| Мистер Фрэнклин первый снова вернулся к предмету разговора. Он вынул из кармана конверт, вскрыл его и подал мне лежавшую там бумагу. — Беттередж, — сказал он, — мы должны в интересах тетушки обсудить вопрос о том, какая причина заставила полковника оставить это наследство своей племяннице. Припомните обращение леди Вериндер со своим братом с того самого времени, как он вернулся в Англию, и до той минуты, когда он сказал вам, что будет помнить день рождения племянницы. И прочтите это. Он дал мне выписку из завещания полковника. Она при мне, когда я пишу эти строки, и я ее списываю сюда для вас: «В-третьих и в последних, дарю и завещаю моей племяннице, Рэчель Вериндер, единственной дочери сестры моей Джулии Вериндер, вдовы, — в том случае, если ее мать, названная Джулия Вериндер, будет жива после моей смерти, — желтый алмаз, принадлежащий мне и известный на Востоке под названием Лунного камня. И поручаю моему душеприказчику отдать алмаз или самому, или через какого-нибудь надежного посредника, которого он выберет, в собственные руки вышеупомянутой племянницы моей Рэчель, в первый же день ее рождения после моей смерти и в присутствии, если возможно, моей сестры, вышеупомянутой Джулии Вериндер. И я желаю, чтобы вышеупомянутой сестре моей был сообщен посредством верной копии третий и последний пункт моего завещания, что я дарю алмаз дочери ее Рэчель в знак моего полного прощения за тот вред, который ее поступки причинили моей репутации, а особенно в доказательство, что я прощаю, как и следует умирающему, оскорбление, нанесенное мне как офицеру и джентльмену, когда ее слуга, по ее приказанию, не пустил меня к ней в день рождения ее дочери». Я возвратил бумагу мистеру Фрэнклину, решительно недоумевая, что ему ответить. До этой минуты я думал, как вам известно, что полковник умер так же нечестиво, как и жил. Не скажу, чтобы копия с этого завещания заставила меня переменить это мнение; скажу только, что она поколебала меня. — Ну, — спросил мистер Фрэнклин, — теперь, когда вы прочли собственные слова полковника, что вы на это скажете? Привезя Лунный камень к тетушке в дом, служу я слепо его мщению или оправдываю его, как раскаявшегося христианина? |
| «Так скоро? Я за доблестью своею не поспею!» – сказал дьяк. «Более четырех недель мы ждать не будем, – сказал гетман: – и после 4-х недель начнем биться с князем Ромодановским и с изменниками своими, которые поселились в новых городах. Да, еще вот что: как лист мой гетманский придет к государю, так принимает его посольский думный дьяк Алмаз Иванов, а государю кажет не подлинные листы, а списки с них; а сам думный дьяк Алмаз Иванов недоброхотен ни мне, ни войску запорожскому, и я думаю, что он к великому государю взносит несходные с подлинными листами списки. Я сам, как был писарем при Богдане Хмельницком, то бывало – кто мне недруг, и о чем-нибудь пишет гетману, так я читаю гетману не то, что писано, нарочно, чтобы гетмана рассердить на того, кто пишет. Пусть его царское величество пожалует гетмана и все войско запорожское: не велит ведать листов наших думному дьяку Алмазу Иванову, а поручить кому-нибудь другому из ближних людей; да чтоб государь велел пред собою читать подлинные мои листы, а не списки». «Думный дьяк Алмаз Иванов, – объяснял Кикин, – по милости его царского величества, человек честный, навычный книжному учению и многим филосовским наукам; ему вручены и поверены от государя все грамоты от разных христианских и бусурманских государств; не для чего ему быть к тебе и к Запорожью недоброхотным, и не годится тебе так бесчестить думного палатного человека его царского величества». «Мне мои посланцы сказывали», – говорил Выговский. «Посланцы твои, – сказал дьяк, – пьяницы и баламуты, – на ссору тебе говорят, не хотят видеть тебя в милости у его царского величества. Будь надежен на милость великого государя нашего, не прельщайся на злохитрые прелести и не верь сорным и смутным речам». С этим словом дьяк вышел от гетмана. По приходе в свой шатер, явился к нему войсковой Феодор Лобода с чигиринским казаком Коробкой. Он был ему знаком издавна по прежним его поездкам в Малороссию. «Гетман, – сказал Лобода, – положил тебя отпустить, а полковники, корсунский Краховецкий, да черкасский Джулай, да Павел Тетеря приговаривают тебя отдать татарам, а татары докучают тебе