| переведенный в Воронеж. Киевская митрополия, только что недавно подведенная под власть московского патриарха, в начале XVIII столетия, с учреждением Святейшего Синода, переживала опять тяжелое время перехода к новым формам жизни. Митрополит Иоасаф Кроковский в 1718 г. вызван был для каких-то допросов в С.-Петербург и, не доехав до С.-Петербурга, скончался в Твери. После него митрополичья кафедра 4 года оставалась не занятой. Пользуясь этим, униатский митрополит Лев Кишка, под покровительством польского правления, отбирал православные монастыри и церкви на унию, а в 1720 г. созвал Замойский собор, на котором постановил определения, прямо враждебные православной церкви. При учреждении Святейшего Синода, назначенному в Киев новому архипастырю, Варлааму Вонатовичу, воспрещено было именоваться митрополитом и употреблять в титуле слова и Малыя России; а чрез 8 лет, в 1730 г.,он лишен был сана и, в звании простого монаха, сослан в заточение в Белозерский монастырь. Преемник его, Рафаил Заборовский, также именовался архиепископом. Первоприсутствующий в Синоде, Феофан Прокопович , хотя сам был по воспитанию киевский, имел какие-то поводы враждебно относиться к Киеву и принизил митрополию Киевскую так, что не осталось следа ее прежнего могущественного положения. Бывшие прежде под ведением ее, православные епархии Луцкая, Львовская и Перемышльская, отпали в унию; а оставшаяся в польском крае единственная православная епархия, Белорусская, в необходимых случаях относилась к русскому правительству (в Св. Синод и Коллегию иностранных дел) помимо киевского архиепископа. В 1729 г. избран был на белорусскую кафедру киево-межигорский архимандрит Арсений Берло. Но он подвергся таким преследованиям, что принужден был оставить епархию и переведен в Переяславль. Бывши пред тем самостоятельным епископом, он не хотел стать в подчиненное положение коадъютора киевского архипастыря, который, притом, сам не имел уже звания митрополита, и просил Св. Синод сделать новую епархию его самостоятельной, в чем ему и сделано было удовлетворение и дозволено именоваться Переяславским и Бориспольским. |
| По учреждении Синода с таким же предложением к Русской церкви обратились епископы церкви Англиканской, потерпевшие еще раньше неудачу на востоке; узнав об этом, восточные патриархи, слышавшие о господстве в России протестантских симпатий, поспешили прислать в Св. Синод (в 1723 г.) грамоты с приложением изложения веры в 18 пунктах патр. Досифея и с увещанием непоколебимо пребывать в православии. Попытка Англиканской церкви кончилась так же неудачно, как и попытка Сорбонны, хотя Стефана, на которого можно было бы свалить эту неудачу, не было уже в живых, а Феофан был во всей своей силе. При преемниках Петра направление Яворского восторжествовало, что, как известно, стоило больших тревог и неприятностей Феофану. Самым сильным и опасным для него противником по учености оставался теперь Феофилакт Лопатинский, великий почитатель Стефана, называвший последнего батюшкой. После неудачного доноса на Феофана в 1718 г. он замолчал и не высказывался против несочувствующего ему богослова, по крайней мере открыто, до 1728 г.; в этом году, пользуясь переменой обстоятельств, он снова выступил открытым сторонником Стефана и противником Феофана, издав «Камень веры». Вскоре тем же способом против Феофановского направления высказался и Киев с своей академией; там тоже вышло издание «Камня веры» с благословения архиепископа Варлаама Вонатовича. Полемика из-за Камня веры и Феофилакт Лопатинский Камень веры для противников Феофана был чем-то вроде знамени, около которого и сосредоточилась борьба богословских направлений. На него же обратили внимание и заграничные богословы, рассчитывавшие на привлечение России к своим вероисповеданиям. Воспользовавшись ослаблением значения Феофана при Петре II, католичество немедленно открыло в России пропаганду из Польши. Парижская Сорбонна со своей стороны прислала в Россию ловкого агента, аббата Жюбе, чтобы завязать с русским духовенством сношения о соединении церквей. К тому же делу пристал живший в России при испанском посольстве доминиканец Рибейра, имевший много знакомств между противниками Феофана. |
