| Жизнь этого молодого человека оборвалась трагически: его на дороге сбила машина. Людмила Леонтьевна переехала в другое место и сильно скорбела об утрате сына. «Не плачь, – утешил ее один старец, которому она поведала о своем неутешном горе, – твой сын созрел для Царствия Божиего…» «...И я вспомнила его слова!» Как-то из Элисты к отцу Петру приехала много лет знавшая его Таисия Гавриловна Гончаренко. Погостила немного и собралась в обратную дорогу. Билет на самолет взяла заранее, чтобы не было лишних хлопот. Накануне вечером сообщила батюшке, что завтра летит домой, билет на 14 часов. Утром, побыв на литургии, пока не пропели «Отче наш», гостья зашла в пономарку попрощаться и просить Батюшкиного благословения. Но тот предложил немного задержаться. «Батюшка, – взмолилась Таисия Гавриловна, – благословите, у меня же самолет в 14 часов!» «А разве не в 18.00?» – удивился отец Петр. «Да нет, в 14.00, я же вчера Вам говорила», – продолжала настаивать та. Батюшка благословил – с тем и распрощались. На трассе рейсовый автобус из станицы Орджоникидзевской неожиданно сломался. До Грозного еще далеко, а время поджимает. Между тем все местные пассажиры сумели подсесть на проходящие попутные машины в Грозный. Осталась одна Таисия Гавриловна. Стоит на трассе и не знает, что же делать: в кармане только 5 копеек, которые приберегла, чтобы добраться в аэропорт. «Поеду в Грозный, – решила она, – сдам билет в аэропорту, все равно опоздала, возвращусь в Слепцовку, а там займу денег и полечу завтра». Лишь в 4 часа ей удалось сесть в проходящий автобус до Грозного. Пока добралась в аэропорт, на часах было уже 6 вечера. Ничего не подозревая, она подошла к кассе диспетчера и молча протянула свой билет. «Вот странные люди, – возмутилась диспетчер, – у нее билет на 14 часов, а она приходит с таким опозданием и даже не извиняется. Идите скорее, уже посадка закончилась!» Таисия Гавриловна опрометью выскочила на летное поле, где стоял ее самолет, благополучно села в него – и только тут вспомнила прозорливые слова Батюшки, предложившего ей остаться до конца службы. Самолет без нее никуда бы не улетел… |
| » Раба Божия Таисия, мать многодетной семьи из Донбасса, познакомилась с Алексием в Сергиевом Посаде, а по Донбассу была близко знакома с покойным епископом Глебом, тогда архимандритом, начало монашеского пути положившего в стенах Лавры Преподобного Сергия. Осенью 1998 года, за четыре года до смерти Алексия, около лаврского экономского корпуса встретились епископ Глеб и Таисия. Стояли, разговаривали. Насельник Лавры архимандрит Лаврентий дал владыке сапоги, и он радовался: «Смотри, я лаврский монах. Мне сапоги монастырские выдали!» Тут подошел отец Алексий. Еще по Украине он был знаком с владыкой, который с большой любовью его благословил, обнял и произнес: «Алексий, я тебя так люблю! Мы с тобой, Алеша, вместе в Дивеево поедем к преподобному Серафиму Саровскому . Будем с тобой вместе...» Таисия удивилась: «Непонятно... Ведь владыка живет в Беларусии. Может, он собирается служить с Алексием в Дивеево?..» Но епископ Глеб на следующий день отправился в Беларусию, где последние два года он, тяжело больной, пребывал на покое. Спустя две недели, через день после Воздвижения, он скончался, а перед смертью часто напевал последние стихи 17-й заупокойной кафизмы: «Жива будет душа моя и восхвалит Тя... " Таисия недоумевала, почему владыка Глеб сказал, что поедет с Алексием к преподобному Серафиму? Слова эти хорошо запомнились. Когда же внезапная кончина Алексия повергла ее в чрезмерную скорбь (почти до сорокового дня не могла выйти на работу), тогда и поняла, что сказанное владыкой было предназначено для нее. В ту нелегкую пору этот разговор ее успокаивал, убеждал, что все произошло не случайно. Что Алексий ехал в Дивеево к преподобному Серафиму как бы не один. Такая смерть ему была назначена свыше. С ним было благословение владыки, данное четыре года назад. Не меньшей поддержкой стал и последний необычный разговор с самим отцом Алексием, о чем речь впереди. Очевидцы вспоминали похороны отца одной лаврской работницы на Благовещение 2002 года. Когда на кладбище уже опустили гроб и начали закапывать, Алексий подошел к могиле и уперся лопатой в насыпь. |
