| Мы запоем читали все, что там писалось, у нас появились новые темы для разговоров, возникли многие вопросы, на которые мы жаждали получить ответы. Откуда-то завязались знакомства с людьми, прочитавшими всех Рерихов, всю Блаватскую и другое, подобное этому. Кое-что из литературы перепадало и нам. Но у Надежды на ее ночных дежурствах было больше времени для чтения, мои же силы полностью (или почти) забирали дети и быт, поэтому я довольствовалась Надюшиными пересказами прочитанного и ее комментариями. Безусловно, Надя изменилась. Она стала какой-то другой. Пока еще не агрессивной и не заносчивой. Но во всем ее существе появилась какая-то загадочность, какой-то намек на причастность ее к чему-то такому, что не каждому дано понять. Она не была высокомерной, по-прежнему оставалась милой, доброй, бесконечно близкой, я не могу найти определения – что с ней стало не так. Может быть, появилась излишняя настороженность, опасливость, она стала как-то прислушиваться к себе, вроде бы жила не здесь, а в каком-то другом измерении. Она живо интересовалась жизнью, но смотрела на происходящие события не так, как прежде. В ее лексиконе появились слова «энергетический удар, вампир, сгусток», «астральный план» и т.д. Вскоре случилась первая странность: мы на досуге прочли очередной номер «М-ского треугольника», из которого желающие могли почерпнуть способ вступления в контакт с «космическим разумом» посредством многократного повторения заклинания (а на самом деле – полной абракадабры). Нужно ли говорить, что мы немедленно заучили «заклинание» и решили в ближайший же вечер «вступить в контакт». Уложили детей спать, легли сами, выполнили все рекомендации и начали твердить предложенный «пароль». Наутро я чувствовала себя виноватой, поскольку, замотанная детьми, уснула на полуслове. Надя меня ни в чем не винила, она ничего не услышала, не почувствовала, к ней никто не пришел и не прилетел, никто ничего не сказал и не показал, хотя она произносила «пароль» почти всю ночь. Мы тут же заключили соглашение: она будет продолжать попытки, а когда смогу – я к ней присоединюсь, а если что-то получится, то она мне непременно все расскажет. Однако так ничего и не произошло. С нами не захотели контактировать ни инопланетяне, ни «космический разум». Но появилось нечто другое. |
| Когда же, произведя расчет рабочим, стал выходить Адонирам из западных врат храма, он встретил стоящего у них с угрозой Мафусаила; повернул к северным, а там уже ждал его злобный Фанор; кинулся Адонирам к восточным, но там стоял, поджидая его, чтобы убить, Амру; и все три «товарища» потребовали от него пароль мастера. И пал Адонирам за отказ в пароле от руки убийц-предателей. И чтобы скрыть следы преступления, спрятали убийцы труп Адонирама, великого мастера, на одиноком кургане, а Мафусаил на свежевзрытой земле кургана посадил ветку акации . Когда же рассеялись винные пары из головы Соломона и увидел он, что остался один, покинутый Балкидой, он распалился яростию и вознес, было, в гневе своем страшную угрозу на Бога своего Адонаи и на Его первосвященника Садока. Но предстал пред ним пророк Ахия Силомлянин и укротил ярость его словами: — Знай, царь, что тому, кто убил бы Каина, должно было быть отмщено всемеро, за Ламеха же — семьдесят раз всемеро. Тот же, кто дерзнет пролить соединенную кровь Каина и Ламеха в лице Адонирама, наказан будет семьсот раз всемеро. И чтобы не понести на себе последствий такого приговора, Соломон повелевает найти тело Адонирама. Десять избранных мастеров находят место, где тремя «товарищами» было сокрыто тело Адонирама, и Соломон предает его погребению под жертвенником храма. И с того дня на троне