| Подозрительность императрицы была возбуждена происшествием в Воронеже: когда здесь получен был манифест о кончине Петра II и восшествии на престол Анны, то епископ Лев Юрлов в Неделю православия (первое воскресенье Великого поста), где надобно было поминать государыню, велел возглашать: «О благочестивейшей великой государыне нашей царице и великой княгине Евдокии Феодоровне и о державе их», потом о благоверных государынях цесаревне и царевнах. Вице-губернатор, известный нам Пашков, требовал, чтоб архиерей объявил манифест; тот отвечал, что без точного указа из Синода этого не сделает, потому что может случиться какая-нибудь перемена. Пашков донес в Москву; потребовали объяснения отсюда; Лев отвечал, что Пашков клевещет на него напрасно, по злобе. Когда в Синоде 20 марта слушали это объяснение, то Георгий Дашков сказал: «У воронежского архиерея с вице-губернатором давняя ссора, и друг на друга пишут по ссоре. Подождать, не будет ли от губернатора какого объяснения». Дело этим на первый раз кончилось, потому что на первых порах опасались употреблять строгие меры против подозрительных лиц, как светских, так и духовных. Но в половине года нашли, что можно действовать посмелее. Мы видели, что непременными членами Синоду назначены были двое – Феофан и Питирим; к ним были приданы сменяемые – крутицкий Леонид и суздальский Иоаким, а трое прежних – Георгий ростовский, Феофилакт тверской и Игнатий коломенский – увольнялись; уволены были, таким образом, люди, неприязненные Феофану, который теперь стал господствовать в Синоде, ибо остальные члены коллегии были его покорные слуги. Теперь уже не боялись никакой помехи и возобновили дело Юрлова, с которого сняли архиерейский сан и монашество и отослали в Сенат для розыска, как обвиненного в государственном преступлении. По высочайшему именному указу Юрлова сослали в Крестный монастырь, где велели содержать в келье неисходно, не допуская к нему никого, не давая чернил и бумаги, водя в церковь за караулом. Юрлов оговорил Дашкова и Игнатия, что писал к ним о заступлении и помощи, причем Дашкову послал чувал винных ягод. Игнатия лишили сана и послали в свияжский Богородицкий монастырь; Дашкова сначала приговорили сослать в Харьковский монастырь с сохранением сана, потом за те же вины велели снять сан и сослать в Каменный вологодский монастырь; здесь мы должны обратить внимание на это постепенное усиление наказания, что увидим и в судьбе светских людей. В том же 1730 году лишен был сана и сослан в Кириллов-Белозерский монастырь киевский архиепископ Варлаам Вонатович за то, что не отслужил благодарственного молебна о восшествии на престол Анны. |
| Полемика против немецких ересей и обвинение в них кого-нибудь при таких обстоятельствах легко становились признаком политической неблагонадежности самих обвинителей и полемистов и влекли за собой неизбежные допросы в тайной канцелярии. За падением верховников скоро последовало и падение поддерживаемой ими великорусской партии в Синоде. Первым из архиереев попался в политическом деле Лев Юрлов, на которого было донесено из Воронежа, что, по получении здесь первого сенатского указа о восшествии на престол императрицы Анны, он не отслужил торжественного молебствия, а стал для того ждать еще особого указа из Св. Синода, в ожидании же этого несколько запоздавшего указа распорядился поминать царствующее семейство по порядку старшинства, начиная с царицы Евдокии. В Синоде, по влиянию Георгия и Игнатия, отнеслись к этому доносу легко и отложили его рассмотрение до новых разъяснений из Воронежа. Но вслед за этим все члены, кроме Феофана, вдруг были уволены из Синода и на места их назначены другие – Леонид Крутицкий, Иоаким Суздальский и Питирим Нижегородский – все такие архиереи, которые вполне подчинялись Феофану; тогда же, кроме архиереев, в состав Синода опять, как при Петре, введены были архимандриты и протоиереи. По делу Льва началось следствие, к которому притянуты были и его доброжелатели, Георгий с Игнатием; все трое были признаны противниками царствующей императрицы, обвинены, кроме того, в разных злоупотреблениях по своим епархиям и по лишении сана разосланы в разные монастыри. В том же 1730 году был лишен сана и заточен в Кириллов монастырь Варлаам Вонатович Киевский за то, что, как и Лев, тоже не отслужил вовремя молебна на восшествие императрицы на престол; но больше всего он провинился в том, что плохо удерживал свое духовенство от толков об еретичестве Феофана и дозволил у себя в Киеве новое издание «Камня веры». В следующем году был лишен сана и посажен в Выборгскую крепость архиерей той же великорусской партии Сильвестр Казанский, на которого донесли, что при Екатерине он запрещал поминать Св. |
