| Далее необходимо сказать, что, хотя александрийские неоплатоники и были тесно связаны с афинскими, они в конце концов выработали свой собственный характер, который иначе и нельзя назвать, как ученый по преимуществу. Близкая связь александрийских и афинских неоплатоников ясна уже из их чисто личных отношений: Гиерокл учился у Плутарха Афинского, Гермий – у Сириана, Аммоний – у Прокла; в свою очередь, Дамаский и Симплиций учились у Аммония. Кроме того, Симплиций, например, в отличие от общего характера александрийского неоплатонизма, нисколько не был чужд и методов ямвлихо–прокловского интерпретаторства. Все это делает трудным решение вопроса о том, кто был основателем александрийского неоплатонизма. Этот последний стихийно возник на развалинах неоплатонической традиции в связи с переходом на пути чистой учености. А то, что ученость эта была выше отдельных вероисповеданий и вполне могла совмещаться, например, с христианством, это видно на многих именах из александрийской школы: Синезий Киренский, епископ Птолемаидский; Иоанн Филопон; Немезий, епископ Эмесский; отчасти Гиерокл, Олимпиодор, Элия и Давид. В качестве трагического символа гибели языческого неоплатонизма обычно приводят Гипатию, активную сторонницу неоплатонизма и плодовитого автора (ее сочинения до нас не дошли), растерзанную фанатической христианской толпой в 415 году. 5. Характер философской учености В заключение необходимо сказать, что философская ученость александрийских неоплатоников вовсе не должна пониматься нами в стиле филологического формализма XIX – XX веков. Эта ученость проводилась в Александрии не так уж бесстрастно и отвлеченно. Александрийцы строили свои комментарии с большой любовью и часто весьма изысканно. Доходя иной раз до комментаторской виртуозности, эта ученость почти всегда сохраняла большую любовь к своему делу и в этом смысле все еще продолжала сохранять черты античного гения, хотя и уходившего в те времена в прошлое. Глава II. ГЕРМИЙ, АММОНИЙ, ГИЕРОКЛ §1. Гермий Александрийский То, что александрийские философы продолжали хранить античные традиции, особенно хорошо видно на одном из самых ранних представителей александрийского неоплатонизма, Гермии. Он, правда, был еще учеником Сириана и, следовательно, сверстником самого Прокла. Но от Прокла он сильно отличается отсутствием микроскопически тонкого анализа категорий, будучи во всем прочем весьма близким к афинскому неоплатонизму, включая его энтузиазм к высоким философским предметам. |
| Правда, не прекращалось и наряду с ним шло, и нередко усиливалось остановить и ослабить его направление прежнее, но оно не могло успеть в этом. Новое направление шло непрерывной и широкой дорогой, начиная от Антиоха, Аристовула и Филона, отчасти Аполлония тианского и Нумения до Аммония, Плотина, Ямлиха, Порфирия и Проьла, пока христианство не заградило его течения. Влияние древнего направления александрийской философии на новое ощутительно было только в том отношении, что оно вносило в него и поддерживало в нем рационалистический элемент, которым по преимуществу и отличается религиозно-мистическое новое направление александрийской школы от других, с подобным же направлением школ греческих. Особенность эта в том заключалась, что в деле знания считали не только не лишним делом, но и необходимом – обращаться к преданию, прислушиваться к верованиям религиозным; но в области, образуемой из мнений философских и религиозных, разум делали полным властителем и распорядителем, который под влиянием того или другого взгляда, то или другое принимал или отрицал, то или другое понимал так, или иначе. Так как философия Платона более всего сходилась с этим направлением, которое развивалось под ее влиянием, то отсюда выходило то, что предпринятая разумом переработка религиозных верований и преданий принимала на себя главным образом печать платонизма. Все религиозно-философические системы, какие только встречаем на пути этого направления, носят этот характер они представляют нам не внутреннее, живое и законное примирение и соединение философии и религии, но произвольное смешение той и другой под господствующим влиянием философии вообще и по преимуществу философии Платоновой. Чтобы яснее видеть сущность и характер этого направления, из которого как мы увидим после, выродился гностицизм, считаем не лишним остановиться на одном из главнейших представителей его, который, можно сказать, стоял во главе его, и имел огромное влияние на дальнейшее раввине его. Мы разумеем Филона, который хотя не первым является в новом направлении александрийской школы, но первый резко и выпукло обозначает его и определяет, и при том в самое благоприятное для его развитая время. |
