| Мало-помалу, когда в Вильне стали привыкать к иезуитам, когда увидели блестящие успехи их учеников, особенно в латинском языке, и узнали, что детей бедных родителей иезуиты обучают у себя бесплатно, их гимназия начала наполняться, и в нее посылали своих детей даже православные. В том же 1570 г. иезуиты успели воспользоваться и другим своим обычным орудием в борьбе с иноверцами: разумеем диспуты. Повод к тому подали сами иноверцы, которых было тогда множество в Вильне. Между ними наиболее славились своею ученостию два кальвинских учителя: Андрей Трицезий и особенно Андрей Волан, с юных лет бывший секретарем при князе Николае Радзивилле Черном и издавший много ученых сочинений. Однажды оба эти лица с большою толпою лютеран и кальвинистов пришли в коллегиум к иезуитам и горделиво вызвали их на прения о вере, предлагая вопросы о таинстве Евхаристии. Иезуиты приняли вызов и прежде всего спросили своих противников: дˆолжно ли, по их мнению, верить тому, чему учили святые отцы Церкви? Получив утвердительный ответ, принесли множество книг, начали приводить свидетельства отцов, особенно Августина и Амвросия, касавшиеся избранной темы, завязался жаркий спор, переходили с предмета на предмет, и дело окончилось ничем. Недовольные тем, что это прение было как бы домашнее, происходило в стенах коллегиума, братья иезуиты сочли нужным вызвать своих противников на публичную борьбу, написали на бумаге несколько богословских тезисов для диспута, в том числе и о таинстве Евхаристии, и привесили тезисы на дверях Свято-Иоанновского костела, обращая свой вызов ко всем проходящим. В назначенное для диспута время на площади пред костелом собралось множество жителей Вильны и между ними кальвинистов и других сектантов. Пришли и отцы иезуиты, но из противников никто не выступал для состязания с ними. Тогда находчивые отцы решились произвесть диспут сами между собою, разделившись на разные партии: одни из них отстаивали учение Кальвина, другие — Лютера и Цвингли, третьи — Ария и Социна, а четвертые — учение Римской Церкви. |
| 296 Еще в начале царствования Александра Павловича такое желание некоторых было препятствием к осуществлению мысли о переводе Библии на русский язык. Обер-прокурор Св. Синода Яковлев (1802–1803) в своих записках сообщает, что когда он, по повелению Императора, одобрившего его мысль о переводе Библии, стал сноситься по сему делу с первенствующим членом Синода митрополитом Амвросием (Подобедовым) , то сей последний «ни под какими видом на сие не согласился, не найдя однако же другого опровержения противу доводов его (Яковлева), единственно клонящихся к пользе и просвещению народному, как только что самое то мистическое состояние Библии (то есть непонятность языка ее), противу которого он (Яковлев) предпринимал, есть необходимейшее для народа, который, говорил он (Амвросий), под видом откровения, непременно нужно содержать в ослеплении» (Русс. Вестн. за 1868 г. 3, стр. 474 в статье «Из прошлого». 299 Святитель Московский разумеет при этом конечно главным образом гегелевскую философию, которая занимала тогда умы даже и не одной протестантской Европы. 301 Для кого не ясен здесь намек на воспитанного иезуитом графа Протасова? Срав. сказанное нами выше о направлении времени его обер-прокурорства и особенно в примеч. 2-м на стр. 291-й настоящего изд. 304 В первой части записки, которую теперь посылает святитель Московский на суд Григория, заключающей в себе рассуждение собственно о тексте LXX, владыка прежде всего устанавливает средину между двумя крайностями западных вероисповеданий, из которых одно (римско-католическое) признает самодостоверным, самоподлинным (authentica) текст Вульгаты, а другие (протестантство и разные новые вероисповедные секты) «имеют правилом держаться исключительно текста еврейского, и не усвоять догматической важности никакому переводу» (стр. 1). Во избежание односторонности, заключающейся в каждой из этих крайностей, мудрый святитель Московский ближе всего теперь точнее определяет и обосновывает догматическое достоинство перевода LXX, «в некоторых случаях равняющее оный подлиннику, и даже возвышающее над тем видом еврейского текста, какой представляется общепринятым в изданиях новейшего времени». «Изъяснение и доказательство сего» опирается на веских соображениях исторических и филологических (стр. 2–4). Затем начинается в записке опирающееся на таких же и не менее веских соображениях ограничение мысли о догматическом достоинстве перевода LXX чрез привлечение ко вниманию «также в догматическом достоинстве» и еврейского текста (стр. 4–17), причем более, нежели в первом отделе, как и следовало ожидать, приводится доказательство из церковного предания и практики русской церкви. В заключение предлагаются «охранительные правила, извлеченные из существа дела и из примеров церковных и отеческих», для того, чтобы, при употреблении обоих священных текстов в изъяснении Св. Писания, не было места произволу, и чтобы это употребление производимо было в духе истинно православном (стр. 17–21). |