| Поправляя и его в известном уже нам вопросе о патриархе константинопольском, пр. Евгений делает из него по временам некоторые заимствования: о первом м. Михаиле (стр. 60 и начало 61), об основанной м. Иоанном киевской Петропавловской церкви (стр. 66, у Рубана стр. 60), о перенесены м. Георгием мощей св. св. Бориса и Глеба (стр. 71, у Рубана 62), об освящены м. Иоанном II печерской церкви (стр. 71=63), об установлении м. Ефремом праздника в честь Николая чудотворца 9 мая (72=64) и пр. Говоря о м. Клименте Смолятиче и его сопернике Константине, преосвященный прямо отсылает за подробностями к киевскому каталогу (стр. 78, пр.=67 и д.). Случается, что м. Евгений и отвергает известия каталога: в последнем говорится, напр., что м. Михаилу II «Ногайский царик ежегодно платил дань за исцеление дщери его» (стр. 65); на это наш автор замечает: «Но тогда не было еще ногайской орды» (стр. 75). Ср. еще у Евгения стр. 103 и в каталоге стр. 85 – о м. Григории Самблаке. В общем, труд высокопр. Евгения несравненно превосходит предшествующий, не вмещавший в себе сведений даже из Татищева, – труд, основанный на множестве новых польских и русских, рукописных и печатных – источников и пособий и дающий массу дотоле не известных или малоизвестных в церковно-исторической литературе сведений. Слов нет, и преосв. Евгений обследовал жизнь И деятельность киевских иерархов (каждого порознь) далеко не всесторонне и детально, – и если читатель порою встречаешь у него сравнительно полный биографии, напр. Тимофея Щербацкого (стр. 225–226), Самуила Миславского (стр. 289–240, 288–289) и др., то это большею частию не что иное, как тщательно составленные формулярные списки митрополитов, весьма близкие (начиная с биографии Варлаама Вонатовича) к спискам Рубана. Но его преимущественно занимал вопрос об унии в юго-зап. России, который красною нитью проходишь почти чрез всю «Историю киевской иерархии» 310 . Внимательно относился также Евгений к вопросу об обособлении южной и северной митрополий до окончательного разделения их на киевскую и московскую. |
| Предоставление права епископу Кириллу Шумлянскому управлять монастырями и церквами трех полков, входивших в состав Киевской митрополии-епархии, не было выделением Переяславского коадъюторства в совершенно самостоятельную епархию, хотя на другой год, по вступлении на Переяславскую кафедру (20 марта 1716 г.) Шумлянский письменно просил митрополита Иоасафа (Кроковского), преемника Варлаама Ясинского, отделить Переяславскую епархию от Киевской. Но митрополит, «на тое требование отписал советом время разделения епархии отложить до дальнейшего рассуждения». 881 Митрополит Иоасаф лично не мог исполнить просьбы епископа Кирилла по одному тому, что в год вступления его на Киевскую митрополию (15 августа 1708 г.), когда вторично были исключены из ведения Киевского митрополита черниговский архиепископ и Киево-Печерская Лавра, переяславскому епископу Захарии Корниловичу и иным по нем заказано быть в зависимости от Киевского митрополита по прежнему. 882 Кирилл Шумлянский после того до самой смерти (30 ноября 1726 года от продолжительной грудной болезни, соединенной с кашлем чахотки) был усердным и полезным помощником архиепископу киевскому Варлааму (Вонатовичу с 14 мая 1722 г.), как коадъютор Киевской епархии, о чем архиепископ Варлаам засвидетельствовал перед Св. Синодом по кончине епископа Кирилла, погребенного 5 декабря 1726 г. в Киево-Печерской обители, согласно его завещанию. 883 И раньше Кирилл как и его предшественник, принимал деятельное участие в управлении Киевской епархией, особенно во время четырехлетнего вдовства Киевской кафедры (1718 – 1722 г.). 884 По смерти Кирилла, Переяславская епархия поручена в непосредственное управление киевскому архиепископу Варлааму, хотя и без того она считалась подлежащей киевскому митрополиту вместе с монастырями и протопопиями. В заграничные приходы ее священников посвящал епископ Хрисанф греческий, бывший червенский, проживавший в это время в Переяславле. 885 Преемником Кириллу Шумлянскому по Переяславской кафедре назначен и 4 июня 1727 года посвящен архимандрит Донского монастыря Иоаким (Струков). |
