| 1135 В случае военного конфликта османских властей с кочевыми племенами, когда бедуины перекрывали горный участок дороги на Иерусалим, прохождение каравана было просто невозможно, никакая охрана не решилась бы его сопровождать. Поэтому, например, паломнический караван 1701 г. три недели стоял в Рамле, дожидаясь примирения властей с мятежными бедуинами, и только потом тронулся в путь. 1136 Тем не менее прохождение каравана сквозь толпы агрессивно настроенных феллахов тоже было серьезным испытанием. Григорович-Барский писал: «Какую беду и нужду претерпевал народ христианский от безстыдных и проклятых эфиопов, донележе проходил горы тыя Иудейския, воистину изрещи невозможно... Многое множество собрася оных; иные с копиями, иные с дрекольями и, ставше на пути, возбраняху нам шествовати, ищущи от нас «бакшиша», еже есть дара. Сопротивляхуся же много или провожающие нас, но ничто же им внимаша: ни бо бояться кого, ниже срама имут». 1137 Самое яркое описание этого участка пути принадлежит, несомненно, И. Лукьянову: «Тогда арапы стали нас бить, грабить; осыплют, что пчелы; рвут за ризы, трясут долой, с лошади волокут; дай пара, обушком между крыл дубиною, иной в груди сует, дай пара; дать беда, а не дать другая; только кто кошелек вынул, ан другой с стороны и вырвал совсем; а не дать так бьют; а станешь давать – так с одного места четверть часа не пустят, что от собак не отобьешься. Посмотришь: везде стоит крик да стон, бьют, грабят;...везде гоняются за одним человеком арапов по десяти, по двадцати; многие коней и рухлядь покидали да так от них собак бегают; а больше псы извощики тут же воруют; тут же мотаются меж тех; да извощики-то из тех же сел разбойнических, так им кстати воровать-то собакам...». 1138 «И то мы день весь шли, – пишет Лукьянов далее, – ни пили, ни ели от них собак... Только ты вынешь хлеба кус да к роту, а иной заскоча с стороны да и вырвет; а сами меж себя и подерутся за кусок хлеба». 1139 Были ситуации, когда конвой уклонялся от выполнения своих обязанностей и покидал паломников на подходе к горам, как это произошло в случае с Лукьяновым: «А паша окаянный только славу-ту учинил, что за город выпроводил да деньги обобрал с человека по гривне, алтына по два, да пхнул меж гор к арапам», – писал паломник. |
| Наезды эти кончались общим братским загулом, продолжавшимся с неделю и более. Вскоре старая обольстительница впутала и Петра Абрамовича в денежные счеты; по заемным письмам брата он передал красавице много денег и сам чуть не разорился. Находясь в отставке, но еще в полных силах, он вскоре окончательно переехал в близкое соседство к преступному брату. Беспутная роскошь, в которой тот жил, его прельстила. Проживал он со своею лихою девицею в маленьком сельце Петровском, рядом с селом Михайловским, где жил двоеженец брат. Жил он там, по слухам, весело, но никого к себе не пускал, а к нему никто не ездил. Выезжал же он главным образом для ведения путаной тяжбы о разделе с супругою и сыном Вениамином. Так его занесло в Москву. Все были озадачены. Для Сергея Львовича встреча была неприятна, особенно ввиду присутствия Карамзина. Аннибалы, с которыми он породнился, были фамилия по необычайности и известному всем началу не без значения и даже по-своему почтенная. Но так было на словах, в отсутствие старых арапов. В отдалении от них никто не мог вообразить, как желты и черны арапские лица. Поэтому, относясь к Ивану Абрамовичу, как и вся петербургская гвардейская молодежь, с почтительной усмешкой и снисходительным любопытством, он вовсе не стремился повидать блудного тестя и в особенности не желал встреч с жениной роднею в присутствии лиц, мнением которых дорожил. La belle creole была хороша, ее судьба увлекательна, но появление арапа-дяди неуместно. Лицо его было совершенно арапское, и внезапный интерес к нему посторонних лиц неприличен. Любопытство, которое старый арап выказал