| При этих царях греческих, Андронике и при сыне его Иоанне, стал в Сербской земле деспотом Стефан Душан после беззакония, которое совершил он против отца своего, святого краля Стефана, убив его и сотворив его мучеником, а себя – отцеубийцей и мученикоубийцей, и поэтому не долго прожил на свете этом, а сын его Урош был бездетен. И в дни их было нашествие безбожных агарян, и церквей запустение, и пленение, и войны междоусобные. ИЗ ГЛАВЫ 201 ЦАРСТВО СЕРПЬСКОЕ При сем цари Иване Палеолоз бысть краль в сербех Волкошинъ, да брат его деспотъ Углешь. 396 Сей доблественый мужь деспотъ Углешь подвиже брата своего, Волкошина краля, и греческаго царя Ивана Палеолога, еже послати греческую войску с ними, и иныя подвигоша вельможа многыа нгд до 61 000 избранна войска. И поидоша въ Макидонию на изгнание безбожных турокъ, не судивше, яко гнву Божию никтоже можеть противу стати. И сего ради не изгнаша, но сами от них убиени Быша, 397 и тамо кости их падоша и не погрбени пребыша. И многое множество ово убо во острии меча умроша, ово же въ запленение ведени Быша, нции же, гонъзнувше, приидоша. И толика нужа и злолютная облиа грады и страны западныя, и толика ниже очи видста, ниже уши слышаста. По убьении бо мужа храбраго деспота Углеша просыпашася измальтяне и полтша по всей земли, якоже птица по воздуху, и овх от христианъ мечемъ закалаху, овх же въ запленение отвожаху, а оставших смерть безгодная пожже, от смерти же оставшии гладом погублени Быша. Таковый бо глад бысть по всх странах, яковы же не бысть от сложениа миру, ниже потом таковый, Христе милостивый, да будеть. А ихже глад не погуби, сих попущениемь Божиимъ нощию и днию волци, нападающе, сндаху. Увы! Умиленъ позоръ б видти: оста земьля всх добрых пуста: и людей, и скота, и инх плодовъ. Не б бо князя, ни вожда, ни наставника в людех, ни избавляющаго, ни спасающаго, но вся исполнишася страха агаряньскаго, и сердца храбраа доблественых мужей въ женъ слабйшая преложишася. Въ то бо время и племя серпъскых господ, седми род мню, конець приатъ воистину. Тогда ублажаху живии преже умерших. Быша же сиа в лто 6879-е, въ 20-е лто царства Ивана Палеолога греческаго царя. Потом же зьбирающимся людемъ, и призрвъ Господь на воздыхание и слезы их, воздвизаеть въ Сербех великаго князя Лазаря, 398 благочестива и добра, емуже жена Милица, дщи Вратка князя, от колна великаго князя Волкана, сына святаго Семиона, от неяже роди великаго князя Стефана, Волка и Добравоя. Стефан же последи добродтели ради и мужестьва и деспотскому сану съподобляеться от греческых царей. ... |
| Услышав об этом, Палеолог (который в то время тоже был в Фессалонике) сильно оскорбился и сам с собою размышлял, что это вздумалось царю, только что отправив меня, опять возвращать с бесчестием? Отчего это, удостоив меня письменно сочувствия и не только великодушно забыв о моих поступках, но и вверив мне важное дело военачальника, он теперь берет свое слово назад и осуждает меня как бы в дознанных уже преступлениях? Не зная, как справиться со своими мыслями и какой избрать путь, он решился прибегнуть к Богу: открыл свою душу диррахийскому предстоятелю и просил помолиться о нем пред Божественным престолом. Так как предметом прошения было дело богоугодное, то в Акатонийской обители тотчас после вечерни начали петь молебен, а на завтра архиерей положил совершить тайноводственное священнослужение. Когда наступил день и надлежало прочитать так называемые часы, архиерей пред литургиею, предписав молчание клиру, стал сам наедине беседовать с Богом и в глубокой тишине своей души возносил обычные преджертвосовершительные молитвы. Во время этого-то молитвословия слышал он, говорят, голос, повторившийся три раза – не вдруг, а с некоторыми промежутками. И этот голос произносим был не на обыкновенном наречии, даже не только не по-эллински, но и не на каком ином языке. Говорилось – μαρπου,– и больше ничего. Удивившись этому, архиерей тотчас пошел к фессалоникийскому предстоятелю (то был Дисипат Мануил) и объявил ему, как он со псалмопением стоял пред Богом и как, занятый тою мыслью, о которой было сказано, нечаянно услышал голос. Долго рассматривал это выражение Дисипат и, мысленно находя в нем нечто сходное с древним Βεκλας 19 , вникал отдельно в каждую букву этого слова и наконец ясно сказал, что оно обещает Палеологу римское царство; ибо им объявляется, говорил, следующее: ΜηχαEQ o( λ ’A ναξ Ρωμαων Παλαιολγος ξως Yμνηθσεται. Некоторые же утверждают, что и диррахийский епископ не слышал этого выражения, и фессалоникский не пророчествовал, но что последний из них был гадатель и занимался такими книгами, которые тому или другому лицу назначают царствование. |
