| Спустя немного времени, он опять призвал его к себе и начал говорить с ним кротко, надеясь обольстить его ласковыми словами. Он сказал святому: — Вспомни свою волшебную науку и принеси жертвы богам, чтобы не умереть в муках и не лишиться сего видимого света. Преподобный ответил: — Какому богу я должен принести жертву: солнцу, луне, огню, морю, горам и холмам или всем прочим стихиям? Не дай мне, Боже, поклониться когда-либо вашим истуканам! Ибо все, перечисленное мною, создал Христос, Сын Божий, на службу и потребу нам людям, тварям разумным. Вы же заблуждаетесь, служа бесам и четвероногим животным, и всякой другой видимой твари, как будто не они созданы ради наших потребностей, а мы созданы ради них. Странно и нелепо называете вы их богами! Вы созданы по образу Божию, — и не знаете Бога, Создателя своего. Если бы вы познали Христа, создавшего вас, то вы обратились бы к истинному свету и избавились бы от власти демонов. Говоря это и многое другое, святой удивил Марзавана и всех слушателей. Марзаван, видя, что ни ласками, ни угрозами не может победить святого, отослал его снова в темницу, пока от царя придет распоряжение, что с ним делать. Таким образом, ночью мученик был содержим в темнице, а днем был выводим в оковах на работу — носить камни с прочими узниками. Между тем стало известно о святом Анастасии и в том монастыре, где он постригся. Все отцы и братия, услышав о том, что он тяжко страдает за Христа, исполнились несказанной радости, — особенно настоятель, его духовный отец и учитель, который, представляя себя как бы связанным вместе с возлюбленным учеником своим, думал, что и сам страдает в его теле. Но так как он сам не мог идти к своему ученику, будучи настоятелем монастыря, то послал двух иноков с письмом, исполненным утешений, поручив им, чтобы они, тайно навещая мученика, ободряли его к мужественному перенесению страданий. Сам же с прочими отцами днем и ночью молился о нем Богу, чтобы Бог помог мученику до конца доблестно пострадать за Его имя и быть победителем и венценосцем в лике святых мучеников. |
| Услышав это, боярин ужаснулся прозорливости преподобного, так как он был убежден, что об Евангелии, которое он принес, никому ничего не было известно. Тотчас же вынув из-под одежды Святое Евангелие, боярин отдал его преподобному. После этого они сели, и боярин, насладившись духовной беседой с Феодосием, возвратился домой. В своей келлии преподобный жил вместе с иноком Иларионом. Обыкновенно святой Феодосий, тихо произнося стихи Псалтыри, прял волну или делал еще что-нибудь, а Иларион день и ночь писал книги. Вот этот-то инок и рассказал потом о следующем случае. Раз вечером, когда они по обыкновению занимались каждый своим делом, вошел в келлию эконом, по имени Анастасий, и сказал преподобному: «Завтра у нас не на что купить съестных припасов для братии, и у нас нет денег для удовлетворения других потреб монастырских». Преподобный же отвечал: «Сейчас, как видишь вечер, а завтрашний день еще далек. Поэтому иди и с терпением жди. Молись Богу: Он позаботится о наших нуждах и помилует нас, если на то будет Его воля». Выслушав это, эконом ушел. Преподобный же тотчас встал и отправился во внутреннюю келлию петь по обыкновению свое правило. Возвратившись после молитвы, он сел и продолжал свое дело. В келлию опять вошел эконом и стал говорить о том же. Тогда преподобный сказал ему: «Не сказал ли я тебе — молись Богу? Завтра иди в город и возьми необходимое для братии у торговцев взаймы, а потом, когда Бог поможет, отдадим долг. Иисус Христос истинно сказал: не пецытеся на утрей (Мф. 6, 34): Бог не оставит нас Своею благодатью». Лишь только удалился эконом, как в келлию вошел сияющий светом отрок в воинской одежде. Поклонившись, он положил на стол близ преподобного гривну золота и, ничего не сказав, вышел вон. Преподобный же встал и, взяв золото, со слезами благодарности помолился Богу. Наутро преподобный позвал привратника и спросил, не приходил ли кто в прошедшую ночь в монастырь. Привратник же отвечал: «Нет, как только зашло солнце, я тотчас же затворил ворота и с того времени не отворял их, потому что никто не приходил в монастырь». |