младенцу, в честь коего Сергей Львович и устроил, в сущности, сегодняшний куртаг, смутило всех. Занятые друг другом, событиями, играми, воспоминаниями сердца и стихами, гости до сих пор не имели времени и предлога вспомнить о ребенке. Как на грех ребенок все время молчал, не подавал голоса. В самом деле, где он был сейчас? Верней всего, спал на антресолях. Сам арап тоже был в нерешительности. Он не ожидал встретить гостей. Личико его было морщинистое, жеваное, глазки живые, коричневые, кофейные, с темными желтыми белками, как у больных желтухой, а ноздри широки. Француз с любопытством глядел на него. Старик вдруг остановил обезьяньи глазки на Сергее Львовиче и спросил хрипло: |
| Догнавши я караван, ехал с оным, проежая долинами промиш высоких гор, неболшими кустарниками, один за другим по уской дароги, каменистой. Потом поднялись на высокий горы, проежая масличныя сады и прочаго родов дерева неизвесных нам. Спустись под гору, проежая селение, в левой руке от дороги стоящаго, каменная постройка. По дороги находятся скалы, высеченныя из камней, ямы – род кладезей, которые наполняются дожевою водою (нарочито поделаны для проходящих с караванами); берут воду и пьют, и напаяют верьблют, лошадей и лошаков. На дорогу выбегали арапския разбоники с ружьями и саблями для отнятия денег у поклоник. Остановя нас, требовали денег, но мы, не дав им не одной пары, проехав их мимо, ане не стали противится нам, ибо нас превосходнее число было вдвое. Потом приближились к селению Еманусу, 1102 арабскому, где арапов сидело на дароги множество, и чиновник их, остановя караван, требовал от нас подорожной. Мы, имев у себя данную подорожную, 26 человек российских, от Яфскаго консуля, подав ему, чиновнику, которой прочитав и пропусти нас щетом, а прочих греков и армян, остановя их, с каждаго человека взяв пошлину по 40 пар, то есть по 80 копеек. Проежая каменный мост небольшей, проежали долины, нам навстречу, по дароги, шли арапки из Ерусалима. Поднялись на высокия горы, где в левой руке в долине видать было арабское селение с прекрасными садами. Еще проехав небольшее селение по правую руку, близ дароги, на горе. В правой же старане, в лощине, видать Крестной манастырь, греческой, с высокими стенами. 1103 По приближении ко Иерусалиму, 1104 а версты за 2, открылись зрению нашему окружающия его высокия с зубцами стены. Поклонники, удостоившися узреть святый Божий град и Обетованную Землю по благополучном совершении своего из отдаленных стран путешествия, слезли с лошадей. Остановясь, вослали сердечное благодарение небесному владыке Господу и Владычице Пресвятой Богородицы. В радости неизреченной испольнившися, поседали на лошадей и на лошаков в сей поехали под город. От Давыдовых ворот 1105 по обе стороны стояло народу, состоящаго из иерусалимских жителей и прежде прибывших разных христианских религий поклонников, а особенно российских. От иноземцов увидав, господин калледский советник Георгий Яковлевич Пимонов возопияв к нам: «Проздравляем вас щасливым прибытием!» Убогия арапы растилали свои шерстяные полосатые плащи и кричали: «Хаджи христиане, хаты масары, флус бакшиш!», – то есть «дай денег». Путешествующие бросали им на плащи турецкий пары. Неподалеку ворот стояли женщины турецки, молодыя, покрывши белыми покрывалом, держали в руках трупки, курили табак. В воротах Давыдовых стояли караульныя янычары турецкыя, за поясами пистольли и ножами сребром оправленные, а на головах чалмы белые обернув. Одеты в спенцари разнаго цвета сукна и под исподом белаго полотна бумажные балахоны, зборами пониже колена, на ногах башмаки и щеблеты малиновые, повышеты золотом. |
