| — А как она вообще вела себя в тот вечер? — Как обычно — в основном злословила, — пожала плечами Альбина. — Бедняга! — вздохнула Апраксина. — Если бы знать заранее, в какой день нас ожидает смерть… — В любой, — философически ответил Генрих. — Единственный способ не попасть впросак — думать именно так. — Вы правы, дорогой Генрих, — сказала Апраксина, ласково взглянув на барона. — Хотя нет, я клевещу на покойницу! — сказала Альбина. — Один раз ей удалось сказать нечто доброе: она похвалила новые пирожные Генриховой тети. Та предложила рецепт, но княгиня отказалась. И в самом деле, зачем тебе рецепт, если ты уже уволила кухарку? — А как получилось, что вы пригласили Георгия Бараташвили продолжить вечер у вас? — Это вышло почти случайно. Тетка запрещает курить в гостиной, и мы с ним одновременно вышли на балкон и сели в кресла возле столика, специально отведенного для курильщиков. Поскольку сидеть рядом и молчать было бы неловко, мы начали разговор. Точнее, он первый заговорил со мной: пожаловался на традиционную «четверговую скуку» и на тяжкую судьбу «единственного и, увы, любимого племянника старой тетки». При этом он позволил себе шутку, которая стоит вашего внимания, графиня! Он сказал: «И мне предстоит еще долгие годы опекать мою тетушку, ведь мы, грузины, известные долгожители — это у нас в генетике!» — Значит, он думал, что его тетка проживет еще долго! — сказала Альбина. — Или хотел, чтобы другие думали, что он так думает, — заметила Апраксина. — А о чем шел разговор здесь, за прекрасными наливками и настойками Альбины? — Они оба несли такую жеребятину, что уже через час я не выдержала и смылась, ушла спать. Этот племянник знает невероятное количество малоприличных анекдотов, он их просто выстреливал один за другим. Генрих сначала спасовал, а потом опомнился и тоже подключился. Откуда ты-то знаешь столько похабщины, Генрих? Ты же вроде бы учился в привилегированном заведении? — Оттуда и знаю. Это специфика закрытых учебных заведений для мальчишек! А ты заметила, в каком он был восторге от моего буршества? |
| — Для этого ей пришлось бы вооружиться автоматом! — усмехнулась Апраксина. — С разрывными патронами! — снова покатилась со смеху баронесса. — А давайте спросим ее саму, что она думает про убийство из ревности? — сказала Апраксина. — Вот она идет сюда. По дорожке, ведущей от «скворечника» над гаражом к дому, к ним медленно приближалась Птичка. Она была бледна и шла пошатываясь, как в полусне, на ее лице были видны следы обильных слез. — Все кончено! — сказала она, поднимаясь на террасу. — Я убила его! — Она упала в кресло и уставилась в пространство невидящими глазами. Все трое на мгновенье опешили. Первой опомнилась баронесса и спросила: — Хочешь простокваши, Птичка? — Простокваши? Хочу! Но только той, которая не пахнет мятой. И с сахаром, пожалуйста! — Вот видишь, Альбина, — встрепенулся Генрих, — Марго тоже чувствует запах мяты в моем молоке! — Не в твоем, а в коровьем! — отрезала Альбина. — Так кого ты там прикончила, Птичка? — Я убила моего главного героя, графа Убараксина. — Марго достала из кармана своего теплого стеганого халата совершенно мокрый скомканный носовой платок и вытерла набежавшие слезы. — Вы были правы, Елизавета Николаевна, именно он и оказался убийцей! Но мне не хотелось его арестовывать: следственная тюрьма, суд, снова тюрьма — это так тяжело и так банально! Я заставила его забраться на башню старого замка и броситься оттуда. Он упал прямо в цветник, и вот он лежит там один, среди роз и фиалок, всеми презираемый и никем не оплаканный! — Почему же никем не оплаканный? — участливо спросила Альбина. — Да потому что единственную женщину, которая его искренне любила, он до того уже успел убить! — И она снова залилась слезами. — Перестань так рыдать над ним, Марго, он того не стоит! Ешь-ка лучше простоквашу. У тебя нос так распух от слез, что запаха мяты ты не почувствуешь. Вечная история! Как только убьет кого-нибудь в своем романе, так целый день сама не своя. — Нормальная писательская реакция, — сказала Апраксина — У Флобера болел живот, когда он отравил госпожу Бовари. Кстати, а вы заметили, друзья мои, что Птичкин герой граф Убараксин — типичный «великан»? Крупный красавец, соблазнитель наивных женщин и не дурак поживиться за их счет. Птичка моя, неужели тебе жаль этого негодяя? |
