| — Позовите-ко эту девку, про которую разговор. Сбегали за Танюшкой. Она ничего, сразу пошла, — думала, заказ какой большой. Приходит в комнату, а там народу полно и посредине тот самый заяц, которого она тогда видела. Перед этим зайцем шкатулка — отцово подаренье. Танюшка сразу признала барина и спрашивает: — Зачем звали? Барин и слова сказать не может. Уставился на нее, да и все. Потом все ж таки нашел разговор. — Ваши камни? — Были наши, теперь вон ихние, — и показала на паротину жену. — Мои теперь, — похвалился барин. — Это дело ваше. — А хошь, подарю обратно? — Отдаривать нечем. — Ну, а примерить на себя ты их можешь? Взглянуть мне охота, как эти камни на человеке придутся. — Это, — отвечает Танюшка, — можно. Взяла шкатулку, разобрала уборы, — привычно дело, — и живо их к месту пристроила. Барин глядит и только ахает. Ах да ах, больше и речей нет. Танюшка постояла в уборе-то и спрашивает: — Поглядели? Будет? Мне ведь не от простой поры тут стоять — работа есть. Барин тут при всех и говорит: — Выходи за меня замуж. Согласна? Танюшка только усмехнулась: — Не под стать бы ровно барину такое говорить. — Сняла уборы и ушла. Только барин не отстает. На другой день свататься приехал. Просит-молит Настасью-то: отдай за меня дочь. Настасья говорит: — Я с нее воли не снимаю, как она хочет, а по-моему — будто не подходит. Танюшка слушала-слушала, да и молвит: — Вот что, не то… Слышала я, будто в царском дворце есть палата, малахитом тятиной добычи обделанная. Вот если ты в этой палате царицу мне покажешь — тогда выйду за тебя замуж. Барин, конечно, на все согласен. Сейчас же в Сам-Петербурх стал собираться и Танюшку с собой зовет — лошадей, говорит, тебе предоставлю. А Танюшка отвечает: — По нашему-то обряду и к венцу на жениховых лошадях невеста не ездит, а мы ведь еще никто. Потом уж об этом говорить будем, как ты свое обещанье выполнишь. — Когда же, — спрашивает, — ты в Сам-Петербурхе будешь? — К Покрову, — говорит, — непременно буду. Об этом не сумлевайся, а пока уезжай отсюда. |
| Спать собирался Илья ложиться, нечего было делать, – ночь темная. Пошел дождь, зашумело лесом. Тут постучали в окошко; пришел Спирька Быстрый, сказал, что требует к себе барин. Всколыхнуло Илью – обрадовало и испугало. Сидели господа в спальной, у камина, грелись. Полыхала Львиная Пасть-морда сосновыми дровами. Красным огнем полыхали стены, и розовая была широкая пышная постель под атласным покровом. Пушистый красный ковер увидал Илья, букетами, старинный, самый тот, что был при цыганке. Остановился у дверей, в коридоре, постеснялся войти. Но барин позвал его из коридора: – Только оботри ноги! Вошел Илья и остановился у двери. Барин сидел в глубоком кожаном кресле и похрустывал белою кочерыжкой: лежали они грудкой на тарелке. А госпожа лежала на покатом бархатном кресле и грела ноги. Красные, золотом вышитые шлепанки-туфли сперва увидал Илья в ярком свете, на стеганой подставке. Потом увидал тонкие розовые чулочки и бело-золотистый, словно из парчи, халатик в лентах; потом розовые тонкие руки в коленях, пышные косы, кинутые на грудь, и лицо. Устало смотрела она в огонь – дремала. Сон прекрасный видел Илья, сказочную царевну. Молча поклонился Илья к камину. Сказал барин: – Вот что, Илья… Слышал я, что думаешь откупаться? Хотел было Илья сказать, но барин показал пальцем – слушай. – Сам понимаю, что тебе трудно. Какая у меня тебе работа? И потом… барыня за тебя просила… Молча, чтобы не дрожал голос, поклонился Илья, почувствовал, как накипают слезы. Неотрывно смотрел на тихое бледно розовеющее лицо, как у спящей. И вот дрогнули темные ресницы и поднялись. Новые глаза, темные от огня, взглянули на Илью, коснулись его нежно и опять закрылись. – Вольную ты получишь. Видела барыня сегодня в монастыре твою работу, Георгия Победоносца… Понравилось ей. Говорит, лицо необыкновенное… Неотрывно смотрел Илья на светлую госпожу свою. Все так же она лежала, и от полыхающего огня словно вздрагивали ее ресницы. А как сказал барин, что лицо необыкновенное, опять увидал Илья: поднялись ресницы и она смотрит. Радостно-благодарящий был этот взгляд, ласкающий и теплый. Похолодел и замер Илья и опустил глаза на огонь. |
