце. На столике у стенки уже четыре чашки и кулич с пирогом. Скорняк привешивает на стенку «золотой лист». Заглядывают в каморку, дивятся на образа — «какое Божие Милосердие-то богатое… старинное!» «Собор Архистратига Михаила и прочих Сил Бесплотных» весь серебром сияет, будто зима святая, — осеняет все святости. На большом артельном столе, на его середке, накрытой холстинной скатертью в голубых звездочках, начисто пройденном фуганком, кипит людской самовар, огромный, выше меня, пожалуй. Марьюшка вносит с поклоном кулебяку и пирог изюмный. Все садятся, по чину. Крестница Маша разливает чай в новые чашки и стаканы. Она вышила кресенькому бархотную туфельку под часики, бисерцем и шелками, — два голубка милуются. Едят кулебяку — и не нахвалятся. Приходят певчие от Казанской, подносят кулич с резной солоницей и обещают пропеть стихиры — пославить именинника. Является и псаломщик, парадный, в длинном сюртуке и крахмальном воротничке, и приносит, «в душевный дар», «Митрополита Филарета», — «наимудреющего». |
| Начинают печально благовестить — помни… по-мни… — к ефимонам. – Пойдем-ка в церкву, Васильевские у нас сегодня поют, — говорит мне Горкин. Уходит приодеться. Иду и я. И слышу, как из окна сеней отец весело кличет: – Василь-Василич… зайди-ка на минутку, братец. Когда мы уходим со двора под призывающий благовест, Горкин мне говорит взволнованно, — дрожит у него голос: – Так и поступай, с папашеньки пример бери… не обижай никогда людей. А особливо, когда о душе надо… пещи. Василь-Василичу четвертной билет выдал для говенья… мне тоже четвертной, ни за что… десятникам по пятишне, а робятам по полтиннику, за снег. Так вот и обходись с людьми. Наши робята хо-рошие, они це-нют… Сумеречное небо, тающий липкий снег, призывающий благовест… Как это давно было! Теплый, словно весенний, ветерок… — я и теперь его слышу в сердце. ЕФИМОНЫ Я еду к ефимонам с Горкиным. Отец задержался дома, и Горкин будет за старосту. Ключи от свечного ящика у него в кармане, и он все позванивает ими: должно быть, ему приятно. Это первое мое стояние, и оттого мне немножко страшно. То были службы, а теперь уж пойдут стояния. Горкин молчит и все тяжело вздыхает, от грехов должно быть. Но какие же у него грехи? Он ведь совсем святой — старенький и сухой, как и все святые. И еще плотник, а из плотников много самых больших святых: и Сергий Преподобный был плотником, и святой Иосиф. Это самое святое дело. – Горкин, — спрашиваю его, — а почему стояния? – Стоять надо, — говорит он, поокивая мягко, как и все владимирцы. — Потому, как на Страшном Суду стоишь. И бойся! Потому — их-фимоны. Их-фимоны… А у нас называют — ефимоны, а Марьюшка-кухарка говорит даже «филимоны», совсем смешно, будто выходит филин и лимоны. Но это грешно так думать. Я спрашиваю у Горкина, а почему же филимоны, Марьюшка говорит? – Один грех с тобой. Ну, какие тебе филимоны… Их-фимоны! Господне слово от древних век. Стояние — покаяние со слезьми. Скорбение… Стой и шопчи: Боже, очисти мя, грешного! Господь тебя и очистит. И в землю кланяйся. Потому, их-фимоны!.. |
| С ней пойдет ее внучка — учится в белошвейках, — старше меня, тихая девочка Анюта, совсем как куколка, — все только глазками хлопает и молчит, и щечки у ней румяно-белые. Домна Панферовна называет ее за эти щечки — «брусничника ты моя беленькая-свеженькая». Напрашивался еще Воронин-булочник, но у него «слабость», запивает, а человек хороший, три булочных у него, обидеть человека жалко, а взять — намаешься. Подсылали к нему Василь Василича — к Николе-на-Угреши молиться звать, там работа у нас была, но Воронин и слушать не хотел. Хорошо — брат приехал и задержал, и поехали они на Воробьевку, к Крынкину, на Москву смотреть. Мы уж от Троицы вернулись, а они все смотрели Господь отнес. К нам приходят давать на свечи и на масло Угоднику и просят вынуть просвирки, кому с Троицей на головке, кому — с Угодником. Все надо записать, сколько с кого получено и на что. У Горкина голова заходится, и я ему