| Да присоединится и да будет введена в дом Израилев эта проститутка! Но хватит уже вспоминать и обвинять ее в ее старой вине! Блудницы больше нет! Напротив, есть дева чистая, соединенная с единым Женихом, Христом» 267 . Удивительно выразительная проповедь! Подобное оригеновскому толкование находим у верного продолжателя александрийской традиции в экзегетике святителя Кирилла Александрийского : «Когда ковчег был обнесен священниками вокруг Иерихона, стены города рухнули не от силы стенобитных машин и таранов, но от труб и голоса… Это реализуется во Христе. Это Он, действительно, несомый вокруг святыми людьми, подрывает всю силу диавола, не оружием, но голосом и трубой, то есть евангелизацией, и согласием всех народов в точной вере…» 268 . Если Иерихон означает этот мир, то семь дней в святоотеческих творениях очень часто означают семь тысяч лет существования мира, после которых наступит его конец 269 . Иларий Пиктавийский усматривает в описании 6-й главы книги Иисуса Навина эсхатологическое значение: шесть тысяч лет будет продолжаться «ход поколений вокруг этого мира», а «в седьмое тысячелетие этот мир будет истреблен при звуке трубы» 270 . Итак, труба – проповедь Евангелия. А также проповедь о скорой кончине мира. Она не должна умолкать, пока существует мир, должна призывать к обращению. «Труба эта – не для того, чтоб доставлять развлечение, но для потрясения народа, – объясняет Цезарь Арльский. – Горе той робкой проповеди, которая не обращает, а усыпляет души» 271 . Но труба – это не только проповедь, но также и молитва . Подобно войску израильтян, – поучает Кводвультдеус, – «также и наше воинство сражается звуком этих труб и воинским криком, согласно наставления нашего Господа Иисуса… Когда производят шум, трубя.., и когда народ испускает боевой клич пред лицом Царя Господа и когда семь раз в день воспевают гимны судам правды Его ( Пс. 118:164 ), все высокомерие Иерихона, то есть этого земного града, побеждается и сжигается в пожаре Того, о Ком сказано: «Пред Ним идет огонь и вокруг попаляет врагов Его» ( Пс. 96:3 )» 272 . |
| В академическом словаре1847 г. (2, с. 464) было указано слово новщик с таким объяснением его употребления: «1) Обл. Вводящий что-нибудь новое. 2) У раскольников: старающийся вводить что-либо новое в их обряды». Ср. у И. И. Лажечникова в романе «Последний новик» (ч. 3, гл. 5) в речи раскольника: «С басурманами, с содомитянами, новщиками должен я нередко вести беседу, служить им, угождать... и все это для того, чтобы возвратить на путь истины заблудшуюся овцу!» (Лажечников 1858, 2, с. 91–92). В части четвертой того же романа: «Предав анафеме новщиков, выгнали их из деревни». Слово новщик здесь объяснено в подстрочном примечании: «Вводящие перемену, новизну в расколе» (там же, ч. 4, с. 9). Несомненно, что между словами новщик и новшество есть смысловая связь. Но по своей стилистической природе эти слова очень различны. Новшество – слово искусственное, книжное. Его славянизированная структура очевидна. Таким образом, слово новшество является новообразованием XVII b. Уже в самой словообразующей основе, восходящей к форме сравнительной степени новший, заключалось сопоставление новизны со старыми обычаями, как бы отталкивание от нововведений во имя старой догмы, во имя традиции. Мировоззрение и быт, на почве которых сложилось это слово, были побеждены петровской реформой. Поэтому и слово новшество с середины XVIII b. выходит за пределы общелитературной лексики. Оно сохраняется лишь в стилях раскольничьей старообрядческой литературы. Оно не помещено в словари Академии Российской. Историческая haykaXIX b. в лице С. М. Соловьева возрождает и обновляет это слово, как характеристическое выражение среды и эпохи, как боевой клич раскола XVII века. Русская художественная литература