| Он был учеником Аммония, преподававшего в то время философию блестящим образом. Ориген сделал в школе его большие успехи в науках, но не в поведении, потому что Аммоний был сперва христианином и воспитан христианскими родителями; но как скоро сделался способным рассуждать, то принял установленное законом богопочитание; напротив того, Ориген же, бывший язычником и воспитанный язычниками, 227 впал в варварскую безрассудность и до того извратил философию, что даже жил христианином, вопреки законов. Что же касается мнений его о Божестве, то он старался согласить учения Греков с баснями, им принятыми. Постоянно читал Платона, постоянно в руках у него были творения Нумения, Крония, Аполлофания, Лонгина, Модерата, Никомаха и прочих, считавшихся самыми знаменитыми среди перипатетиков. Также пользовался он книгами стоиков Херемона и Корнута. К писаниям еврейским прилагал он методу, посредством которой философы объясняли таинства Греков». Итак, сам Порфирий не мог отвергать учености Оригена . Некоторые из верующих, мало рассудительных, упрекали его за ученость, недостойную христианина; Ориген же рассудил оправдываться в одном замечательном письме, где говорится: «Когда я посвятил себя слову Божию и приобрел известность своей ученостью, то стало приходить ко мне множество еретиков, людей, посвященных в науки эллинские, особенно в философию. Тогда решился я вникнуть в догматы еретиков и во все мнения философов касательно истины. Поступил я так, подражая Пантену, который еще до нас был полезен очень многим и глубоко посвящен в науки этого рода а также по примеру Ираклия, заседающего ныне среди пресвитеров Церкви Александрийской и учившемуся в продолжение пяти лет у того же преподавателя философии, когда я пошел слушать его уроки. 228 Ираклий даже оставил обыкновенную одежду и надел манию философа и носит ее доныне». Мантия философа считалась в то время большим почетом. Иустин носил ее, принявши христианство, а Ираклий, по свидетельству Оригена , даже будучи пресвитером Церкви Александрийской. |
| Сей последний, получив свое начало в философии Плотина (†270 г.), ученика Аммония Саккаса александрийского, – в философии, вместившей и объединившей в себе эманатические и теософические системы востока, и системы Платона, Аристотеля и стоиков, – начиная с IV века получает несколько иной характер . Тогда как Плотин и Порфирий, жившие ранее окончательной победы христианства над язычеством при Константине Великом , были решительными противниками суеверия, – у последователей их изыскание истины подчиняется все более и более интересам религиозным – теософическим и теургическим (Ямвлих и Прокл ). Из заклятого врага народных верований, философия, как бы в противовес всепобеждающей силе христианства, делается ancilla политеизма. Восстановить его во что бы то ни стало – такова безнадежная задача, которую ставит себе философия . С этих пор все в древнем язычестве кажется ей хорошим : самые странные суеверия, вызывания духов, чародейство, магия, заклинания богов, снотолкования и прорицания и пр. не только извиняются и терпятся ею, но даже сама она рекомендует и предается всему этому с лихорадочным жаром . Языческая религия, лишенная теперь права на существование, а потому принужденная отказаться от совершения своих обрядов 16 укрывалась теперь под защитой философии, других наук, имевших за собой такоф блестящее прошлое в Александрии. Древний языческий политеизм, слившись с восточною теософией и теургией, равно как с мистериями египтян, мог таким образом свободно, на некоторое время, существовать под чужим именем – философии мудрости. – В таком именно виде изображает состояние языческого политеизма и современной философии мудрости вообще св. Кирилл в своих проповедях (h. р. 4, ϒ’. 460). Так, язычники, одержимые недугом многобожия и объюродевшие от идольских наваждений, воздают почитание дереву и камню; даже философы и астрономы, изучающие подсолнечную и определяющие сущность мира, покланяются тварям (h. р. 6, у, р. 504 – δ, р. 508): «Они включают в число богов даже таких, которые не имеют человеческого вида, приписывая им члены свиньи и собаки (Ibid.)-, признают тяготеющий над жизнью и действиями человека неотвратимый фатум (Ibid. |