| Вот в чем состояло оно. В продолжение езды, один из них представлял будущее и естественно скорбел, а другой, сколько мог, облегчал его скорбь и старался возбудить в нем благодушие. Наконец первый, наскорбевшись до изнеможения, попросил другого петь и начать песню, какая придет ему в голову (видно, был он искусен в пении и имел способность); от этого, сказал, может быть будет легче на сердце. Тогда Хадину вдруг пришлось запеть; « νν προφητικEQ o( πρρρησις πληρωσθEQ o( η;˜) ναι EQ o( ε;’) πεγεται» (теперь наступает время исполнения пророческого предсказания),– и запел он не тихо как-нибудь и без участия, а с необыкновенным энтузиазмом и изо всей силы. Эта песня действительно привела узника в состояние воодушевления и дала ему почувствовать удовольствие – по наружности, как будто своею мелодичностью, а на самом деле своим содержанием, тогда как певец и не думал, что в настоящую минуту он для узника является добрым провещателем. Когда чрез несколько дней потом окончили они свой путь и спешили к царю, посланный немедленно является пред лицом державного и доносит ему о прибытии Палеолога; но Палеолог не был принят им ни на минуту и, как осужденный, отведен в темницу. Его дело положено было подвергнуть большему исследованию, чем как дотоле оно было исследовано; но это – тогда, когда державный будет пользоваться лучшим здоровьем. Между тем, несмотря на признанные пророчества о его царствовании, время, по болезни самодержца, уходило, и он все еще содержался в темнице. Решительных обвинений против него царь не имел; в вину узнику вменялось только возбуждаемое им подозрение и то, что многие приходили в недоумение, веря определениям рока. Тут самое предсказание становилось уже виновным. Оно было... но, чтобы описываемые события понять яснее, возведем свое повествование выше. 12 . Державный впал в болезнь и – в болезнь тяжкую; так что, схватываемый ею, часто падал на пол. Это было, по-видимому, физическое сжатие сердца; отчего, думаю, и на лицо его выступала непомерная краснота: сердце не вмещало в себе разгоряченной крови; что заставляло ее обращаться, куда было можно, и даже нередко сообщать недобрые представления мозгу, а потому и самой мысли. |
| Иссякли внутренние раздоры, и прекратились репрессии и страх попасть в тюрьму. Появились излишки продовольствия – уже забытое в Константинополе явление, и новое Византийское правительство, состоявшее из молодых, честолюбивых и воинственных мужчин, не лишенных патриотизма и любви к отечеству, запальчиво полагало, что ему удастся без труда справиться с теми трудностями, какие были не по силам престарелому Андронику II Старшему. Внешнее положение Римской империи оставалось практически в том же положении, что и при предыдущем царствовании. Наиболее опасными врагами оставались сербы, мечтавшие подчинить себе Болгарию и выйти на Константинополь, и турки, мало-помалу прибравшие к своим рукам почти все византийские владения в Малой Азии. Как всегда, приходилось считаться с латинской угрозой, но Римские папы, пребывавшие в «Авиньонском пленении» (об этом мы расскажем в специальном приложении), уже не являлись центрами европейской дипломатии и глашатаями Запада, у них возникли свои проблемы. С учетом изложенного, императору Андронику III Младшему пришлось бороться, как и многим его предшественникам по трону, на два фронта. Но удивительно то, что распределение внутренней нагрузки на армию было далеко не равномерным – царское окружение довольно спокойно относилось к победам