| «На ряду с делами службы позвольте повергнуть на воззрение и суд вашего высокопреосвященства мой частный поступок. Сегодня дань был, по подписке, обществом избранных лице в зале Университета обед по случаю возобновления издания Моск. Ведомостей под редакцией Каткова и Леонтьева. Распорядители обеда в числе 4-х человек (между ними А. А. Арапов) еще третьего дня явились ко мне с приглашением и почти настоятельно требовали, чтобы я принял участие в этом торжественном обеде. Не имея близкого знакомства ни с г. Катковыми, ни в особенности с Леонтьевым, и смотря на этот обеде не иначе, как на особого рода демонстрацию, я не решился изъявить свое, согласие на участие в этом обеде, чем, вероятно, оскорбил пригласителей. Хорошо или худо поступил я в настоящем случае, благоволите, высокопреосвященнейший владыко, произнести ваш справедливый суд, и тем вывесть меня из недоумений». Вот что на это отвечал мне владыка от 20-го числа: «Что вы уклонились от обеда в честь г. Каткова, то, думаю, нелишняя осторожность. Он человек достойный уважения и сочувствия, но людям, преимущественно церковным, иногда неполезно вдаваться в явления политические, хотя и благонамеренные. Пожелаем г. Каткову продолжения полезной деятельности, не держа во время сего, желания в руках чаши с вином». В этом же письме владыка писал мне: «Благодарю, что продолжаете вашу вспомогательную нам деятельность. Я писал не раз из Петербург, чтобы ускорить дело о вашем преемнике. Не знаю, от чего медленность». Медленность эта, как я после узнал, зависела от Новгородского митрополита Исидора, который уехал в Новгород и не спешил возвращением в Петербург. Пока я находился еще в первопрестольной столице, я получил с разных сторон и от разных лиц о состоянии новой, вверенной мне епархии, немало таких сведений, которые невольно возмущали мою душу. Так еще в апреле мне писал, со слов студентов – воспитанников Полоцкой семинарии, профессор Московской д. академии, С. К. Смирнов: «В Витебске 13-ть православных церквей, в том числе два собора: кафедральный и приходский. В первом протоиереем – Никонович 463 , человек без образования и способностей, умеющий с трудом подписать имя; в другом – протоиерей Голембиовский 464 , недалекий также по образованию, но обучавшийся тонкостям в обращении с людьми и мало искренний… Секретарь Консистории С... человек свойств неодобрительных». |
| Наименование станций, с коих получается корреспонденция Благочинный, протоиерей соборной г. Наровчата церкви, Стефан Григорьевич Архонтов Г. Наровчат Благочинный, священник соборной г. Наровчата церкви, Павел Матвеевич Дилигентов Причты Троицкой церкви г. Наровчата и сел: Кавендры, Вопиловки, Казенно-Майданских Выселков, Потодеева, Виляек, Шиловки, Перевесья, Паньжи, Ачасьева, Шадрина, Азарапина, Мелюковки Г. Наровчат Благочинный, священник села Салмановки, Павел Петрович Каменский Причты сел: Салмановки, Рузанова Г. Керенеск Причты сел Засечного, Стяжкина Г. Н. Ломов Причт села Зубова Г. Наровчат, чрез Зубовское вол. прав. Причты сел: Верх-Большого Каурца, Кошелевки, Низ-Большого Каурца, Тезикова, Нового Тезикова, Колояра, Лячи, Кардяшева – чрез Тизковское вол. правл. Причт села Масловки – чрез Дурасовское волостн. правл. Причт села Монастырского – чрез Дубровское вол. правл. Причты сел: Новодевичьих Дубровок, Веденяпина, Ахлебинина, Козловки Г. Спасск, Тамб. губ., чрез Дубровское вол. правл. Благочинный, священник села Покровского, Александр Петрович Прозоров Причты сел: Покровского, Покровского (Пятницкой церкви), Кадыковки, Суркина, Вьюнок, Телешовки, Старых Пичур, Шутов, Торопова, Орловки, Самаевки, Чепурновки, Панов, Плесковки, Студенца, Семиваржек, Краснополья, Красаевки, Чердака, Абашева, Свищева Г. Наровчат Причты сел: Гумен, Высокого, Малой Лашмы Зашт. г. Троицк Причт села Абашева, единоверческой церкви Г. Спасск, Тамб. губ. Благочинный, священник села Воскресенской Лашмы, Петр Васильевич Лентовский Причт сел: Воскресеной Лашмы, Кочелаева, Шигаева, Парапина, Николского, Буды тож Ст. Арапова (Моск. Каз. ж. д.) Причты сел: Алькина, Шадымского Майдана, Шадыма, Дракина, Старого Дракина, Казенного Майдана, Казеевки, Янгужинского Майдана, Кириклейского Майдана, Челмодеевского Майдана Г. Наровчат Причт села Лухнинского Майдана Ст. Голицыно, Н. Лом. у. Г. Инсар VII. Нижнеломовский уезд Наименование благочинных и причтов сел Наименование станций, с коих получается корреспонденция |