из золота и слоновой кости преследует Соломона ужас и страх, и тщетно заклинает он силы мировой души оказать ему пощаду и милость. Но нет Соломону пощады и величию созданного им царского трона грозит гибель от малейшего из насекомых — древесного клеща, — и клещ этот, терпеливый и упорный, в течение двухсот двадцати четырех лет точит трон царя Соломона, и трон этот, под которым, казалось, гнулась вся земля, рушится наконец с грохотом, наводящим страх и трепет на всю вселенную». _____________ Такова в сокращении, но без существенных пропусков, «великая Легенда об Адонираме», отрывок из «книги бытия» масонской библии, корень веры учителей Израиля, осудивших на пропятие Богочеловека, Истинного Мессию, Спасителя и Бога вселенной. Пароль и лозунг веры этих детей дьявола: |
| В Афганистане я постоянно ощущал помощь Божью. Но было это не по моим каким-то заслугам, а по молитвам моей мамы. Когда я был маленький, мама, когда заходила в комнату, всегда крестила нас с сестрой. А сестра у меня была в школе комсоргом. Она возмущалась: «Мама, что ты делаешь?!» Помню: мама меня перекрестит, и мне на душе спокойней. Перед тем, как мне уходить в Афганистан, мама дала мне написанную на бумажке молитву. Я ее храню до сих пор. А вот крестиков в Афганистане из-за замполитов мы не носили. Со второго удара дверь вывалилась. И тут слышу непонятный щелчок! Оказалось, что «духи» поставили растяжку Прежде всего, я вспоминаю два случая, когда я точно должен был погибнуть. Однажды мы пошли на Вардаг. Меня послали проверить кишлак. Со мной был Петр Кораблёв. Я подошел к дверям, толкнул – закрыты. Как и положено бодрому и физически здоровому десантнику, я пнул в дверь ногой. Со второго удара дверь вывалилась. И тут слышу непонятный щелчок! Оказалось, что «духи» поставили растяжку. Петя тоже услышал этот щелчок, хотя стоял метрах в четырех от двери. Он прыгнул, сбил меня с ног и накрыл собой. Взрыв!.. Потом выяснилось, что маме в этот день снилось, что я пришел домой и постучался в окно. Она проснулась, открывает окно. А там стою я: без ног, но живой. Причем видела она меня как будто наяву… 9 мая 1986 года к нам в дивизию приехал Иосиф Кобзон. После выступления я вышел на сцену, подарил ему панаму, пожал руку. Он в микрофон говорит: «В Союзе, если придете на мой концерт, скажите пароль “Кабул”. Вас пропустят бесплатно». И действительно, через пятнадцать лет я пришел на его концерт, сказал пароль – и меня пропустили. Он оказался человеком, который слов на ветер не бросает. После концерта мы пришли в палатку, легли. Гитара, песни… Мы отслужили уже два года, уже дембеля. Но уехать я пока не мог – ждал партбилета, который, исходя из опыта других вступавших в партию в Афганистане, должен был прийти только в августе. Тут в палатку заходит капитан Яренко, начальник политотдела полка. Говорит: «Виктор, тут такая ситуация… Идем на войну, нужны два дембеля». Отвечаю: «Товарищ капитан! Павел Грачев, командир дивизии, сказал: дембелей не брать!» Не могу объяснить почему, но очень часто гибли именно дембеля. (Мой земляк, Саша Корниенко, 10 апреля 1986 года написал маме письмо, что 18 апреля он должен быть дома. Тут – срочная война . Он пошел и погиб. Осколок попал прямо в сердце. Пришел гроб, его похоронили. А потом уже пришло его письмо…) |