турецкого оружия в Малой Азии и прилагало все силы, чтобы отстоять балканские владения. Столь удивительно равнодушное отношение центральной власти к положению дел в Малой Азии вполне объяснимо. Во-первых, честолюбивые молодые люди брезговали сражаться с варварами-османами, едва вышедшими из полудикого состояния. Насколько благороднее казались победы, завоеванные в битвах с латинянами и уже просвещенными сербами! Кроме того, нельзя забывать, что главные движущие фигуры политического Олимпа – Кантакузены и Палеологи, имели владения во Фракии и Македонии, и им хотелось не столько обеспечить интересы Римского государства, сколько сохранить собственное имущество. Поэтому дела в Малой Азии быстро пришли в запустение. |
| Живопись времени Андроника II Палеолога. Первая треть XIV в. Первая треть Палеологовского возрождения отмечена доминантой утончённого классицизма в его наиболее гармонической фазе. Преобладает впечатление лёгкости, освобождённости, естественности в проявлении классических реминисценций. В отличие от искусства XIII в. здесь нет ни пафоса, ни глобальных установок, ни крупных масштабов. Во всём подчеркнут человеческий, камерный, порой даже интимный характер. Культура приобретает придворный блеск, элегантность, оттенок элитарности. Возрождением отмечено не только изобразительное искусство, с периодом первой трети столетия сопряжён блестящий расцвет во всех гуманитарных областях, связанный с ориентацией на новые гуманистические ценности. Императора окружает целая плеяда учёных, филологов, богословов, поэтов: Феодор Метохит, Никифор Григора, Георгий Пахимер, Никифор Хумн и Мануил Фил. В этой среде формируется особая атмосфера создания своего рода христианско-платонической философии, а не просто увлечения эллинской культурой. Надо сказать, что и личные отношения внутри кружка интеллектуалов более всего напоминают узы дружбы, связывавшие некогда членов платоновской Академии. Центром этого кружка является Феодор Метохит. Родившийся в изгнании в Никее, около 1260 г., Феодор стал блестящим дипломатом и учёным, занял при дворе Андроника место великого логофета империи – сделался, по его собственному шутливому определению, «кормчим прохудившегося корабля». Он был живой библиотекой и «ясной отгадкой всех загадок», «сколько людей ни прикасалось к наукам, он всех обгонял в самое короткое время». Его, по признанию современников, отличали ненасытная жажда знаний и увлечение прекрасным. Платонист по убеждениям, Феодор считал, что идеи существуют вне материи, а бессмертие можно обрести через великие материальные творения. Его отличали высокие представления об этике и эстетике. Более того, с полным правом можно сказать, что Метохит был утончённым эстетом, во всём искавшим гармонию. Наряду с увлечением платонизмом среди византийских интеллектуалов процветали увлечения западной философской культурой. Так, Дмитрий Кидонис, учёный уже следующего поколения, перевёл Фому Аквинского и был хорошо знаком с западной схоластикой. Благодаря Кидонису и его единомышленникам номинализм из области неясного философского понятия перерос в отчётливую богословскую позицию. Не случайно спор гуманистов с исихастами многие западные исследователи трактовали как дискуссию номиналистов и реалистов. Логическим следствием из теории богословского номинализма стала концепция исторического символизма, или аллегоризма для священных изображений, развитая в начале XIV в. Никифором Григорой. В «Омилии на Введение Богоматери во храм» Никифор последовательно доказывает, что любое евангельское изображение есть только символ, условный знак, а не реальное событие, последовательно разрушая тем самым традиционный реализм иконного образа. |
