| Статусом колоний и в связи с этим высоким уровнем автономии, включая право использовать в делопроизводстве греческий язык, обладали в дунайских и балканских провинциях старые греческие города: в Далмации на Адриатике – Салона (Сплит) и Эпидавр (Цавтат), во Фракии – Филиппополь (Пловдив), Аполлония, Месембрия, Адрианополь, Византий, Одессос (Варна), в Нижней Мезии – Никополь и Томы (Констанца), которые одно время были столицей царства Малой Скифии – там, в Добрудже, как и в предгорном Крыму, нашли приют теснимые сарматскими народами скифы, подвергшиеся поверхностной эллинизации. Опираясь на «Тристии» сосланного в Томы Овидия, Т. Моммзен набросал такой портрет Том и его окрестностей времен позднего Августа: «Население состоит в большинстве из гетов и сарматов; подобно дакам, изображенным на колонне Траяна, они носят шубы и штаны, имеют длинные развевающиеся волосы и нестриженые бороды; они появляются на улице верхом, вооруженные луком, с колчаном за плечами и ножом у пояса. Немногочисленные жившие среди них греки усвоили себе варварские обычаи, включая ношение штанов; они говорят по-гетски не хуже и даже лучше, чем по-гречески; ...и нет там человека, который хоть бы слово понимал по-латыни» (Моммзен, цит. изд., т. 5, кн. 8, с. 305). Это, конечно, преувеличение, если слова историка понимать буквально, но без знания латыни в этом городе действительно могли обходиться. «Перед воротами города рыщут разбойничьи банды самых различных народов, и стрелы нередко перелетают через городские стены. Кто отваживается обрабатывать свое поле, тот делает это с опасностью для жизни и пашет не снимая оружия» (Моммзен, цит. изд., т. 5, кн. 8, с. 305). Сам Овидий так писал об опасностях, подстерегающих неосторожных томитян от разбйничьих отрядов сарматов и бастарнов: «Только, бывало, скует свирепая сила Борея воды морские иль рек вольнолюбивый порыв, только прогладят Дунай Аквилоны досуха, тотчас варвар на резвом коне хищный свершает набег. Варвар! Силен он конем и далеко летящей стрелою: опустошит широко землю соседей сосед. Жители – в бегство: беда! В полях, ни кем не хранимых, хищники дикой ордой грабят добро – и скот, и скрипучие арбы – все, чем сыт и богат наш деревенский бедняк. Кто не укрылся, того, заломив ему за спину руки, прочь угоняют: прости, дом и родные поля. Прочие жалко падут под зубчатыми стрелами. Варвар все, что врагу унести иль угнать не по силам, он губит: и пожигает огонь скромные избы селян. Даже в дни мира дрожат, трепеща перед зимним набегом, и не взрывает никто плугом упорной земли... И пребывает земля в дебрях степных целиной... Голые степи кругом: ни деревьев, ни зелени – голо. Не для счастливых людей гиблые эти места». После покорения близлежащей Дакии, жизнь на Дунайской границе в соседней Мезии на время стала более спокойной и безопасной. |
| Супруга опять пошла к богачу и пересказала ему все слова мужа. Добродетельная чета не обманулась в надежде, что Бог имеет множество средств избавлять человека от напасти. Рядом с ними, через перегородку, был заключен разбойник. Он слышал разговор мужа с женою и, сколь ни был ожесточен, до глубины души был тронут их добродетелью. Он подал им голос, чтобы подошли поближе, и сквозь железную решетку сказал тихо: «Я разбойник, я совершил много зла и убийств и совершенно уверен, что вскоре буду казнен. Итак, умоляю вас, после моей смерти пойдите в такое-то место; раскопав землю, вы найдете там большое количество золота. Оно награблено, но где и у кого, я уже не помню; если объявлю о нем судьям, то оно останется у них. Возьмите вы его себе, как люди добродетельные, и молите о мне Бога». Разбойник через несколько дней в самом деле был казнен. Добродетельная женщина, с позволения своего супруга, пошла поздно ночью в указанное разбойником место, стала рыть землю и как же была поражена, увидев вскоре неисчетное сокровище – это был ящик со златницами. С крайней осторожностью она перенесла драгоценности домой, постепенно выплатила долг и вскоре освободила своего мужа из темницы 444 . 