| Ямщик опять ничего не ответил, но как-то весь съежился на козлах и погнал шибко лошадей. Откуда у тех и прыть взялась! Кибитка, подпрыгивая, пролетела стремглав по мосту, поднялась на гору и спустилась в лощину. Дороги была глухая: ни прохожих, ни приезжих; по обеим сторонам темнел густой лес. Деревья, запорошенные снегом, стояли близко друг к другу и, раскинув широко ветви, казались сказочными великанами. — Что ты гонишь лошадей как сумасшедший? — крикнул сердито седок. Ямщик молчал и, не обращая внимания на слова барина, стал еще сильнее хлестать кнутом по худым бокам лошадей. Кибитка неслась, как стрела, по темной лощине. «Не смей так гнать лошадей! Слышишь!? Тебе я говорю! Поезжай тише… Ты что же это?! Тише!» — кричал барин, привстав в кибитке и схватив ямщика за плечи. — Сидите себе, барин. Я знаю, что делаю… Не впервые… Тут место нехорошее. В этой лощине всяко бывает. Поскорей бы из нее выехать, — тревожным голосом ответил ямщик, не оборачиваясь. Не успел он это сказать, как в то же мгновение на повороте, из кустов, с правой стороны дороги выскочили двое людей; они громко закричали, чем-то махнули и бросились к кибитке. Испуганные лошади шарахнулись в сторону и остановились, так как зацепились постромками за кусты. Затем произошло что-то ужасное: крики, возгласы, брань, возня, грохот, борьба. В темноте ничего нельзя было разобрать. Седок беспомощно кричал, порываясь выскочить из кибитки, но его толкали в грудь, стягивали с него шубу, тащили шапку, рылись в его вещах. Наконец сильные руки закрыли ему рот и сдавили горло; в то мгновение в его голове мелькнуло, что все уже кончено; затем он потерял сознание… Сколько времени прошло — неизвестно, но когда барин очнулся и пришел в себя, то почувствовал, что кто-то его сильно трясет, шевелит, а над ним раздается басистый испуганный голос: — Барин, а барин! Да ты жив аль нет? Барин! Живы ли вы?! — Жив, — ответил тихо седок и пошевелился. — Ну, слава Богу! А кок я-то испугался! Думал, вы померши! — А ты кто такой? — Ямщик ваш! Аль еще не признаете? |
| — Тебе еще нужно свой скарб захватить, — сказал он, искоса взглянув на Ордынова. — Не горюй, барин! — вскрикнул Мурин. — Ты молод, чего горевать! Ордынов не отвечал. — Обижаешься, барин? Знать, больно зло тебя взяло… да нечему; всяк свое холит, всяк свое добро бережет. — Я не знаю вас, — сказал Ордынов, — я не хочу знать ваших тайн. Но она! она!.. — проговорил он, и слезы градом, в три ручья, потекли из глаз его. Ветер срывал их одну за другой с его щек… Ордынов утирал их рукой. Жест его, взгляд, непроизвольные движения дрожавших посинелых губ — всё предсказывало в нем помешательство. — Я уж тебе толковал, — сказал Мурин, стиснув брови, — она полоумная! Отчего и как помешалась… зачем тебе знать? Только мне она и такая — родная! Возлюбил я ее больше жизни моей и никому не отдам. Понимаешь теперь! Огонь на мгновение сверкнул в глазах Ордынова. — Но зачем же я… зачем я теперь словно жизнь потерял? Зачем же болит мое сердце? Зачем я спознал Катерину? — Зачем? — Мурин усмехнулся и задумался. — Зачем, я и сам не знаю, зачем, — вымолвил он наконец. — Женский норов не морская пучина, распознать его распознаешь, да хитер он, стоек, живуч! На, дескать, вынь да положь! Знать, и впрямь, барин, она с вами хотела уйти от меня, — продолжал он в раздумье. — Побрезгала старым, изжила с ним всё, насколько можно изжить! Приглянулись