| Он был учеником Аммония, преподававшего в то время философию блестящим образом. Ориген сделал в школе его большие успехи в науках, но не в поведении, потому что Аммоний был сперва христианином и воспитан христианскими родителями; но как скоро сделался способным рассуждать, то принял установленное законом богопочитание; напротив того, Ориген же, бывший язычником и воспитанный язычниками, 227 впал в варварскую безрассудность и до того извратил философию, что даже жил христианином, вопреки законов. Что же касается мнений его о Божестве, то он старался согласить учения Греков с баснями, им принятыми. Постоянно читал Платона, постоянно в руках у него были творения Нумения, Крония, Аполлофания, Лонгина, Модерата, Никомаха и прочих, считавшихся самыми знаменитыми среди перипатетиков. Также пользовался он книгами стоиков Херемона и Корнута. К писаниям еврейским прилагал он методу, посредством которой философы объясняли таинства Греков». Итак, сам Порфирий не мог отвергать учености Оригена . Некоторые из верующих, мало рассудительных, упрекали его за ученость, недостойную христианина; Ориген же рассудил оправдываться в одном замечательном письме, где говорится: «Когда я посвятил себя слову Божию и приобрел известность своей ученостью, то стало приходить ко мне множество еретиков, людей, посвященных в науки эллинские, особенно в философию. Тогда решился я вникнуть в догматы еретиков и во все мнения философов касательно истины. Поступил я так, подражая Пантену, который еще до нас был полезен очень многим и глубоко посвящен в науки этого рода а также по примеру Ираклия, заседающего ныне среди пресвитеров Церкви Александрийской и учившемуся в продолжение пяти лет у того же преподавателя философии, когда я пошел слушать его уроки. 228 Ираклий даже оставил обыкновенную одежду и надел манию философа и носит ее доныне». Мантия философа считалась в то время большим почетом. Иустин носил ее, принявши христианство, а Ираклий, по свидетельству Оригена , даже будучи пресвитером Церкви Александрийской. |
| Можно с достаточной долей вероятности предположить, что в Нитрии (понимая это монашеское поселение в широком смысле, то есть включающим в себя Келлии и Скит) св. Кирилл общался и с теми выдающимися подвижниками, которые позднее были причислены к так называемым оригенистам. Из них наиболее известным был, несомненно, Евагрий Понтийский (ум. 399) 582 . Один из самых образованных людей своего времени, глубокий мыслитель и строгий подвижник, он являлся не только автором аскетических и богословских сочинений, но и был весьма тонким экзегетом 583 . Феофил явно благоволил к нему и, как свидетельствует коптская редакция «Лавсаика», собрался даже сделать его епископом Тмуисским, но Евагрий, считая себя недостойным подобной высокой чести, на некоторое время удалился из Египта 584 . Своего племянника архиепископ, безусловно, мог поручить опеке столь выдающегося мужа, бывшего к тому же учеником обоих Макариев (Египетского и Александрийского). Единомышленниками и друзьями Евагрия являлись братья-подвижники, прозванные за высокий рост «длинными братьями», которые также славились святостью своей жизни. Одного из них, Аммония, Созомен характеризует так: «Говорят, что этот Аммоний достиг высоты любомудрия, мужественно побеждал удовольствие и самоугождение и был весьма учен, так что перечитал Оригена , Дидима и других духовных писателей, и от юности до кончины не вкушал ничего, бывшего на огне, кроме хлеба». Феофил и Аммония хотел рукоположить во епископа, но тот отсек себе ухо, чтобы избежать этой участи (за что и был прозван Безухим) 585 . Однако другого из «длинных братьев», Диоскора, Феофилу удалось приблизить к себе и сделать впоследствии епископом Гермополя. Подобная благосклонность Феофила к этим братьям-монахам позволяет думать, что и св. Кирилл не остался вне сферы влияния их. Пятилетнее пребывание будущего святителя в Нитрийской пустыне наложило, вне всякого сомнения, сильнейший отпечаток на всю личность и мировоззрение