| Есть у меня книга, озаглавленная «Учитель»; это он там разговаривает со мной 567 . Ты знаешь, что все мысли, вложенные там в уста моего собеседника, принадлежат ему, шестнадцатилетнему. Много еще более удивительного обнаруживал я в нем. Меня пугала такая даровитость. Какой мастер, кроме Тебя, мог бы сделать такое чудо? Ты рано прервал его земную жизнь, и мне спокойнее за него: я не боюсь ни за его отрочество, ни за его юность – вообще не боюсь за него. Мы взяли его в товарищи, сверстника нашего по благодати Твоей, чтобы наставить в учении Твоем. Мы крестились, и бежала от нас тревога за свою прежнюю жизнь. Я не мог в те дни насытиться дивной сладостью, созерцая глубину Твоего намерения спасти род человеческий. Сколько плакал я над Твоими гимнами и песнопениями, горячо взволнованный голосами, сладостно звучавшими в Твоей Церкви. Звуки эти вливались в уши мои, истина отцеживалась в сердце мое, я был охвачен благоговением; слезы бежали, и хорошо мне было с ними. VII 15 . Незадолго до этого в Медиоланской церкви вошло в обычай утешать и наставлять с помощью пения: братья пели ревностно и согласно, устами и сердцем. Уже год или немного больше Юстина, мать малолетнего императора Валентиниана, преследовала Твоего Амвросия по причине ереси, которой соблазнили ее ариане 568 . Благочестивая толпа бодрствовала в церкви, готовая умереть, вместе со своим епископом, рабом Твоим. И там же мать моя, слуга Твоя, первая в тревоге и бдении, жила молитвой. Мы, тогда еще не согретые жаром Твоего Духа, всё же волновались: город был в смятении и беспокойстве. Тогда и постановлено было петь гимны и псалмы по обычаю Восточной Церкви, чтобы народ совсем не извелся в тоске и печали; с тех пор и поныне обычай этот соблюдается, и его усвоили многие, да почти все стада Твои и в остальном мире. 16 . Тогда упомянутому предстоятелю Твоему открыто было в видении место, где сокрыты тела мучеников Протасия и Гервасия, которые столько лет хранил Ты нетленными в тайной сокровищнице Твоей, чтобы своевременно взять их оттуда в обуздание женщины лютой, но царственной. |
| Но прежде чем пытаться ответить на вопрос: куда же, к какому из этих направлений тяготел более в своих проповеднических вкусах Макарий, посмотрим еще, каковы были другие элементы истории русского проповедничества, которые могли иметь какое-нибудь влияние в эпоху образования гомилетических взглядов Макария. – Почти с самого начала текущего столетия некоторая часть русских проповедников была под влиянием западного проповедничества. Это выразилось во многочисленных пе- —436— реводах западных проповедей и в стремлении подражать этому проповедничеству, ибо думали, что других образцов, лучших, для проповеди быть не может и на это влияние смотрели почти как на влияние желательное. Так много внимания оказывал к западной проповеднической литературе митроп. Михаил Десницкий . 363 Некоторые из епископов, как например, Аарон Нарциссов, епископ архангельский, сами переводили с немецкого и французского, и в числе переводов видим проповеди Иерусалима. 364 Вследствие этого ревнители чистоты учения в первой четверти текущего столетия прямо вооружались против проникновения к нам западных писателей и видели в этом большое зло. 365 Влияние специально французских проповедников на русских в первой половине столетия преосв. Филарет Гумилевский видит в проповедничестве известного Амвросия Протассова. 366 В конце —437— сороковых годов, автору вышедшей тогда в Киеве Гомилетики, Амфитеатрову, выражаемы были искренние похвалы за то, что наконец появилась русская гомилетическая теория, и при этом не был скрываем тот факт, что наши проповедники – практики до сего времени не были совсем чисты от подражательности западу. 367 – В —438— частности киевская академия не составила исключения в отношении ко влиянию западной гомилетики. Характерен взгляд митр. Филарета (московского) на один случай, в котором без сомнения отразилось общее течение дел. По распоряжению м. Евгения, сделан был перевод «советов молодому проповеднику» аббата Пуля 368 , и экземпляр оного ректор киевской Академии Моисей подарил (в 1825 году) Филарету московскому , Филарет отвечал: «благодарю за Совет молодому проповеднику, но кажется более оратору, нежели проповеднику. |