4 . В житии святых мучеников Гурия, Самона и Авива помещен рассказ о том, как страшно бывает наказуемо клятвопреступление и вероломство. Некогда на Византийское государство произвели нападение варвары, обитавшие близ пределов Персидских, которых древние историки называют ефелитами. Для их отражения византийское правительство отправило войско, часть которого остановилась в городе Эдессе 445 для его защиты. В этом городе находились мощи святых мучеников Гурия, Самона и Авива. Среди воинов был знатный чиновник, родом готф, поступивший на время войны на военную службу. Ему пришлось жить в доме добродетельной вдовы, именем Софии, имевшей у себя единственную дочь Евфимию, прекрасную, благонравную и богобоязненную. Варвар с первого взгляда возымел преступные мысли против юной девицы и начал употреблять разные средства, чтобы поколебать ее сердце. Но так как благовоспитанная Евфимия не хотела и слушать его льстивых речей, то варвар стал употреблять другие средства: к случаю восхвалял знатность своего рода; говорил, что родители его безмерно любят, и какая будет радость в его семействе, когда он вернется после окончания войны; мимоходом давал знать, что отец и мать непрестанно предлагали ему знатных невест, но сердце его до сих пор оставалось нечувственным к приятностям супружеской жизни; наконец, все эти ухищрения довершил тем, что начал просить руки Евфимии. Одна только мысль о разлуке и о том, что дочь будет тосковать в чужой стороне и, может быть, разлука эта безвременна, настолько устрашала Софию, что она решительно отказала варвару. |
| Последние слова Максим произнес угасшим голосом. Потому что взглянул на брата. Андрей стоял к Максиму спиной, но его отражение смотрело на младшего братца ехидно и выразительно. Сейчас скажет: «Оставьте в покое нашего солиста! Ему нельзя нервничать, а то он в самый важный момент вместо ноты «си» возьмет ноту «до». Ух, слава Богу, не сказал. Только хмыкнул. Максим торопливо объяснил родителям: — Сами же станете говорить, что неряха, если увидите на экране, что я мятый. — Не лишено логики, — заметил папа. — А ну вас, — сказала мама. — Пусть идет хоть голый. Не ребенок, а варвар. Андрей наконец убрался от зеркала, и Максим скользнул на его место. Какой же он варвар? Варвары косматые, немытые, страшные, вроде разбойников. А он вполне симпатичный человек. Вообще симпатичный, а в новой форме — особенно. Форма темно-красная, а точнее — вишневого цвета, жилетик с латунными пуговками — тугой в поясе и свободный в плечах — оставляет открытыми белые рукава и воротник рубашки. Легонькие штаны отглажены так, что торчат вперед складками, словно два топорика (а ноги у Максимки — как тонкие длинные рукоятки у этих топориков — еще незагорелые, светлые, будто свежеоструганное дерево). На ногах красные сандалии. И носочки тоже красные. Форму недавно выдали в ансамбле, а обувь купила мама. Потому что Максим будет стоять впереди хора, и все на нем должно выглядеть как с иголочки. Все пока так и выглядит. А лучше всего пилотка. Тоже вишневая, из тонкого сукна, с белыми кантами на верхних швах и вышитыми серебром крылышками на левой стороне. Потому что младший хор в ансамбле называется «Крылышки». А все вместе — два хора, два оркестра и танцевальная группа называется так длинно, что сразу и не запомнишь: «Детский музыкально-хореографический ансамбль Дворца культуры имени Чкалова». Дворец построен для летчиков. Говорят, когда-то в этом районе был главный аэродром. Потом появились реактивные лайнеры, летное поле стало тесным, и аэропорт перенесли далеко за город. На старом месте сохранилась только площадка для маленьких аэропланов и вертолетов. |