вы, знать, ей больно сначала! Аль уж так, вы ли, другой ли… Я ведь ей не перечу ни в чем; птичья молока пожелает, и молока птичья достану; птицу такую сам сделаю, коли нет такой птицы! Тщеславна она! За волюшкой гонится, а и сама не знает, о чем сердце блажит. ан и вышло, что лучше по-старому! Эх, барин! молод ты больно! Сердце твое еще горячо, словно у девки, что рукавом свои слезы утирает, покинутая! Спознай, барин: слабому человеку одному не сдержаться! Только дай ему всё, он сам же придет, всё назад отдаст, дай ему полцарства земного в обладание, попробуй — ты думаешь что? Он тебе тут же в башмак тотчас спрячется, так умалится. Дай ему волюшку, слабому человеку, — сам ее свяжет, назад принесет. Глупому сердцу и воля не впрок! Не прожить с таким норовом! Я тебе это всё так говорю — молоденек ты больно! Ты что мне? Ты был да пошел — ты иль другой, всё равно. Я и сначала знал, что будет одно. А перечить нельзя! слова молвить нельзя поперек, коли хошь свое счастье сберечь. Оно ведь, знашь, барин, — продолжал философствовать Мурин, — только всё так говорится: и чего не бывает? За нож возьмется в сердцах, не то безоружный, с голыми руками на тебя, как баран, полезет да зубами глотку врагу перервет. А пусть-те дадут этот нож-от в руки, да враг твой сам перед тобою широкую грудь распахнет, небось и отступишься! |
| Такими предметами в могут быть бытовая техника, различные кухонные приспособления и инструменты. Совсем не обязательно, чтобы домыслы и фантазии ребенка совпали с реальностью. Наоборот, очень даже интересно, если банальную чесночницу будет ждать удивительная судьба машины по производству вермишели или аппарата для украшения торта. В завершение разговора о рассказе «Бобик в гостях у Барбоса» хочется обратить внимание родителей на одну фразу: «Барбоска так заврался, что не мог уже остановиться». Так очень часто бывает и с нашими детьми. Они так входят во вкус фантазирования и выдумывания или же в худшем варианте так увязают в собственных обманах, что не могут ни остановиться, ни выйти из этого состояния. И задача родителей, несмотря на весь свой праведный гнев и недовольство, – помочь ребенку, протянуть руку помощи без лишнего морализаторства и нотаций. Чего на свете не бывает (русская народная сказка) Жил-был барин, богатый-пребогатый. Не знал он, куда свои деньги девать. Ел-пил сладко, одевался нарядно, гостей у него каждый день столько было, что у иных по праздникам того не бывало. А все у него денег не убывало, еще прибывало. И захотелось раз барину пошутить над мужиком-дураком, себе и гостям на потеху. Призывает он самого бедного мужика из деревни и говорит ему: – Слушай, мужик. Дам я тебе денег целую маленку, только скажи мне, чего на свете не бывает. Нынче люди до всего дошли: и на черте ездят, и по небу летают, и в Питер по проволоке лапти послать можно. Скажи же: чего на свете не бывает? Почесал мужик затылок. – Не знаю, – говорит, – барин, кажись, взаправду все на свете бывает. Дай сроку до завтра – может, и вздумаю. – Ну, пойди, подумай, – говорит барин, – а завтра приходи, ответ приноси. Мужик до петухов не спал, все барскую загадку отгадывал. Раздумает, так и мало ли чего на свете не бывает, а и то в ум придет: «Может, это и бывает, только я не знаю. Ну да ладно, скажу наудачу, авось чего и не бывает!» На другой день пришел он к барину. – Ну что, мужик, теперь знаешь, чего на свете не бывает? – Одного, барин, не бывает: топором никто не подпоясывается, ног за топорище не заткнет. Усмехнулся барин, усмехнулись гости; видят: мужик-то сер, да ум-то у него не волк съел. Надо маленку отмеривать. Да барин не то денег пожалел, не то хотел еще над мужиком пошутить, кто его знает, только и говорит мужику: |