| Христос открывает нам то, что мы предчувствуем перед самым смиренным лицом, которое Он открывает в тайну личности, в разность, — в общение, где, оставаясь полностью недостижимым, на поверхность выходит бесконечное. Есть лица мудрецов — особенно буддистских — которые с закрытыми глазами замыкаются в своем собственном и невыразимом внутреннем мире. Архимандрит Спиридон, миссионер в Сибири, мемуары которого, опубликованные в 1917 г. в Москве, были переведены на большинство западноевропейских языков, пишет, что он столько восхищался этими мудрецами, что даже не осмеливался говорить им о крещении; но, добавлял он, наша христианская миссия, похоже, заключается в том, чтобы приводить их, углубляя эту внутренность, к тому, чтобы они открыли глаза и увидели другого в неустранимом характере его личного существования. Открыть глаза… Действительно, в открытии — все. Апостол Павел, в гениальном прозрении о кенозисе, осмелился говорить о Боге, о Боге во Христе, не на языке полноты, но на языке умаления, то есть о любви без границ, принятии другого в отречении от себя: «Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам… смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних, и всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца» (Флп 2:6–11). Лицо Христа, на Туринской плащанице например, где оно схвачено в момент между смертью и воскресением, лицо, которое избороздили смерть любви и любовь — вечный победитель смерти. Лицо Иисуса предстает как источник Света: «Как оно потрясает, это лицо, — писал св. Анастасий Синаит. — Это не что иное, как жилище Бога и врата неба… Оно сияет, сияя ярче, чем солнце» . На кресте расцветает Роза — в сиянии слов распятого Иисуса лицо есть «прекраснейшая Роза» — так воспевает Христа Армянская церковь, наследница древней сирийской традиции. |
| Анастасий апокрис. 487. Анастасий Библиотекарь 517. 520. 559. 582. Анастасий I имп. 85. 86. 119. 155. 185. 235. 303. 304. 320. 323. 331–2. 359. 441. Анастасий конст. 521. 522. 552. Анастасий монах 486–7. Анастасий папа 80. Анастасий перс 551. Анастасий пресв. 175. 179. 182. 195. 218. Анастасий фессалон. 281. Анастасий Синаит 513 Анатолий архим. 259. Анатолий диакон римск. 372. 390. Анатолий конст. 167. 228. 229. 230. 231. 232. 294. 296. 298. 299. 318. 319. 334. 238. 281. 289. 290. 300. 301. 308–10. 312. 318. 537. Анатолий magister militum 323. Андреев 522. Андрей Каливит 536. Андрей пресв. и игум. 477-8. Андрей самосатский 194. 223. 226. Андрея столпник 540. Андроник наместник 133. 134. Аникит папа 253. Анисий фессал. 261. Аниан пресв. 78. Анний Аннулин 10. Аннулин 32. 45–6. Антипатр вострский 551. Антиох птолемаидский 166. 169. Антонин ефесский 124. 145. 222. 165. 166. 303. Антоний еп. Ольвии 241. Антоний патрикий 540. Антоний силлэйский 571. 575. Антоний тарсский 72. Антоний еп. Фуссалы 272-3. Анфим тианский 105.106. Анфим трапез. (конст.) 381-2. 383. 433. 435. Апис пресв. алекс. 46. Апиарий пресв. 256. 269–272. Аполинарий алекс. 404. 407. 423. Аполинарий лаод. 134–148. 151. 194. 223. 414. 416. Аполинарий старший 136. Аполлон ликопольский 239. Ареобинд 403. Аристакес 322. Аристид фессал. 305. 365. Аристолай нотарий 222. Аристотель 7. 39. 352–3. Арий палест. 63. Арий 51. 206. 1. 2. 7. 8. 10–21. 25. 28. 29. 30. 31. 41. 43–4. 46. 49–50. 57. 58. 72. Аркадий еп. 215–6. Аркадий имп. 80. 91–2. 93. 126. 169. 174. Арно (Arnauld) 409. Арнольд Готфрид 5. 6. Арсавир 566. Арсакий конст. 161. 166. 235. 174. 304. Арсакий pontifex 63. Арсений ипсильский 47. Артавасд 522. 533. Артемий имп. 510. Архелай комит 159. Асклипа газский 45. Аспарих 441. Ассеманий 282. 454. 455. Астерий амасийский 551. Астерий петрский 63. 84. Астериий софист 44. 70. 123. 126. 129. Атарвий неокес. 96. Атербий 157. Аттик конст. 227. 230. 271-2. 174. 304. Аттик никопольский 288. 289. Афраат 496. Ахилла алекс. 17. 45. |