| Кондак, гл. 8. Яко истинен и праведен, благочестив и непорочен, освящен же явлься всеславне, Божий угодниче истинный, просветил еси мир в терпении твоем, терпеливейший и доблейший: имже еси, Богомудре, память твою воспеваем. Ап. ( Гал.5:22–26; 6:1–2 ; 213 зач.; Ев. см. 3 мая.). 80 Мучч. Варвара воина и с ним Вакха, Каллимаха и Все они пострадали во Фракии, около 362 г. Св. Варвар, тайный христианин, служил в войске под начальством Вакха. Во время войны греков с фракийцами, он одержал победу в единоборстве с одним неприятельским исполином, чем и облегчил своим соотечественникам поражение врагов. После победы, полководец Вакх, принося благодарение идолам, предложил честь первого жертвоприношения св. Варвару. Св. воин отказался, за что и был подвергнут, по приказанию Юлиана, страшным истязаниям. Видя чудесные знамения, сопровождавшие эти мучения, обратились ко Христу и Вакх с 2 воинами – Каллимахом и Дионисием, за что они и были обезглавлены. Св. Варвара после сего били воловьими жилами, бросали в раскаленную печь, в темницу к ядовитым гадам, но он везде оставался невредимым. Наконец его усекли мечом. Муч. Варвара, бывшего разбойника. Он жил в Северной Греции и занимался грабежом и разбоем. Однажды, уединившись в пещере, он рассматривал награбленные сокровища. Совесть сильно заговорила в нем при воспоминании о том бесчеловечии, с которым он приобрел свое богатство. Почувствовав глубокое раскаяние, он пошел к иерею и исповедал грехи свои. Пастырь принял его, и он провел у него 3 года, живя со скотами, без крова и одежды, ползая на коленях и локтях; после сего, разрешенный иереем от грехов, св. Варвар удалился в лес, где в течение 12 лет продолжал вести строгий образ жизни, не имея одеяния и питаясь одной травой. Наконец, добровольный страдалец, услышав еще на земле прощение во грехах от Господа, был застрелен проезжими купцами, принявшими его за зверя. Мощи св. Варвара, прославленные нетлением и целебной силой, покоятся в монастыре горы Келлий, в Фессалии, близ г. Лариссы. |
| Чего ты хочешь? Славы? " Не пойдет " , – говорится, – " за ним слава его " (Пс.48:18), а часто даже оставляет его еще при жизни. Не таковы совер шенства добродетели: они все постоянно пребывают. Здесь тот, кто стал знаменитым, достигнув власти, как скоро власть переходит к другому, становится человеком малозначитель ным и одним из подначальных. Богатый, – когда напали на него разбойники, клеветники, злоумышленники, – внезапно ста новится бедным. Но у нас не так. Если воздержный внимателен к себе, то никто не в состоянии отнять у него воздер жания. Того, кто владеет и управляет самим собою, никто не сделает человеком, не имеющим власти, подначальным. А что последняя власть значительнее первой, это узнаешь из срав нения. В самом деле, скажи мне, какая польза управлять всеми народами, и быть рабом страстей? Какой вред – не управлять ни одним человеком, и быть выше господства стра стей? Вот свобода, вот власть, вот царство и могущество! Другого рода власть есть рабство, хотя бы кто окружил себя тысячею диадем. Когда внутри его властвует множество го спод, именно – сребролюбие, сластолюбие, гнев и другие страсти, то какая польза от диадемы? Велико могущество страстей, когда и самый венец не в силах избавить человека от этого рабства. Подобно тому, как когда бы кто-нибудь, будучи царем, попал в рабство к варварам, и они, желая в большей сте пени показать свою власть над ним, не сняли бы с него ни порфиры, ни диадемы, но заставляли бы его в таком виде и носить воду, и готовить кушанье, и исполнять все другие ра боты, чтобы таким образом доставить себе больше чести, а его подвергнуть большему поруганию, – так и в настоящем случае эти страсти обращаются с нами жесточе всякого варвара. Кто презирает их, тот будет смеяться и над варварами; а кто преклоняется пред ними, тот будет терпеть от них гораздо больше зла, чем от варваров. Варвар, когда приобретает великую силу, истязает тело; а страсти мучат и отовсюду тер зают душу. Варвар, когда приобретает великую силу, пре дает смерти временной; а страсти предают смерти вечной. |