| С лета 1471 по март 1475 г. К. А. преподавал во Флоренции, где его учеником и другом стал итал. гуманист и поэт Анджело Полициано. Ок. 1473 г. К. А. перевел на греческий одну из лат. эпиграмм Полициано, обращенных к Лоренцо Медичи. Этот перевод дошел в списке Vat. gr. 1373, частично представляющем автограф Полициано ( Perosa. 2000. P. 98-101). В эти годы К. А. преподавал античных авторов (Аристотеля, Гомера, Демосфена), а также перевел для Лоренцо Медичи на латынь трактат Аристотеля «О возникновении и уничтожении». К 1471-1472 гг. относятся 2 послания Феодора Газиса к К. А. ( Mohler. 1967r. S. 576-577). В марте К. А. покинул Флоренцию и прибыл в Милан ко двору герцога Галеаццо Марии Сфорца ( Motta. 1893. P. 153-154). Его материальное положение в эти годы значительно ухудшилось, и ему пришлось расстаться со своей обширной б-кой. Об этом известно из послания участвовавшего в покупке книг миланского придворного Джованни Франческо делла Торре к Лоренцо Медичи от 10 нояб. 1476 г. ( Legrand. 1885. P. LIV-LV). После краткого пребывания в Милане и Париже он переехал в Лондон. В послании из Лондона, датированном мартом 1476 г., К. А. просил находившегося на службе у французского кор. Людовика XI (1461-1483) грека Георгия Палеолога Дисипата ходатайствовать за греч. ученого и дипломата Георгия Эрмонима (Эрмитиана), незадолго до того вышедшего по поручительству К. А. из долговой тюрьмы и нуждавшегося в покровительстве. Точный год смерти К. А. неизвестен, однако в послании 1487 г. греч. филолог Константин Ласкарис уже писал о нем как о покойном («...лишенный друзей, умер на Британских островах»). Поэтические сочинения К. А. включают архаизирующую гекзаметрическую эпиграмму на книгу кард. Виссариона в защиту Платона (создана в кон. 1469), а также написанную элегическим дистихом эпитафию Виссариону. В числе прозаических сочинений К. А.- небольшое произведение «Плач на несчастный Константинополь» (Μονδα π τ δυστυχε Κωνσταντινουπλει). Первая его часть представляет собой описание красот К-поля, процветание которого было в первую очередь обусловлено выгодным расположением между Европой и Азией. Она в основном состоит из однотипных риторических вопросов, начинающихся с «Где же еще...» (Πο δ...). Во 2-й части К. А. пишет об ужасах взятия города 29 мая 1453 г. «Плач» завершается горестным обращением автора к самому себе («Что же ты будешь делать, бедный Андроник?») и строкой из трагедии «Аякс» Софокла: «Смерть, Смерть, сюда! К тебе взываю я...» (пер. Ф. Ф. Зелинского). |
| Итак, на дворе у нас конец XIII века – 1296 год и на престоле в Константинополе сидит император Андроник II Палеолог. Это был мудрый и решительный человек, который смог собрать вокруг себя очень образованных и честных людей, что говорит о нем еще и как о хорошем администраторе. Среди его придворных особо выделялся один – сенатор Константин Палама. Он был выходцем из Малой Азии, по национальности греком и принадлежал к старинному аристократическому роду. Константин обладал по меньшей мере двумя добродетелями – он был очень умен и весьма набожен. К примеру, если его одолевали какие-то сомнения, он вместо того, чтобы вступать в спор в Сенате подобно всем присутствующим, мог запросто отрешиться от окружающего мира и начать молиться о даровании ответа на злободневный вопрос. Этим он подкупил императора, и тот доверил ему воспитание своего внука и наследника – Андроника III. «Одна из главных задач поста - научить человека послушанию» Но не только в работе был удачен Константин, но также и в семье. Бог благословил его прекрасной супругой – Каллонисой, которая стала преданной спутницей сенатора и родила ему пятерых прекрасных детей (троих сыновей и двух дочерей). Старшим сыном в семье был Григорий (« Γρηγορω» – с греческого языка его имя переводится как «бодрствую»). О которым мы с вами сегодня и поговорим. Он родился на стыке времен. Ему не суждено было узнать отцовское воспитание, потому что после рождения пятого ребенка, в 1303 году сенатор Константин Палама неожиданно скончался. Его вдова была безутешна, и, хотя семья не осталась без денег, но лишилась своей опоры. Император Андроник II принял деятельное участие в жизни молодого Григория, и потому, сочувствуя горю семьи, взял его на воспитание во дворец, где позволил ему учиться со своим внуком – Андроником III. Светские дисциплины и основы философии с богословием Григорий Палама изучал под руководством лучшего учителя той эпохи – великого логофета Константинополя Феодора Метохита. Этот ученый был прекрасным оратором, увлекался греческой философией и трудами античных астрономов. Он воспитал двух поистине великих людей – упоминаемого нами ныне святителя Григория Паламу и историка Никифора Григору. |