| Соседи приносили ей туда чего-нибудь съестного, получше (Новгородская губ.). У тихвинских крестьянок на 3 день после родов топили баню, в которую роженица шла, закрывшись платком и держа в правой руке кочергу, чтобы не сглазили (Новгородская губ.). Значение бани, по народным представлениям, заключалось в том, что она обладала способностью восстанавливать нормальные физиологические процессы в организме родильницы. Баня давала возможность «промаять и пропарить» родильницу, чтобы у нее «не спустилась и не скопилась дурная кровь, а шла бы из тела легче и скорее». Так объясняли свое дело бабушки из Медынского у. Калужской губ., Юхновского у. Смоленской губ., Кадниковского у. Вологодской губ. Ист.: Попов Г. Русская народно-бытовая медицина. СПб., 1903; Лешенко В. Ю. Семья и русское православие (XI–XIX вв.). СПб., 1999. Баранки Хлебное изделие из заварного пресного или сладкого теста в виде небольшого кольца, обваренные в кипятке и обсыпанные маком. Баранки были распространенным народным лакомством, наряду с бубликами и сушками, употреблялись с чаем. Барвинок Вечнозеленое растение-оберег. В древних языческих ритуалах был связан с представлением о жизненной силе и бессмертии, постоянстве и устойчивости, верности и любви. В купальских и колядных обрядах барвинок – одно из трех ритуальных растений. По языческим поверьям, барвинок оберегал от злых духов, змей, морового поветрия. В свадебных и похоронных обрядах служил для укрепления любви между супругами. Как колдовское средство барвинок может использоваться ведьмами для наведения порчи на человека. Барин (барыня, барчук, барышня) Происходит от слова боярин, первоначально употреблялось для обозначения лиц, владевших крепостными, позднее получило переносное значение вообще для лиц, не занятых физическим трудом. «Барин» («Водить барина») Святочный обычай, существовавший в Архангельской губ., облеченный в драматическую форму. Действующие лица этой комической бытовой картинки были: барин (в поношенном военном мундире), панья (его супруга); купчина, он же и палач (в шляпе и армяке с ременной плетью в руках). 7 мальчиков распределяли между собой роли: жеребца, быка и удивительных людей (числом 5); остальные присутствующие участвовали как просители и ответчики. Вся эта процессия двигалась по деревне и, заходя в дома зажиточных крестьян, давала свое представление, которое совершалось неизменно по следующей схеме: войдя в избу, барин становился у передней скамейки, слева от него купчина, справа панья. Затем начиналось представление – подношением водки барину, панье и купчине, затем барин обращался к присутствующим с вопросом, нет ли у кого-нибудь каких-либо претензий и на кого? На месте происходили суд и расправа, которую вершил купчина своей ременной плеткой. Затем барин покупал у купчины жеребца, быка и удивительных людей, и сцена заканчивалась общей хоровой песней. Баркун (звонок, подгарник) |
| - Не уйдет от нас! Вот мастером настоящим стану, тогда и разговор будет. Барин на приказчиково известие отписал: “Пусть тот прокопьичев выученик Данилко сделает еще точеную чашу на ножке для моего дому. Тогда погляжу — на оброк отпустить али на уроках держать. Только ты гляди, чтобы Прокопьич тому Данилке не пособлял. Не доглядишь — с тебя взыск будет”. Приказчик получил это письмо, призвал Данилушку, да и говорит: - Тут, у меня, работать будешь. Станок тебе наладят, камню привезут, какой надо. Прокопьич узнал, запечалился: как так? что за штука? Пошел к приказчику, да разве он скажет… Закричал только: “Не твое дело!” Ну, вот пошел Данилушко работать на новое место, а Прокопьич ему наказывает: - Ты, гляди, не торопись, Данилушко! Не оказывай себя. Данилушко сперва остерегался. Примеривал да прикидывал больше, да тоскливо ему показалось. Делай — не делай, а срок отбывай — сиди у приказчика с утра до ночи. Ну, Данилушко от скуки и сорвался