| Если у вас в распоряжении будет только одна секунда, чтобы взглянуть в лицо смерти, вспомните о Голгофе, умирающем на ней Христе и, покидая этот мир, скажите только одно слово, лишь бы оно исходило из самой глубины вашей совести: Отче, в руки Твои предаю дух мой! Кончая так, вы оставите во всех присутствующих, во всех, кого вы покидаете, чувство радости детей, отходящих к Отцу, оставите след божественного, запах божественных ароматов. (Извлеч. в сокращ. из кн. «Доказ. Божеств. Иисуса Христа» Дидона). 11. Покаяние разбойника Варвар был разбойник, державший в страхе целые области. Его именем матери пугали непослушных детей. Напрасно принимали меры, чтобы изловить его и положить конец его ужасным делам: сила и ловкость Варвара спасали его всякий раз, и он гулял на свободе и злодействовал. Но лютая жизнь не удовлетворяла Варвара. Чем удачнее кончались самые дерзкие, безумные его предприятия, чем большую добычу приносили ему его грабежи – тем сумрачнее он становился: его грызла неисходная тоска, и этой тоски он не мог ничем заглушить. Однажды Варвар сидел в тайной пещере, где хранилась самая дорогая часть из награбленного им добра. Факел освещал низко нависший свод, и стесненный этим сводом свет тем ярче играл на грудах золота, многоценных тканей, самоцветных каменьев, которые были разложены повсюду. Но вместо красоты этих сокровищ, из всех углов, от всякой вещи на Варвара смотрели неотступно образы совершенных им преступлений Он был один. Там, наверху, была безмолвная, непроглядная ночь – и ни один звук, ни одно внешнее впечатление не отрывали разбойника от его воспоминаний Одна за другой вставали зловещие картины: тайные перелески, скрытые овраги, узкие ущелья – и везде он, в ожидании добычи. Вот едут но все еще мирно в пустыне, и ее молчание чуть нарушается ровными ударами копыт... Вдруг страшные крики, борьба – и... опять тишина, мертвенная тишина. А они глядят!.. Вся пещера полна пришедшими оттуда, из ущелий, из перелесков, призраками с зияющими ранами, с безжизненными глазами – и все они стоят, прозрачные и безтелесные, у сложенных в пещере сокровищ, и безжизненные очи их устремлены на убийцу. |
| Чего ты хочешь? Славы? « Не пойдет », — говорится, — « за ним слава его » (Пс. 48:18), а часто даже оставляет его еще при жизни. Не таковы совершенства добродетели: они все постоянно пребывают. Здесь тот, кто стал знаменитым, достигнув власти, как скоро власть переходит к другому, становится человеком малозначительным и одним из подначальных. Богатый, — когда напали на него разбойники, клеветники, злоумышленники, — внезапно становится бедным. Но у нас не так. Если воздержный внимателен к себе, то никто не в состоянии отнять у него воздержания. Того, кто владеет и управляет самим собою, никто не сделает человеком, не имеющим власти, подначальным. А что последняя власть значительнее первой, это узнаешь из сравнения. В самом деле, скажи мне, какая польза управлять всеми народами, и быть рабом страстей? Какой вред — не управлять ни одним человеком, и быть выше господства страстей? Вот свобода, вот власть, вот царство и могущество! Другого рода власть есть рабство, хотя бы кто окружил себя тысячею диадем. Когда внутри его властвует множество господ, именно — сребролюбие, сластолюбие, гнев и другие страсти, то какая польза от диадемы? Велико могущество страстей, когда и самый венец не в силах избавить человека от этого рабства. Подобно тому, как когда бы кто–нибудь, будучи царем, попал в рабство к варварам, и они, желая в большей степени показать свою власть над ним, не сняли бы с него ни порфиры, ни диадемы, но заставляли бы его в таком виде и носить воду, и готовить кушанье, и исполнять все другие работы, чтобы таким образом доставить себе больше чести, а его подвергнуть большему поруганию, — так и в настоящем случае эти страсти обращаются с нами жесточе всякого варвара. Кто презирает их, тот будет смеяться и над варварами; а кто преклоняется пред ними, тот будет терпеть от них гораздо больше зла, чем от варваров. Варвар, когда приобретает великую силу, истязает тело; а страсти мучат и отовсюду терзают душу. Варвар, когда приобретает великую силу, предает смерти временной; а страсти предают смерти вечной. |