| Азелла же, надо сказать, любила моего живописца, и любила его безнадежно, потому что Магистриан думал об одной Магне, чистый образ которой был с ним неразлучно. Азелла чутким сердцем узнала всю эту тайну и тем нежней и изящней держала себя с Магистрианом. Когда я и Магистриан оставались в доме Азеллы, при восходе солнца она, проводив своих гостей, часто говорила нам, как она которого из них разумеет, и не скрывала от нас своего особенного презрения к Руфину. Она называла его гнусным притворщиком, способным обмануть всякого и сделать самую подлую низость, а Азелла всех хорошо понимала. Один раз после безумных трат коринфянина Ора она нам сказала: – Это бедный павлин… Все его щиплют, и когда здесь бывает с ним вместе византиец Руфин, хорошо бы встряхивать Руфинову епанчу. Это значило, что Руфин мог быть и вор… Азелла никогда не ошибалась, и я и Магистриан это знали. Но Птоломей и Альбина глядели на византийца своими глазами, а добрая дочь их была покорна родительской воле, и жребий ее был совершен. Магна сделалась женою Руфина, который взял ее вместе с богатым приданым, данным ей Птоломеем, и увез в Византию. 21 Птоломей и Альбина были скоро наказаны роком. Лицемерный Руфин оказался и небогат, и не столь именит, как выдавал себя в Дамаске, а главное, он совсем не был честен и имел такие большие долги, что богатое приданое Магны все пошло на разделку с теснившими его заимодавцами. Скоро Магна очутилась в бедности, и приходили слухи, будто она терпит жестокую долю от мужа. Руфин заставлял ее снова выпрашивать серебро и золото у ее родителей, а когда она не хотела этого делать, он обращался с нею сурово. Все же, что присылали Магне ее родители, Руфин издерживал бесславно, совсем не думая об уменьшении долга и о двух детях, которые ему родились от Магны. Он, так же как многие знатные византийцы, имел в Византии еще и другую привязанность, в угоду которой обирал и унижал свою жену. Это так огорчило гордого Птоломея, что он стал часто болеть и вскоре умер, оставя своей вдове только самые небольшие достатки. Альбина все повезла к дочери: она надеялась спасти ее и потеряла все свои деньги на дары приближенным епарха Валента, который сам был алчный сластолюбец и искал случая обладать красивою Магной. Кажется, он имел на это согласие самого Руфина. Говорили, будто Руфин даже понуждал свою жену отвечать на исканье Валента, заклиная ее согласиться на это для спасенья семейства, потому что иначе Валент угрожал отдать Руфина со всею его семьею во власть его заимодавцев. |
| Первое касается 177 г., поэтому к данному случаю не может подойти. Второе сообщает сведения о гонении, бывшем в 6-й год царствования Септимия Севера, по общему счету в 198 г. Согласно этому известию, император, прибыв в Галлию, должен был вступить в битву с войсками некоего Альбина, претендента на Римский престол. Этот Альбин приобрел себе в Галлии всеобщее уважение, особенно среди христиан. Север разбил его наголову, взял город и приказал истреблять его жителей, в особенности же приверженцев Альбина – христиан. Однако у Тертуллиана в его «Апологетике» 1319 и письме к проконсулу Скапуле 1320 мы читаем, что Альбин был злейшим врагом христиан; между ним и христианами ничего общего быть не, могло. И это говорится с такой решительностью (и притом повторяется), что не остается сомнения в истинности Тертуллиановой характеристики. Но если прав он, то, очевидно, недостоверно известие, представляющее Альбина другом христиан, чуть не христианином. А тогда не может иметь значения и дата 198 г., как возможная для определения времени смерти Иринея. Остаются еще две другие: 202 и 208 г., когда Септимий Север посещал Галлию (два раза). 1321 Обе они допустимы при определении года смерти св. отца. Но принимая во внимание его старческий возраст (родился в 20-х гг. II столетия, следовательно, в 202 г. был уже 75–80 лет), а главное, что при своем исключительном положении среди христиан в Галлии он едва ли мог уцелеть во время гонения 202 г., мы должны признать этот последний как наиболее вероятную дату его мученической кончины. Гонение, как повествует Григорий Турский и как говорит предание, было жестоким. 1322 Погибло очень много христиан (хотя определение количества мучеников в одном предании числом 19000, 1323 , без сомнения, во много раз преувеличено). У Галлуа приводится выдержка из книги «О шести возрастах мира» (Librum de sex aetatibus mundi), в которой рассказывается, что Север поставил перед Иринеем и его паствой крест с одной стороны и идола с другой, чтобы они выбрали себе или смерть на кресте, или жизнь через поклонение идолу (ut mortem per crucem, vel vitam per idolum eligeret). Ириней и его паства предпочли первое. 1324 |
