| Если о процедуре приходских выборов на Украине мы осведомлены в целом неплохо, то о Великороссии, согласно П. Знаменскому , в этом отношении имеются лишь скудные данные. «Духовное звание в Юго-Западном крае и в XVIII в. еще долго оставалось открытым для всех. Вместе с праздными поповичами и дьяками соседних парохий, а также бурсаками Киевской Академии, Переяславской семинарии и Харьковского коллегиума в числе кандидатов на открывавшиеся места всегда были грамотные люди и светских званий – крестьяне, мещане и козаки» 1047 . За невозможностью отменить приходские выборы Киевские митрополиты, например, Рафаил Заборовский (1731–1747) и Арсений Могилянский (1757–1779), довольствовались тем, что требовали от кандидатов свидетельства о достижении соответствующего возраста (30 лет для священников и 25 – для диаконов) и о безупречной нравственности. Кроме того, Арсений требовал от общин представлять ему на выбор несколько кандидатов 1048 . На выборах присутствовал уполномоченный митрополита, который контролировал их проведение и доставлял владыке сведения о кандидатах. Обучение кандидатов (ставленников) проводилось специальными экзаменаторами, или преподавателями, большей частью из ученых монахов, и длилось, смотря по способностям обучаемого, месяца три или даже дольше 1049 . Кандидат являлся в епархиальное управление с договором, который он заключил с приходской общиной, и после сдачи экзамена получал от епископа ставленую грамоту и рукоположение 1050 . В церквах, находившихся на помещичьих землях, выборы духовенства приходским сходом (громадой) были невозможны, так как право замещения должностей там принадлежало землевладельцу, и епархиальному управлению приходилось с ним считаться. Выборы диаконов, содержать которых было по средствам лишь богатым приходам, происходили значительно проще: если избранный уже имел посвящение, то процедура считалась законченной и без санкции епархиального управления и даже приходского священника. Кандидаты, не имевшие посвящения, после сдачи экзамена получали от епархиального управления ставленую грамоту, в которой, так же как и в аналогичной грамоте священникам, непременно должна была иметься пометка об уплате ставленнической пошлины. |
| Если о процедуре приходских выборов на Украине мы осведомлены в целом неплохо, то о Великороссии, согласно П. Знаменскому, в этом отношении имеются лишь скудные данные. «Духовное звание в Юго-Западном крае и в XVIII в. еще долго оставалось открытым для всех. Вместе с праздными поповичами и дьяками соседних парохий, а также бурсаками Киевской Академии, Переяславской семинарии и Харьковского коллегиума в числе кандидатов на открывавшиеся места всегда были грамотные люди и светских званий — крестьяне, мещане и За невозможностью отменить приходские выборы Киевские митрополиты, например, Рафаил Заборовский (1731–1747) и Арсений Могилянский (1757–1779), довольствовались тем, что требовали от кандидатов свидетельства о достижении соответствующего возраста (30 лет для священников и 25 — для диаконов) и о безупречной нравственности. Кроме того, Арсений требовал от общин представлять ему на выбор несколько На выборах присутствовал уполномоченный митрополита, который контролировал их проведение и доставлял владыке сведения о кандидатах. Обучение кандидатов (ставленников) проводилось специальными экзаменаторами, или преподавателями, большей частью из ученых монахов, и длилось, смотря по способностям обучаемого, месяца три или даже Кандидат являлся в епархиальное управление с договором, который он заключил с приходской общиной, и после сдачи экзамена получал от епископа ставленую грамоту и В церквах, находившихся на помещичьих землях, выборы духовенства приходским сходом (громадой) были невозможны, так как право замещения должностей там принадлежало землевладельцу, и епархиальному управлению приходилось с ним считаться. Выборы диаконов, содержать которых было по средствам лишь богатым приходам, происходили значительно проще: если избранный уже имел посвящение, то процедура считалась законченной и без санкции епархиального управления и даже приходского священника. Кандидаты, не имевшие посвящения, после сдачи экзамена получали от епархиального управления ставленую грамоту, в которой, так же как и в аналогичной грамоте священникам, непременно должна была иметься пометка об уплате ставленнической пошлины. |