помогаю. Святые деньги, с записками, складываем в мешочек. Есть такие, что и по десяти просвирок заказывают, разных, — и за гривенник, и за четвертак даже. Нам одним — прикинул на счетах Горкин — больше ста просвирок придется вынуть — и родным, и знакомым, а то могут обидеться: скажут — у Троицы были, а «милости» и не принесли. Антипушка уже мыл Кривую и смазал копытца дочерна — словно калошки новые. Приходил осмотреть кузнец, в порядке ли все подковы и как копыта. Тележка уже готова, колеса и оси смазаны, — и будто дорогой пахнет. Горкин велит привернуть к грядкам пробойчики, поаккуратней как, — ветки воткнем на случай, беседочку навесим, — от солнышка либо от дождичка укрыться. Положен мешок с овсом, мягко набито сеном, половичком накрыто — прямо тебе постеля! Сшили и мне мешочек, на полотенчике, как у всех. А посошок вырежем в дороге, ореховый: Сокольниками пойдем, орешнику там… — каждый себе и выберет. Все осматривают тележку, совсем готовую, — поезжай. Господь даст, завтра пораньше выйдем, до солнушка бы Москвой пройти, по холодочку. Дал бы только Господь хорошую погоду завтра! |
| – Крестный ход сейчас, пойдем распоряжаться. Едва пробираемся в народе. Пасочная палатка — золотая от огоньков, розовое там, снежное. Горкин наказывает нашим: – Жди моего голосу! Как показался ход, скричу — вали! — запущай враз ракетки! Ты, Степа… Аким, Гриша… Нитку я подожгу, давай мне зажигальник! Четвертая — с колокольни. Митя, тама ты?! – Здесь, Михал Панкратыч, не сумлевайтесь! – Фотогену на бочки налили? – Все, враз засмолим! – Митя! Как в большой ударишь разов пяток, сейчас на красный-согласный переходи, с перезвону на трезвон, без задержки… верти и верти во все! Опосля сам залезу. По-нашему, по-ростовски! Ну, дай Господи… У него дрожит голос. Мы стоим с зажигальником у нитки. С паперти подают — идет! Уже слышно — …Ангели по-ют на небеси-и!.. – В-вали-и!.. — вскрикивает Горкин, — и четыре ракеты враз с шипеньем рванулись в небо и рассыпались щелканьем на семицветные яблочки. Полыхнули «смолянки», и огненный змей запрыгал во всех концах, роняя пылающие хлопья. – Кумпол-то, кумпол-то!.. — дергает меня Горкин. Огненный змей взметнулся, разорвался на много змей, взлетел по куполу до креста… и там растаял. В черном небе алым Крестом воздвиглось! Сияют кресты на крыльях, у карнизов. На белой церкви светятся мягко, как молочком, матово-белые кубастики, розовые кресты меж ними, зеленые и голубые звезды. Сияет — X. В. На пасочной палатке тоже пунцовый крестик. Вспыхивают бенгальские огни, бросают на стены тени — кресты, хоругви, шапку архиерея, его трикирий. И все накрыло великим гулом, чудесным звоном из серебра и меди. Хрис-тос воскре-се из ме-ртвых… – Ну, Христос Воскресе… — нагибается ко мне радостный, милый Горкин. Трижды целует и ведет к нашим в церковь. Священно пахнет горячим воском и можжевельником. …сме-ртию смерть… по-пра-ав!.. Звон в рассвете, неумолкаемый. В солнце и звоне утро. Пасха, красная. И в Кремле удалось на славу. Сам Владимир Андреич Долгоруков благодарил! Василь-Василич рассказывает: – Говорит — удружили. К медалям приставлю, говорит. Такая была… поддевку прожег! Митрополит даже ужасался… до чего было! Весь Кремль горел. А на Москва-реке… чисто днем!.. |
| Обращение Патриарха в связи с Манежем вызвало ряд критических реплик. Кому-то оно показалось слишком светским и нейтральным, кто-то разочарованно заявил: «Почему же он не осудил? Ведь должен был прямо заявить, что эти и эти…» Все разочарованные критики очень хотят, чтобы Патриарх, чтобы Церковь «определилась». Впору вспомнить настойчивость слабо разбиравшегося в политике героя культового советского фильма «Чапаев», вопрошавшего Василь Иваныча: «Ты за большевиков али за коммунистов?» Кстати, эта ставшая крылатой фраза из фильма братьев Васильевых иронически используется для характеристики ситуаций, когда нет выбора, когда любой выбранный вариант не решает проблемы. Поэтому в таких случаях со стороны Церкви никакого выбора и не будет. В свое время один православный публицист написал, что Церкви дураки не нужны. Но Церковь — это не место по сбору исключительно интеллектуалов. Или либералов. Или антилибералов и т.