его. Можно вполне согласиться с суждением Т. Лященко: «Под сильным и благотворным влиянием скитской жизни не только окрепла воля св. Кирилла, но и завершилось его образование, а именно изучение Св. Писания» 586 . Прервано его пребывание здесь, вероятнее всего, разгоревшимися «оригенистскими спорами», начатыми еще в 70-х годах IV века непримиримым оппонентом Оригена св. Епифанием Кипрским 587 , к которому впоследствии присоединился и блж. Иероним, бывший дотоле почитателем александрийского богослова 588 . До Египта эти споры докатились позднее (в 399 г.) и обрели форму столкновения между «антропоморфитами» и «оригенистами». В основе данного столкновения лежала глубинная проблема понимания образа Божия в человеке 589 , но оно имело также евхаристический контекст и было связано с учением о молитве 590 . |
| Очевидно, и эти историки одинаково с нами понимали эту заметку Сократа. Итак, св. Кирилл вероятно по собственному желанию и по желанию народа посылает к Оресту депутацию с предложением мира. „Но Орест отверг дружбу епископа“, говорит Сократ. Что же Кирилл? Заговорила ли в нем приписываемая ему гордость? Нет. Он сам идет к Оресту с евангелием, как символом мира в руках 641 , думая, что такая крайняя степень смирения и всепрощения смягчить гордого, озлобленного префекта. Неужели же и в этом поступке мы имеем право видеть св. Кирилла таким, каким его изображают враждебно настроенные против него авторы? Где же здесь гордость, где честолюбие, где властолюбие, надменность и пр.? Но вот и в этой области жизни св. Кирилла историки передают такой факт, который для многих исследователей дает основание делать самые неблагоприятные для св. Кирилла выводы. Исполненное христианского смирения, всепрощения и любви отношение св. Кирилла к Оресту было непонятно для некоторой части нитрийских монахов. Они видели, что такое отношение только еще больше питает заносчивость и спесь гордого римлянина – Ореста. Им обидно было за своего любимого архиепископа, за его унижение перед недостойным префектом. И вот, они решили открыто выступить на защиту надлежащих отношений между светской и духовной властью в Александрии, на защиту св. Кирилла; а гордому префекту они решились в лице сказать, кто – он и чего он достоин, чтобы он больше не превозносился перед их возлюбленным, не в меру, по их понятиям, смиренным архиепископом. Около 500 таких монахов прибыли в Александрию и, встретившись с проезжающим мимо на колеснице Орестом, окружили его, начали поносить его разными оскорбительными именами: жертвоприносителем, язычником и т. п.. Орест, оправдываясь, заявляет, что он – христианин. Телохранители его в страхе разбежались. Злоба монахов разгоралась все сильнее и сильнее. Один из них – Аммоний бросает в голову префекта камень. Но вот, сбежавшиеся жители города, освобождают Ореста от монахов. „Аммония же схватили и представили к префекту, который на основании законов всенародно подверг его наказанию и дотоле мучил, пока тот не умер“. |
| В. Иди в Царствие Небесное «узким путем» (Мф.7:14; Лк.13:24). 1. Тесные врата «Подвизайтесь войти сквозь тесные врата: ибо, сказываю вам, многие поищут войти, и не возмогут» ( Лк.13:24 ). Этими словами Иисус Христос направлял Своих последователей к подвигу о спасении своей души. Недостаточно желать только спасения, необходим строгий подвиг, т. е. сосредоточение всех мыслей, напряжение всех сил к одной цели и устойчивость до конца. Преосвященный Феофан говорит: «Подвизайтеся внити сквозь тесная врата». Тесные врата – не по своей воле, не по своим желаниям, не в угоду себе; широкие врата – жизнь по всем движениям и стремлениям страстного сердца, без малейшего себе отказа в чем-либо. Таким образом, врата в Царствие – самостеснение. Стесняй себя во всем, – и это будет то же, что напряжения или упор в дверь, чтоб отворить ее и протесниться сквозь нее. Как и чем себя стеснять? Заповедями Божиими, противоположными страстным движениям сердца. Когда начинаешь сердиться на кого, вспомни заповедь Господа: «не гневайтеся всяко», и стесни тем сердце свое. Когда придут блудные движения, приведи на мысль запрещение даже и смотреть на жену с вожделением, и стесни тем свое похотение. Когда захочется осудить кого, вспомни слово Господа, что этим ты делаешь Судию Небесного неумолимым в отношении к тебе, и стесни тем свою заносчивость. Так в отношении и ко всякому порочному движению. Собери против каждого из них изречения Божественного Писания, и держи их в памяти. Как только выйдет из сердца какое либо дурное желание, ты тотчас свяжи его направленным против него изречением; или наперед обвяжи свои желания и помышления Божественными словесами и ходи в них: будешь будто в узах. Но в этих узах – свобода, или свободный путь в Царствие Божие. (Мысли на каждый день года епископа Феофана). 2. Подвиги благочестивые святых, шедших узким путем в Царствие Небесное I. Александрийский еп. Феоефил (кон. IV и нач. V в.), рассказывает, что некто Аммоний, нитрийский аскет 20 или инок, для усмирения плотской страсти выжигал себе раны на различных частях тела и время от времени подновлял их посредством раскаленного железа. Другой нитрийский монах, св. Макарий Александрийский или Младший, в продолжение шести месяцев лежал обнаженный среди скитского болота, отдавая себя на терзание ядовитым комарам. Подобное же блаж. Феодорит говорит о знаменитом столпнике св. Симеоне. Этот последний в продолжение долгого времени позволил кусать себя двадцати червям, необыкновенно большим и ядовитым, чтобы «малыми подвигами приучить себя к упражнению в больших». |
| О проблеме универсалий у александрийских неоплатоников, в школе Аммония (сына Гермия), см.: Linos Benakis, «The Problem of General Concepts in Neoplatonism and Byzantine Thought», Neoplatonism and Christian Thought. Ed. Dominic J. ÓMeara (Norfolk, Virginiä International Society for Neoplatonic Studies, 1982), 75–86. Бенакис фиксирует ряд существенных отличий в понимании соотношения общего и частного, выработанных в этой школе. Так, он доказывает (р. 82), что (1) реагируя на критику Аристотелем учения Платона об идеях, александрийцы постулируют отдельное существование универсалий в модусе отличном от такового у чувственных и частных вещей; (2) комментаторы более не говорят об области идей, существующих вне природного миропорядка; (3) идеи существуют внутри частных конкретных объектов или, скорее, частные объекты выражают саму идею, которая проявляется в них. Тем не менее, проявление идеи не означает, что явленное (феномен) тождественно этой идее; явление остается репрезентацией идеи, её копией, способом, которым идея проявляется; явленное всегда ниже своей идеи. Общее не перестает существовать как общее, когда начинает присутствовать в частных. Бенакис заключает (р. 84), что в школе Аммония общее онтологически первично относительно чувственного и частного; при уничтожении чувственного (первой сущности) перестает существовать не само общее (вторая сущность), но только его постижение умом. Общее существует тремя способами: как то, что прежде многого; то, что внутри многого; то, что относится ко многим и мыслится в связи с ними. Ср.: Аммоний, In Aristotelis Categoria 26, 10–14: «Частные суть подлежащее для общих не для того, чтобы общие существовали (ибо общие предсуществуют им), но чтобы общие относительно их сказывались», 40, 19–21: «Общее нуждается в первых, то есть частных сущностях, не для того, чтобы составляться ( συστ), но чтобы сказываться ( ηθ) сообразно им». Для александрийских неоплатоников универсальные идеальные сущности не только имеют реальность независимую от познающего субъекта, но также и существование более истинное, чем существование чувственных объектов. Универсальное есть воистину «первая» сущность (пусть и именуемая «второй»), которая выше частных сущностей в онтологическом плане; частное обладает даже более истинным существованием внутри универсального, чем само по себе (р. §1). |
