| Въехав в коло и услыхав шум, Лжедимитрий крикнул с неприличною бранью, когда все успокоилось, один из войска от имени кола повторил ему просьбу указать тех, кто называл Рожинского изменником. Сперва самозванец велел отвечать одному из своих русских, но тот отвечал не так, и самозванец сказал: «Молчи, ты не умеешь по их говорить, я сам буду», – и начал: «Вы посылали ко мне, чтобы я выдал вам верных слуг моих, которые меня предостерегают от беды, никогда этого не повелось, чтобы государи московские верных слуг своих выдавали, и я этого не сделаю не только для вас, но если бы даже и сам Бог сошел с неба и велел мне это сделать». Ему отвечали: «Чего ты хочешь? Оставаться только с теми, которые тебе по углам языком прислуживают, или с войском, которое пришло здоровьем и саблей служить?» «Как себе хотите, хоть ступайте прочь», – отвечал самозванец. Тут начался страшный шум; одни кричали: «Убить негодяя, рассечь!» Другие: «Схватить его, негодяя: привел нас, а теперь вот чем кормишь?» Самозванец не смутился и поехал спокойно в город к своему двору, но поляки Рожинского приставили к нему стражу, чтобы не убежал. Тогда он пришел в отчаяние и, будучи всегда трезвым, выпил множество горелки, думая этим себя уморить, однако остался жив. Между тем весь остальной день и всю ночь придворные его – Валавский, канцлер, Харлинский, маршалок, князь Адам Вишневецкий, конюший – бегали между ним и войском, хлопоча о примирении. Наконец помирились, самозванец опять приехал в коло, извинился, и Рожинский отправился покойно в свой стан к Кромам. В это время приехали к Лжедимитрию другие союзники: приехало 3000 запорожцев, также приехало 5000 донцов под начальством Заруцкого. Этот Заруцкий был родом из Тарнополя, еще ребенком был взят в плен татарами, выросши, ушел к донским козакам, отличился между ними и теперь приехал на службу к Лжедимитрию уже старшиною, выдавался он, действительно, пред товарищами красотою, стройностию, отвагою. Донцы привели к Лжедимитрию вместо казненного в Москве Лжепетра другого племянника, также сына царя Феодора; дядя велел убить его; козакам понравились самозванцы: в Астрахани объявился царевич Август, потом князь Иван, сказался сыном Грозного от Колтовской; там же явился третий царевич, Лаврентий, сказался внуком Грозного от царевича Ивана; в степных юртах явились: царевич Федор, царевич Клементий, царевич Савелий, царевич Семен, царевич Василий, царевич Ерошка, царевич Гаврилка, царевич Мартынка – все сыновья царя Феодора Иоанновича. |
| В начале княжения В. И.- в 1507-1508 гг. военные действия были не столь успешными, как в предыдущее правление, им предшествовала неудачная попытка В. И. занять освободившийся литов. престол. В ходе военных действий 1512-1514 гг. рус. войска взяли Смоленск (присоединение его к России зафиксировано в русско-литов. соглашении 1522 г.), позднее были сделаны неудачные попытки взять Полоцк, др. города. В рус.-ливонских отношениях рус. правительство до сер. XVI в. не ставило задачи подчинения Ливонии и освобождения выходов в Балтийское м. Рус.-ливонские договоры включали лишь статьи, предусматривавшие создание более благоприятных условий для торговли рус. купцов в Ливонии. Стабилизация отношений с Крымом и Казанью, достигнутая при Иоанне III, нарушилась в связи с изменением соотношения сил между ханствами после уничтожения Большой Орды в 1502 г. Отражение военных набегов и походов сочеталось с дипломатическими усилиями в урегулировании сложных вопросов. Правительство В. И. стремилось к поддержанию дружественных отношений с султанской Турцией. Попытки империи и папства вовлечь Россию в антитур. коалиции оставались безрезультатными, поскольку Россия не чувствовала себя готовой к военному противостоянию. Весьма активными были сношения с папским престолом, ведшиеся не на церковном, а на гос. уровне. Предложения о вступлении в антитур. коалицию со стороны папы Льва X сопрягались с предложениями о «соединении Церквей» на условиях Ферраро-Флорентийского Собора (бреве к В. И. 4 июля 1518 и наказ посланнику в Москву 16 сент. того же года). Папа Климент VII писал вел. князю только о «единении» Церквей, не касаясь др. вопросов, и утверждал, что считал бы для себя высшей наградой «священный союз любви и дружбы (бреве 25 мая 1524). В. И. в ответ заверял в готовности быть с папой «в любви и добром согласии», но отвергал унию, заявляя, что «от прародителей своих закон греческой... держит крепко». Перед самой кончиной В. И. принял монашеский постриг с именем Варлаам. Похоронен в Архангельском соборе Московского Кремля. |