| Так открывает Господь Свои тайны буиим мира и юродивым. Многократно Родионовна предупреждала словами имеющие совершиться события. Так, например, с самого начала общины, т.е. с 1875 го года, тем еще более до утверждения ее со времени поселения в ней Воронинских сестер с Агафьей Викторовой во главе, никто, кроме местных благочинных, не посещал общины из лиц начальствующих, частью по отдаленности ее от железнодорожных путей, частью по разным другим причинам. Максимовы, купившие ее землю, преследовали свои цели, представляли все митрополиту в ложном виде, последствием чего и была столь частая перемена начальниц. Матушка Таисия, как образованная и разумная личность, сразу поняла, какое большое и бесконечное зло заключалось бы в продолжение такой безвестности истины и настоящего положения дел общины. Она понимала, что лучше всего было бы, если бы сам митрополит Исидор, принимавший живое участие в устройстве этой общины, посетил ее и сам на месте составил о ней ясное, очевидное понятие. Но как было осуществить эту мысль? Митрополит Исидор был уже стар, чтобы совершить такой путь, который страшил и каждого простолюдина; да и на какие средства и куда принять высокого гостя? Община доходила иногда до последнего куска хлеба и с большими лишениями существовала; помещение было в ней вполне убогое; при всем этом клеветы и наветы не прекращались по адресу ее тружениц-начальниц со стороны недоброжелателей. Положение казалось безвыходным. С такими мрачными мыслями начальница Таисия стояла однажды в своей келье у стола и гладила утюгом какую-то церковную вещь, перешивая ее, так как в то время и по ризнице никто не умел ничего сшить, по новости и малоразвитости общежительниц. Вдруг она услышала со стороны парадного входа шаги Родимой, с обычным притопыванием; не замедлил послышаться и голос ее, которым она как бы отбивала такт шагам своим, приговаривая: «сам едет, сам едет!» С этими словами она подошла к матушке Таисии, которая и спросила ее: «кто едет, Родимая?» – «Говорят тебе, сам едет, сам да с усам, с бородой, да с усатыми, да с бородатыми; эх ма, встречай гостей, – лихие наехали». Затем, отодвинув из-под утюга гладимую вещь, продолжала: «не то ты гладишь, мама! вот что надо» (и подает ей длинное полотенце); «вот, гладь хорошенько, чтобы самому-то круг шеи обернуть». Матушка поняла, что под полотенцем она разумела омофор, из чего и заключила, что мысль ее о приезде архиерея, если не митрополита, не невозможна. Между тем Родимая не унималась; как бы желая пояснить, что приедет не митрополит, а архиерей, она продолжала: «что же ты, мама? встречай гостей, ведь едут ... из-за моря синего, из-за реченьки бурной, из Новграда Великаго». |