подхватывает это выражение. Интересно, что прежде всего им воспользовались писатели, изображавшие раскольничий быт (как П. И. Мельников-Печерский) или вообще тяготевшие к стилям древнерусской письменности (как Н. С. Лесков). Так, у Мельникова-Печерского в романе «В лесах»: «В первые десятилетия существования раскола от Никоновых новшеств бегали не одни крестьяне и посадские люди, не одни простые монахи и сельские попы. Уходили и люди знатных родов...». У него же в романе «На горах»: «всяка премена во святоотеческом предании, всяко новшество, мало ль оно, велико ли – Богу противно...». Ср. у Н. С. Лескова в романе «На ножах»: «В среде слушателей нашлись несколько человек, которые на первый раз немножко смутились этим новшеством...». |
| — Поверни немного в сторону от солнца, сагамор, — сказал упрямый житель лесов, — я вижу, плуты решили принести одного человека в жертву. Поверни дальше от солнца, и мы поставим остров между собой и ними. Этот маневр оказался удачным. Невдалеке лежал длинный низкий остров. Пирога беглецов прошла вдоль одного берега, преследователям пришлось плыть вдоль другого. Разведчик и его товарищи воспользовались этим преимуществом и под прикрытием кустов удвоили свои усилия, и без того поразительные. Обе лодки обошли последний, самый низкий пункт острова, словно два рысака, несущиеся во всю прыть; беглецы были впереди. — Ты не зря выбрал именно эту пирогу, Ункас, — сказал, улыбаясь, разведчик, кажется, радуясь быстроте своей пироги больше, чем открывшейся перед ними возможности спасения. — Дьяволы снова налегли изо всех своих сил на весла, и нам, чтобы отстоять свои скальпы, приходится больше полагаться на куски обструганного дерева, чем на ружья и зоркость глаз… Ну, друзья, шире замах, гребите дружнее! — Они готовятся стрелять, — сказал Хейворд, — а так как мы на одной линии с ними, то выстрел непременно попадет. — Так ложитесь на дно лодки, — возразил разведчик. — Вы и полковник — тогда будет меньше мишеней. Хейворд ответил, улыбаясь: — Дурной был бы пример, если бы старшие по чину прибегали к уверткам, когда воины находятся под огнем! — Господи! Господи! Вот оно, мужество белого человека, граничащее с безрассудством, как и многие другие поступки белых! — воскликнул разведчик. — Неужели вы думаете, что сагамор, или Ункас, или даже я стали бы раздумывать, следует ли прибегнуть к уловке, когда нельзя бороться открыто? — Все, что вы говорите, совершенно верно, мой друг, — ответил Хейворд, — но наши обычаи не позволяют поступать так, как вы желаете. Залп из ружей гуронов прервал этот разговор. Когда пули засвистели вокруг них, Дункан увидел, что Ункас повернулся и посмотрел на него и Мунро. Несмотря на близость неприятеля и грозившую ему лично опасность, на лице молодого воина не было заметно никакого волнения; оно выражало только удивление, что находятся люди, желающие подвергать себя бесполезному риску. Чингачгук, вероятно, был более знаком с понятием белых людей, потому что ни разу не взглянул в их сторону и не отрывал глаз от предмета, к которому направлял пирогу. Пуля вскоре вышибла из рук вождя легкое гладкое весло: пролетев по воздуху, оно упало в воду далеко от лодки. Гуроны закричали и выстрелили еще раз. Ункас провел по воде дугу лопастью своего весла; пирога вильнула вбок, и Чингачгук поймал свое весло, высоко поднял его, испустил боевой клич могикан и снова принялся за свое важное дело. |