| истории, посвящ. С. Ф. Платонову. Пг., 1922. С. 71-80; Смирнов И. И. Восточная политика Василия III//ИЗ. 1948. Т. 27. С. 18-66; Казакова Н. А. Рус.-ливонские и рус.-ганзейские отношения, кон. XIV - нач. XVI в. Л., 1975; Кузнецов А. Б. К вопросу о борьбе Рус. гос-ва за воссоединение зап.-рус. земель в нач. XVI в.//Тр. НИИ языка и лит-ры. Саранск, 1964; Розов Н. Н. Похвальное слово вел. кн. Василию III//АЕ за 1964 г. М., 1965. С. 278-315; Синицына Н. В. Послание Максима Грека Василию III об устройстве афонских мон-рей (1518-1519 гг.)//ВВ. М., 1965. Т. 26. С. 110-136; она же. Третий Рим: Истоки и эволюция рус. средневековой концепции (XV-XVI вв.). М., 1998; Каштанов С. М. Соц.-полит. история России кон. XV - 1-й пол. XVI в. М., 1967; он же. Финансы средневековой Руси. М., 1988; он же. Из истории рус. средневек. источника: (Акты X-XVI вв.). М., 1996; Шмидт С. О. О времени составления «Выписи» о 2-м браке Василия III//Новое о прошлом нашей страны. М., 1967. С. 110-122; Бегунов Ю. К. Повесть о 2-м браке Василия III//ТОДРЛ. 1970. Т. 25. С. 105-118; Балязин В. Н. Рус.-имперские отношения в 1-й трети XVI в.//Вопр. историографии и источниковедения слав.-германских отношений. М.,1973; Зимин А. А. Россия на пороге нового времени: (Очерки полит. истории России 1-й трети XVI в.). М., 1972; он же. Выпись о 2-м браке Василия III//ТОДРЛ. 1976. Т. 30. С. 132-148; он же. Крупная феодальная вотчина и соц.-полит. борьба в России (кон. XV-XVI в.). М., 1977; он же. Россия на рубеже XV-XVI ст.: (Очерки соц.-полит. истории). М., 1982; Морозов С. А. Опыт литературоведческого анализа «Повести о болезни и смерти Василия III»//Вопр. источниковедения и историографии истории досов. периода. М., 1979. С. 88-98; он же. Повесть о смерти Василия III и рус. летописи//Теория и практика источниковедения и археографии отеч. истории: Сб. ст. М., 1978. С. 61-77; R ü ss H. Der Bojar M. Ju. Zachar " in im Chronikbericht über die letzten Tage Vasilijs III.//FzOG. 1980. Bd. 27. C. 168-176; Плигузов А. И., Семенченко Г. |
| Первый вопрос, возникающий при изучении проекта – с какою целью он составлен, для чего понадобился пересмотр прежнего Судебника? Прежде всего приходит на мысль предположение, что после реформ Грозного в местном управлении и особенно с изданием целого ряда дополнительных указов к его Судебнику последний во многом стал анахронизмом и почувствовалась потребность согласить его с изменившимся положением дел. Проект не оправдывает этого предположения. Именно статьи проекта о местном управлении отличаются особенной сбивчивостью: так неловко переделаны в них соответствующие статьи прежнего Судебника 4 . Выходит по проекту, как будто и при царе Федоре все города продолжали управляться наместниками, не воспользовавшись правом, какое предоставил царь Иван городским и сельским обществам, заменить кормленщиков выборными судьями, излюбленными головами и старостами. Но мы имеем свидетельства 5 , не позволяющие сомневаться, что при царях Федоре и Борисе по очень многим городам судили выборные власти, а не наместники или воеводы. В сельских обществах по проекту судят «земские судьи», однако в некоторых статьях являются и прежние волостели, и трудно сказать, редакционный ли это недосмотр, или фактическое указание. Еще более недоумений возбуждает отношение проекта к дополнительным указам. Вслед за добавочной статьей пересмотренного Судебника («о суде со уделными князи») проект изложил указ 1556 г. об обысках с пропусками, вставками и переделками, в одном месте прямо в обратном смысле (ср. ст. 216 проекта со ст. 9 указа). На статье 23 проекта очевидно влияние боярского приговора 1588 г. о давности по долговым обязательствам. Но этим, кажется, и ограничиваются следы, оставленные в проекте дополнительными указами 6 . Итак, в проекте не заметно намерения кодифицировать всё наличное московское законодательство, накопившееся со времени издания Судебника 1550 г. Настоящей цели пересмотра прежнего Судебника надобно искать в новых статьях, внесенных проектом в последний, а также и в статьях прежнего Судебника, измененных пересмотром по существу. |