| Неизвестно, что смешного нашел тут Сережа. Тон его был так простодушно-невозмутим, что на него самого можно было бы улыбнуться. Глеб, однако, не улыбнулся. Ничего не ответил. Нечто вошло в него острое, возбуждающее. Опять сел за стол, пробовал работать. Спокойствия Сережи не оказалось. «Комитетчики! Что за комитеты такие? Кто их устраивает?» Домой ушел ранее обыкновенного. Пообедал один. В сумерки прилег у себя на диване. Они хотят бороться с правительством. Но бороться можно, когда есть надежда победить, хотя бы маленькая. А какая же тут надежда? Ни малейшей! Глеб чувствовал себя беспокойно. Что-то начинается, ясно. Надо понять, объяснить самому себе. Чтобы вышло по здравому смыслу. Но не выходит. Университетские студенты устроили демонстрацию. Нынче в раздевальной он слышал, что во дворе Университета сожгли кипу «Московских Ведомостей» – за что несколько человек арестовано. Ничего хорошего: сидят где-нибудь в участке, в грязи, с клопами. А может быть, и в тюрьме? Противно. Он им вполне сочувствует. Но разве их выпустят, если и мы забастуем? Конечно, нет. Посадят еще несколько наших – и тогда еще кому-нибудь – студентам петровцам, например, придется за нас заступаться. Вернулась Таисия Николаевна, слышно ее торопливое ворошенье в квартире. Верно, что-нибудь убирает, переставляет. На раздавшийся вскоре звонок отворила сама. «Ах, это вы, Сергей Дмитрич». Да, Сережа. Сквозь полуоткрытую дверь Глеб слышит их разговор, тоже негромкий. «Я так вам благодарна, что вы вазочку склеили – отлично держится, а я уж думала, пропала: это память Михаила Акинфиевича». – «Очень рад, Таисия Николаевна, что смогу, всегда с удовольствием». – «Глеб Николаевич, кажется, заснул. Заходите лучше сюда, ко мне». Глеб не спал, но не подал о себе вести. Лежа слушал спокойные голоса. Вот взяли стул, переставили. Сережа влезает на него. «Так хорошо? Повыше?» – «Выше и чуть-чуть вправо. Да, теперь отлично». Молоток забивает гвоздь. «Вы знаете, Таисия Николаевна, университетские студенты начали бунтовать и нас подбивают. Завтра сходка». – «Неужели вы тоже присоединитесь?» Сережа слез со стула, вздохнул: «Я, конечно, нет. Мне надо чертеж кончать, работы еще порядочно, а тут забастовка. Но как другие, не знаю. Завтра решится». |
| Вера показалась Глебу сейчас странной. Показалась – и недолго он на этом задержался. Близкой она не была, не могла быть. Он очень благодарен, что она его вывезла, все отлично и сейчас весело, блестяще в этом зале ресторанном, и Таисия славная, но для него под всем этим он, он сам – все остальное украшение. Несколько мужчин, дам вошли в зал, приостановились. Метрдотель низко кланялся, показывая рукой на угол. Голова – много выше других – высунулась из-за двери, что-то знакомое в легком, тигровом движении тела, повороте шеи. Но теперь ясно видно, какой блондин Олоферн с Волги, с рыжеватыми бровями, светлыми ресницами. Метрдотель продолжал приглашать к большому угловому столу. Атаман быстро оценил все глазом. – Не могу же я, голубчик, в общем зале… Произошло некоторое смятение, лысые головы, дамские шеи и прически обернулись к дверям: «Шаляпин, Шаляпин!» Ватага повернула обратно – только раззадорила сидевших здесь. Вера обернулась к Глебу. – Ну, теперь до утра. Голову ему отрубили, а он в отдельный кабинет и сколько шампанского с этой Юдифью выпьет… Так, Глеб Николаевич, Таисенька, еще раз, за здоровье Шаляпина! Она подняла бокал. Все чокнулись. – У него слава большая. И есть и будет. – Вера будто даже задумалась. – Он назначенный к этому человек. – Верочка, а я за тебя хочу, – сказала Таисия. – За твои успехи, и за твою славу. Не одному Шаляпину этим заниматься. Ты тоже развернись. Так, знаешь, прогреми за границей, возвращайся знаменитой пианисткой. Только тогда тебя в Гавриков переулок не затащишь. – Слава, слава… Тут, братцы мои, что кому на роду написано, заказать нельзя. Она говорила покойнее, даже мягче, задумчивей обыкновенного. – Глеб Николаевич, а вы о славе думаете? Глеб удивился. – При чем тут я? Какая там слава? Вера пристально на него посмотрела. – Мне кажется, думаете тайно. Да ничего – думайте! Нечего прятаться. Я вот прямо говорю: я бы хотела славы. Глеб улыбнулся, поднял бокал, слегка тронул им Верин. Она сказала спокойно: – Но у меня славы не будет. Таисия Николаевна забеспокоилась. |