| 116. 674). В конце его говорится, что она скончалась 22 дек. Древние римские мартирологи знают одну Анастасию 25 декабря (у нас 22 дек.) и не знают Анастасии 29 октября. На востоке в первый раз различение двух Анастасий встречается в IX веке. Иосиф песнописец обеим им написал каноны. Затем в 10 веке Метафраст написал два разные жития, без сомнения, на основании древних житий, которые известны были Иосифу. В мес. Василия два разные сказания (12 окт. и 22 дек.). В славянских древнейших прологах — первой и второй редакции месяцеслова Василия (XI-XIII. в.) 29 окт: помещено сказание об Анастасии фармаколитрии, что 22 декабря, а во второй редакции сих прологов 244. 247 синод. библ.) есть сказание об Анастасии солунской под 30 октября (оно и в печ. слав. прологе), где описываются страдания Анастасии римлянки, что и 29 октября. Касательно образа и места кончины Анастасии узорешительницы есть разногласия: по древним римских мартирологам, по Метафрастову житию, по стишному прологу, она скончалась быв растянута между 4 древами и огнем сожигаема; по месяцеслову Василия она, будучи невреждена огнем, усечена; вероятно, в нем смешана кончина Анастасии старшей (29 окт.), которыя действительно усечена в царствование Декия. По западным мартирологам: Беды, Рабана, Адона, Узуарда она кончила жизнь от иллирического префекта на о. Пальмарии, но такой остров известен недалеко от Рима; по малому римскому мартирологу пострадала в Риме, по древнему Иеронимову мартирологу и по Флорову в Сирмии. По подробному исследованию о дней у Колета (Illyrycum sacrum) она пострадала в Иллирии в Сирмии; но Сирмий далек от моря, а в числе ее страданий поставлено то, что она осуждена была на потопление в море. Бароний справедливо полагает, что сказания об Анастасиях (29 окт. и 22 дек.) смешаны, и думает, что в Сирмии пострадала старшая при Декии или Валериане, что у нас 29 октября. Действительно в прологах славянской второй редакции месяцеслова Василия 30 октября есть сказание об Анастасии селунской при Валериане, всей мучения те же, что Анастасии римской 29 октября. |
| Не было, пожалуй, ни одного письма ко мне, в котором не имелось бы просьбы о молитве за кого-нибудь. Часто она сугубо напоминала об этом, вынося просьбу на конверт письма, туда, где адрес. В январе 1975 года тяжело заболела ее двадцатисемилетняя внучка Маргарита, и Анастасия Ивановна недели проводила рядом с ней. «Изнемогаю и не могу бросить, — говорила она мне. — Молитесь, чтобы я вынесла период ухода за ней, устаю от хозяйственных и медицинских забот, а еще больше — от ее трудного характера». Нелегко было ей и с ближайшей подругой, которую она опекала все последние годы своей жизни в Москве. Она помогла ей, еврейке, встретиться со Христом, начать христианскую жизнь. Но та не понимала, что христианская жизнь — это путь вперед и выше. Нужно не стоять на месте, а преодолевать внутренние и внешние препятствия, чтобы быть со Христом. Но она, крестившись, не хотела жить жизнью христианки. Ни одной молитвы, которые ей переписала сама Анастасия Ивановна, не выучила. Ленилась. И Анастасия Ивановна пыталась вразумить ее, объясняя, что немощь и лень — не одно и то же, что нельзя надеяться только на милость Божию, а самой ничего не делать. «Христос все простит», — говорила подруга и ничего не делала для улучшения своего поведения. — Тогда все, что сделал Христос, — nonsense? — возмущалась Анастасия Ивановна. Сердце ее рвалось духовно помочь сестре Лере, которая, дожив до 86 лет, была неверующей: — Неужели с тобой за всю долгую жизнь не было таинственного, неужели тебе все ясно? — Я об этом не хочу думать, — отвечала та. — Я хочу жить как кошка, как трава. Но, встречая постоянное сопротивление, Анастасия Ивановна продолжала молиться за Леру, надеясь на Владыку Невозможного — Господа, на Его помощь. И вот, к великому утешению молящейся, за семь дней до смерти, по словам женщины, бывшей с Лерой, в ней произошел какой-то духовный перелом. Вечность коснулась ее. Проведя вне Москвы — в лагерях и ссылках — 25 лет, Анастасия Ивановна возвратилась в родной город. Два года и девять месяцев по приезде «выхаживала» квартиру, с кошелкой скиталась по знакомым. Но однажды к тем, у кого жила полгода, приехали знакомые. |