| Слышны глухие раскаты взрывов, как в былое время разрывы снарядов и гранат. Невольно хочется верить, что это боевой клич, что кто-то идет с боем освобождать несчастных узников из сталинского «рая». Но, увы, все чаяния и надежды напрасны… С другой стороны (с юга) лощина шириной в полтора-два километра, отделяет нас от горы, у подножья которой протянулась железная дорога на Осиники. Из-за другого склона горы выползает темная полоса поезда. Пыхтя и, как будто выбиваясь из сил в гору, паровоз оглушает окрестность трехтонным ревом гудка. О, как же надоели эти гудки, как терзают они расшатанные нервы, надоев нам еще в далеком пути. Сил не хватает переносить их ужасного дикого рева. С ненавистью смотрим в ту сторону, посылая нелестные пожелания. Какая-то буря негодования и злобы бурлит в груди против гудков поезда, как будто они были виною того, что нас в таких же вагонах привезли сюда, отобрав все: свободу, право человека, честь, твое «Я», унизив тебя до положения ниже животных, лишив всего и дав возможность мучиться, страдать, быть может, до твоей смерти, которая поспешила протянуть свою костлявую руку к своим исхудавшим телом и душой жертвам. А исхудалость, начиная от лагеря Шпиталь, все больше и больше усиливалась. Пищей нас не баловали. Утром давали суп такой, что, если посмотришь в консервную банку, которая случайно была найдена в сорном хламе счастливчиками, то видно дно и в каком оно состоянии: чистое или уже пораженное ржавчиной. Полагалось пол литра, но сколько не получали на обед такая же порция с кашей-размазней, которой, конечно, никогда полагаемых 200 граммов не получали. Ужин – такой же суп, как и утром. Хлеба полагалось 600 гр. но получали на много и на много меньше. О сахаре вообще и разговоров не было. Для котла получали свиные туши, которые получались из Америки, но на кухню поступало очень мало. Заведующая кухней – «мать казачества», как ее называли с иронией наши молодые казачки и офицеры, молодая развратная женщина (приблизительно 28 лет) русская коммунистка, была не матерью, а злющей мачехой. Большая часть свиных туш шла на сторону: начальству и продавалась ею или менялась на водку или самогон и с ее поклонниками пропивалась, а желудки несчастных лагерников все ближе и ближе подтягивались к спине. Посещение лагеря советским генералом |
| Слышался вой, цоканье, шарканье ног, глубокий хриплый, похожий на кашель, крик Багиры, которая отступала, выгибала спину, поворачивалась и ныряла под стаю своих врагов. В первый раз за всю свою жизнь Багира защищалась от смерти. «Вероятно, Балу близко; Багира не пришла бы одна», — подумал Маугли и громко закричал: — К водоёму, Багира! Скатись к водоёму. Скатись и нырни! В воду! Багира услышала; и восклицание, показавшее пантере, что Маугли в безопасности, придало ей нового мужества. Она отчаянно, дюйм за дюймом, пробивалась к резервуарам, молча нанося удары. Вот со стороны ближайшей к зарослям разрушенной стены донёсся раскатистый боевой клич Балу. Старый медведь торопился изо всех сил, но раньше не мог подоспеть. — Багира, — кричал он, — я здесь! Я лезу! Я тороплюсь! Эхвора! Камни выкатываются из-под моих ступнёй. Погоди ты, о бесчестный Бандар-лог! Бурый медведь, задыхаясь, поднялся на террасу и тотчас же исчез под хлынувшей на него волной обезьян, но резко осел на задние ноги и, вытянув передние лапы, прижал к себе столько своих врагов, сколько мог захватить, потом принялся колотить их; стук, стук, стук, слышалось что-то вроде мерного звука мельничного колёса. Хруст ветвей и всплеск воды дали понять Маугли, что Багира пробилась к водоёму, в который обезьяны не могли броситься за ней. Пантера лежала в бассейне, хватая ртом воздух, выставив из воды одну голову; обезьяны же толпились на красных ступенях, от злости прыгая по ним взад и вперёд и готовясь броситься на пантеру, едва она выйдет из бассейна, чтобы бежать помогать Балу. Вот тогда-то Багира и подняла свой подбородок, с которого капала вода, и в отчаянии произнесла Змеиный Призыв: — Мы одной крови, ты и я. Ей представилось, будто в последнюю минуту Каа повернул обратно. Хотя Балу задыхался под грудой обезьян на краю террасы, он невольно усмехнулся, услышав, что чёрная пантера просит помощи. Каа только что перебрался через западную стену, изогнув своё тело с такой силой, что замковый камень скатился в ров. Питон не желал потерять выгоду своего положения и раза два свился в кольца и распрямился, с целью удостовериться, что каждый фут его длинного тела в полном порядке. |