| — Нева высоко стоит, и на Фонтанке кольца закрыло, — непонятно сказала девушка. Тая изобразила лицом вопрос, и девушка пояснила: — Как бы наводнения не было… — и, помолчав, спросила: — А ты что тут одна? — Я — Таисия, гуляю вот… просто так, — сказала Тая, а потом почему-то решила быть откровенной, хотя вообще-то незнакомая девушка была слишком красива, чтобы вызывать доверие. — Я недавно сюда приехала. С мамой. И мне один мальчик, который тоже приехал, сказал, что нам надо попробовать постичь этот город. Ну вот я и… С лица девушки как будто бы окончательно сняли маску. От этого красота ее не только никуда не делась, но словно ожила. — А что же, — с интересом и сочувствием спросила она. — Что же он-то, этот мальчик, не пошел постигать Город с тобой вместе? Тая отчетливо услышала заглавную букву в слове «Город», и это ей что-то неотчетливо напомнило. Да и лицо девушки тоже как будто бы кого-то напоминало… Но кого? Обложку глянцевого журнала в киоске? А что, если она — модель? Вполне может быть… — Наверное, не захотел, — Тая пожала плечами. — А может быть, тебе самой следовало проявить инициативу? — предположила девушка. — Мальчики в вашем возрасте по сути очень стеснительные, — пояснила она свою мысль. — Правда?! — поразмыслив несколько секунд, Тая была глубоко поражена рассуждением девушки. Как же ей это самой не пришло в голову?! — Вполне может быть, — кивнула красавица в плаще. — Но надо знать обстоятельства… — Мы вместе шли домой к нашему учителю, — тут же принялась деловито излагать Тая. — По поводу математического конкурса… Он к математике очень талантливый! А я — так себе, — вставила она. — Не надо себя принижать, Таисия! — тут же прервала ее девушка. — Все время помни, что ты — совершенно уникальная. Других таких нет и никогда не было. «Ага, легко помнить, когда сама такая красавица!» — подумала Тая, но на всякий случай запомнила, ведь девушка говорила совершенно искренне. — Имя у тебя удивительно красивое. Таисия! Таис… Ты читала книгу про Таис Афинскую? — Тая отрицательно помотала головой. — Писатель Ефремов. Прочти обязательно и постарайся стать чуть-чуть на нее похожей. Ведь в имени есть магия, все народы это знали. Ты знаешь? Давай еще пройдемся вместе, хорошо? |
| Конечно же, чаще в сердце матери рождаются иные слова. Слова, призывающие милость Божию на ее любимца. Власть слова, данная матери, через ее благословение и молитву, может спасти дитя от гибели, и мы знаем много таких примеров. Но мне хотелось бы рассказать, как молитва матери отражается на судьбе и характере человека. Как-то потребовалась нам для неких швейных дел портниха и мне указали на одну пожилую прихожанку — Таисию Федоровну. Работу мы ей предложили тяжелую: пороть да перешивать, такую никто не любит. И потому удивительным мне показалось ее легкое отношение к этой работе, будто и не устает она и не тяготится никогда своим делом. Спросил я Таисию Федоровну: не тяжело ли, не скучно ли ей. И услышал в ответ: «Я шить до того люблю, что могу шить сутками и не устаю, хоть спать не ложись. Всю жизнь шью, и не наскучило, а все — по молитве моей мамочки». Бабушка Таисии Федоровны родила ее маму, когда уже ослепла. Добрые люди помогли выкормить-вырастить девочку, но шить свою дочь слепенькая научить уже не смогла. Пришить пуговицу или подшить край, девочка, конечно, умела, но в крестьянской жизни магазины не предусмотрены: рубахи да юбки женщины сами должны шить. Замуж шла она с приданым, сшитым чужими руками. Первую рубаху мужу тайком от свекрови шила за