| «Главврач Шапочкин В.С.: Мы ждали, что вы сегодня нам поможете. Фельдшер Альбина Абдрахманова: Если б был звонок, я б вышла на работу. Если был бы приказ — я бы вышла на работу. Не было приказа! Где моя роспись под этим приказом!? Главврач: Мы вам почтой приказ направили. Альбина ( показывает электронную почту в смартфоне ): Вот моя почта, где ваша… Главврач: Через “Почту России”. Альбина: Вы вчера послали [“Почтой России”] и хотите сказать, что она должна была успеть дойти?.. Главврач: Я за “Почту России” не отвечаю. Фельдшер Вера Высогорец: Никогда нас не вызывали через “Почту России”, это полная чушь — то, что вы сейчас делаете! Главврач: Дату поставьте, пожалуйста». Как сообщили медики, раньше их тоже вызывали вне графика, однако все планировалось заранее. — О любых изменениях нам сообщала старшая фельдшер, — говорит Вера Высогорец. — Мог предупредить диспетчер. Старший фельдшер в это время была на больничном. Исполняющей обязанности стала главная медсестра, но она никому не позвонила. Потом Высогорец узнала у диспетчера, которая тогда заступала на смену, что никаких изменений в составе бригад не планировали. — [Иначе] меня должны были конкретно на какую-то бригаду записать, и в этом случае при моем отсутствии они, конечно, начали бы меня искать, — уверена Высогорец. — Ничего подобного не было абсолютно. С утра она [диспетчер] сформировала бригаду из тех людей, кто пришел на работу по графику. Фельдшера Рамиля Рязапова уволили по другой причине. В кабинете попросили объяснить, почему он выехал на смену без дефибриллятора. Но прибор в машине был, только портативный — его передал фельдшер предыдущей смены. Основной стоял на зарядке в процедурном кабинете. — Я пытался объяснить [главврачу], но он меня перебил: «Вот приказ, ознакомьтесь, пишите объяснительную», — говорит Рязапов. — Я написал заявление, чтобы мне предоставили в письменном виде, на какие вопросы я должен ответить, оставил это заявление у главного врача. Также устно пытался объяснять, они даже не стали слушать. Просто все было подготовлено уже заранее. «Мы не можем доказать, что у нас большая нагрузка» |
| У Шотаевых работал телевизор, и Ирина, находясь в эпицентре событий, только теперь узнала о том, что происходило в школе. Цара сказал, что среди заложников — его дочь Альбина и внучка, второклассница Зарина. «Вернусь минут через пятнадцать и поеду на работу», — сказала Альбина отцу, уходя утром в школу. — А ты побудь с Гошей (так в семье называли маленького Георгия). Мальчик не хотел оставаться с дедом. — Взять его, что ли? — задумалась Альбина. — Не надо. Мы всё увидим из окна, — сказал Цара. Этим он спас внука. Шотаевым позвонил Руслан Тебиев. Он сказал, что его зятя Руслана Фраева застрелили в первые минуты захвата у самых ворот школы. — Посмотрите, — попросил он, — может, он лежит недалеко от вашего дома и ему еще можно помочь? Ирина осторожно выглянула в окно. Перед домом — никого. (Руслана Фраева застрелили у ворот, выходивших в сторону железной дороги). Возле школьной ограды стояло около двадцати легковых машин. В одной из них, как узнала потом Ира, во время захвата заложников остался водитель Казбек Самаев. Соседи Ирины, Шавлоховы, заметив Казбека, открыли калитку и помогли ему незаметно перебраться в их двор. Ирина с маленьким Гошей вышла на задний дворик. «Ира, — услышала она голос соседа Аслана Шавлохова, — мы пытаемся пробить стену, чтобы вы перешли к нам. Но кладка прочная, ничего не получается». Через высокую ограду с другой стороны перебирался мужчина в камуфляже. Испуганная Ирина, схватив ребенка, побежала в дом. — Не бойся! — крикнул мужчина. — Стремянка есть? К вечеру их эвакуировали. Дом заняли спецназовцы. Вечером третьего сентября Ирина в сопровождении милиционера из оцепления возвращалась домой, чтобы забрать кое-какие вещи. Территория, примыкавшая к школе, была пустынна. Переулок Школьный, всегда безмятежно-спокойный, теперь был пустынно мертв. Все в нем было серого цвета, словно его посыпали пеплом. Серой казалась даже листва на деревьях. Из школы еще слышалась стрельба. — Почему у вас нет воды? — спросил Ирину один из спецназовцев, которые были в доме. — Нам пришлось поить заложников вашими компотами. |