| Право действовавшее, установившееся, то, что называлось стариной, старой пошлиной, жило в народном обычае, который лишь частично прорывался в памятниках законодательства, в общих и местных уложениях, уставах, а также и в судебных решениях по частным делам. Проводниками этого обычая, стражами правды были судные мужи, присутствовавшие на суде наместников и волостелей, а потом сменившие их земские судьи, старосты и целовальники; да и сами тяжушиеся в состязательном процессе не были безучастны в этом деле, опираясь в своих недоразумениях и пререканиях на ту же правду народного обычая. Но обычное право поступало в судебный оборот,не в первоначальном, так сказать, сыром своем виде: при этом переходе оно подвергалось известной перегонке. Эту переработку его производили приказные судьи и дьяки. Процессуальными средствами переработки служили доклад (пересмотр с завершением дела в высшей инстанции) и жалоба (апелляция). Приказный судья, дьяк становился практическим истолкователем народного юридического обычая; но применяя его к отдельным случаям, он невольно и нечувствительно изменял и пополнял его, пользуясь различными вспомогательными средствами права, какие он находил под руками: не без причины помещались в числе прибавлений к Судебнику 1550 г. извлечения из Литовского Статута 1588 г. Судебный приговор по частному случаю становился руководящим примером для будущих подобных случаев, прецедентом с обязательной силой, подобною той, какую имеют прежние судебные решения в английских судах. Доклад государю или боярский приговор, утверждая судебное решение какого-либо конкретного случая, сообщал формулированной в разрешенном случае норме обычного права силу настоящего закона. Такие решения образовали собой практически подготовленную основу для дальнейшего законодательства и, накопляясь, вызывали от времени до времени потребность в пересмотре и пополнении действовавшего судебного устава накопившимся законодательным материалом. Так юридический обычай народа претворялся в обычное право судов, в судебную практику, которая в свою очередь становилась готовой опорой кодификации. |
| Дьячок, пономарь и все «крылошане» кроме просвирни по проекту судятся земскими судьями, по-видимому также несогласно со Стоглавом, который по подсудности не отделяет священнослужителей, священников и диаконов, от причетников. По соображению со следующей статьей проекта здесь речь идет о суде по делам клирошан с посторонними, «мирскими», людьми, где мы ожидали бы смесного суда и по Стоглаву, и по Судебнику, который говорит: «а будет простой человек с церковным, ино суд вопчей». Сами клирошане между собою судятся по проекту попом, с которым служат, а в суде у него сидят староста церковный да «верный» (присяжный) земский целовальник с волостными людьми, «коих оба полюбят», обе стороны выберут. И такого церковно-приходского суда не знает Стоглав. Статья оканчивается неясным положением: «судья их и дело приговорит» (произносит окончательный приговор). Трудно сказать, значит ли это, что приходский священник с своими ассистентами решал дела своих клирошан окончательно, без доклада, или здесь надобно разуметь какой-либо другой суд, составлявший докладную инстанцию. Едва ли в рассматриваемых статьях проекта можно видеть только предположения кодификатора, не имевшие никакой опоры в действовавшем церковно-судебном порядке. Несогласие их со Стоглавом ничего не говорит в пользу такого взгляда. Надобно иметь в виду, что многие постановления Стоглавого собора не удались или долго не удавались. Так, например, институт старост поповских и десятских в самой Москве не был устроен надлежащим образом до 1 июня 1594 года, когда царь, «поговоря со отцом своим патриархом Иовом и приговоря со своими государевыми бояры», велел в своем царствующем граде Москве «учинити старост поповских и десятских для церковного благочиния и всяких ради потреб церковных». Притом в год Стоглавого собора едва начинали вводить новое земское управление, а оно должно было во многом изменить предположенное этим собором сложное церковное судоустройство при той тесной связи, в какую Стоглав поставил епархиальный суд и управление с местным государственным управлением. |