| Новые товарищи Осипова — это сплошное хамье. Сам он это на себе впоследствии испытал. Когда один из его товарищей по лагерю стал ему публично раздирать рот. В своей «Площади Маяковского» Владимир Осипов пишет: «Всю жизнь я — убежденный враг хамья, всю жизнь не устаю повторять, что мат — это пароль плебеев» («Грани» 80, ее. 116-117). Ну, а антисемитизм и черносотенство чей пароль? Не хамов и плебеев? Но сердце лучше головы. И большой литературный талант. В январе 1971 года в «Посеве» появляется очерк Владимира «В поисках крыши». Блестящая зарисовка. С большим реализмом. Описывает, как в городе Александрове он искал после возвращения из лагеря, где поселиться. И всюду отказ: боятся пускать человека, вышедшего из лагеря. Чураются, как от прокаженного. Я тоже знаю этот город. При чтении очерка встретил старых знакомых (заведующую паспортным столом и других). Но я явился в Александров после освобождения, в 1973 году, с рекомендацией от местного популярного батюшки, с просьбой прописать меня всего лишь на один месяц, с заверением, что жить не буду (один лишь раз спьяну, поссорившись с женой, я заявил, что еду ночевать в Александров, и то жена не пустила). А Осипову пришлось испить чашу до дна. «Опадали листья. Я шел от дома к дому, стучался в дверь, вежливо спрашивал, не сдается ли комната или койка, и после отказа не менее вежливо уходил. Собственно говоря, прописать меня без жилья некоторые соглашались. «Живите в Москве, а здесь мы вас пропишем за червонец в месяц. Ведь все так делают», — говорили домохозяева. Но я знал, что это называется нарушением паспортного режима и не хотел хитрить перед секретным законом. Домохозяева удивлялись моей щепетильности, а кое-кто посчитал меня за лопуха. Ибо, сунувшись в их дыру, я хотел в ней жить и работать. А хозяевам это было не нужно. Ясно, что удобнее получать десять рублей в месяц за 1 штамп в паспорте, чем те же десять — за штамп плюс койка. У меня было достаточно соперников, готовых жить в Москве, и я терпел поражение» («Посев» 1,1971, с. 44). |
| Я знал его потом, когда он вышел из лагеря. Сейчас он в Израиле. Говорят, болеет. А Осипов очутился в 1961 году в лагере, получил 7 лет. В лагере сделал курбет: стал ярым русским националистом. Антисемитом. И подружился с подонками. Стал даже в чем-то поклонником “Джугашвили”, как он называет Сталина. Тот ему импонирует тем, что дезавуировал историка Покровского, боролся с троцкистами и восстановил в правах квасной русский патриотизм. Новые товарищи Осипова — это сплошное хамье. Сам он это на себе впоследствии испытал. Когда один из его товарищей по лагерю стал ему публично раздирать рот. В своей “Площади Маяковского” Владимир Осипов пишет: “Всю жизнь я — убежденный враг хамья, всю жизнь не устаю повторять, что мат — это пароль плебеев” (“Грани” 80, ее. 116–117). Ну, а антисемитизм и черносотенство чей пароль? Не хамов и плебеев? Но сердце лучше головы. И большой литературный талант. В январе 1971 года в “Посеве” появляется очерк Владимира “В поисках крыши”. Блестящая зарисовка. С большим реализмом. Описывает, как в городе Александрове он искал после возвращения из лагеря, где поселиться. И всюду отказ: боятся пускать человека, вышедшего из лагеря. Чураются, как от прокаженного. Я тоже знаю этот город. При чтении очерка встретил старых знакомых (заведующую паспортным столом и других). Но я явился в Александров после освобождения, в 1973 году, с рекомендацией от местного популярного батюшки, с просьбой прописать меня всего лишь на один месяц, с заверением, что жить не буду (один лишь раз спьяну, поссорившись с женой, я заявил, что еду ночевать в Александров, и то жена не пустила). А Осипову пришлось испить чашу до дна. “Опадали листья. Я шел от дома к дому, стучался в дверь, вежливо спрашивал, не сдается ли комната или койка, и после отказа не менее вежливо уходил. Собственно говоря, прописать меня без жилья некоторые соглашались. “Живите в Москве, а здесь мы вас пропишем за червонец в месяц. Ведь все так делают”, — говорили домохозяева. Но я знал, что это называется нарушением паспортного режима и не хотел хитрить перед секретным законом. Домохозяева удивлялись моей щепетильности, а кое-кто посчитал меня за лопуха. Ибо, сунувшись в их дыру, я хотел в ней жить и работать. А хозяевам это было не нужно. Ясно, что удобнее получать десять рублей в месяц за 1 штамп в паспорте, чем те же десять — за штамп плюс койка. У меня было достаточно соперников, готовых жить в Москве, и я терпел поражение” (“Посев” 1,1971, с. 44). |