| Милый несмышленыш! Он принял эту уловку за чистую монету, и по сей день носит на пальчике наперсток, хотя трудно представить себе существо, которому эта вещь была бы нужна меньше, чем ему. Вы, конечно, понимаете, что хотя Питер и оставался маленьким мальчиком, на самом деле мимо пронеслось много времени. И я осмелюсь предположить, что младенец, заменивший Питера его маме, давным-давно стал джентльменом и носит усы. Но вы не думайте, что одинокий, вечно маленький Питер заслуживал только жалости! Нет, во многом он был достоин восхищения. Мейми, например, очень скоро это поняла. Ее глаза засияли от восторга, когда он поведал о своих похождениях. Особое же впечатление на нее произвел рассказ о героическом плавании в дроздином гнезде между Островом и Садом. - Как романтично! — воскликнула Мейми. К сожалению, порой очень трудно бывает прийти к взаимопониманию. Питер Пэн и этого слова тоже не знал. Он понурил голову, решив, что девочка его осуждает или даже — о ужас! — презирает за столь жалкое суденышко. - Я полагаю, твой Тони так никогда бы не сделал?- застенчиво поинтересовался он. - Никогда! НИ-КОГ-ДА! — убежденно заявила Мейми. — Он бы просто струсил! - Что значит “струсил”? — с интересом спросил Питер. Он решил, что это очень приятное и похвальное занятие. — Я надеюсь, ты научишь меня “трусить”? - Я уверена, что никто и никогда не сможет научить тебя этому, — с обожанием ответила Мейми. Но Питер подумал, что она окончательно уверилась в его тупости. Девочка рассказала Питеру о Тони и о своих проказах по ночам, которых так боялся ее братишка, но Питер совсем запутался в незнакомых словах и сказал с завистью: - О! Как бы я хотел стать таким же отважным мальчиком, как Тони! Это вывело Мейми из себя: - Да ты в двадцать тысяч раз отважней Тони, дуралей ты этакий! Разве трудно понять — ТЫ САМЫЙ ХРАБРЫЙ МАЛЬЧИШКА НА СВЕТЕ!!! Питер долго и недоверчиво смотрел на девочку, а когда наконец понял, ЧТО она сказала, издал радостный боевой клич. - …И если хочешь, — потупив глаза, добавила Мейми, — ты можешь подарить мне поцелуй… |
| Поэтому он выстроил свое войско и разделил на фаланги. Отдав левый фланг афинянам и фиванцам, а сам заняв правый, он повел [войско] на вражеский лагерь, вызывая их на рукопашный бой. Книга 25, раздел 25 Итак, и те [в свою очередь] сразу же бросились к оружию, оставив корабли почти пустыми, и поначалу оказали решительное сопротивление, но потом, когда на них с силой обрушилась конница и одновременно пехота издала со всех сторон боевой клич, не выдержали и обратились в бегство, давимые [лошадьми] и поражаемые [оружием]. Затем наступила ночь, битва прекратилась, и они погрузились на свои корабли – однако далеко не в том количестве, в каком пришли, и совсем не в том же виде, ибо их пало в этой вражеской земле не менее пятисот, и не меньше чем столько же было раненых. Так что они были вынуждены беспорядочно отплыть, пока еще была ночь, влача на буксире корабли, лишившиеся гребцов. А наварх и главнокомандующий венецианского флота, срочно вытащив из морских вод два своих корабля, которые были быстроходнее прочих, и наспех вооружив их, насколько было возможно, послал один к правившим венецианцами аристократам, чтобы сообщить о происшедшем, а другой – в Византий: объявить то же самое тамошним венецианцам, а заодно проследить, куда направится противник. Книга 25, раздел 26 Я и сам, сев на этот корабль, доплыл на нем до Геллеспонта, ибо, когда этот доставивший нас корабль поднял весла и встал на якорь