| Правда, эту цель они осуществили не христианскими средствами; но кровопролитие могло быть фактом неожиданным и для самих монахов: это ведь вполне возможно с точки зрения психологии толпы. 645 И вот, мы видим со стороны Кирилла какую-то двойственность в его отношении к этому печальному событию и, в частности, к герою его – Аммонию: сначала он превозносит Аммония, а потом старается замалчиванием изгладить из памяти всех и это событие, и этот поступок Аммония. Как могло произойти это в душе св. Кирилла? Нам кажется, что св. Кирилл, сначала обратив внимание на то, что именно хотели высказать монахи своим протестам, в душе одобрил эту цель прихода в город монахов. Кровопролитие, при этом происшедшее, могли ему объяснить случайностью, неизвестно кем допущенной, Аммония же – невинным страдальцем за неизвестно кем допущенное беззаконие. Невинности Аммония слишком легко можно было поверить, потому что трудно было допустить, что Орест или кто другой мог среди толпы в 500 человек, возбужденной, бунтовавшей и кричавшей безошибочно и быстро найти виновника нанесенного ему грубого оскорбления действием. Поверив невинности Аммония, св. Кирилл, желая подчеркнуть свое одобрение мысли, которую хотели высказать своим протестом монахи (хотя выражение её случайно вылилось в слишком грубую, нехристианскую форму), желая показать, что вопрос об отношении между светской и духовной властью в христианском государстве настолько важен, что на почве его решения могут быть даже мученики, устраивает Аммонию торжественное погребение, прославляет его „великодушие, как подвиг за благочестие“. Но когда всеобщий голос народа, а быть может, и нарочито произведенное по поручению св. Кирилла следствие доказало, что виновником грубой, нехристианской формы выражения высокой и похвальной мысли был именно Аммоний, то св. Кирилл сознает свою ошибку и своим молчанием на укоры со стороны пасомых старается загладить свой невольный грех . Таким образом, и в этом случае, если и можно видеть ошибку со стороны св. Кирилла, то корень её в том, что он слишком идеализировал нитрийских монахов и опрометчиво доверился слухам, оправдывавшим Аммония. |
| В этом отношении преп. Максим продолжает традицию христианской полемики против языческого учения о вечности мира. В частности, следует упомянуть, что в VI в. на эту тему написал два трактата Иоанн Филопон О вечности мира, против Прокла (De aeternitate mundi contra Proclum) и О вечности мира против Аристотеля (изд.: Against Aristotle, on the eternity of the world/Transl. by Chr. Wildberg. L., 1987). Но и до Филопона об этом писали христианские философы, представлявшие Газскую (Палестинскую) школу, тесно связанную со школой Александрийской, к которой принадлежал Филопон. Это Эней Газский ( ок. 518, см. его диалог Теофраст) и Захария Схоластик (ок. 465 –– после 536, см. его диалог Аммоний). Филопон отчасти следовал по их стопам в христианской полемике против языческого неоплатонизма и даже использовал некоторые из их аргументов. В свою очередь, у преп. Максима тоже можно найти некоторые аргументы представителей этой школы (см.: Tollefsen T. The Christocentric Cosmology of St. Maximus the Confessor. Oxford, 2008. P. 52−53, 114. Преп. Максим близок к Филопону в Амбигве 10. 32. PG 91. 1169 B−D и Амбигве 10. 36, PG 91. 1176 D –– 1177 B, где он практически повторяет утверждение Филопона, что все движущееся должно иметь начало движения; см. также: Амбигва 39, PG 91. 1181 A –– 1184 A). Хотя в целом полемика преп. Максима с языческим учением, в частности, в Амбигвах, имеет другую направленность. Уже в Главах о любви преп. Максим отвергает языческое учение о вечности мира в контексте своего учения о любви к Богу как первейшей заповеди, т. е. противопоставляя Бога всему остальному творению – тварному и чувственному. А в Амбигвах полемика против вечности мира преп. Максима появляется в контексте доказательства ценности естественного созерцания, как одного из существеннейших моментов духовной жизни. Отстаивая эту ценность, преп. Максим доказывает, что из рассмотрения творения можно познать его конечность, и то, что оно имело происхождение, и тем вознестись умом до представления о бытии Того, Кто поистине безначален и беспределен. Такое созерцание, точнее исповедание безначальности Бога и несоизмеримости с Ним творения, вменяется преп. Максимом в обязанность каждого подвижника. |