| – Стойте! – загремел Тириан, преграждая им путь. – Стойте, солдаты. Кто отдал вам приказ и куда ведёте вы этих нарнийских гномов? Глава седьмая В основном о гномах Солдаты, возглавлявшие колонну, решили, что перед ними знатный вельможа или тархан с двумя вооружёнными пажами. Они вытянулись и отсалютовали копьями. – О господин наш, – сказал один, – мы ведём этих карликов в Тархистан, в рудники Тисрока, да живёт он вечно. – Клянусь великой Таш, они весьма послушны, – сказал Тириан. Он обернулся к гномам. Каждый шестой нёс фонарь, и в мерцающем свете король увидел бородатые лица, смотревшие на него исподлобья. – Быть может, Тисрок выиграл великую битву, гномы, и завоевал вашу страну, что вы так покорно идёте умирать в соляные копи Паграхана? Солдаты уставились на него свирепо и удивлённо, однако гномы ответили хором: – Приказ Аслана, приказ Аслана. Он продал нас. Что можем мы против него? – Тисрок! Ещё чего! – прибавил один и сплюнул. – Посмотрел бы я, как ему это удалось! – Молчать, собака! – прикрикнул старший солдат. – Глядите, – сказал Тириан, выталкивая на свет Лопуха. – Аслан не возвращался в Нарнию. Всех вас обманул Обезьян. Вот кого выводил он из хлева и показывал вам. Смотрите же! Конечно, увидев Лопуха вблизи, гномы поразились, как вообще можно было ошибиться. За последние недели в хлеву шкура приобрела довольно неопрятный вид и сильно сбилась набок. К тому же голова сползла далеко назад и немного на ухо, и теперь каждый мог видеть глупую, кроткую ослиную морду. Изо рта свисали стебельки, потому что он тихонько пощипывал траву по дороге. Осел пробормотал: «Я не виноват. Я не умён. И никогда не был». На мгновение все гномы уставились на Лопуха, широко раскрыв рты. Потом один из солдат резко спросил: «Не сошли ли вы с ума, о господин мой? Что вы делаете с рабами?», а другой сказал: «Кто вы такой?» И копья, поднятые в приветственном жесте, опустились, готовые к бою. – Назовите пароль, – сказал старший. – Вот мой пароль, – ответил король, вынимая меч: – Воссияла заря, повержена ложь. А теперь защищайся, неверный, ибо я – Тириан Нарнийский. |
| - Какие у нас есть резервные варианты связи с Центром на случай непредвиденных обстоятельств? - перебил его Серьговский. - Если что-нибудь случится с Колей, из партизанского отряда пришлют нового связного, который выйдет на меня. Со мной уже сложнее. Вы же знаете, что Центр сузил круг лиц, знающих вас лично, до минимума, ограничившись только мной. Если со мной что-то случится, то придется рисковать и выходить на прямой контакт с Колей. Мы с ним договорились о контрольной встрече. На каждой неделе в субботу и воскресенье третья скамейка от храма в сквере с левой стороны по ходу, ровно в 15:00. Пароль: Ваши молитвы кому-нибудь помогают? Он ответит: Помогают всем, кто в это верит. - Странный пароль, - хмыкнул Серьговский. - Такой сам Коля предложил, сказал, что ему легче его запомнить. IV Серьговский не терял времени даром. Прогуливаясь по городу, неизменно заходил на вокзал, подсчитывал прибывшие составы с танками и другим вооружением. Вечерами сидя в ресторанчике или пивном баре, внимательно прислушивался к разговорам офицеров, выуживая из них нужную для