| Гносис сочетает две стороны: Богопознание (теологию) и высшее нравственное совершенство. Положительное Богопознание, повторяет Климент, в полной мере недостижимо. Следует говорить, скорее, о том, чем Бог не может являться. Апофатика, таким образом, приобретает здесь классический облик. Бог выше всего сущего, выше единичности. Он бесконечен, безвиден и не имеет имени, а отчасти познается лишь в Сыне-Логосе, который есть Сила и Мудрость Отца, существует от века и не-тварен. Логос – «энергия» Отца, посредник между ним и миром, закон и разум всего сущего. Логос стоит вслед за Отцом, но чем дальше от Логоса, тем слабее связь с первоосновой бытия. Святой Дух – на третьем месте в Божественной Троице. Мы видим, таким образом, что апологетический субординационизм у Климента сохраняется. Высшая ступень Богопознания должна сопровождаться нравственным совершенством. Гносис, следовательно, есть устойчивое интеллектуально-нравственное состояние, в котором знание о Боге сочетается с аскетической безупречностью и герменевтической искушенностью. На высшей ступени гносиса платонический идеал созерцания первоначала в уподоблении ему сливается с христианским идеалом любви к Богу u ближнему. Однако этические воззрения Климента выдают влияние стоического идеала «бесстрастия», так как Бог – высшее нравственное совершенство – лишен страстей. Преемником Климента во главе Александрийской школы стал Ориген (ок. 185–264) – одна из самых необычных (чтобы не сказать – экстравагантных) фигур патристики как в человеческом, так и в интеллектуальном отношении. «Судьба Оригена , – писал Евсевий Кесарийский , посвятивший Оригену почти всю шестую книгу своей «Церковной истории», – представляется мне уже, так сказать, с пеленок чем-то необычайным» (VI 2, 2). Ориген родился в христианской семье и с детства посещал начальные классы Александрийской школы, где слушал Пантена и Климента. Когда во время гонений был схвачен его отец, Ориген так стремился разделить его участь, что лишь благодаря хитрости матери, спрятавшей одежду сына, остался в живых (там же VI 2, 6). В 203 г. Ориген возглавил школу в связи с отъездом Климента и вел самый аскетический образ жизни. Распространена легенда, что Ориген добровольно оскопил себя в молодости, дабы целиком отдаться ученым занятиям (там же Vl 8, 1–3). В возрасте 25 лет он, возможно, слушал известного философа Аммония Саккаса, у которого несколько позже учился основатель неоплатонизма Плотин. Так в лице Оригена зримо встретились две культурные традиции – эллинства и христианства. Почти тридцать лет Ориген плодотворно трудился в Александрии, но затем обстановка в городе ухудшилась. В 232–233 г. (когда родился ученик Плотина Порфирий) Ориген переселился в Кесарию Палестинскую и открыл там собственную школу. Погиб он мученической смертью при очередным гонениях. |
| Первый из них: о скольких учителях здесь говорит Климент? Текст оставляет вне всякого сомнения, что речь идет о шести 5 . Однако, эта очевидная истина разделяется далеко не всеми. Иногда говорят о семи учителях Климента 6 , чаще же всего–о пяти 7 . Следующий вопрос: имена учителей. Климент не называет их. Так точно поступают не только Ириней лионский 8 , Иустин Философ 9 , но даже Лукиан самосатский 10 . В жизни, в миросозерцании этих четырех писателей их учителя оставили глубокий след, и однако,–вернее будет сказать,–и потому имена их не названы. Благоговейная преданность препятствует ученику назвать имя учителя, препятствует потому, что она боится профанации и толпы, которая–народная или интеллигентская, 11 безразлично–обычно так беспощадна бывает к чужим святыням. Особенно интересно отметить этот факт умолчания имени учителя у Лукиана Самосатского, которого, в свою очередь, нельзя заподозрить в бережном отношении к -чужим «святая святых». С другой стороны, образ поведения учителя, его осторожность в выборе учеников, его осторожность в сообщении им своих мыслей побуждали достойного ученика с тем большим чувством деликатности отнестись ко всему, что касалось учителя, а также и к той завесе таинственности, которою намеренно отделял себя учитель от внешнего мира. Аммоний Саккас был сильный философский ум; тем не менее он может похвалиться только именами своих учеников: Еренния, Оригена старшего, Оригена младшего, Лонгина, Олимпия александрийского и Плотина 12 , отнюдь же не их количеством, и Плотин пришел к нему только после того, как он побывал уже у το ς κατ τ ν λεξανδρε αν ε δοκιμο σι и обманулся в своих надеждах 13 . Данная эпоха была по преимуществу эпохой религиозных устремлений 14 , и учитель являлся не только авторитетным мыслителем, но и вдохновенным пророком, святым 15 . Плотин под пером Порфирия так же творит чудеса 16 , как совершает их и Апполоний тианский под пером ритора Филострата или его источников. Уроки учителя не только δ γματα, но и μυστ ρια. В отношении же к последним древность установила строго определенную линию поведения: они и хранятся, и передаются втайне. Еренний, Ориген младший и Плотин, вероятно, уже после смерти своего учителя 17 , дают обет, к счастью, нарушенный ими: μηδ ν κκαλ κτειν τ ν μμων ου δογμ των, т. е. ничего не писать, и не разглашать таким образом перед всеми учения Аммония. Еренний первый нарушил обет, за ним скоро последовал и Ориген , но Плотин в течение значительного периода времени, в течение целых десяти лет, ничего не писал, а ограничивался одними беседами с учениками, на которых он излагал мысли учителя 18 . Факт чрезвычайно выразительный и характерный для данной эпохи. Группа учеников философа дает обет, каким связаны были и все адепты различных мистирийных культов. |