| В проекте 1589 г. находим указание на такое значение судебной практики по отношению к церковному суду. Стоглав различает между прочим такие виды суда по делам церковных людей: 1) суд святителей, «или кому повелят судити, а не от мирских», по делам духовным и «прочим опричь душегубства и разбоя с поличным», 2) суд «градских», мирских судей по делам о душегубстве и разбое с поличным, 3) суд смесный по искам лиц духовного звания на мирянах перед мирскими и святительскими судьями с участием «священников десятских и земских старост, которым приказано в суде сидети», 4) суд приказа Большого Дворца по искам мирян на монастырских слугах и крестьянах, 5) суд архиерейских бояр с участием старост поповских и десятских и градских старост и целовальников по недуховным делам белого духовенства и церковных мирян, с докладом архиерею, и 6) суд десятинников, также с участием выборных духовных и земских ассистентов по недуховным делам лиц тех же разрядов с докладом или без доклада архиерею, смотря по характеру дела 7 . Статьи проекта 1589 г. (184–187), описывая суд над церковными людьми, «которые питаются от церкви Божией», может быть, не противоречат постановлениям Стоглава, но и не совпадают с ними. Они изображают какой-то особый порядок, как будто не имея в виду этих постановлений, и при этом не различают отчетливо ни рода дел, ни подсудностей, что еще более затрудняет понимание этих статей. По проекту «поп» ищет и отвечает перед одними и теми же судьями с докладом святителю. Здесь можно было бы разуметь суд святительских бояр или десятинников, подлежавший по Стоглаву святительскому докладу. Но далее значится в проекте, что если поп не захочет идти на этот доклад, он может перенести дело на суд десятого (десятского) попа да старосты церковного и людей добрых, «кто ему люб». Судебной коллегии такого состава совсем не положено в Стоглаве, и можно недоумевать, каким образом десятский священник с ассистентами еще менее компетентными мог составлять церковно-судебную инстанцию, равносильную архиерейскому суду 8 . |
| Вообще практика по различию местных или социальных условий различно комбинировала составные элементы суда, только сообразуясь с основными нормами, какие устанавливало законодательство, тоже в свою очередь сообразовавшееся с практикой, т. е. с наличными средствами правосудия. В Стоглаве, например, находим общее постановление, что монастырских слуг и крестьян судят во всех делах недуховных архимандриты и игумены с соборными старцами или кому прикажут. Согласно с оговоркой, выраженной в последних словах, уставная грамота Соловецкого монастыря 1561 г. поручает суд над крестьянами села Пузырева монастырскому приказчику, «а с ним быти в суде священнику да крестьяном пятма или шестмя добрым и середним» (первостатейным и среднестатейным, но не молодшим, т. е. состоявшим в низшем разряде по имущественной силе) 9 . В статьях о суде над церковными людьми особенно явственно вскрывается отношение проекта и к законодательству, и к судебной практике. Пересматривая прежние Судебники, кодификатор всюду вносил в свой пересмотр новые процессуальные или казуальные подробности, почерпнутые из этого второго источника. В этом пересмотре над вторым Судебником повторялась работа, исполненная им самим над первым. Но в этой работе новый кодификатор не ограничивался областью формального права. Яркой особенностью проекта 1589 г. является сравнительное обилие норм права материального. В проекте встречаем отдельные статьи и целые группы статей такого характера: таковы статьи 137 («по холопе робы нет»), 108 о смертной казни вора-рецидивиста без собственного сознания в преступлении, 163 о выкупе вотчин, 159–162 о поземельных отношениях складников, прежних сябров-земцев, потом превратившихся в черных крестьян, сообща владевших угодьями, иногда и пашнями, 169–171 об огородах, 174–177 о порядке пользования угодьями, 191–193 о завещаниях и наследовании и последние 223–231 статьи о разных предметах. Этот элемент в составе проекта заслуживает особенного внимания, и от изучения его можно ожидать немаловажных выводов для истории русского права. |