нее золовка Аксинья, которую Таисия Федоровна по сей день поминает. И с той самой рубахи стала молодая женщина молиться, чтобы Господь послал ей дочку и чтобы дочка ее научилась хорошо шить. Никакого большего счастья она себе и не представляла. И что же? Дочь у нее родилась накануне дня памяти преподобной Таисии, которую в народе зовут еще Таисией Игольницей, потому что по некоторым местам к этому дню на селе уже заканчивалась уборка и обработка урожая и девушки и женщины садились по избам за шитье. Так и назвали дочку — Таисия. А как сравнялось ей тринадцать лет, то рядом с их домом открыли пошивочную мастерскую с учебным цехом. Но… Кругом безработица, да и девчонка мала, куда тут устроиться! Однако, через близких людей, помудрив над метриками, нашли в том цеху для нее местечко. Там и подружилась Таисия на всю жизнь с иголкой, ниткой и швейной машинкой. «Больше всего на свете мне нравится шить», — говорит она сегодня. Так воплотилось материнское слово в любимой профессии, в характере и… судьбе. |
| Сбербанк должен решить эту проблему, говорят в администрации Пензенской области. Небольшая часть карт, которые выдают беженцам, почему-то требуют авторизации. Хотя их должны уже выдавать авторизованными. Получения единоразовых выплат многие беженцы ждут около месяца. Дело в том, что все выделяемые на это из федерального бюджета средства направляются в Ростовскую область. И все заявления на выплаты — тоже. И у чиновников области просто не хватает человеческих ресурсов их обрабатывать. Сейчас деньги на единоразовые выплаты планируют направлять в другие области. Две пожилые женщины стоят у двери, где должен находиться сотрудник Сбербанка. Они из Мариуполя. — Просьба есть, чтобы нам банк как-то помог деньги поменять, — говорит Валентина Лукьянова, ей 77 лет, она говорит медленно, переводя дух. — У нас наличные гривны, и нигде не меняют, ни один банк ничего не меняет. — Когда мы уезжали, нам говорили, что будут банковские работники и все поменяют, но ничего не меняют, — усталым голосом произносит вторая женщина Таисия Лагерная, ей 72 года. — Лекарства же за свой счет в аптеке. От температуры, от давления мне нужны лекарства. — В магазине иголка с ниткой продается — нитки стоят 40 рублей, — замечает Валентина Михайловна. — Да я знаю, что продается, — отвечает Таисия Тимофеевна. — У нас денег и рубля нет. — У нас все сгорело, — продолжает Валентина Михайловна. — Выезжали мы через Володарск под пулями — все изрыто. Мы в подвале два месяца провели. Выехали 15 апреля. До последнего сидели, пока дом не свернулся книжкой. У меня ноги стеклянные — холодно было, морозы. Я сидела на стульчике и спала так же. — И я тоже на стульчике спала, — говорит Таисия Тимофеевна. — Невозможно было ложиться. Там подвал — цемент. Я на стуле сидела. Сидя спала. — Сын по воду ходил с бутылками, — вспоминает Валентина Михайловна, — с тележками под обстрелами. И пока он приедет, я истлеюсь вся — вернется живой или нет. В нашем доме три человека погибли. Мы их хоронили в воронке от снаряда. Туда их сгребли всех и засыпали. Возле магазина много трупов было. Люди в очереди стояли, когда начали бомбить. |