| В 15 в. на Базельском соборе кодекс был подарен римскому папе. В Ватиканской библиотеке рукопись находится, по крайней мере, с 1475 г., когда она была упомянута в ее первом каталоге. В 1669 г. Бартолоцци произвел частичную коллацию текстовых вариантов кодекса. В 1809 г. кодекс был перевезен Наполеоном в Париж, где пребывал до 1815 г. В это время рукопись исследовал немецкий теолог Иоганн Леонард Гуг (1765–1846), показавший, что действительная ее ценность выше, чем считали предыдущие исследователи. По разным причинам, в течение почти всего 19 века по распоряжению руководства библиотеки ученым, желающим изучить рукопись, был закрыт доступ к ней, за некоторыми исключениями: в 1843 г. на 6 часов к кодексу был допущен Тишендорф, в 1844 г. – де Муральт, а в 1845 г. – Трегеллес. Только в 1889–1890 гг. появление полного факсимильного издания, осуществленного Джузеппе Коцца-Луци ( Giuseppe Cozza–Luzi), сделало рукопись доступной для изучения; еще одно факсимильное издание Нового завета вышло в свет в Милане в 1904 г. Рукопись содержит книги Ветхого и Нового заветов с некоторыми лакунами, часть из которых характерна для александрийского типа текста Нового завета, а также некоторые апокрифы. Текст Ватиканского кодекса делится на главы. Однако система деления является более древней, чем та, которая широко представлена в остальных пергаменных списках Нового завета. Например, в посланиях никак не выделяется Второе послание Петра. Следовательно, система деления появилась раньше того времени, когда Второе послание Петра стало считаться каноническим. Кроме того, в посланиях Павла нумерация глав не начинается заново в каждом послании, но продолжается непрерывно от послания к Римлянам и далее. В Ватиканском кодексе нет разбиения Аммония и канонов Евсевия. Это, а также полное отсутствие украшений часто приводится как доказательство того, что он несколько старше Синайского кодекса. С другой стороны, порядок книг Нового завета в кодексе совпадает с порядком, указанным в Пасхальном послании Афанасия Александрийского (367 г.), и по этой причине некоторые исследователи датируют рукопись временем после 367 г. |
| 28 c. 941 c. 457 Filii sacrae et divinae nativitatis arcana nec Apostolus didicit, nec Prophetes comperit, nec Angelus scivit, nec creatura cognovit; Filio soli nota sunt, qui Patris secreta cognovit, ib. 31 c. 949 c. 459 Хотя Плотин (204–270 по Р. Х.) жил уже позже главнейшего представителя александрийской школы, Оригена , – однако генетическое сродство оригено-александрийского богословия с неоплатонизмом не подлежит сомнению, – поскольку и Ориген и Плотин были учениками одного и того же учителя Аммония Сакка (Eus. Н. E. VI, 19: Ориген οατς μμωνου), философское мировоззрение которого было раскрыто и развито именно Плотином. Отсюда, учение Плотина имеет значение если не прямого источника, то во всяком случае надежного комментария к богословию александрийцев, и Оригена в особенности. Считаем нелишним заметить, что, указывая на неоплатонический характер александрийского богословия 3-го в., мы говорим лишь о преимущественном влиянии на него со стороны Плотина, не отрицая наличности в нем элементов филонизма (cfr. Gfrörer. Kritische Geschichte d. Urchristenthums. Stuttgart. 1835), стоицизма и т. п., – поскольку в тот век философского эклектизма не только богословские, но и философские школы не были представителями какого-либо одного чистого типа. 461 Диалектический путь, которым Плотин пришел к признанию абсолютной идеальности первоначала – таково: В мире существует нечто сложное, и многое, – но «многое происходит не от многого, а от немногого» (Εnn. 5, 3, 16 Ed. Dubner’s. Parisiis. 1855. 324 р.). Значит мы необходимо должны допустить какое-либо простое начало. Раскрывая это именно понятие о простоте, первоначала, Плотин последовательно пришел к отрицанию за ним не только материальной, но и духовной определенности (качественности), как не чуждой известной, хотя бы логической сложности. 462 Правда, этот дуализм в неоплатонической системе значительно сглаживается тем, что абсолютно-идеальное «единое» первоначало через посредство второго начала (ума) ставится в тесную связь с множественным миром, как его конечная основа и причина, почему некоторые исследователи объявляют учение Плотина пантеизмом и при том даже в эманационной форме. |