| После горячего донесения адъюнкта Академии Наук Св. Синод 19 авг. 1741 г. назначил в Камчатку миссионером иеромонаха Иосифа Занкевича, разжалованного из архимандритов и сосланного в Тобольск. Ему предлагалось выбрать себе в помощники двух священников и дьякона из сосланных в Охотск. Хороша миссия! Но Иосиф выпросился на покой в Киево-Печерскую Лавру. Вместо него 1 февраля 1742 г. Св. Синод назначил в Камчатку иеромонаха Иоасафа Хотунцевского, бывшего проповедника Московской Академии, с возведением в сан архимандрита. Новый глава миссии избрал себе в помощники академических учителей низших школ: иеромонаха Гедеона Антоновского и Арсения Могилянского, но Синод сам «отставил их от тяжелого ига» ехать в Камчатку и вместо них назначил в помощь Хотунцевскому иеромонаха Иоасафа, человека неученого, знавшего только «аз да буки», а прочих литер он не знал. Студенты Академии, выбранные Хотунцевским, также по разным причинам отказались от поездки с ним под тяжкое иго. Мало было охотников ехать в Камчатку. Власти сами много виноваты в этом; они постоянно твердили, что в Камчатке нужны попы – люди искусные, т. е. образованные, могущие не только наставлять в истинах веры Христовой, но еще обучать грамоте, и вместе с тем всех, соглашавшихся ехать туда, предупреждали, что в Камчатке хлеба нет и не сеют, все питаются рыбой, травой, кореньями и дубом и пьют воду. Такой вегетарианский стол мало кому был по вкусу. Часто согласившиеся ехать брали свое согласие обратно. Поэтому туда ехали только монахи и иеродьяконы в надежде получить иеромонашество, или иеромонахи, знавшие только «аз да буки». Иоасаф Хотунцевский знал и понимал, что с такими миссионерами ничего не сделаешь, почему требовал себе лучших помощников, с лучшим обеспечением, и добился своего. С ним поехало в далекую Сибирь 6 студентов Академии. Даже временно назначаемым Хотунцевским священно служителям из ссыльных, до прибытия лучших, положено было: священнику – 80 руб., дьякону – 60 руб. и псаломщику – 40 руб. На тогдашние деньги это были очень значительные оклады. |
| что сынам священническим не безвредительно, поневаж лета свои до науки способнии на деревне теряют», и чтобы все наследники отправлялись скорее учиться в коллегиум, „чим бы возмогли удостоити себе священства и управления паствою, а иначе не удостоются никакого св. сана и парохий» 179 . В белогородской епархии такие же грамоты рассылали архиереи Досифей Богданович-Любимский и Иоасаф Горленко 180 . В Киевской епархии м. Рафаил Заборовский в 1748 г. распорядился, чтобы парохии зачислялись преимущественно за семействами, в которых „имеется дитя хотя едино мужеска полу сгодное к обучению латинского учения», чтобы такое семейство по обычаю содержало при церкви викария, а наследника отправляло в латинскую школу и из церковных доходов снабжало его всем нужным для проживания в школе. Преемник его Тимофей Щербатский для поощрения наследников к обучению в школе определил, чтобы семейство обучающегося наследника получало не церковных доходов от викария, а целую половину 181 . Для того, чтобы помирить новые требования с старым обычаем зачисления мест за девицами, епархиальные начальства требовали, чтобы последние выходили замуж непременно за людей ученых. В 1765 г. митроп. Арсений Могилянский издал касательно этого предмета весьма любопытное распоряжение для своей Киевской епархии, чтобы священники и дьяконы отдавали сыновей в академию, а желающие сдать место зятьям выдавали своих дочерей замуж за людей учительных, именно, имеющие парохии дворов в 80–100 – за богословов, имеющие 60–80 дворов – по крайности за философов, а у которых меньше 60 и которые учительных людей в зятья при всем старательстве сыскать не могут, тем представлять о том, куда следует, доношениями, а без того за неучительных людей дочерей не отдавать 182 . Со времени этого указа наследницу, не отыскавшую жениха, родственники обыкновенно возили к архиерею, причем, объяснив, что к ней „не случается ни философ, ни богослов», просили преосвященного дать ей жениха по своему усмотрению. Архиерей, поставленный в такое оригинальное положение, отправлял девицу к училищному начальству, которое объявляло об ней всем философам и богословам, вызывая их „на оглядины», иногда даже озабочивалось упрощением этих оглядин, поставив невесту у дверей класса 183 . |