| Центральное значение рассматриваемой части дает нам основание остановиться на ней подробнее. —673— Нам представляется, что всякое патрологическое исследование должно преследовать две цели: 1) выяснить взгляды исследуемого писателя по тому или иному вопросу или же всю его систему и 2) указать его значение в истории церковной литературы. Они настолько тесно связаны между собой, что достигаются одна при помощи другой. Для этого необходимо определение всей совокупности литературных влияний, если они имели место, столь же, сколько и сопоставление с идеями предшествовавшего времени. Св. Амвросий, благодаря внешним обстоятельствам своей жизни и внутренним особенностям своего литературного творчества, требует этого в особенности. Он принадлежит эпохе, когда богословский запад в процессе борьбы с арианством вошел в близкое соприкосновение с церковной литературой востока; его собственные произведения отражают в себе довольно многочисленные течения богословской мысли на востоке. Но это вовсе не значит, чтобы западное богословие совсем не имело своего прошлого или чтобы теперь оно отрекалось от своего прежнего достояния. Ни одно крупное историческое явление не вырастает таким образом. Нет, и богословский запад времен св. Амвросия продолжал довольно твердо стоять на почве своих старых местных традиций, видоизменяя лишь их так, как того требовали новые обстоятельства. В этом направлении и можно искать исторические заслуги литературной деятельности св. Амвросия. Собственно говоря, в этой плоскости движется и исследующая мысль г-на Прохорова. Однако, с его постановкой дела можно соглашаться не вполне. Охарактеризовав римлян, как практиков, людей настоящего дня, не имевших большого влечения к отвлеченным исследованиям, признав, что и «в идейно-культурной области они всегда стояли ниже греков, повторяя большей частью лишь то, что давали им греческое просвещение и наука», он замечает: «теми же свойствами, т. е. духом практицизма и зависимости от Востока отличается и западное богословие» (с. 75). Хотя несомненно, что уже при самом возникновении научно-богословской литературы Запада дело не обошлось без толчка и руководящего влияния Востока, однако, было бы не совсем справедливо полагать, что все |
| Фактов многих чудес, которые удостоверяли в том одном великом и спасительном чуде, что Христос вознесся на небо с плотью, в которой воскрес, отрицать мы не можем. Все это как чудеса, которые были совершены, описано в одних и тех же достоверней-ших книгах. Книги эти сделались известными для того, чтобы произвести веру; еще более известными делаются они благодаря той вере, которую произвели. Они читаются народами, чтобы возбуждать к себе веру; но, с другой стороны, не читались бы они народами, если бы им не верили. Именем Христа или через Его таинства, или же молитвами и призыванием святых Его чудеса совершаются и в настоящее время; но они не получают до такой степени известности, чтобы говорилось о них с такою же славой, как о тех. О тех чудесах канон священных Писаний, которому надлежало быть законченным, повествует повсюду и они на памяти у всех народов; между тем об этих, где бы они ни совершались, едва знает весь город или какая бы там ни было оседлая местность. Большею частью и здесь знают о них весьма немногие, между тем как другие не знают, в особенности, если город велик; и когда о них рассказывают в другом месте, они не имеют такого авторитета, чтобы им верили безо всякого затруднения или сомнения, хотя бы и рассказывали верные христиане верным же. Чудо, совершившееся в Медиолане в нашу там бытность, когда прозрел слепой, могло сделаться известным для многих потому, что и город большой — Медиолан, и там тогда находился император, и факт этот совершился на глазах огромного числа народа, стекшегося к мощам мучеников Протасия и Гервасия, которые, (дотоле) скрытые и совершенно неизвестные, открыты были во сне епископу Амвросию; там-то слепой и прозрел, исцелившись от давней слепоты. Но кому, кроме весьма немногих, известно в Карфагене об исцелении, которое совершилось над Иннокентием, адвокатом наместнической префектуры, причем находились между другими и мы и все видели своими глазами. Как человек со всем своим домом благочестивейший, он принял меня и брата моего Алипия, явившихся из-за моря, когда мы еще не были клириками, но уже служили Богу, и у него-то мы тогда и жили. |