| Рукописная помета следователя простым карандашом. Рукописный номер, соответствует номеру документа в описи приложенных вещественных доказательств. Исполнено синим карандашом. Подчеркнуто простым карандашом. Яркий пример расхождения с пагинацией страниц в Бахметевском оригинале, где цитируемое место находится на с. 74. Испр.; у автора с.с. ЕА — Евразия. Здесь и далее комментарии В. И. Шаронова. Сверху от центра написано 2. Последняя буква слова исправлена чернилами вместо первоначально напечатанного и. Вероятнее всего, имеется в виду пакт Бриана — Келлога, формально вступивший в силу 24 июля 1929 г. К концу 1928 г. к пакту присоединились 63 государства Старого и Нового Света. Главная идея договора заключалась в отказе от войны как средства национальной политики. Пакт широко обсуждался в европейской печати. Аббревиатура Северо-Американских Соединенных Штатов, как было принято называть США в Российской империи и в первые годы после революции. Инициалы Петра Петровича Сувчинского. Слева на полях фрагмент от слова «Завещание» до слова «особенно» отчеркнуто вертикальной чертой синим карандашом. Изначально эти два слова напечатаны в одно, позже разделены рукописным вертикальным знаком В значении «евразийские». Проставлено рукой черными чернилами. Испр.; в машинописи еа-цев. См. сн. 99. Инициалы Петра Семеновича Арапова. Испр.; в машинописи какая нибудт. Восклицательный знак проставлен автором письма рукой черными чернилами. Далее забиты 6 букв. Далее зачеркнуто щщ. Здесь и далее везде знак £ рукописно проставлен автором письма черными чернилами. Письмо подписано рукописной монограммой из соединенных трех букв НММ, соединенных сверху горизонтально расположенным объединяющим росчерком с тем, чтобы первая буква читалась одновременно и как Н, и как П. Надпись синими чернилами рукой Карсавина и его подпись. сс — здесь и далее нумерация строки сверху на соответствующей странице. ЕА — евразийского. Противопоставление Праги и Кламара использовано в качестве образа принципиальных идейных расхождений между группами с лидерством Н. С. Трубецкого, П. Н. Савицкого и «левыми» во главе с Л. П. Карсавиным и П. П. Сувчинским. |
| Менее терпимой была политика П. А. по отношению к нехрист. культам, в первую очередь к мусульманству. Он сохранил право исповедовать ислам в сочетании с обязанностью мусульман быть покорными власти и молиться за царя, но в указе 1707 г. потребовал, чтобы мечети строились в отдалении от правосл. церквей (Законодательство Петра I. М., 1997. С. 532). Всячески поощрялся переход мусульман в Православие. Особое внимание царя было обращено на снижение размеров мусульм. вотчинного и помещичьего землевладения. Указом 1713 г. была жестко ограничена возможность мусульман - «служилых татар» владеть крепостными правосл. вероисповедания. По требованию царя такие владельцы в Казанской и Азовской губерниях должны были в течение полугода принять Православие, если же они желали остаться мусульманами, то были обязаны передать своих правосл. крестьян вместе с пашней и угодьями государю (Ислам в Российской империи: (Законодательные акты, описания, статистика)/Сост.: Д. Ю. Арапов. М., 2001. С. 42). П. А. распространял на мусульм. население вновь возникавшие гос. повинности. По указу 1722 г. рекрутчина затронула наиболее многочисленную часть мусульм. общины России - татар. В ряде районов Поволжья мусульмане освобождались от рекрутчины, но за это были перечислены в группу гос. крестьян - лашман (заготовителей корабельного леса для флота). Особое значение П. А. придавал организации активной противомусульм. пропаганды. В 1716 г. по личному