| аа) Чаще всего обличают угрызения и мучения совести. Совесть – это голос нелицемерного, неподкупного суда Божия в душе человеческой. Примеры такого действия совести в обличении человекоубийства многочисленны и разнообразны. Один разбойник, по имени Давид, до того привык убивать людей, что проливал кровь человеческую без всякого смущения совести, как кровь животных. Раз, по устроению Божию, в минуты уединенного размышления, вдруг пробуждается в нем совесть и наказывает его таким душевным терзанием за совершенные злодеяния, что он оставляет все, совершенно изменяет свой образ жизни и предается самому строгому покаянию. Представим и другой подобный пример: один разбойник, по имени Варвар, своими злодеяниями наводил ужас на все окрестные страны. Однажды после грабежа и пролития крови человеческой, обремененный сокровищами, он уединяется в пещеру, чтобы пересмотреть сокровища, добытые новым убийством. В уединении пещеры его ничто не развлекало, и тогда, смотря на сокровища, он спросил себя: «для чего все это?» В эти минуты совесть восстала страшным обличителем разбойника, как молния осветила всю его прошлую жизнь, полную злодеяниями, итог, кого не могли уловить никакие преследования, является сам пред служителем Божиим и говорит: «и разбойник! злодеяния мои бесчисленны: я грабил, терзал, убивал! если знаешь, отец мой, что Бог примет мое покаяние, то чем угодно обяжи меня, я все готов исполнить. Если же нет, вот меч: вели им убить меня!» бб) Иногда бывает так, что человекоубийца, страшась законного суда, тотчас по совершении злодеяния, старается только о том, чтобы скрыть преступление; но при этом в смущении совести своими странными поступками более открывает, чем скрывает следы убийства. вв) Бывает и так даже, что смущение совести производит в нем некоторое помешательство, так что преступно проливший кровь человеческую выдает себя убийцею и признает над собою непосредственно суд Божий. в) Но не всякое отнятие жизни у ближнего есть законопреступное убийство. Когда, напр., преступника наказывают смертию по правосудию, или когда убивают неприятеля на войне за государя и отечество, то это не есть беззаконное убийство. Господь велел наказывать преступников, велел защищать государя и отечество. Здесь действует правосудие и закон; тут охраняется благосостояние общества и государства; здесь проявляется высшая христианская добродетель – самопожертвование, готовое душу свою положить за св. веру, царя и отечество. |
| Итак, вот что ценно для Господа: сила и глубина покаяния. Не всегда можно судить об этом по внешним признакам, но Господь зрит в самое сердце человеческое, в непостижимо глубокие тайники его, Он Один ведает, что там у каждого из нас, видит драгоценное среди недостойного. Пророку Иеремии Он прямо сказал: «Если извлечешь драгоценное из ничтожного, то будешь, как Мои уста» ( Иер. 15, 19 ). Но вернемся опять к благоразумному разбойнику. Что мы увидим в сердце его? Разве не терзалось оно от покаяния так, что он и крестные страдания свои вменял в ничто, поэтому и не роптал, как другой разбойник, но готов был осудить себя и на большие муки. Ведь он действительно был злодеем, но, без сомнения, чудеса и проповеди Сына Божия, которые он, возможно, видел и слышал, глубоко запали в его сердце и оставили в нем глубокий след. Нечто подобное случилось и с другим разбойником, который жил много позже, в конце VIII – начале IX веков. Мы называем его Варваром, потому что даже имя этого человека не сохранилось. Он был мусульманином-фанатиком, убившим около трехсот православных, но Господь и такого злодея