| Репрессии обрушились и на архиереев. В 1730–1736 гг. прокатилась волна судебных архиерейских процессов, к которым был причастен и Феофан Прокопович . Первым в 1730 г. был осужден воронежский архиепископ Лев (Юрлов), обвиненный в том, что при получении известия о воцарении Анны Иоанновны не отслужил торжественного молебна. По той же причине осужден киевский архиепископ Варлаам (Вонатович) и был сослан простым монахом в Кириллов Белозерский монастырь. Затем пострадали противники петровских церковных реформ и недружелюбно относившиеся к Феофану Прокоповичу : архиепископ Феофилакт (Лопатинский) и архимандрит Гедеон (Вишневский). Всего в 1730–1736 гг. пострадали 6 архиереев. Репрессии против высших духовных лиц продолжались и после смерти Феофана Прокоповича в 1736 г., даже с еще большей суровостью. Известны имена не менее 10-ти архиереев, пострадавших в 1736–1740 гг. 215 «Ни до, ни после Анны русское правительство не обращалось с духовенством с таким недоверием и с такой бессмысленной жестокостью». Архимандрит Дмитрий Сеченов говорил впоследствии (в 1742 г.), что духовенство «так устрашили, что уже и самые пастыри, самые проповедники слова Божия молчали и уст не смели о благочестии отверзти» 216 . Произведены были и перемены в высшем управлении, преследовавшие цель еще большего ее подчинения светской власти. Вместо упраздненного Верховного тайного совета учрежден Кабинет министров, в подчинение ему был поставлен Синод, в котором всеми делами заправлял Феофан Прокопович . Историк Русской церкви А.В. Карташев отмечает: «Синод был терроризирован через него, и в потоке дел, приобретавших характер политического розыска, часто забегал вперед и рекомендовал суровые меры раньше органов государственных. Дух диктатуры кабинет-министров поставил управление церковью в зависимость не только от учреждений государственных, но и прямо от лиц диктаторов, именовавшихся тогда временщиками» 217 . Правление Анны Иоанновны особенно тяжелым было для монастырей и монашества. 25 октября 1730 г. последовал ее указ о строгом соблюдении запрета монастырям под каким бы то ни было видом (покупки, дарения, завещания) приобретать земли. |
| С воцарением Анны Иоанновны, русская церковная проповедь замолкла. При Петре I и Екатерине она посвящена была защите государственных реформ и искоренению невежества в народе, теперь же, когда дела Петровы уничтожались, а немецкая партия готова бы уничтожить самое православие, как основу русской народности, проповедники церковные принуждены были молчать. В течение одиннадцатилетнего господства немецкой партии при Дворе православная церковь подвергалась сильным страданиям: под благовидным предлогом число духовенства уменьшалось, храмы оставались без причтов, народ без всяких средств к религиозно-нравственному воспитанию, запрещелись даже книги, составленные прежде в защиту православной церкви. Ревнители православия подвергались преследованиям, лишались своих мест и даже жизни. Напр., епископ тверской Феофилакт Лопатинский был лишен архиерейства и монашества, три раза поднят был на виску, наказан батогами и наконец, посажен в крепость единственно за то, что решился сказать слово в защиту православия; епископ воронежский Лев Юрлов лишен сана, наказан кнутом и окончил жизнь на цепи в подземелье карельского монастыря за то, что до получения указа из Св. Синода не принес присяги Анне Иоанновне; архиепископ киевский Варлаам Вонатович лишен сана и сослан в Кириллов — Белозерский монастырь за издание «Камня веры» — в защиту православия; архимандрит Мильхиседек (Борщов) лишен священства и наказан кнутом за то, что один раз служил царский молебен в ризах второго разряда. В тоже самое время немецкие выходцы строили кирху за кирхой, хлопотали о лучшей обстановке их, выписывали пасторов из-за границы, заводили школы для образования детей, издавали и распространяли протестанские сочинения. Мало того, они оказывали покровительство всем вероисповеданиям, в ущерб православной веры и церкви. При таком состоянии православия церковная проповедь была невозможна, ибо не всякому благодать мученичество дается, как заметил один проповедник. Тирания немецких партий заставила русских людей обратить внимание на себя самих, на свои религиозные и народные интересы и обсудить настоящее свое состояние сравнительно с недавнопрошедшим. |