| Все лучшие, просвещеннейшие и любознательнейшие из числа Константиновых преемников на троне византийском во все время существования христианской Византии, т. е. до половины XV в., следовали примеру первого христианского императора, покровительствовали и содействовали процветанию общества любителей просвещения. Императоры: Юстиниан Великий (527–565), Лев Мудрый (886–912), Константин Порфирогенит (912–959), Роман III (1028–1034), Константин Мономах (1042–1056), Алексей I Комнин (1081–1118), Мануил Комнин с сыном Алексеем (1143– 1183), Андроник Комнин (1183–1185), Андроник II Палеолог (281 –1332) – все они в той или другой мере содействовали оживлению и развитию деятельности византийского Общества Любителей Духовного Просвещения. Одни из них прославились заботами о науке и просвещении, желая в этом отношении подражать Антонинам, Марку Аврелию и Августу, окружали себя философами и риторами, любили с ними беседовать, некоторые из таких императоров на науку обращали больше внимания, чем на дела управления; ученые, принадлежавшие к этому кружку, исследовали в особенности трудные вопросы о сверхъестественных предметах 1101 ;дворец таких императоров открыт был для образованнейших людей, между которыми можно было встретить и молодых, начинающих ученых, и почтенных старцев, украшенных сединой 1102 . Другие из вышеперечисленных императоров считали, как выражаются византийские историки, «небесную философию» (т. е. богословскую науку и просвещение) делом важным и ценили весьма высоко, «воздавали похвалы красноречивым ораторам и, приближая ученых к своему трону, часто поощряли их дарами и удостаивали немаловажных почестей» 1103 .– С особенным отличием могут быть вспомянуты здесь имена двух византийских императоров – Мануила Комнина и Андроника II Палеолога. Их деятельность, в особенности последнего из них, направленная ко благу Общества Любителей Просвещения, вероятно, не по случайным причинам, изображена византийскими историками в чертах очень ярких. О Мануиле один византийский историк говорит: «Св. Писание задавало ему многие трудные для понимания вопросы, и он, доискиваясь их решения, собирал к себе и спрашивал всех, кто отличался ученостью» 1104 . В царский дворец при Мануиле, по его изволению, с указанной целью приходили «сонм архиереев и все отличавшиеся ученостью» 1105 . Описывая эти собрания, историк членов этих собраний именует людьми, «любящими заниматься божественными догматами» 1106 , т. е. прямо называет их любителями духовного просвещения – термином, которым обозначаются и члены нашего общества. Другой византийский историк дает очень обстоятельные сведения о любительских собраниях при Андронике Палеологе и не находит достаточно слов, чтобы восхвалить покровителя этих собраний – Андроника. Пусть эти похвалы преувеличены 1107 , не беда. |
| Охарактеризуем еще Андроника II Палеолога, одного из самых деятельных представителей византийского Общества Любителей Просвещения. Современник Андроника, историк Григора, близко знавший жизнь этого государя, дает достаточно сведений, чтобы мы могли составить себе понятие об Андронике в изучаемом нами отношении. Андроник замечателен был как своим умом, так и даром слова. «В красноречии, – говорит Григора, – он далеко превосходил других». Его познания были обширны во всех науках, не исключая богословия. Как вития, он казался неистощимым. «Его красноречие не таково, – говорит историк, – чтобы истощиться в своем течении, или чтобы приносить плоды, отличающиеся недозрелостью мысли. Нет, оно было так обильно, что из его красноречия всякий во всякое время и сколько угодно мог черпать полными чашами». В своих бесчисленных речах «он свободно отвечал на всевозможные вопросы, прекрасно рассуждал о предметах, не известных другим, достойнейшим образом говорил о вещах, требующих внимания