| В 1686 г. Константинопольский патриарх отпустил Киевского митрополита из–под своей юрисдикции и окончательно признал его принадлежность к Московскому патриархату . Меньшая часть территории Киевской епархии находилась на правом, бóльшая — на левом берегу Днепра, охватывая приблизительно позднейшие Черниговскую и Полтавскую губернии. Кроме того, на территории Польши имелось некоторое количество церквей и монастырей, принадлежавших к Киевской митрополии и в документах XVII и XVIII вв. именовавшихся «заграничными монастырями и общинами». Назначенный в 1700 г. с резиденцией в Переяславле викарий–коадъютор Киевского епископа управлял большей частью епархии на днепровском Левобережье и вскоре обнаружил стремление к самостоятельности, т. е. к непосредственному подчинению Святейшему Синоду . С 1743 г. Киевские епископы снова получили сан В 1751 г. митрополит Тимофей Щербацкий (1748–1757) счел необходимым подать ходатайство в Святейший Синод о восстановлении всех своих привилегий. Однако Святейший Синод объявил себя высшей инстанцией во всех делах церковного управления и суда и, следовательно, лишил Киевского митрополита гарантированного ему договором права вынесения безапелляционных (т. е. не подлежащих обжалованию) приговоров. «Таким образом, к половине XVIII в. Киевский митрополит по своим правам окончательно сошел на степень обыкновенного епархиального архиерея» . Для «заграничных» монастырей и церквей, т. е. рассеянных на широком пространстве некогда существовавших епархий (Пинской и др.), в 1785 г. было учреждено Слуцкое епископство, подчиненное непосредственно Святейшему Синоду. Тем самым эти части Киевской епархии оказывались de facto отделены от нее . Со времени митрополитов Арсения Могилянского (1757–1770) и Гавриила Кременецкого (1770–1783) Киевское епархиальное управление шаг за шагом перестраивалось по великорусскому образцу. Этот процесс был завершен при митрополите Самуиле Миславском (1783–1796) . Под давлением правительства и Святейшего Синода постепенно исчезали и те особые привилегии («вольности»), за которые так упорно держалось и высшее и низшее киевское духовенство. |
| Кроме того, на территории Польши имелось некоторое количество церквей и монастырей, принадлежавших к Киевской митрополии и в документах XVII и XVIII вв. именовавшихся «заграничными монастырями и общинами». Назначенный в 1700 г. с резиденцией в Переяславле викарий-коадъютор Киевского епископа управлял большей частью епархии на днепровском Левобережье и вскоре обнаружил стремление к самостоятельности, т. е. к непосредственному подчинению Святейшему С 1743 г. Киевские епископы снова получили сан В 1751 г. митрополит Тимофей Щербацкий (1748–1757) счел необходимым подать ходатайство в Святейший Синод о восстановлении всех своих привилегий. Однако Святейший Синод объявил себя высшей инстанцией во всех делах церковного управления и суда и, следовательно, лишил Киевского митрополита гарантированного ему договором права вынесения безапелляционных (т. е. не подлежащих обжалованию) приговоров. «Таким образом, к половине XVIII в. Киевский митрополит по своим правам окончательно сошел на степень обыкновенного епархиального Для «заграничных» монастырей и церквей, т. е. рассеянных на широком пространстве некогда существовавших епархий (Пинской и др.), в 1785 г. было учреждено Слуцкое епископство, подчиненное непосредственно Святейшему Синоду. Тем самым эти части Киевской епархии оказывались de facto отделены от Со времени митрополитов Арсения Могилянского (1757–1770) и Гавриила Кременецкого (1770–1783) Киевское епархиальное управление шаг за шагом перестраивалось по великорусскому образцу. Этот процесс был завершен при митрополите Самуиле Миславском Под давлением правительства и Святейшего Синода постепенно исчезали и те особые привилегии («вольности»), за которые так упорно держалось и высшее и низшее киевское духовенство. В 1767–1768 гг. Святейший Синод получил от Киевского митрополита, Переяславского епископа, духовенства Киево-Печерской лавры и Черниговского епископа подробные «пункты», предназначавшиеся для Комиссии по составлению нового законоуложения. Эти «пункты», главным образом о шляхетских вольностях украинского духовенства и церковном землевладении, находившемся под угрозой секуляризации, последствий не имели, но они свидетельствуют об оппозиции, на которую наталкивались здесь меры Святейшего Синода (см. |