| — Дамы составят мне компанию? — Увольте! — сказала Апраксина. — Мне надо иметь трезвые мозги. — А также горячее сердце и холодную голову, — сказала Альбина. — А вот я не брошу мужа в беде и разделю с ним все испытания этой ночи. Наливай, Генрих! — А мне пить нельзя, — сказала Марго. — Я должна быть очень внимательна и наблюдательна: интуиция говорит мне, что из этой поездки я вывезу хороший детективный сюжет. — Ты что, снова собираешься ехать с нами? — удивилась Альбина. — Смотри, это может занять полночи! — Да хоть всю ночь до утра! Ни за что не пропущу это приключение! — Может, лучше все-таки тебе остаться, Марго? — озабочено спросила Апраксина. — Нет и нет! Не забывайте, что это все-таки была моя идея. Да и «русалку» в бассейне нашла тоже я! — Не будем лишать ее удовольствия, — сказал барон. — Впервые в жизни, однако, я пью не по желанию, а выполняя задание. Любопытное ощущение! Еще через пару часов, когда барон, по его мнению, уже был готов к проведению эксперимента, Альбина вынесла откуда-то небольшую бутылочку с темно-золотистой жидкостью и торжественно объявила: — Вот тебе недостающий ингредиент, Генрих! Бальзам, настоянный на смородиновых почках, на сиреневых цветах и еще пятнадцати травах. — Это, надеюсь, не жидкость от мозолей, мое сокровище? — покосился на бутылочку Генрих. — Нет, дорогой, это средство от радикулита! — Она налила бальзам в маленькую рюмку и поставила ее перед мужем. — На спирту? — Да, на спирту, — и, чуть поколебавшись, добавила: — Отчасти — на муравьином. Но запах у бальзама черносмородиновый, за это ручаюсь! Я им пользовалась, когда мне в спину вступило, так потом моя ночная рубашка пахла смородиной после двух стирок. — Я помню! — сказал Генрих. — Так это наружное средство? — спросила Марго. — По запаху — очевидно, — сказала Генрих, понюхав настойку. — Ваше здоровье, дамы! — и немедленно выпил. — Дд-а! Спасибо, мое сокровище, я думаю, этот запах сохранится до утра. Лишь бы мне самому от него не протрезветь. — На здоровье, дорогой! Нет, я думаю, это тебе не грозит, это все-таки аптечный спирт. |
| Впоследствии ее именовали также mater patriae и даже mater senatus видимо в насмешку над сенатом, хотя, разумеется, по его же волеизъявлению. Тогда же Север назвал себя сыном божественного Марка, и подчеркивая особую приверженность памяти этого императора, своего старшего сына Бассиана Каракаллу он назвал Марком Аврелием Антонином. Вскоре после этого, на обратном пути на запад, Каракалла был объявлен цезарем. Сенаторы, дорожившие политическим наследием первых Антонинов, при которых кандидат в преемники принцепса адоптировался им, не имея с ним близкого кровного родства, в чем виделась дань республиканским традициям, встревожились этим актом Севера, потому что в нем они увидели повторение опыта Марка Аврелия, передавшего принципат родному сыну, который настроил против себя сенат уже самим фактом своего квази-монархического прихода к власти. Провозглашение юного Каракаллы цезарем консервативно настроенные сенаторы справедливо расценили как ненавистную им попытку основания династии. Центром притяжения оппозиционеров стал Клодий Альбин; как и Север, провинциал и выходец из Африки. В провозглашении цезарем сына императора он разглядел замысел собственного устранения от участия в верховной власти. Договоренность между Севером и Альбином улетучилась как дым. Империя лицом к лицу стояла перед перспективой возобновления гражданской войны. Первый шаг к ней предпринят был Альбином. В 196 г. он провозгласил себя императором, а в начале следующего года переправил верные ему легионы из Британии в Галлию навстречу войскам Севера. Альбина признал императором легион, стоявший в Тарраконской Испании, и гарнизон Лугдуна, где претендент разбил свою штаб-квартиру. Но надежда на присоединение к нему мощной Рейнской армии оказалась тщетной. Альбин начал вести против нее боевые действия, и ему удалось разбить легата Нижней Германии, а легионы, стоявшие в Верхней Германии, готовились к решающему сражению с соперником Севера. Между тем, возвратившись в Рим, Север задержался в столице для проведения репрессивных мер против многочисленных сторонников Альбина в сенате. |