д. Церкви — и только Церкви нужны все. Потому что Бог обращается ко всем. Может быть, в первую очередь к тем, кто по каким-то меркам общества — интеллектуальным, финансовым, душевным — является маргиналом, периферийным человеком. И нужны они потому, что «не здоровые имеют нужду во враче, но больные» (Мф. 9:12), и потому, что Спаситель «пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мф. 9:13). И как бы нас ни толкали прочь от этой позиции, как бы ни втягивали в опасную зону разделений на «ваших» и «наших», мы не отступим и на усугубление противоречий никогда не пойдем. Нередко от Церкви ждут роли то прокуратуры («ну обвините тех-то и тех-то»), то политической партии («скажите «нет» режиму» и прочее). В общем-то, призывы и обвинения не новы — нечто подобное предъявляли Христу фарисеи. И ответы на подобные вопросы уже были даны: в первом случае — «не судите, да не судимы будете» (Мф. 7:1), во втором — «Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18:36). И сегодня Церковь не пойдет на поводу у тех, кто пытается навязать ей свою логику действий. Потому что у Церкви может быть только одна логика действий — Христова. И пока совестливые критики Церкви и общества выискивают соринки в церковных глазах, упорно не обращая внимания на бревна в собственных, Церковь продолжает служить людям так, как ей это было завещано ее Основателем. Мы чувствуем свою ответственность, но это не та ответственность, о какой сегодня говорят ждущие от Церкви действий политической партии. |
| – Это уж как Господь дозволит, а ты против Его воли… вззы! — говорит монах. — Судьба каждого человека — тонкий волосок, петушиный голосок! Василь-Василич сердито машет и уходит. И все довольны. Вижу свою кормилицу. Она еще все красавица-румянка. Она в бархатной пышной кофте, в ковровом платке с цветами. Сидит и плачет. Почему она все плачет? Рассказывает — и плачет-причитает. Что у ней сын мошенник? И кто-то «пачпорта не дает», а ей богатое место вышло. Ее жалеют, советуют: – Ты, Настюша, прошение строгое напиши и к губернатору самому подай… так не годится утеснять, хошь муж-размуж! Монах приглядывается к Насте, стучит посохом и кричит: – Репка, не люби крепка! Смой грехи, смой грехи!.. Всем делается страшно. Настя всплескивает руками, как будто на икону. – Да что ты, батюшка… да какие же я грехи?.. – У всех грехи… У кого ку-рочки, а у тебя пе-ту-хи-и!.. Кормилица бледнеет. Кухарка вскрикивает — ах, батюшки! и падает головою в фартук. Все шепчутся. Антипушка строго качает головой. – Для Христова Праздника — всем прощенье! — благословляет монах всю кухню. И все довольны. Скрипит промерзшая дверь, и входит человек, которого называют «Подбитый Барин». Он высокого роста, одет в летнее пальтецо, такое узкое, что между пуговиц распирает, и видно ситцевую под ним рубашку. Пальтецо до того засалено, что блестит. На голове у барина фуражка с красным околышем, с дорванным козырьком, который дрожит над носом. На ногах дамские ботинки, так называемые — прюнелевые, для танцев, и до того тонки, что видно горбушки пальцев, как они ерзают там с мороза. Барин глядит свысока на кухню, потягивает, морщась, носом, ежится вдруг и начинает быстро крутить ладонями. – Вввахх… хха-хаа… — всхрипывает он, я слышу, и начинает с удушьем кашлять. — Ммарроз… вввахх-хха-хха!.. Прислоняется к печке, топчется и начинает насвистывать «Стрелочка». Я хорошо вижу его синеватый нос, черные усы хвостами и водянистые выпуклые глаза. – Свистать-то, будто, и не годится, барин… чай, у нас образа висят! — говорит укоризненно Марьюшка. |