| Как мы уже говорили, часть этих требований была удовлетворена изданием временных правил, которые, к слову сказать, внесли большую путаницу в управление семинариями, в основном потому, что, принятые наспех, они не обеспечивали соответствующими средствами и кадрами намеченные преобразования. С наступлением реакции, как везде и всюду, в семинариях старались возвратиться к прежним порядкам. Но за годы революции ряды семинаристов основательно поредели. В семинарии не вернулись многие – те, кто нашел свое призвание на другом поприще, и те, кого репрессировали. Нельзя обойти молчанием и тот факт, что атеизм охватывал все большие и большие общественные слои, в том числе и духовное сословие. В газетах того времени часто встречаются сообщения о снятии сана тем или иным священнослужителем. При создавшемся положении Святейший Синод вынужден был принять соответствующие определения, облегчающие возвращение в семинарии уволенным за нежелание приступить к занятиям. И кроме того – открыть несословным почти свободный доступ в семинарии. Примерно такой же, хотя и более сложный процесс происходил и в духовных академиях. Воспользуемся словами архиепископа Псковского Арсения, чтобы наиболее точно охарактеризовать создавшуюся в академиях обстановку: «В течение прошлого столетия духовные академии пережили три реформы – в 1814, 1869 и 1884 годах. Первую реформу, собственно говоря, едва ли можно назвать реформой, так как в 1814 г. академий в настоящем их виде не было. Существовала академия Киево-Могилянская, которая в сущности была учреждением общеобразовательным для защиты истин православной веры от нападения католичества. Устав 1814 года объединял общее образование со специальным богословским. В основе этого устава лежала, имея примирения веры и знания, та самая идея, которая была в основе и древней Александрийской школы. Академия предлагала единый целостный курс, где все направлялось к богословскому знанию, вместе с тем она отличалась многопредметностью, малодоступной для учащихся. Отсюда возникла потребность в сокращении академического курса, что и было достигнуто в некоторой степени реформою 1869 г. Тогда академические науки были разделены на обязательные и специальные, которые распределялись по трем отделениям – богословскому, историческому и практическому. |
| V глава посвящена историческому очерку монастырей Киевской епархии. Всех монастырей в епархии было 46, в том числе мужских 34, женских 12. Ко времени вступления Арсения Могилянского на киевскую митрополию (в 1757 году) в них числилось монахов 729 (в счет не входит Киево-Печерская лавра) и монахинь 592. Эти числа в разные годы подвергались колебаниям, в зависимости от разных причин. Особых штатов в монастырях не было (они введены были в 1786 году) и число братии определялось более или менее случайно. Большинство монашествующих были малороссияне, но не мало было выходцев из Польши (вследствие гонений на православие), Молдавии и Волошской земли. Менее всего было уроженцев великорусских епархий. Многие искали монашества в видах облегчения материальной нужды. Требования для поступления в монашество были довольно строгие, хотя от них по тем или иным соображениям бывали и отступления. В церковно-общественном отношении монастыри представляли из себя известного рода пункты, возле которых сосредоточивались нередко целые группы или поселения. В своем очерке автор сосредоточивает преимущественное внимание на порядках монастырского управления, средствах содержания монастырей, их быте и состоянии в религиозно-нравственном отношении. Последняя сторона рисуется автором в очень мрачном виде. Разумеется, нравственность иноков в то время стояла не на высоком уровне. Поглощенные заботами о мирском (благодаря имущественным хлопотам), они часто забывали о духовном, к чему призывались своим служением и обязывались обетами. Тем не менее, имея в виду общую картину, нельзя не заметить, что краски на ней распределены о. Шпачинским неравномерно, что без сомнения зависело от односторонности документов, бывших под руками у автора (доносы, следственные дела и т. п.) и у других лиц, трудами которых по данному вопросу он пользовался (напр. г. Лазаревского). Автор не отрицает, что в рассматриваемое им время могли быть в киевских монастырях даже подвижники, по при этом не без иронии замечает, что „имена и подвиги их остались неизвестными миру, и ведомы единому Богу“. Из хороших же монахов, стремившихся к такому подвижничеству, отцу Шпачинскому известен лаврский инок Иеремия. Но, по-видимому, относительно этого, очень – как увидим – незаурядного инока наш автор заблуждается. |