на полную силу. Чаша-то у него живой рукой и вышла из дела. Приказчик поглядел, будто так и надо, да и говорит: - Еще такую же делай! Данилушко сделал другую, потом третью. Вот когда он третью-то кончил, приказчик и говорит: - Теперь не увернешься! Поймал я вас с Прокопьичем. Барин тебе, по моему письму, срок для одной чаши дал, а ты три выточил. Знаю твою силу. Не обманешь больше, а тому старому псу покажу, как потворствовать! Другим закажет! Так об этом и барину написал и чаши все три предоставил. Только барин, — то ли на него умный стих нашел, то ли он на приказчика за что сердит был, — все как есть наоборот повернул. Оброк Данилушке назначил пустяковый, не велел парня от Прокопьича брать — может-де вдвоем-то скорее придумают что новенькое. При письме чертеж послал. Там тоже чаша нарисована со всякими штуками. По ободку кайма резная, на поясе лента каменная со сквозным узором, на подножке листочки. Однем словом, придумано. А на чертеже барин подписал: “Пусть хоть пять лет просидит, а чтобы такая в точности сделана была”. Пришлось тут приказчику от своего слова отступить. Объявил, что барин написал, отпустил Данилушку к Прокопьичу и чертеж отдал. |
| Из соку да змеевику Митя много потом делал. Семье-то шибко помог. Купцы, видишь, не обегали этой поделки, как за настоящий камень платили, и покупатель в первую голову митюхину работу выхватывал, потому — на отличку. Митюха, значит, и гнал ягоду. И черемуху делал, и вишню, и спелый крыжовник, а первую веточку не продавал — себе оставил. Посыкался отдать девчонке одной, да все сумленье брало. Девчонки, видишь, не отворачивались от митюхина окошка. Он хоть горбатенький, а парень с разговором да выдумкой, и ремесло у него занятное, и не скупой: шаричков для бусок, бывало, горстью давал. Ну, девчонки нет-нет и подбегут, а у этой чаще всех заделье находилось перед окошком зубами поблестеть, косой поиграть. Митюха и хотел отдать ей свою веточку, да все боялся. - Еще насмех девчонку поднимут, а то и сама за обиду почтет. А тот барин, из-за которого поворот жизни случился, все еще на земле пыхтел да отдувался. В том году он дочь свою просватал за какого-то там князя ли купца и придано ей собирал. Полевской приказчик и вздумал подслужиться. Митину-то веточку он видал и тоже, видно, понял, какая это штука. Вот и послал своих охлестов с наказом: - Если отдавать не будет, отберите силой. Тем что? Дело привычное. Отобрали у Мити веточку, принесли, а приказчик ее в бархатну коробушечку. Как барин приехал в Полевую, приказчик сейчас: - Получите, сделайте милость, подарочек для невесты. Подходящая штучка. Барин поглядел, тоже похвалил сперва-то, потом и спрашивает: - Из каких камней делано и сколько камни стоят? Приказчик и отвечает: - То и удивительно, что из самого простого материалу: из змеевику да шлаку. Тут барин сразу задохся: - Что? Как? Из шлаку? Моей дочери? Приказчик видит — неладно выходит, на мастера все поворотил: - Это он, шельмец, мне подсунул, да еще насказал четвергов с неделю, а то бы я разве посмел. Барин, знай, хрипит: - Мастера тащи! Тащи мастера! Приволокли понятно, Митюху, и, понимаешь, узнал ведь его барин. “Это тот… в сапогах-то который…” С палкой на Митюху кинулся. |
| — Правда ваша, барин, родная сторонушка — все равно, что матушка родимая — Так душа к ней и льнет: как на чужбине ни хорошо, и все по родине стоскуешься. Да мне бы, кажется, на чужбине да без своих и месяца не выжить… Сердце сгорело бы… Верно, барин… Оттого и вам невмоготу — говорил ямщик, с участием взглядывая на седока. В это время вдали опять замелькали огни. Это был маленький уездный город — цель путешествия барина. Он тревожно стал всматриваться, и когда они въехали в тихое предместье, то сердце его радостно забилось, и слезы навернулись на глаза. Здесь, в