| Правительство употребляло иногда и насильственные меры для обращения татар в христианство; например в 1555 году дьяки метали в воду тех пленных татар, которые не хотели креститься, а желающих отправляли в монастыри 19 . Но гораздо важнее были другие меры для успехов христианской проповеди в Казанской области. Именно, в 1555 году на Московском соборе решено было открыть казанскую архиепископию, куда должны были войти Казань с окрестными улусами, город Свияжск с горной страной, город Василь и Вятская земля. Избран был на новую кафедру игумен Гурий. Это был человек, еще в юности закаливший свою волю и способный к миссионерской деятельности. Он происходил из незнатной боярской фамилии Руготиных, проживавшей в Радонеже, при крещении назван Григорием, в молодых летах поступил на службу к князю Ивану Пенькову; оклеветанный в преступной связи с его женой, Григорий был посажен в земляную темницу с маленьким окном вверху, в которое подавали ему немного воды для питья и снопы овса для пищи; два года пробыл он здесь, предаваясь молитве и занимаясь писанием азбук для детей; вырученные деньги поручал раздавать нищим, по-прежнему Довольствуясь овсом и водой; освободившись, он постригся в Иосифо-Волоколамском монастыре, сделан был здесь игуменом; но через несколько лет отказался от этой должности, пока не был назначен игуменом в Селижаров монастырь Тверской епархии, откуда и был взят на казанскую кафедру. Торжественно было и рукоположение и отправление Гурия в рукоположении участвовали 10 святителей и вообще до 76 духовных лиц, кроме иподьяконов низших клириков. На епархию его торжественно провожали царь, митрополит и духовенство; всюду устраивались ему торжественные встречи, сам он всюду служил молебны, кропил святой водой и говорил поучения. Он вез с собой и иконы, книги, церковную утварь, казну государя на сооружение церквей и монастырей. Естественно, теперь под непосредственным надзором архиепископа должно было пойти успешней миссионерское дело. Наказ, полученный святым Гурием от царя и митрополита, указывал, как ему было действовать в этом деле. |
| Но покорение Казанского царства под ноги русского царя не могло быть полным при религиозной обособленности края. Религиозная обстановка, которой сопровождалось взятие Казани, водружение крестов, быстрая постройка церквей предвещали и церковное единство завоеванного царства. Того требовало самое положение дела. Сделавшись русским городом, Казань не могла оставаться магометанским центром, она должна была сделаться христианским городом. По важности административного центра и по той важности, какая предстояла Казани в деле обращения казанских инородческих племен в христианство, там необходимо было учредить особую епархию. Обоюдные интересы церкви и государства не позволяли медлить в этом серьезном деле. В 1555 году по указу царя Ивана Васильевича Грозного при митрополите московском Макарии соборным определением учреждена Казанская епархия 277 . На новую кафедру в сане архиепископа назначен игумен Селижарова монастыря Гурий 278 . Весной 1555 года архиепископ Гурий необычайно торжественно отправился на место своего служения. Владыка ехал в завоеванное неверное царство распространять христианство, он вез с собой будущих сподвижников Варсонофия и Германа, духовенство, утварь, иконы и пр. Высокий служебный пост требовал от архипастыря необыкновенной осмотрительности в деле просвещения казанских народов светом евангельского учения. В облегчение трудности служения ему был дан наказ, как поступать при обращении язычников и магометан в христианство: крестить только желающих, предварительно преподав им истины христианства и Евангелия, поить и кормить их, разговаривать с ними кротко, тихо, с умилением, а жестоко с ними не говорить. Преосвященному Гурию поручался даже высший надзор над казанскими и свияжскими воеводами, детьми боярскими и всякими людьми, и самими наместниками в делах религии и церкви 279 . Епархия, где предстояло потрудиться просветителю Казанского царства, тогда еще не имела точного и определенного территориального устройства. В состав её по определению собора должны были войти Казань с окрестными улусами, город Свияжск с горною страной, город Василь и вся Вятская земля 280 . |
|
|