| В это время основные силы Дунайской армии двигались в Галлию по маршруту, проходившему к северу от Альп, перевалы через которые в Реции и Норике были надежно укреплены. Решающее сражение очередной в истории Рима гражданской войны дано было под Лугдуном 19 февраля 197 г. По преувеличенным сведениям, которые сообщает Дион Кассий, с обеих сторон в битве участвовало до 150 тысяч воинов. После того как кавалерия Севера обратила в бегство основные силы Альбина, их предводитель покончил самоубийством. Город, оказавший гостеприимство врагу Севера, был подвергнут грабежу, при этом многие из его кварталов выгорели. Затем начались казни сторонников Альбина, и не только в Лугдуне, но и в других городах Галлии, Испании и Британии, и наконец, в Риме. Гражданская война закончилась. Вернувшись после победы в столицу, Север совершил консекрацию Коммода, что обозначало очевидный идеологический поворот по сравнению с тем лозунгом, который он выдвинул, когда ввязался в борьбу за власть, – месть за убийство Пертинакса, бывшего ставленником тех сил, которые организовали свержение и убийство Коммода. Позже, в 200 г., Север перестал носить имя Пертинакса, зато добавил к гирлянде своих имен слово Pius (благочестивый), которое, по примеру Антонина, обозначало прежде всего особую преданность памяти посмертно произведенного в отцы Севера Марка Аврелия. Этот поворот обозначал конец иллюзиям тех, кто ностальгировал по временам первых Антонинов, умевших ладить с сенатом и поддерживать республиканский декор. Суть принципата как военной диктатуры, заложенная Августом в самое его основание, обнажилась с удручающей политических консерваторов очевидностью. Метко характеризуя сложившуюся при Септимии Севере систему правления, которая составила основу государственного строя на последующее столетие, М. И. Ростовцев писал: «Север начал проводить систематическую милитаризацию управления, полностью бюрократизированного его предшественниками. Военизированное чиновничество и на его вершине – монарх с автократическими властными полномочиями и с правом наследования власти внутри своей семьи, прочность положения которого обеспечивается преданностью армии и государственных чиновников, а также культом личности императора, – таковы были цели, поставленные Севером. |
| Живой голос матушки Елизаветы А меня на фронт не взяли. Велели подрасти. — Я с двадцать третьего года! – становилась я на цыпочки. — Все равно мала, — ответили мне и отправили работать в больницу. Фронт сам пришел к матушке Елизавете. 10 мая, 2012 А меня на фронт не взяли. Велели подрасти. — Я с двадцать третьего года! – становилась я на цыпочки. — Все равно мала, — ответили мне и отправили работать в больницу. Фронт сам пришел к матушке Елизавете. Многие люди любили матушку Елизавету ответной любовью. Душа оживала, и сердце смягчалось рядом с этим добрым человеком. Матушка Елизавета любила рассказывать о своей жизни, о детстве, о войне. Любила вспоминать случаи чудесного спасения, как свидетельства силы веры и молитвы. Этими рассказами матушка Елизавета старалась укрепить веру своих слушателей. В этом видела она свое предназначение и волю Божию. В 2005 году мне довелось записать ее рассказы. В 2006 году на основе этих рассказов, на Дальневосточной студии кинохроники был снят фильм о матушке Елизавете. Благодаря ему можно услышать живой голос веры, увидеть улыбку матушки… Детство Матушка Елизавета, в миру Вера Ивановна Дмитриева, родилась в Ставрополе 27 августа 1923 года. По отцовской линии она украинка и все ее предки были землепашцы. Отец ее, Иван Николаевич Чапленко, нарушил традицию и стал медиком. Мама, Эмилия Игнатьевна, родом из Польши. Она рано стала сиротой. Сестра ее, Альбина, незадолго до первой мировой войны, вышла замуж за русского офицера-связиста. Когда начались боевые действия, кайзер Вильгельм II дал двое суток, чтобы желающие могли из Польши уехать в Россию. Сестра Альбина взяла Эмилию с собой. – Мама стала санитаркой 73-го военного госпиталя, — вспоминала матушка Елизавета, там она и встретила военного фельдшера Ивана. — Родилась я в воинской части. Была маленькой, как рукавичка. Отец сунет меня за пазуху и унесет. Мать примется меня искать. А я сплю в казарме, на солдатской подушке. Солдаты меня нянчили… Сейчас, через 87 лет понятно, как символично было детство маленькой Ванды (так звали ее родители). Вся жизнь будущей матушки Елизаветы оказалась накрепко связана с армией и военными госпиталями. |
|
|