| Саранске Успенской церкви. Амвросий, в свой черед, в письме к Протасову жаловался на Ошанина, как на чиновника неблагонадежного и неисправного и приложил при этом выписку из 17-ти дел, по которым он требовал у секретаря официального объяснения о том: а) почему некоторые журналы им не скреплены, одни выписки вовсе не подписаны, другие подписаны поздно, а на иных не обозначено времени подписания? почему на делах нет нумерации и копии в верности их с подлинниками не засвидетельствованы? б) почему секретарь задерживает у себя такие бумаги, которые должны сдаваться тотчас по скрепе его? в) почему Ошанин ушел из консистории и, таким образом, ослушался преосвященного, который приказал ему очистить в один день все бумаги, по которым дожидаются просители? г) на каком основании секретарь вошел канцелярской запиской к преосвященному о том, следует-ли исполнить его резолюцию по делу об определении к семейству умершего дьячка опекуном священника Трофимова, и где секретарь нашел закон, который дозволял бы ему делать возражения преосвященному? Вслед за этим Ошанин донес, что при поверке решенных дел с описями, он нашел дело об удержании архиерейским письмоводителем, титулярным советником Вознесенским, казенных денег 1.490 руб. 50 коп. сер. и о подложном составлении им бумаги. В этом доносе Ошанин обнаружил, что пензенская консистория освободила Вознесенского от суда за утайку казенных денег и выдала ему при увольнении его от службы надлежащий аттестат. Наконец, взаимное озлобление архиерея и секретаря консистории выразилось в следующем: Ошанин не только отказался от денежной награды, назначенной ему пензенской консисторией из суммы, определенной синодом чиновникам, занимавшимся делами по свечной операции, но и внес доклад преосвященному такого рода: «С кого следует взыскать неправильно выданные консисторией ему и помощнику его Мореву деньги из числа определенных св. синодом занимавшимся по свечной сумме чиновникам, так как ни Морев, ни сам Ошанин этою частью за прошедший (1843 год) не занимались». |
| Родственники Штерна, негодуя на такое его распоряжение, стали опровергать действительность его брака с Зайцевой и успели доказать, что при совершении этого брака не было ни обысков, ни поручителей, одним словом, что его следует считать мнимым. 232 По протесту родственников Штерна, в пензенской консистории производились справки о браке его с Зайцевой. Но пусть сам Ошанин говорит об этом: «Я, писал он Протасову, явясь по получении некоторого облегчения от болезни в консисторию, обратил первое мое внимание на дело жены писца 1 разряда Штерн, по которому, вопреки закона, принял на себя власть отдачи меня в уголовную палату его преосвященство, и это дело я нашел в следующем порядке: из оного уже выписка составлена и законы подведены исправляющим должность мою, столоначальником Карпинским, который, желая вовлечь меня в невинную ответственность, сделал по сей выписке опущения, зная, что на основании ст. 2461 ст. X т. Св. Зак. лежит все сие на ответственности секретаря, и по этому случаю в необходимости я был подать доклад в пензенскую духовную консисторию, с которого копию имею честь представить вашему сиятельству и просить покорнейше избавить консисторию от столоначальника Карпинского, как от чиновника неблагонамеренного и небрежного к своей обязанности». 233 Протасов предложил прошение Ошанина синоду, который нашел действия Амвросия неосновательными и предписал ему «немедленно отнестись к кому следует, чтобы переданное им на рассмотрение уголовной палаты дело о медленности, допущенной по делу вдовы Штерн, было возвращено, и затем, по внимательном и подробном рассмотрении и определении степени вины прикосновенных к делу тому лиц, представить оное с заключением св. синоду». 234 Распоряжение Амвросия об удержании жалования у Ошанина за все время его болезни также признано синодом неправильным. 235 Одним словом, что ни делал Амвросий – на него жалоба в синод, что ни жалоба – ему замечание, выговор, или угроза от синода. А между тем из Петербурга ему явно давали знать, что для него наступила пора отказаться от своей должности. |