себя информацию. Аналитический склад ума позволил ему, сопоставляя и анализируя все увиденное и услышанное, сделать вывод, что немцы готовятся к серьезному прорыву на восточном фронте. Но где? Ведь это так важно знать, чтобы советское командование смогло заранее перегруппировать свои силы и не дать застать себя врасплох. Несколько раз удалось повстречаться с Кюхельманом. Чувствовалось, что он что-то знает, но излишнее любопытство могло насторожить контрразведчика. А он был необходим на будущее. В один из вечеров, во время ужина Владислав, меняя у Серьговского тарелку, шепнул ему: - По радио из Москвы сообщили, Паульс сдался. Это было известие, которого Серьговский давно с нетерпением ждал и на которое был весь расчет операции. Через несколько минут в зале появился Кюхельман. Он подсел к его столику и заказал себе ужин. Пока исполняли заказ, Кюхельман, потягивая пунш, испытывающе посматривал на Серьговского. Тот сидел с беспечным видом, не торопясь, жевал бифштекс, искусно скрывая свое волнение. Наконец Кюхельман не выдержал: |
| — Да так, — печально разводя руками, сказал унтер-офицер, и в его темном скуластом лице, в насупленных глазах я прочел те же мысли, что были у меня. Я кинулся в караульное помещение. Очередная смена спала на нарах и густо храпела. Другая недвижно сидела в темном углу, и были там люди, точно серые камни, принесенные с гор. Сергеев стоял у раскаленной печки и отогревал руки. Лицо его было багрово-красным. Он не отошел еще ни от мороза, ни от охватившего его ужаса ожидания смерти. — Ты как же, Сергеев. С поста-то, — крикнул я. — Меня сменили, ваше благородие, — спокойно ответил Сергеев, и ясные серые глаза правдиво устремились на меня. — Кто тебя сменил? — Не могу знать, точно кто. Лицо у него башлыком укручено и у разводящего тоже. Пришли двое. У разводящего фонарь. Скомандовали. Печать и замки осмотрели, пароль сказали правильный. Вижу, что наши. Я пост сдал и пошел с разводящим… Меня сменили… Разве я сошел бы с поста… Да, Господи, Боже мой… Нешто не понимаю… Умри, а стой. — И умирали… А ты… Какой позор… Я схватился за голову. Сергеев врал — это было очевидно. Разводящие и все смены были налицо. Никто не выходил, да никто и выйти не мог. Метель бушевала. Вьюга выла с невероятной силой. Казалось, что каменное строение гауптвахты трясется и стонет от ветра. — Ну, ладно, — зловеще сказал я. — Ваше благородие, — взмолился Сергеев, — вы же знаете: отец мой убит на этом форту, когда штурм был. Я же это понимать должен. Разве я сошел бы с поста? Меня сменили. — Не лги. Сергеев пожал плечами. Слезы были в его глазах. — Воля ваша, ваше благородие, я пост сдал. Разве я мог понимать, что это чужие люди, когда и пароль, и все такое… Ну, совсем наши. На мгновение у меня мелькнула в голове мысль о злоумышлении, о турках, Бог знает о ком, но я ее оставил. Никто не мог в эту вьюгу пройти на дальний горный пост. — Коновалов, — сказал я караульному унтер-офицеру, — за Сергеевым наблюдать. Как только стихнет, разводящего, часового и Сергеева нарядить на пост. Ты останешься здесь, я пойду на смену… И если только ты врешь!.. — угрожающе кинул я Сергееву. |