| 1 . Главы 17, 15, и 18 «Мистагогии» св. Максима Исповедника , включённые в главу 41 толкования св. Германа. 2 . Фрагменты писем 1, 136, 122 и 228, вставленные в главы 19, 26, 43 толкования св. Германа. 3 . Дополнительная глава о предложении Даров, добавленная к главе 22. Дополнительные разделы включены также в главы, посвящённые Трисвятому (гл. 25) и каждению перед Евангелием (гл. 30). Эти фрагменты резко отличаются от подлинного толкования по форме и по содержанию. 4 . Пространное описание монашеской одежды, включённое в главу 19. Помимо этого, текст, помещённый в квадратные скобки, собран из разных рукописей, чтобы заполнить пробелы в греческом тексте и привести его, таким образом, в соответствие с латинским переводом Анастасия Библиотекаря. Коротко говоря, Н. Борджиа реконструировал греческий текст так, чтобы он соответствовал относящейся к IX в. версии Анастасия Библиотекаря, обозначив при этом и первоначальный вид толкования. Огромное разнообразие рукописных версий толкования св. Германа – результат его большой популярности и широкого распространения, а также принятия его в качестве как бы нормативного объяснения византийского богослужения. Однако на протяжении веков, последовавших за его составлением, сама Литургия продолжала изменяться. Так, уже после того как был выполнен перевод Анастасия Библиотекаря, фрагменты, объясняющие проскомидию, т. е. чин приготовления Святых Даров, со своего изначального места (непосредственно перед выносом Святых Даров) были перемещены на новое – перед Литургией 17 . И, наконец, авторитетность издаваемого толкования в византийском богословии породила множество предположений относительно его автора. Оно приписывалось разным лицам, включая патриархов Германа II 18 и Германа III 19 Константинопольских и даже св. Василия Великого 20 и св. Кирилла Иерусалимского 21 . Н. Борджиа, однако, резонно ссылаясь на свидетельство Анастасия Библиотекаря и на структуру описываемого этим толкованием богослужения, категорически настаивает на авторстве Германа I 22 . Эта точка зрения в основном разделяется современными учёными 23 . Автор |
| гл. 18) и что, следовательно, действия его среди людей в качестве антихриста должны обнаружиться около 1000 года по Рождестве Христа, а затем должно быть второе пришествие и кончина мира. Что же касается той редакции „сказания“, которой пользовался автор Софрониева „слова“, то в ней есть признаки ещё более позднего происхождения. В этой редакции есть обстоятельное толкование четверичного количества евангелий. Толкование это, весьма важное и в иконографическом отношении, принадлежит отцу II в. св. Иринею Лионскому и взято из его сочинения „Против ересей“ 38 и, следовательно, само по себе не только не может говорить в пользу позднего происхождения „сказания“, а напротив, должно указывать на его древность. Но так как сочинения св. Иринея были весьма мало распространены на востоке, благодаря чему греческий подлинник их не сохранился до нашего времени, за исключением отрывков, приводимых некоторыми древними отцами, то возникает мысль, что упомянутое толкование могло быть заимствовано и не прямо из подлинника, а из сочинений какого-либо позднейшего отца, наприм., Анастасия Синаита , у которого только и сохранился соответствующий греческий текст сочинения св. Иринея 39 . Если это так, то толкование четверичного числа евангелий могло явиться в тексте «сказания» только в конце VII в. или даже и позднее. Петра 40 полагает, что заимствование у Анастасия сделал Герман в VIII в. и что, следовательно, та редакция στορα κκλησιαστικ, в которой содержится это толкование, явилось позднее св. Софрония. Мысль эта весьма вероятна, так как изданный Питрою перевод Анастасия библиотекаря доказывает, что толкование это действительно входило в состав подлинной Германовой редакции στορα, хотя, что касается источника, откуда заимствовал его Герман, – прямо из подлинника, или из Вопросо-Ответов Анастасия, – можно думать и иначе. Впрочем, как бы ни поздно произошла та редакция „сказания“, которую мы имеем в виду, она явилась, во всяком случае, ранее „слова“, так как автор последнего, несомненно, пользовался „сказанием“, как готовым, ранее существовавшим, сочинением. |