и сосредоточенности». Своими речами, по замечанию того же историка, Андроник сделал из своего дворца и Академию, и Лицей, и Стою, так что можно было назвать его жилище «жилищем всевозможного образования». Слушатели его речей относились к оратору с величайшим уважением. «С напряженным слухом и сдержанным дыханием ловили они его слова, как это были ответы человека свыше вдохновенного». При слушании его речей «они соблюдали мертвую тишину, так как природа, – говорит историк, – к сожалению, не наделила всех частей тела слухом, как мифология наделяет свои существа глазами». «Посетители его аудитории приходили в восторг, когда слушали его, и чувствовали в своих ушах как бы приятные отголоски, когда уходили от него: ощущение удовольствия оставалось в них надолго, точно вкус меда на языке, когда его отведаешь». Вития делал членов его ученого кружка «страстными поклонниками своей Каллиопы». Слушатели из речей Андроника извлекали для себя очень разнообразную пользу. По заявлению историка: «Никого не было, кто был слушателем Андроника и в то же время не вынес отсюда величайшей пользы»; от него, Андроника, «одни приобретали нравственное преспеяние и умножение знания (разумеется, и богословского), другие усовершенствовались в красноречии и в искусстве рассуждать». «Кто наделен был способностями от природы, тот, – по свидетельству историка 1145 , – приносил прекрасные плоды под влиянием Андроника». И действительно, историк Григора, несомненный слушатель Андроника, и церковный историк Никифор Каллист, весьма вероятно тоже бывший слушатель Андроника 1146 , служат лучшим доказательством той научной пользы, какую приносило общество любителей просвещения рассматриваемого времени – в особенности в богословском отношении, так как с этой именно стороны пользуются известностью сейчас названные два византийца. |
| – Каков он грудью был? –Железной крепости. – Каков десницей? –Истый правнук древних Дук, Как новый Константин, как Андроник второй. – Достигнул ли он зрелости и мужества? – О, нет; и первый пух не опушал его. – И был героем он еще до зрелых лет? – От львов рожденный – лев и во младенчестве. – Теперь я знаю, кто он! – Говори же, кто? – Благочестивый Андроник из рода Дук. – Ты не ошибся, путник. – Как же умер он? – Он умер от разрыва сердца. – Жаль его! И раньше, чем отец, он опочил в гробу? – Да, раньше, чем отец, чем мать и чем жена. – Мне горько это слышать, но я радуюсь При мысли, что сейчас они – в святом раю. – Пусть и тебе пошлет господь спасение За то, что милый прах ты здесь оплакивал. ФЕОДОР ПРОДРОМ 406 (XII в.) Если бы, о Аристотель, ты внял Моисееву слову, Верно, тогда бы умом облетая высокое небо, Ты бы признал его твердь созданием силы господней И не посмел бы назвать сотворенное несотворенным. Он сын земли, он царь земли, он раб земли: Сын – по природе, быв из праха созданным, Царь – по уставу, как подобье божие, А раб – по приговору за тягчайший грех. Поведай, странник, спит он или бодрствует – Сей муж, который здесь, ребра лишившийся, Лежит, простерт, не ведая, что деется? Взирай, но молча: се господь творит жену. Бес, злой порок, жена и древо сладкое Меня из кущ эдемских изгоняют прочь; Бог , свет любви, жена и древо крестное Меня к эдемским кущам допускают вновь. ВИЗАНТИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIII–XV вв. Хронологически историю византийской литературы XIII–XV вв. можно разделить на два периода. Первый – с 1204 по 1261 г., с взятия Константинополя латинянами в апреле 1204 г. и образования на территории Византийской империи семи самостоятельных государств – четырех латинских и трех греческих. Второй период с 1261 по 1453 г., с момента восстановления Византийской империи Михаилом VIII Палеологом до падения империи – взятия Константинополя турками–османами. За эти два с половиной века византийская литература выдвинула немало прославившихся художников, мастеров слова, произведения которых, получив известность и в империи и за ее пределами, усиленно читались и переписывались не только их современниками, но и последующими поколениями. |
|
|