| Под ударами судьбы русское общество зашаталось. Часть россиян охватили пораженческие настроения: отечественная история подверглась гиперкритическому переосмыслению, отечественное прошлое стало казаться им сплошной ошибкой, русские правители - или тиранами, или «неэффективными менеджерами». Правление святого царя Фёдора Иоанновича сочли эпохой застоя. Бориса Годунова, который при Иване Грозном служил в опричнине, объявили представителем кровавых спецслужб. Про него говорили: «Нельзя молиться за царя-ирода, Богородица не велит». Царь Василий Шуйский - «жулик и вор» и тому подобное. Зато на польских панов смотрели снизу вверх как на авангард прогрессивного человечества. Захватив Москву, интервенты сделали своего агента влияния Игнатия - патриархом Московским и всея Руси. Патриарх Игнатий призывал к толерантности, к диалогу с поляками, говорил о сближении Православной и католической церквей. В 1606 году в московском Кремле он венчал Гришку Отрепьева на царство. Народная мудрость гласит: гром не грянет - мужик не перекрестится. Венчание на царство самозванца стало тем раскатом грома, который пробудил русских от гипнотического сна, в который они были погружены иностранной пропагандой. Чаша народного гнева переполнилась, в Москве вспыхнуло вооруженное восстание: лжецарь был убит, лжепатриарх бежал в Польшу. Но Запад не собирался сворачивать свой крестовый поход против православной России. Поляки объявили, что русские убили не самого Лжедмитрия, а его двойника, и в белорусском городе Пропойске выпустили на политическую сцену другого представителя несистемной оппозиции - Лжедмитрия II-ro, получившего в истории прозвище «Тушинский вор». Историки спорят, кто на самом деле скрывался под именем Лжедмитрия II. Русские источники считают, что это был сын черниговского попа Матвей Веревкин. Еврейская энциклопедия настаивает, что Лжедмитрий II был крещеным евреем Богданом Шкловским. В 1610 году Лжедмитрий II был убит. Но уже в следующем 1611 году по «социальным сетям», как сказали бы сегодня, стали распространяться слухи, что Лжедмитрий жив, и ему на смену появился очередной двойник - Лжедмитрий III-й или «Псковский вор». Предполагают, что этот третий самозванец был либо московским дьяконом Матюшкой, либо беглым уголовником Сидоркой. В 1612 году третий Лжедмитрий тоже был убит. |
| В течение пятивекового исторического бытия своего город Шуя имел своего рода происшествия и перевороты, которые, конечно, не блестящи и не огромны, но все же заслуживают внимание и известность. Укажем важнейшие из них: В 1539 году Сафа-Гирей, Царь Казанский, разорил и сжег Шую. В 1548 году Царь Иоанн Васильевич Грозный город Шую отдал Боярину Игнатью Борисовичу Голохвостову в кормление, т. е. Голохвостову предоставлено было право пользоваться разными городскими доходами и притом с правдою, с пятном и с корчмою. 2 В 1549 году, когда Царь Иоанн Васильевич Грозный, по смерти Казанского Царя Сафы-Гирея, предпринял поход на Казань, тогда один из передовых его полков составлялся в Шуе, в который поступили и шуйские пищальники. В 1565 году Царь Иоанн Васильевич Грозный в числе 19-ти городов присоединил Шую в свою опричнину со всеми ее волостями и деревнями. В 1572 году он же завещал Шую в числе прочих городов, по духовной грамоте, сыну своему Феодору Иоанновичу. В грамоте сказано: «а благословляю и даю сыну моему Феодору золотой крест, город Шую и прочия города». В 1576 году Царь Иоанн Васильевич Грозный пожаловал городу Шуе «земли под новые дворы, мельницу и из поместных земель около Шуи города и посаду на все четыре стороны по 10 десятин длинных со всеми угодьями животине на выпуск». В 1609 году, в смутное для России время самозванцев, когда внутренние и внешние враги терзали Россию, шуйские жители, как верные сыны отечества, отреклись следовать постыдному примеру суздальцев, присягнувших самозванцу, известному под именем Тушинского вора. Они видели, что им грозит за это гибель от самозванца, однако, не смотря на угрозы поляков и русских мятежников, остались верными своему законному Царю Василию Ивановичу Шуйскому. И, действительно, русские изменники и поляки излили всю ярость на город: они выжгли, разорили его до основания, как доносил об этом Гетману Сапеге изменник русский, Суздальский воевода Плещеев 3 . В это время неприятели сожгли и шуйскую деревянную стену с деревянными же башнями, бывшую на городском валу. |
|
|