близ гавани Тенедоса 96 , мы услышали, что флот противника причалил к Хиосу, чтобы позаботиться о раненых и вместе с тем найти, насколько возможно, замену павшим в оной битве, потому что там им было проще всего это сделать. Поэтому сообщение о победе было передано некоему путешествующему налегке человеку и послано в Византий, а сам корабль поспешно отплыл, чтобы как можно скорее вернуться на Эвбею. Я же задержался там на четыре дня и имел возможность осмотреть неясные напоминания о знаменитой Трое 97 , ο которой столько говорится у великого Гомера: как из-за оной Елены флотилии с многими тысячами мужей приплыли к стенам города и многих из его героев погубили, а сам город после десяти лет [осады] полностью разрушили. А еще я там видел устье реки Скамандр 98 , что проистекает с горы Ида 99 . И берега ее не выжжены Гефестом из-за Ахиллеса, сына Фетиды, как пишет Гомер в Илиаде, произвольно баснословя, но везде там лилии, густые кусты, и молодая трава, и всего этого достаточно, чтобы изобличить [во лжи] язык Гомера. Ну да ладно. Книга 25, раздел 27 |
| И я не буду говорить по-спартански, что «мы умрем и они не умрут» 13 , но что мы, уже умершие во грехе, оживем в справедливости. Пусть же язык издает боевой клич в псалмопении, пусть руки и персты, наученные от Бога на ополчение и брань ( Пс.143:7 ), простираются в молитве и мечут крестообразное копье; пусть мышцы, на которые возложен лук медян ( Пс.17:35 ), не устают метать молитвенные стрелы, пусть очи испускают слезы, а биение в грудь поражает врагов шумом, пусть уста приготовят меч духа, то есть слово Божие, коль скоро, согласно откровению ученика наперсника, из владычных уст исходил обоюдоострый меч. Колени же пусть настолько же усилятся, насколько они ослабели от поста, и не гнутся под тяжестью чрева, но совместным преклонением сокрушают колени неприятелей; спина же, склоняясь вместе с ними, пусть заставит врагов обратить тыл. А чрево, некогда тянувшееся к земле, пусть повергнет на землю беса чревоугодия. 55 . Облечемся и в милосердие щедрот иное выкованное Богом всеоружие, ибо в тех, кого изначальный чеовекоубийца сумеет лишить этой брони, он вонзает множество шипов братоненавистничества. Сначала он поражает сердце смертельной раной немилосердной жестокости, а затем увечит и уши, и глаза, так, чтобы они, видя единоплеменных братий, не замечали, как те, уязвленные нищетой, валяются у наших ног, и слыша, не слышали их жалобной мольбы. Наконец, и руки он только что не отсекает, чтобы они не могли открыться перед нуждающимися и по мере сил помочь им. Итак, чтобы не испытать боль от сердечной раны, не стать жертвой смертельного бесчувствия, не желая сострадать находящимся в тяжком положении братиям, облечемся в милосердие щедрот, и таким образом предохраним себя от ран бесчеловечного жестокосердия, или даже отомстим за них, противопоставив руки рукам: любостяжательным щедрые, избивающих кулаками нищих готовые заступиться за несправедливо страдающих. 56 . Таким образом сможем мы сделать свои члены орудиями справедливости, таким образом по-доброму проведем добрую брань поста, великодушно совершим сорокадневный путь, соблюдем веру, или, лучше сказать (ведь мы по-прежнему можем пользоваться образами), не откажемся от панциря веры и, угасив с его помощью все стрелы врагов, воздвигнем трофей в честь Спасителя. |