| Таковы главные черты этой новой Философии, которой основание положил Аммоний. Сакк 9 (Σακκς) в конце II века по Р. X. (около 193 года) и которая, быв приведена в систему гением Платона ( 270), разъяснена в подробностях Амелием и особенно Порфирием ( 304), имела главным седалищем школу Александрийскую, от которой получила и самое наименование Александрийской Философии. И вот как Философия эта думала удовлетворить потребностям времени: скептицизму, все ниспровергавшему и приводившему душу в отчаяние, она противополагала самый строгий догматизм; своим идеализмом и аскетизмом, простертыми до крайних пределов, она надеялась исхитить душу из–под власти материи; наконец, производя все от единой божественной субстанции, в недра которой все должно некогда возвратиться, она думала удовлетворить тому стремлению души к единству, которое было одним из характеристических стремлений того времени 10 . Какое направление, какое значение приняла эта новая Философия в отношении к великим вопросам, занимавшим тогдашнее общество? Известно, что, во время появления Александрийской Философии, мир разделен был на две стороны – Христианскую и языческую, находившаяся в борьбе, около двух столетий, за нераздельное владычество над умами и сердцами людей. Многознаменательное изречение Господа Иисуса: не приидох воврещи мир, но меч на землю (Мф. 10:34), оправдалось событиями. Борьба была повсюдная и тем более непримиримая, что Христианство , как Вера Божественная, данная для великой цели спасения всего мира, не могло уступить своему противнику и единой пяди из наследия, предназначенного ему вечным советом Божиим; а язычество, несмотря на свое внутреннее бессилие, не хотело отказаться от своих притязаний на вечное обладание миром, не понимая того, что здесь владычествовало оно, по попущению Божию, лишь до исполнения времен, в которые древний мир оставлен был ходити в путех своих ( Деян. 14:16 ). Способов к примирению сих двух сторон не было никаких, по совершенной противоположности их духа, учений и учреждений. |
| Является общепринятым осторожно высказанное предположение Евсевия кесарийского 19 , что, говоря о последнем своем учителе, Климент разумел Пантена. Но кто были другие пять его учителей? В попытках подставить под неопределенные обозначения александрийским катихитом его учителей определенные имена христианских и даже языческих писателей 20 недостатка никогда не было. Серьезное возражение против них Цан 21 находит в категорическом заявлении Климента, что ο κ γραφον ο πρεσβ τεροι 22 . «Пресвитеры не писали». Это такой же характерный факт, как я отмеченный нами выше – умолчание Климентом александрийским , Иринеем лионским , Иустином Философом , Лукианом Самосатским об именах их учителей, и он имеет свои параллели не только на почве христианства. Из истории античной философии мы знаем ряд мыслителей, которые ничего не писали. Таковы: Фалес, Сократ, Пиррон, Аркесилай, Карнеад, Мусоний, Руф, Эпиктет 23 –мыслители, оставившие крупный след в истории. Относительно эпохи, к которой принадлежит Климент, у нас есть драгоценное свидетельство Лонгина. Последний в предисловии к своему сочинению Περ τ λους, говоря о современных ему философах, пишет: «одни [из них] и письменно стремились изложить свое учение, предоставив [и] потомкам пользоваться их помощью: другие достаточным считали для себя помочь своим современникам усвоить их мнения» 24 . Из последних Лонгин называет платоников Аммония, Оригена , Феодота и Еввула, стоиков Ермина, Лисимаха, Афинея и Мусония, перипатетиков Аммония и Птолемея. Распределяя философов своего времени по этим двум группам: писавших и не писавших, Лонгин руководится не такой упрощенной схемой: писал, – следовательно, относится к первой категории; не писал,–следовательно, относится ко второй. Платоники Ориген и Еввул, перипатетики Аммоний и Птолемей писали и оставили после себя сочинения. Лонгин сообщает об этом и однако относит их к категории не писавших. Среди сочинений не писавших философов были не только ποι αατα κα λ γοι πιδειχτικο , сохранившиеся, по догадке Лонгипа (ομαι), вопреки желанию авторов, вероятно, благодаря усердию их учеников, первых слушателей этих поэм и слов, но и целые трактаты, напр., Оригена –«О демонах», или Еввула – «О Филиве и Горгии». Лонгин все это отмечает. но с оговоркой: «хотя кое-что и писано некоторыми из этих [философов].... однако было бы ошибочным считать их вместе с теми, которые писали, потому что они только случайно занялись таким трудом и не имели властного побуждения писать». Трудно объяснять факт, от которого вы отделены не только громадным периодом времени, но и скудостью источников. Но прежде всего заслуживает глубокого внимания то, что философы, о которых Лонгин говорит, как будто о не писавших, принадлежали к различным школам, и что с целой группой таких же не писавших мыслителей мы встречаемся и на христианской почве. |
| Первый из них: о скольких учителях здесь говорит Климент? Текст оставляет вне всякого сомнения, что речь идет о шести 5 . Однако, эта очевидная истина разделяется далеко не всеми. Иногда говорят о семи учителях Климента 6 , чаще же всего–о пяти 7 . Следующий вопрос: имена учителей. Климент не называет их. Так точно поступают не только Ириней лионский 8 , Иустин Философ 9 , но даже Лукиан самосатский 10 . В жизни, в миросозерцании этих четырех писателей их учителя оставили глубокий след, и однако,–вернее будет сказать,–и потому имена их не названы. Благоговейная преданность препятствует ученику назвать имя учителя, препятствует потому, что она боится профанации и толпы, которая–народная или интеллигентская, 11 безразлично–обычно так беспощадна бывает к чужим святыням. Особенно интересно отметить этот факт умолчания имени учителя у Лукиана Самосатского, которого, в свою очередь, нельзя заподозрить в бережном отношении к -чужим «святая святых». С другой стороны, образ поведения учителя, его осторожность в выборе учеников, его осторожность в сообщении им своих мыслей побуждали достойного ученика с тем большим чувством деликатности отнестись ко всему, что касалось учителя, а также и к той завесе таинственности, которою намеренно отделял себя учитель от внешнего мира. Аммоний Саккас был сильный философский ум; тем не менее он может похвалиться только именами своих учеников: Еренния, Оригена старшего, Оригена младшего, Лонгина, Олимпия александрийского и Плотина 12 , отнюдь же не их количеством, и Плотин пришел к нему только после того, как он побывал уже у το ς κατ τ ν λεξανδρε αν ε δοκιμο σι и обманулся в своих надеждах 13 . Данная эпоха была по преимуществу эпохой религиозных устремлений 14 , и учитель являлся не только авторитетным мыслителем, но и вдохновенным пророком, святым 15 . Плотин под пером Порфирия так же творит чудеса 16 , как совершает их и Апполоний тианский под пером ритора Филострата или его источников. Уроки учителя не только δ γματα, но и μυστ ρια. В отношении же к последним древность установила строго определенную линию поведения: они и хранятся, и передаются втайне. Еренний, Ориген младший и Плотин, вероятно, уже после смерти своего учителя 17 , дают обет, к счастью, нарушенный ими: μηδ ν κκαλ κτειν τ ν μμων ου δογμ των, т. е. ничего не писать, и не разглашать таким образом перед всеми учения Аммония. Еренний первый нарушил обет, за ним скоро последовал и Ориген , но Плотин в течение значительного периода времени, в течение целых десяти лет, ничего не писал, а ограничивался одними беседами с учениками, на которых он излагал мысли учителя 18 . Факт чрезвычайно выразительный и характерный для данной эпохи. Группа учеников философа дает обет, каким связаны были и все адепты различных мистирийных культов. |
|
|