| И опять перебил барин: – Знаю! – Все здесь говорит сердцу…– сказала она и осветила глазами. – Вас благодарить надо. Поклонился Илья стыдливо: были ее слова великой ему наградой. Сказал барин: – Да, спасибо, Илья. Оправдал ты мое доверие. И повел барыню. Стоял Илья как во сне, затих-затаился. Смотрел на то место, где стояла она, вся светлая. Увидал на полу полевую гвоздичку, которую она держала в руке, и поднял радостно. И весь день ходил как во сне, не здешний: о ней думал, о госпоже своей светлой. Весь этот будто праздничный день не находил себе места. Выходил на крылечко, смотрел вдоль аллеи парка, Зашел Каплюга: – Ты чего, Илья, нонче такой веселый? Похвалили твою работу? – Да, – сказал Илья, – похвалили. – Вольную должны дать тебе за такой подвиг…– сказал Каплюга. Не слыхал Илья: думал о госпоже светлой. А вечером пришел на скотный двор камердинер и потребовал к барину: – Велел барин в покои, без докладу. В сладком трепете шел Илья: боялся и радовался ее увидеть. Но барин сидел один, перекладывал на столе карты. Сказал барин: – Вот что, Илья. Желает барыня икону своего ангела, великомученицы Анастасии. Уж постарайся. – Постараюсь! – сказал Илья, счастливый. Пошел не к себе, а бродил до глубокой ночи у тихих прудов, смотрел на падающие звезды и думал об Анастасии. Крадучись подходил к барскому дому, смотрел на черные окна. Окликнул его Дема-караульщик: – Чего, марькизь, ходишь? Ай украсть чего хочешь? Не было обидно Илье. Взял он за плечи горбатого Дему, потряс братски и посмеялся, вспомнил: – Дема ты, Дема – не все у тебя дома, на спине хорома! Постучал колотушкой, отдал и поцеловал Дему в беззубый рот. – Не сердись, Дема-братик! И пошел парком, не зная, что с собой делать. Опять к прудам вышел, спугнул лебедей у каменного причала: спали они, завернув шеи. Поглядел, как размахнулись они в ночную воду. Ходил и ходил по росе, отыскивал в опаленном сердце желанный облик великомученицы Анастасии. И нашел к утру. XII Неделю горела душа Ильи, когда писал он образ великомученицы Анастасии. Не уставно писал, а дал ей белую лилию в ручку, как у святой Цецилии в Миланском соборе. |
| Карл Великий ввел его в употребление по всей своей империи; после Великой Схизмы 1054 г. он стал особенно важен для западного христианства – и оказался в активном литургическом использовании. Наиболее ранний из выявленных образов «Descensus ad inferos», «Сошествие во ад» появляется как иллюстрация к Апостольскому Символу веры в манускрипте, созданном в каролингской мастерской на Реймсе в 820-830-х гг. – Утрехтской псалтири (Библиотека государственного университета Утрехта, Ms. 32) – шедевре Каролингского Возрождения. В копии рукописи, сделанной в Англии в 1155-1160 гг. – псалтири св. Эдвина (Кембридж, Ms. R. 17.1), – эта миниатюра изменена: в ней появляются те черты, которые стали отличительными для этого сюжета в Западной Европе. Многочисленные памятники свидетельствуют о его известности и популярности в XI-XV вв. в странах Западной Европы. В первом параграфе рассматривается отражение догмата Descensus ad inferos в западноевропейских памятниках (росписи храмов, миниатюрах, прикладном искусстве). В этом же параграфе рассмотрены авторские картины с этим сюжетом западноевропейских художников. Второй параграфпосвящен исследованию особенностей подобных изображений. Выделение их представляется важным, так как образа Descensus ad inferos не были проанализированы в русскоязычной научной литературе, а также никогда не разделялись с Анастасис по происхождению и образности. В тех зарубежных исследованиях, где они упоминаются, они исследуются в общем контексте с образом Анастасис, что делает затруднительным определить их специфику, время возникновения и проследить их историю. В третьем параграфе предпринято сравнение этих двух образов – Сошествия во ад и Анастасис, – появившихся в разных исторических условиях и в разное время. В четвертом параграфепредставлены обнаруженные последовательные изображения «Descensus ad inferos» и «Восстание от гроба». Эти связанные друг с другом образы еще раз свидетельствуют, что образ Descensus никак не связан с репрезентацией Воскресения. В пятом параграфе рассмотрены особенности изображения ада в западноевропейской и византийской традициях. Это исследование помогает разделить образа, связанные с Сошествием и икону, показывающую Воскресение, а также определить некоторые особенности истории формирования определенных представлений в культуре. |
|
|