| Вера поднялась. – Душенька, я Шаляпина очень люблю, но психопатничать не собираюсь. Есть, есть хочу, меня тянет в кабак. Таисия спрятала бинокль, покорно собиралась. Но слово кабак не одобрила – не ее стиль. У нее вид был такой: «Что ж, Верочка со странностями, я ее с детства знаю. Какая есть, такую и примем». Туман, мороз, у Большого театра два костра. Извозчики, кучера невообразимой толщины, городовые подпрыгивают, притопывают по снегу ногами, хлопают руками в рукавицах: холодно! Господа слушают оперы, в Малом театре смотрят Островского. А на улице пятнадцать градусов, того и гляди нос отморозишь или уши… три, три их! У кого башлык – и слава Богу. Вера, Глеб и Таисия пешком пересекли площадь, мимо Охотного, отеля «Континенталь», мимо нотариуса Шереметевского. Прямо пред ними часть стены Китай-города, правее громада Думы, и вот подъезд Тестова. Уже бы и подыматься по нехитрой лестнице, да Вера вдруг передумала. – Бог с ним с Тестовым. Там одни обжоры. Пойдем в Большой Московский. Еще несколько шагов, другой подъезд, наряднее. Ряд лихачей («Пожа-пожалуйте, купец, подвезу!»), есть пары на пристяжку – голубки. В раздевальной сразу пахнуло теплом, светом, верхние одежды переплыли в услужливые руки, перед зеркалом дамы оправили прически. Во второй этаж подыматься по лестнице в красном ковре. Издали музыка. Прислуга в белом, носятся взад-вперед с блюдами, блистающими никелированными кастрюлями, из них вкусно попахивает: стерлядь кольчиком, вареный цыпленок, мало ли что еще. Метрдотель поклонился, провел в залу. Двусветная зала Большого Московского не из маленьких. На хорах цветы, оркестр, тоже столики, но главная игра здесь. Вера уселась, взяла карточку. – Вот это ресторан так ресторан! Таисия Николаевна устроилась скромно, но привычно: «Очень красиво, Верочка, только таких расстегаев, как у Тестова, не дадут». – «Неплохо будет, не думай». – «Я и не говорю, здесь тоже хорошо кормят, но покойный Михаил Акинфиевич ставил Тестова выше». – «Да, уж твой Михаил Акинфиевич любил покушать. А я хочу, чтобы нынче пошикарней было». |
| — По мнению специалистов, данная смерть была, возможно, связана с препаратом, и в компанию-производитель был направлен соответствующий рапорт о серьезной побочной реакции, повлекшей летальный исход, — заключает Елена Белоусова. «Самое главное — его не купить» У шестилетней Таисии из Новосибирска тоже мутация CDKL5, сопутствующий диагноз — ДЦП. Таисия родилась с хорошим весом и нормально развивалась, пока в четыре с половиной месяца, во сне, не случились судороги — в первые сутки было до 16 эпизодов. Мутацию нашли после долгих обследований, было сложно подобрать терапию, пробовали разные препараты. В 2019 году семья Таисии заключила договор с Marinus через посредников в Новосибирске. Таисия пила «Ганаксолон» три года. — У нас сократилось количество приступов, появилось больше слогов, она стала более эмоциональная. Раньше приступы были тяжелые, ее всю зажимало, на их фоне даже вывихнулся тазобедренный сустав. Самый большой успех — что из двух видов приступов один вообще ушел, а второй сократился. Для нас это большой прогресс, — рассказывает Екатерина, мама Таисии. 17 ноября врач напишет для Таисии схему снижения дозировок. «Ганаксолона» у нее осталось полторы бутылки, в последний визит дадут еще две на вывод. Этого хватит примерно на месяц. Екатерина уже начала понемногу уменьшать дозировку сама. Из-за этого Таисия стала более капризной. В Кемерове «Ганаксолон» ждет восьмилетняя Алиса. Эпилептические приступы у нее начались, когда ей не было и месяца. Мама Алисы Елена Неб рассказывает, что тогда после бесконечных обследований дочери назначили «Сабрил» — его приходилось покупать самим, а стоил он около 10 тысяч. Когда Marinus пришла в Россию, Елена долго сомневалась, стоит ли участвовать в исследованиях. Но приступы у Алисы были настолько сильные, что Елена согласилась. — У таких детей приступы бывают разные, — объясняет Елена. — Самый страшный идет больше 20 минут, и ты ничего не можешь сделать, только вызывать скорую помощь — и в реанимацию. «Ганаксолон» убрал нам эти страшные приступы, убрал очень много мелких. У ребенка было по две, иногда по три недели совсем без приступов. Это же счастье! |
|
|