| Но дальнейшее должно быть непременно исправлено. 1. Прежде всего в сочинении иногда страдает хронология. На стр. XI предисловия к переводу читаем: «известно, что выродившийся из неоплатонизма гностицизм представлял собой грубую смесь извращенных христианских понятий с древними философскими идеями». Но неоплатонизм возникает в первой половине третьего века, а гностицизм к этому времени достигает уже своего расцвета. Характеризуя космологию ранних восточных и западных церковных писателей, начиная с апологетов, автор объясняет различие в общем направлении тех и других влиянием на западных писателей стоицизма, а на восточных неоплатонизма (ч. II, 24). Такое объяснение не может касаться апологетов, св. Иринея, Климента Александрийского , которые жили и писали ранее Аммония Саккаса, основателя неоплатонической школы. К этой же категории хронологических неточностей нужно отнести странный порядок, в котором автор иногда располагает памятники патристической литературы, излагая развитие той или другой догматической идеи. Так на стр. 38–40 II-й части, трактуя о творении из ничего, он начинает св. Иринеем, потом переходит к Феофилу Антиохийскому , затем к Иустину Мученику и наконец к Клименту Александрийскому . На стр. 80–83 ч. II-й излагается сначала учение Климента Александрийского , потом Филона, далее Оригена и наконец св. Иринея. На стр. 85–99 ч. II-й опять аполо- —458— геты излагаются после Климента и Оригена , а после апологетов св. Ириней и Тертуллиан . 2. Во-вторых, автор, отчасти вводимый в заблуждение устаревшей литературой, иногда относит памятники не к тому времени и приписывает не тем лицам, которым они в действительности принадлежат. Так учение св. Иустина Мученика он излагает между прочим и по отрывку De resurrectione (II, 110 прим. 2; II, 114 прим. 3). Сочинение это не считается принадлежащим св. Иустину. Со слов Degerando (Histoire comparée des sysmemes de philosophie. 1823 г.) автор относит трактат Confutatio dogmatum Aristotelis, издаваемый обыкновенно вместе с сочинениями Иустина Мученика , к первым векам христианства, тогда как он несомненно составлен одним из представителей Антиохийской школы, а может быть даже самим Диодором Тарсийским, и во всяком случае относится ко второй половине IV в. |
| В перспективе дальнейших рассуждений следует заметить, что не столько документальные первоисточники, сколько предание, указывают на тот факт, что Ориген прошел ту же школу, что и Плотин, обучаясь в Александрии у Аммония Саккоса (преподавал в Александрии между 192–224 гг.): в этой схеме обозначены две сомасштабные фигуры святоотеческого и языческого платонизма Плотин и Ориген . Такую же «оппозиционную пару» составят каппадокийцы и венценосный неоплатоник император Юлиан, с которым Григорий Богослов и Василий Великий вместе учились в Афинах, получая воистину царское образование. Автор монографии «Александрийская школа в истории философско-богословской мысли», В. Я. Саврей пишет: «С III в. н. э. Александрийский неоплатонизм идет по пути, намеченному Цельсом; причем, этот путь апологии язычества все дальше отдаляется от пути строгой философской рефлексии. Порфирий не скрывает своей враждебности к христианам. При Ямвлихе и Юлиане Отступнике «восстановление политеизма делается главной задачею неоплатонической школы», которая снова перемещается в Афины» 109 . Сделаем акцент на следующих моментах: поскольку полемика христианской и языческой философии ко времени каппадокийцев уже перешла «в самую глубину мистических и религиозных вопросов», в центре внимания должна оказаться Александрия. Она стала гнездом формирования неоплатонизма с особенным статусом мифа у Плотина, и она же явилась «топосом» иудейской литургики, по Лурье, – одной из составляющих языка византийской философии. Там, вероятно, соприкоснулись литургика и миф. Александрия притягательна в смысле рассмотрения генезиса символического реализма Григория Нисского как одного из представителей александрийской мыслительной традиции, опосредованно пережившего и прививку философии Афин. О жанровом своеобразии трактата Григория Нисского , обусловленном этим генезисом, речь пойдет ниже. 1.5. Онтология Плотина Поскольку разделение Античности и Средневековья проходит межевой чертой внутри философии неоплатонизма, к нему, точнее к его основоположнику, Плотину, и следует адресоваться. |
|
|