| И когда образовался большой пролом, множество людей с боевым кликом бросилось к тому месту, толкая друг друга, туда же устремились и греки из города, и стали рубиться, встретившись лицом к лицу, рыкая, словно дикие звери. И было страшно видеть дерзость и крепость сражающихся. Зустунея же снова собрал много воинов и с кличем напал на турок столь смело, что в мгновение ока сбросил их со стены и наполнил ров трупами. Амурат же некий, янычар, могучий телом, смешавшись с греками, пробился к Зустунее и начал яростно с ним рубиться. Тогда один грек, соскочив со стены, отсек ему ногу секирой и так избавил Зустунею от смерти. Флабурар же западный Амар-бей со своим полком напал на греков, и разгорелась жестокая битва. Тогда из города подоспел на помощь грекам стратиг Рахкавей со многими людьми и в яростной схватке с турками отогнал их до того места, где находился Амар-бей. Тот же, увидев, как Рахкавей беспощадно рубит турок, обнажил меч и напал на него, и оба ожесточенно рубились. Рахкавей же, встав на камень и взяв меч в обе руки, ударил противника по плечу и рассек его надвое, ибо имел в руках великую силу. Множество турок с яростными криками окружили его и рубили. Греки же всеми силами пытались его отбить, но не смогли, хотя многие из них пали; и рассекли турки Рахкавея на части, и прогнали греков в город. И зарыдали греки и пришли в отчаяние от гибели Рахкавея, ибо был он доблестный и мужественный воин и любим был цесарем. И уже когда наступила ночь, прекратилась сеча и разошлись оба войска. И турки начали снова стрелять из пушек по разрушенному месту, а горожане начали расширять башту и возводить ее по всей ширине пролома, и поместили в ней многие пушки скрытно, ибо та башта была в пределах города. Наутро же турки, увидев незаделанный пролом в стене, тотчас же ворвались и напали на греков. Греки же, обороняясь, отступили перед ними, а турки издали боевой клич и напали в великом множестве, рассчитывая, что уже одержали победу. Когда же сгрудилось много турок, греки расступились, и ударили по ним из пушек, и многих убили. |
| Он первым предложил ставшую общепринятой и сохранившую актуальность периодизацию византийского искусства, дал характеристику наиболее важных особенностей каждого из периодов (кроме XIV-XV вв.). Исключительно много К. сделал для выяснения культурных связей внутри Византии (с Востоком и др.) и ее обширного ареала (Закавказье, Балканы, Др. Русь), определив отличительные черты, присущие каждой из культур. Он также развил ранее высказанный тезис о преувеличении значения влияний Византии на древнерус. искусство, доказав, что «русское искусство есть оригинальный художественный тип, крупное историческое явление, сложившееся работою великорусского племени при содействии целого ряда иноплеменных и восточных народностей, вызванных этим племенем к государственной и художественной деятельности» (О научных задачах истории древнерус. искусства. 1899. С. 2). По определению С. А. Жебелева, это был боевой клич рус. археологии ( Жебелев С. А. Введение в археологию: История археол. знания. Пг., 1923. Ч. 1. С. 178). К. выявил проблему генетического родства искусства Зап. Европы, Византии и христ. Востока прежде всего применительно к прикладному искусству и архитектурной декорации. Совместно с Н. П. Лихачёвым создал теорию влияния итал. искусства Возрождения на визант. и древнерус. изобразительное искусство (в первую очередь в иконописи). Большой вклад ученый внес в разработку методико-методологических основ истории средневек. искусства, учитывавших его традиц., канонический характер. Благодаря К. произошло становление научного подхода в изучении памятников искусства, где за основу взято не описание исследуемого объекта, а характеристика его главных черт. Он развил принцип типологической систематизации и анализ данных техники памятников прикладного искусства и археологии. Следуя заветам Буслаева, создал иконографический метод, соответствующий характеру средневек. искусства, включавший и традиционный в кон. XIX - нач. XX в. анализ стиля. К. был выдающимся знатоком визант. источников, свидетельствующих о быте и культуре: ввел в научный оборот огромное количество памятников, благодаря чему многие его труды востребованы исследователями и в XXI в. |
|
|