| Эти разговоры дошли до сведения и секретаря пензенской консистории, который понял, что он сделает не только приятное некоторым влиятельным лицам в синоде, но даже и одолжит их, если пришлет донос на Амвросия и доставить им повод к нему привязаться и начать формальное исследование; и вот, на основании этих побуждений, секретарь, до сего времени находившийся в хороших отношениях к архиерею, вдруг совершенно переменил тон своего обращения с ним. Перемена эта поразила Амвросия; но, вместо того, чтобы быть более осторожным и благоразумным в своих действиях и в своих сношениях с Ошаниным – так прозывался секретарь – он стал горячиться, привязываться к нему и, дождавшись формального на себя доноса секретаря, сам первый подал на него Протасову жалобу в том, что «Ошанин бывает нетрезв и по сей причине, равно и от недостатка способностей, уклоняется от составления срочных ведомостей, задерживает бумаги, замедляет ход дел, возбуждает посему многие жалобы просителей, на требования членов консистории в сем случае не обращает внимания, делопроизводством во все почти время занимались и занимаются член консистории, протоиерей Островидов, и помощник секретаря Морев, а сам Ошанин до того неопытен, что, вместо экстракта, приказывает переписывать дело от слова до слова, законов к делам не подводит, выписок из них и справок из дел не подписывает; копии с журналов вносит к нему никем не засвидетельствованные в верности с подлинными, а протоколы представляет без означения на них времени подписания и причины не подписания другими членами, с приписками, никем неоговоренными; многократным замечаниям его, что подобные упущения дадут повод к злонамеренным разным злоупотреблениям, не внимал, так что, заметив из принесенных затем к нему девяти дел и других бумаг те же самые упущения, он должен был объявить Ошанину, что станет требовать от него объяснения на бумаге; но Ошанин с явным неуважением от него ушел и прислал вслед затем прошение об исходатайствовании ему перемещения на службу в канцелярию св. |
| На это он возразил, что уже крестился, но голос сказал ему: «Иди, крестись истинно, а то было в видении». Наконец, его отпустили, но, удаляясь, он слышал, как кто-то сказал, что привели не того Курму, какого было приказано. Обсуждая этот случай, блж. Августин признается, что, пожалуй, и сам поверил бы, что Курма был среди умерших и видел их души, если бы вместе с почившими он не видел и живых и если бы его посещению рая не предшествовало посещение поместья, где пресвитер убеждал его креститься, и Иппона, где, как ему казалось, он действительно крестился. Если живые, которых он видел, не находились при нем и ничего не знали о его видениях, если в поместье и в Иппоне он, несомненно, не был даже духом, потому что ничего не знал о том, что там в это время происходило, то где основание иначе смотреть на те грезы, которые имели отношение к умершим, и принимать их за действительное общение души с миром загробным? 2227 Доказательством общения душ умерших с живыми многие считали чудеса, происходившие у гробниц мучеников. Бесноватые или, по всеобщему мнению, демоны их устами просили как бы приближающихся мучеников оставить их и не мучить. Блж. Августин применяет к этим фактам то же правило, вспоминая, что в Милане у мощей мучеников Гервасия и Протасия одержимые просили пощады, как у присутствующего, и у св. Амвросия, когда он находился дома, был занят совсем другими делами 2228 и вовсе о них не думал. Таким образом, как во сне, так и в экстазе человек видит не сами реальности, а образы людей, мест и вещей. Эти образы внушаются ему добрыми или злыми ангелами. Божественное Провидение пользуется в этих случаях светлыми и темными силами, чтобы через них умы человеческие или получали наставление, или вводились в заблуждение, или находили утешение, или подвергались устрашению, смотря по заслугам каждого. 2229 Так, рассказывают, что иногда умершие, тела которых остались непогребенными, являлись во сне своим близким, указывали, где лежит их труп, и просили погребения. Все это внушалось спящим не душой умершего, для которой погребение тела не имеет никакого значения, а добрыми или злыми ангелами. |
|
|