распоряжению царя был издан 1-й рус. печатный перевод Корана, представлявший собой пересказ с франц. перевода Корана дипломата А. дю Рие, сделанный в Париже в 1649 г. В рус. тексте было сохранено предисловие дю Рие, в к-ром Коран характеризовался как лживый вымысел о разговорах Бога с Магометом. В 1722 г., в разгар персид. похода, вышел труд Д. Кантемира «Книга систима, или Состояние мухаммеданской религии», признанный 1-м отечественным исламоведческим сочинением, хотя по сути представляющий собой антимусульм. памфлет. В целом при П. А. было ослаблено прежнее жестокое преследование иноверцев: они смогли открывать в России новые храмы, иностранным специалистам, приехавшим по указу от 16 апр. |
| Однажды Дон-Кихот, столь известный рыцарь печального образа, самый великодушный из всех рыцарей, бывших в мире, самый простой душою и один из самых великих сердцем людей, скитаясь с своим верным оруженосцем Санхой в погоне за приключениями, вдруг был объят некоторым недоумением, которое заставило его долго думать. Дело в том, что часто великие древние рыцари, начиная с Амадиса Галльского , истории которых уцелели в правдивейших книгах, именуемых рыцарскими романами (для приобретения коих Дон-Кихот не пожалел продать несколько лучших акров своего маленького поместья ), — часто эти рыцари, во время полезных всему миру и славных странствований своих, встречали вдруг и неожиданно целые армии, во сто даже тысяч воинов, насылаемых на них злою силою, злыми волшебниками, им завидовавшими и мешавшими им всячески достигнуть великой цели их и соединиться наконец с их прекрасными дамами. Обыкновенно происходило так, что рыцарь, встречая такую чудовищную и злую армию, обнажал свой меч, призывал в духовную помощь себе имя своей дамы и затем врубался один в самую средину врагов, которых и уничтожал всех, до единого человека. Кажется бы, дело ясное, но Дон-Кихот вдруг задумался, и над чем же: ему показалось вдруг невозможным, чтобы один рыцарь, какой бы он силы ни был и даже если бы махал своим победоносным мечом целые сутки без всякой усталости, мог зараз уложить сто тысяч врагов, и это в одном сражении. Чтобы убить каждого человека, нужно все-таки время, чтобы убить сто тысяч людей, нужно огромное время, и как ни махай мечом, а в несколько каких-нибудь часов, и зараз, одному этого не сделать. Между тем в этих правдивых книгах повествуется, что дело кончалось именно в одно сражение. Как же это могло происходить? — Я разрешил это недоумение, друг мой Санхо, — сказал наконец Дон-Кихот. — Так как все эти великаны, все эти злые волшебники, были нечистая сила, то и армии их носили такой же волшебный и нечистый характер. Я полагаю, что эти армии состояли не совсем из таких же людей, как мы, например. Люди эти были лишь наваждение, создание волшебства и, по всей вероятности, тела их не походили на наши, а были более похожи на тела, как, например, у слизняков, червей, пауков. Таким образом, крепкий и острый меч рыцаря, в могучей его руке, упадая на эти тела, проходил по ним мгновенно, почти без всякого сопротивления, как по воздуху. А если так, то действительно он мог одним взмахом пройти по трем или четырем телам, и даже по десяти, если те стояли в тесной куче. Понятно после того, что дело чрезвычайно ускорялось, и рыцарь действительно мог истреблять, в несколько часов, целые армии этих злых арапов и других чудищ… |