| Пять по информатике, два за поведение – школьного хакера судят за подделку оценок Странно, а раньше нам за это ничего не было 24 ноября, 2017 Странно, а раньше нам за это ничего не было Уполномоченный по правам ребенка Анна Кузнецова заступилась за «школьного хакера» из Новосибирска. Старшеклассника Владимира Жоглика, исправлявшего оценки в электронном дневнике, обвиняют по уголовной статье, за которую предусмотрен штраф до 200 тысяч рублей или принудительные работы или лишение свободы до двух лет. Этот случай – прецедент для российского правосудия. Все исправляли оценки, но за это не судили История со взломом школьного он-лайн дневника в новосибирской гимназии на самом деле коллективная. Владимир и одноклассники подглядели пароль у учителя. Другой ученик, установив специальную программу, с его помощью взломал школьного администратора. Получив в результате пароль от школьного дневника, Владимир в течение месяца исправлял оценки себе и одноклассникам. Фамилию соучастника он не называет, так как опасается, что на него тоже заведут уголовное дело. Сам старшеклассник даже не думал, что его «помощь» друзьям будет иметь такие последствия. «Кто бы не воспользовался возможностью исправить в дневнике оценки? И кто задумывается, к каким последствиям это может привести? Раньше ведь правили оценки в бумажных журналах, и никому ничего не было за это. Максимум заставят отчитаться перед всей школой или отработать как-то», – рассказал подросток в интервью телеканалу «8 канал.Новосибирск». В суде Владимира Жоглика защищает адвокат Александр Балян, недавно выступавший на стороне защиты в процессе по делу экс-губернатора Новосибирской области Василия Юрченко. И ему тоже кажется странным заводить уголовное дело за оценки. «Если вы спросите членов своих семей, да самих себя – в ваших классах не было такого, чтобы кто-то что-то исправлял в дневнике, в журнале? И ответ будет положительным. В чем разница между тем, что сделал Владимир и оказался на скамье подсудимых и тем, что делали наши одноклассники, шалили? Мы еще дорогу в неположенных местах переходили, это же тоже нарушение», – заявил на суде адвокат. |
| Под утро погода переменилась. Пасмурно, мелкий дождь. Один из мужичков выглянул наружу из вагона и проговорил: «сентябрит». И действительно, было как раз первое сентября старого стиля. Глава 4. Арест Меня поймали, арестовали, Велели паспорт показать, «Я не кадетский, я не советский, Я петушиный комиссар». Песенка эпохи гражданской войны. Утром наш поезд прибыл во Льгов. Имеются три Льгова: Льгов 1, Льгов 2 и Льгов 3. Вылезать нужно в третьем, именно отсюда идет железная дорога на Коренево-Киев, здесь же главный вокзал. В первую мою поездку я так и сделал, а сейчас ошибся и вылез преждевременно во Льгове 1. Выяснилось, что до третьего Льгова мне придется добираться 3 версты и никакого поезда туда не идет. Приходилось только идти пешком и я подумал, как хорошо, что со мной нет моих вещей. Итак, я пошел по дороге, проходящей недалеко от железнодорожного полотна, но тут возникло неожиданное препятствие. Впереди была небольшая канава, и дорога переходила через нее по небольшому мостику. Я подошел к нему и думал его перейти, но меня остановил стоящий у моста часовой красноармеец, высокий блондин с русским лицом. «Пароль» скомандовал он мне. Я стал объяснять, что по ошибке вылез слишком рано, что мне нужен Льгов 3, что я командирован и т.д. «Пароль!» – опять приказал часовой, и так как я ничего не отвечал, он заявил: «Не могу пустить. Приказ», – и перестал со мной разговаривать. Что было делать? Немного подумав, я отошел влево саженей на пятьдесят и на виду у часового перепрыгнул через канаву. Я боялся, что часовой меня остановит, но он не обратил на меня никакого внимания. Это был совершенно безразличный ко всему мобилизованный в красную армию парень, исполняющий приказы, но не желающий что-либо делать. Красноармеец-большевик так бы не поступил. Я зашагал дальше и скоро достиг вокзала Льгова 3. По долетающих до меня обрывков фраз красноармейцев и железнодорожников я сообразил, что на фронте произошла важная перемена. Белые наступают! 11 Напряженность и тревога чувствовалась в воздухе. |
|
|