| „Не давать же трактирных припасов в долги (объясняет Епифаний) никак было невозможно и нигде, уповательно, не сыскать такого трактирщика, не только в монахах, по и в мирских, чтоб все трактировал па готовые деньги, а долгов бы не было; колми паче мне, в монашеском образе, Василковский трактир в военное время и на главном армейском тракте управляющему, без тех долгов в таком знаменитом трактироправительстве обойтись никакого способу не было; поскольку трактирные посетители были почтенные оффициями и по большей части армейские, и в трактире всегда торжествующие, и в случае подпилости, а паче как войдут чрез игру билиарную в азарт, а денег на напитки не достанет, и потребуют оных в долг, – так и за страх принуждено было давать, сохраняя свой живот, как свидетельствуют тогдашную их смелость бывшие трактирщики и трактирный поставец, что многократно гоняясь за трактирщиками, в долг давать не хотевшими, двери у поставца и самый оный шпагами порубили и покололи; да и я не один раз принужден был от таких случаев бегом спасаться. Однако, доколе еще был при трактире, те долги безпрекословно платили. По перемене же меня с трактиру..... должники трактирные, видя меня от команды презренна и без всякой помощи оставлена, требований моих о тех долгах и слышать уже не хотели, но паче еще и укорителную принужден был принять от них срамоту и ругательные насмешки: Ах – де монахи Печерские! Как де они ныне стали ревнивы: вместо де святых пещер усердствуют трактирам и билиардам; гонясь де за прибылями, свою пристойность позабыли; не последнее ли де уже пришло время, что взялись монахи за трактирно бремя; весма де ето жалко, что святая их душа зделалась соблазном для трактирнаго барыша; не трудитесь де, отец святой, болше, перестанте огорчать трактирными вашими промыслами, естли де хочете быть целы; нам де и так от карантинов и от ран неприятелских тошно. И что мне тут осталось уже делать! Не толко ли защищаться самим студом, прибегая под покров кроткаго Давида и мысленно с ним глаголя: «Студ лица моего покры мя, и поношение поносящих ми нападоша на мя». Но мало мне пособствовала ета святая богословия. Совсем тем некоторые с них дерзкие хотели было для вечной трактирной памяти напоить меня армейским пивом; но человеколюбие Божие предостерегло меня от того их дерзского предприятия. Были в числе тех компанистов отличнейшие скромностию и сожалительнейшие, и свободили меня пред своими товарищами от той смертной крайности, извинив такими словами: Вить де он не виноват, что лавра трактирщиком его зделала и к такому позорному пути дверь ему отворила; вит де сено само не горит, когда огня не подложат, да и огон де не виноват, что сено сожжет, но вся вина причитается тому, кто с сеном огон соединит. |
| Его, как известно, митрополит Арсений (Могилянский) просил себе в викарии. Св. Синод, отправив Кончаревича в Киев, возвратил архимандрита Софрония в Новосербию. Хорват, между тем, не унимался в намерении приобрести для Новосербии особого епископа. Он даже представил Сенату кандидата на несуществующую новосербскую епископию, в лице Геннадия Васича, самозваного экзарха Покровско-Славонской епархии в Венгрии, прибывшего в Новосербию 18 января 1759 г. по письму Хорвата. Славонский экзарх заявил Хорвату о своем желании остаться в вечном русском подданстве в Новосербии при выехавшем сюда из Далмации епископе Симеоне Кончаревиче. Генерал Хорват, со своей стороны, вполне соглашался с предложением Васича, в виду престарелости Кончаревича, и начал ходатайствовать не перед Синодом, а перед Сенатом об открытии особой епископии в Новосербии. В своем ходатайстве перед Сенатом он приводил все возможные основания к открытию местной епископии и настойчиво просил назначить на нее епископом экзарха Геннадия. Генерал Хорват прежде всего указывал на то, что новосербский корпус процветал и разросся от Днепра по польской границе более чем на 200 верст до Архангельского шанца и почти подошел к турецкой границе. Из него уже отправлено в Пруссию 1230 человек и еще два полка формировались – македонский и болгарский. В церковных интересах выходцев и иностранных поселенцев он, Хорват, вместе со всеми штаб- и обер-офицерами и народом гусарского хорватова полка, новомиргородского гарнизона и пандурского пехотного полка находили необходимым быть в Новой Сербии особой епархии, в ней должно быть «едино национальному епископу» – именно экзарху Геннадию, который, будто бы, один из знатных духовных лиц отозвался на призыв Хорвата, прибыв из Венгрии. Будучи епископом всего народа, он, якобы, мог принести пользу отечеству, прославить тамошние места, «умножить вечный плод и духовенство». Сама епископия в Новой Сербии могла служить к прославлению «Величества Божия» и к распространению славы всемилостивейшего монарха. |
|
|