| Синод получил новый именной указ: «для утверждения благополучия и целости государства и для благополучного, спокойного и несумнительного жительства всех ее имп. величества верных подданных и для пресечения всех противных сему благополучию толкований привести всех вновь к присяге», причем, кроме императрицы, велено присягать и ее высоким наследникам, хотя личности этих высоких наследников и не были обозначены. По всему духовному ведомству опять поднялась суматоха с присягами, на этот раз еще деятельнее прежнего, потому что в течение года нерасположение нового правительства к духовенству успело уже довольно обозначиться и держало духовенство в постоянном страхе. О том, как производилась эта присяга, узнаем из сохранившихся об ней известий в петербургском крае. Петербургское духовенство присягало в день рождества Христова; затем духовное правление немедленно разослало гонцов по уезду с наказом ехать, как можно скорее, денно и нощно, и объявлять причтам, чтобы сейчас же отправлялись в Петербург «для некоего важного дела» и являлись здесь в духовное правление. Несмотря на время великих и доходных праздников и крайнюю надобность оставаться в приходах, все причты беспрекословно явились в Петербург и исполнили присягу по указу. В других уездах петербургской губернии причты должны были являться для присяги к своим заказчикам, которые обязывались лично наблюдать за подписями на присяжных листах и обозначать на этих листах после рукоприкладств каждого причта, что других церковников, кроме подписавшихся, в причте не имеется. В первой половине 1732 г. повсюду были исполнены и эти вторичные присяги. Но дело не кончилось и этим. Желая еще вернее оградить безопасность государства и спокойное, несумнительное жительство верных подданных, подозрительное правительство назначило еще особые комиссии для исследования, точно ли все по духовному ведомству учинили присягу в свое время. В объяснение этого нового факта подозрительности к духовенству нужно припомнить, что в том же 1732 г. шло страшное судбище над несколькими архиереями, которые обвинялись в нерасположении к царствующей государыне, а некоторые из них (Лев Юрлов Воронежский и Варлаам Вонатович Киевский) даже прямо в пренебрежении присягой 1730 г. |
| Совершенно иное отношение к себе, а именно глубокое, умиленное уважение и вечно-благодарную память вызывает личность светлого борца за православие, Феофилакта Лопатинского. Он также погиб, погиб не без участия Феофана, но причиною его погибели были не собственные его преступления, а его истинно пастырская ревность, его борьбы с протестантизмом, имевшим тогда при дворе мощного защитника в лице всесильного фаворита Бирона. Архиепископ Тверской Феофилакт решился издать после смерти Стефана Яворского его сочинение «Камень веры», для предохранения православных от протестантской пропаганды. Книга читалась с жадностью и выдержала в течение 3 лет 3 издания. Достоинства её доказываются тою ненавистью, которую она вызывала у протестантов. В Москве явилась книга, написанная в виде письма от иенского богослова Буддея к некоему московскому другу, против Стефана Яворского . Называлась эта книга: «Рассуждение о книге Камень веры», по другим спискам: «Молоток на Камень веры», в коей не столько разбиралось существо сочинения Стефана, сколько было глумление над личностью незабвенного борца православия, Стефана. В разговорах с доверенными людьми Феофилакт прямо высказывал, что Буддева апология подложная, сочинена Феофаном Прокоповичем , и друзьями его напечатана в Ревеле. Феофилакт просил разрешения у Императрицы поднести ей свои возражение на книгу Буддея и получил уже изволение, как вдруг ему было объявлено, не только не издавать этого возражения, но, под страхом смерти, и не говорить о нем. Т. о., защитникам православия попросту закрыли рот, а нападки протестантов продолжались, беспрепятственно. И из-за старых личных счетов Феофан стал действовать с сильными против слабого, одиноко боровшегося за истину, Феофилакта. И по злосчастной привычке своей Феофан обратился к тайной канцелярии, куда он подал «Камень веры» и защиту его Феофилактом, называя оба сочинения вредными для государства. И началась исповедническая страда Феофилакта. Сперва его исключили из состава членов Св. Синода, и он удалился в Тверь. По требованию Бирона, «Камень веры» был запрещен, и экземпляры его конфискованы. Киевского митрополита Варлаама Вонатовича, сделавшего в Киеве великолепное издание «Камня веры», вызвали в тайную канцелярию, лишили сана и заточили в Белоозерском монастыре. Самого Феофилакта не оставили в покое. Были сысканы доказчики, обвинившие его ложно в оскорблении величества. Он отрицал возводимое обвинение. Потребовали для утверждения его невинности дать присягу. Он ответил со слезами на глазах: «Совесть меня ни в чем не зазирает. Я готов это исполнить» и присягнул. |
|
|