| А как собственно феи ничего не делали и даже не умели сказать, что бы такое именно, по их соображениям, следовало обществу начать делать, то Лиза, слушая в сотый раз их анафематство над девицей Бертольди, подумала: «Ну, это, однако, было бы не совсем худо, если бы в числе прочей мелочи могли смести и вас». И Бертольди стала занимать Лизу. «Это совсем новый закал, должно быть, — думала она, — очень интересно бы посмотреть, что это такое». Лиза даже как-то постарела и пожелтела: ее мучили тоска, бездействие и безлюдье. Розанов оправдался, не произнося ни одного слова в свое оправдание. Его оправдал Персиянцев, который, идучи домой от Бычкова в последний день своей свободы, встретил Рогнеду Романовну и рассказал ей историю с Араповым, прибавив, что «нас всех спас Розанов». Его только, бедняжку, не спасло розановское благоразумие. Чистый и фанатически преданный делу, Персиянцев нес на себе всю опасность предприятия и так неловко обставился в своей маленькой комнатке, что ему, застигнутому врасплох, не было никакого спасения. Он и не спасся. Но еще более оправдало Розанова возвращение Сережи Богатырева из деревни. Это было так смешно, что уж никто не позволял себе и заикнуться насчет Розанова. Шпионом остался один Райнер. Углекислый либерализм поступал иначе. Дорожа правом говорить о своем беспристрастии и других качествах, отличающих людей высшего развития, он торжественно восстановил доброе имя Розанова, и напрасно тот избегал встреч с углекислыми: здесь ему готовы были честь и место. Но мнения углекислых не уходили дальше своей сферы, и если бы они даже вышли за пределы ее, то не принесли бы этим никакой пользы для Розанова, а только были бы новым поводом к вящим для него обвинениям. Белые были в это время жертвами искупления общей глупости. На Лизу, впрочем, все это очень мало влияло. Она знала и без того, что обвинения, взводимые на Розанова, чистейший вздор, но Розанов ей был совсем чужой человек и жалкая, досадившая ей «посредственность». И потому она не понимала, как этот человек, бывший в уездной глуши радикалом, здесь стал вдруг удерживать других от крушительной работы Ильи Муромца. Когда один раз Розанов прислал ей с сторожем деньги, занятые им у нее пред отъездом в Москву, она равнодушно прочла его вежливую записочку, надписала на своей карточке «получила и благодарю», и только. |
| Каноник опять походил и добавил: — Арапов и рыжий весьма удобные люди. — Фразеры. — А что вам до этого? — сказал каноник, остановясь и быстро вскинув голову. — С ними ничего нельзя сделать. — Отчего? — Пустые люди: всех выдадут и все испортят. — А вам что за дело? — Общество очень скоро поймет их. — А пока поймет? — Они попадутся. — А вам что за дело? — И перегубят других. — Вам что за дело? Что вам за дело? — спрашивал с ударением каноник. Рациборский молчал. — Ваше дело не рассуждать, а повиноваться: законы ордена вам известны? — Я прошу позволения… — Вы должны слушать, молчать. — Ксендз каноник Кракувка! — вспыльчиво вскрикнул Рациборский. — Что, пан поручик московской службы? — с презрительной гримасой произнес Кракувка, оглянувшись через плечо на Рациборского. Рациборский вздохнул, медленно провел рукою по лбу и, сделав шаг на середину комнаты, спокойно сказал: — Я прошу извинения. — Прощения, а не извинения, — сухо заметил каноник, не обращая никакого внимания на Рациборского. — Я прошу прощения, — выговорил молодой человек. Каноник не ответил ни слова и продолжал ходить молча. — Принесите мне стакан воды с сиропом, — проговорил он через несколько минут. Рациборский вышел, и пока он возвратился, Кракувка что-то черкнул карандашом в своем бумажнике. — Вы дурно действовали, — начал Кракувка, выпив воды и поставив стакан на стол. — Здесь ничего нельзя делать. — Неправда; дураков можно заставлять плясать, как кукол. Зачем они у вас собираются? — Они любят сходиться. — Бездельники! Что ж, они думают, зачем они собираются у вас? — Им кажется, что они делают революцию. — Только и умно, что вы тешите их этой обстановкой. Но что они ничего не делают — это ваша вина. — Ксендз каноник многого от меня требует. — Многого? — с презрением спросил Кракувка. — Они бредят коммунизмом своего народа, да? — Так я им завтра дам, что делать, — сказал с придыханием Кракувка. — Но и это не все; лучшие, умнейшие из них не пойдут на это. — А зачем вам лучшие? Зачем вам этот лекарь? — Мне его рекомендовал Арапов. |
|
|