обратил к покаянию удивительным и непостижимым образом. Однажды этот поистине варвар пришел в один сельский храм, чтобы, дождавшись конца службы, убить священника. Но Господь увидел в его сердце еле тлеющий огонь любви к Истине и приоткрыл на время его духовные очи. Разбойник увидел Ангелов, сослуживших священнику, и понял, что это был человек святой жизни. О его покаянии мы можем судить из того, что случилось дальше. Когда окончилась служба, он исповедал все свои страшные грехи и попросил, чтобы ему немедленно дозволили креститься, а потом умолял оставить его жить со свиньями в хлеву, при доме священника. Терзаемый лютейшими муками совести, раскаиваясь в своих зверских преступлениях, он стал в душе считать себя хуже зверя и три года ходил на четвереньках, три года питался вместе со свиньями, а потом ушел в лес, где прожил еще двенадцать лет. С удивительной жестокостью он казнил себя голодом, холодом, всевозможными лишениями и не дерзал ходить прямо, как все люди, но только ползал или ходил на коленях, опираясь на руки, как звери. |
| Так я понимаю причину Вашей болезни и я ей порадовался ради Вашей души. С тех пор, как я писал Вам то тронувшее Вас сердечное письмо, с выражениями сыновней любви, утекло много воды. Многими скробями лютыми спасал мою сластолюбивую душу Господь; благодарю Бога и молю не лишить меня и впредь очистительных скорбей и обид. Знаю, что не попасть иными путями в царство небесное, как только „многими скорбями“, коими спаслись все святые мученики, пустынники, апостолы, пророки, учителя, а также и тот разбойник, который первый вошел в рай Божий после мук крестных. С тех пор, как прошел я сквозь целый ряд тюрем, этапов и арестных домов, испытал я уже иные скорби, о коих сказано в Евангелии: „радуйтеся и веселитеся, егда рекут вам всяк зол глагол, на вы лжуще Меня ради“: сладостнее этих скорбей нет в мире, ибо по мере, как они умножаются – умножается и утешение от Утешителя Духа, Который нежнее матери умеет облегчить скорбящую по-христиански душу. Да, если чем могу ныне похвалиться, то хвалюсь скорбями, коими облагодетельствовал меня Господь и дал познать неисповедимую сладость смирения и глубокие чувства любви к людям – братьям, всепрощения и жалости к ним. Знаете ли, Λ. H., что я слышал от „православных“, которых всех сплошь я некогда, следуя Вам, почитал непотребными? Один монах мне говорил, что в христианине должно мудрствоваться то, еже мудрствовалось (мыслилось и чувствовалось) во Христе Иисусе, то есть в сердце Богочеловека. Что же такое? Α то, чтобы иметь в тайне сердца своего желание дать ближнему есть свою плоть. Дивно, но понятно это, по крайней мере à contra verso: в злых или одержимых злой похотью является чувство, выражаемое: „так бы и разорвал в клочки, так бы и съел“… Вы написали прегрешную подпольную книгу в доказательство веры Вашей, что „царство Божие внутри нас“, а я приобрел, во внутренней борьбе с Вашими лжеучениями, веру, что и царство сатанино внутри нас, и открывается в отношениях к ближнему. Представьте, вообразите своим художественным высоким умом, как висел между небом и преисподней на кресте Кротчайший, Смиреннейший, Безгрешный, и как молился о распинателях Тот, при последнем вздохе Которого великим трусом тряслась земля, померкло солнце и уверовало сердце язычника – сотника, сказавшего: „воистину это был Сын Божий“! Неужели Ваше сердце, сердце поэта гуманиста, менее чутко, чем суровое солдатское сердце сотника римского? Уверовал разбойник, то есть убийца и варвар, и смиренно сказал эти сладкие слова: „помяни мя, Господи, во царствии Своем“, – неужели не уверуете Вы, который умели описать подвиг Наташи Ростовой, смерть князя Болконского и многое другое трогательное, над чем я плакал в юношеские мои годы и что воздвигало ум мой от грубой скотской чувственности к высшим наслаждениям поэзии и поэтическим созерцаниям („над вымыслом слезами обольюсь“ – писал А. |
|
|