этой глуши, он родился, здесь он жил с родителями, ребенком бегал по улицам и знал каждый дом, каждое дерево, каждый уголок… И много милых сердцу воспоминаний промелькнуло в его голове из далекого детства. Кибитка остановилась у ворот гостиницы. — Спасибо тебе, голубчик. Никогда не забуду я твоей услуги. Бог даст, еще увидимся. Скажи же мне, как тебя звать? — говорил приезжий, расставаясь и расплачиваясь с ямщиком. — Спасибо и вам, барин, на добром слове… Звать меня Степаном Ивановым, а по прозванию Колченогим… Коли поехать куда захотите, — только на почтовой станин и закажите… Меня тут все знают. Прошенья просим, барин! Дай вам Бог хорошо тут пожить. Они расстались, довольные друг другом. II На другой день приезжий встал рано в самом радостном настроении. Это был человек уже очень не молодом, поседевший, сгорбленный; на его бледном, болезненном лице лежали глубокие морщины, и в глазах выражалась затаенная грусть. Он подошел к окну гостиницы и рассмеялся. Как раз напротив, на сером полуразвалившемся домишке, красовалась большая вывеска, на ней изображены были двое мужчин: один держал другого за нос и чем-то вроде огромного ножа брил ему щеку. Над этим изображением было написано огромными буквами: «Здесь стригут и бреют». Приезжий узнал и этот дои и эту вывеску. Он видел их много лет тому назад, и они остались неизменными. Он узнал и улицу, и дома кругом, и местность вдали. Вошедшая прислуга с самоваром прервала его думы, барин стал расспрашивать ее обо всем в городе и особенно интересовался братьями Хлебниковыми. Словоохотливая женщина рассказала ему многое, но мало утешительного. |
| Огудалова. Нет, ты не фантазируй! Свадьба – так свадьба; я Огудалова, я нищенства не допущу. Ты у меня заблестишь так, что здесь и не видывали. Карандышев. Да и я ничего не пожалею. Лариса. Ну, я молчу. Я вижу, что я для вас кукла; поиграете вы мной, изломаете и бросите. Карандышев. Вот и обед сегодня для меня обойдется недешево. Огудалова. А этот обед ваш я считаю уж совсем лишним – напрасная трата. Карандышев. Да если б он стоил мне вдвое, втрое, я б не пожалел денег. Огудалова. Никому он не нужен. Карандышев. Мне нужен. Лариса. Да зачем, Юлий Капитоныч? Карандышев. Лариса Дмитриевна, три года я терпел унижения, три года я сносил насмешки прямо в лицо от ваших знакомых; надо же и мне, в свою очередь, посмеяться над ними. Огудалова. Что вы еще придумываете! Ссору, что ли, затеять хотите? Так мы с Ларисой и не поедем. Лариса. Ах, пожалуйста, не обижайте никого! Карандышев. Не обижайте! А меня обижать можно? Да успокойтесь, никакой ссоры не будет, все будет очень мирно. Я предложу за вас тост и поблагодарю вас публично за счастье, которое вы делаете мне своим выбором, то, что вы отнеслись ко мне не так, как другие, что вы оценили меня и поверили в искренность моих чувств. Вот все, вот и вся моя месть! Огудалова. И все это совсем не нужно. Карандышев. Нет, уж эти фаты одолели меня своим фанфаронством. Ведь не сами они нажили богатство; что ж они им хвастаются! По пятнадцати рублей за порцию чаю бросать! Огудалова. Все это вы на бедного Васю нападаете. Карандышев. Да не один Вася, все хороши. Вон смотрите, что в городе делается, какая радость на лицах! Извозчики все повеселели, скачут по улицам, кричат друг другу. «Барин приехал, барин приехал». Половые в трактирах тоже сияют, выбегают на улицу, из трактира в трактир перекликаются: «Барин приехал, барин приехал». Цыгане ума сошли, все вдруг галдят, машут руками. У гостиницы съезд, толпа народу. Сейчас к гостинице четыре цыганки разряженные в коляске подъехали, поздравить с приездом. Чудо, что за картина! А барин-то, я слышал, промотался совсем, последний пароходишко продал. Кто приехал? Промотавшийся кутила, развратный человек, и весь город рад. Хороши нравы! |
|
|