об этом беспрестанно: но гетман отговаривается, сказывает, что отправит тебе в Чигирин на работу – делать город. Всей измене у нас заводчик Павел Тетеря: он все нынешнее лето проживал в Корце с ляхами и с ними сговаривался, как бы освободиться из-под власти царского величества». |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 6 голосов: 5.0 из 5) Прослушать басню «Булыжник и алмаз» 1:37 Потерянный Алмаз валялся на пути; Случилось, наконец, купцу его найти. Он от купца Царю представлен, Им куплен, в золоте оправлен, И украшением стал царского венца . Узнав про то, Булыжник развозился , Блестящею судьбой Алмаза он прельстился И, видя мужика, его он просит так: «Пожалуйста, земляк, Возьми меня в столицу ты с собою! За что здесь под дождем и в слякоти я ною? А наш Алмаз в чести, как говорят. Не понимаю я, за что он в знать попался? Со мною сколько лет здесь рядом он валялся; Такой же камень он, и мне набитый брат . Возьми ж меня. Как знать? Коль там я покажуся, То также, может быть, на дело пригожуся». Взял камень мужичок на свой тяжелый воз , И в город он его привез. Ввалился камень мой и думает, что разом Засядет рядом он с Алмазом; Но вышел для него случай совсем иной: Он точно в дело взят, но взят для мостовой. Примечания Венец – здесь: драгоценный головной убор в виде венка или короны, надеваемый – как символ власти монарха – при совершении обряда возведения на престол. Развозиться (разг.) – поднять шумную, продолжительную возню. Набитый брат – истый (ревностный, самый настоящий), прямой. (Словарь Даля.) Воз – здесь: колёсное или санное транспортное средство с кладью. Время написания: не позднее 1823 г. Первая публикация: «Северная пчела», 1825 г., 1 от 1 января, стр. 3. Источник: И.А. Крылов. Полное собрание сочинений в 3х томах. Т. 3: Басни, стихотворения, письма и деловые бумаги. Книга седьмая. М.: ОГИЗ. Гос. изд-во худ. литературы. 1946 Рекомендуем Самое популярное Библиотека св. отцов и церковных писателей Популярное: Сейчас в разделе 2434 чел. Всего просмотров 66 млн. Всего записей 2583 Подписка на рассылку поделиться: ©2024 Художественная литература к содержанию Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета Цвет фона: Цвет текста: Цвет ссылок: Цвет акцентов Цвет полей Фон подложек Заголовки: Текст: Выравнивание: Боковая панель: Сбросить настройки |
| Тут, как мне показалось, меня озарила вспышка чудесной прозорливости, свойственной иностранцам. — Знаю, — сказал я. — Это значит, что цена камня понизится и злодеи останутся в дураках. — Ничуть не бывало! — сказал мистер Фрэнклин. — Я об этом справлялся. Алмаз с пятном, разбитый на отдельные камни, будет стоить дороже, чем целый, по той простой причине, что четыре или шесть прекрасных бриллиантов должны стоить дороже, чем один большой камень, но с пятном. Если бы простое воровство из-за прибыли было целью заговора, инструкции полковника решительно сделали бы алмаз еще привлекательней для воров. За него можно было бы получить больше денег, а продать его гораздо легче, если б он вышел из рук амстердамских мастеров. — Господи помилуй, сэр! — воскликнул я. — В чем же состоял заговор? — Заговор, составленный индусами, которым прежде принадлежал алмаз, — сказал мистер Фрэнклин, — основан на каком-то древнем индийском суеверии. Таково мое мнение, подтвержденное одним фамильным документом, который находится при мне в настоящую минуту. Теперь я понял, почему появление трех индийских фокусников у нашего дома показалось мистеру Фрэнклину обстоятельством, достойным внимания. — Я не хочу навязывать вам своего мнения, — продолжал мистер Фрэнклин. — Мысль об избранных служителях древнего индийского суеверия, посвятивших себя, несмотря на все затруднения и опасности, задаче возвратить священную национальную драгоценность и выжидающих для этого первого удобного случая, кажется мне совершенно согласною с тем, что нам известно о терпении восточных племен и о влиянии восточных религий. Я человек с живым воображением, и мясник, булочник и налоговой инспектор не кажутся мне единственной правдоподобной реальностью. Пусть же моя догадка оценивается как угодно; перейдем к единственному практическому вопросу, касающемуся нас. Переживет ли полковника заговор о Лунном камне? И знал ли полковник об этом, когда оставлял своей племяннице подарок ко дню ее рождения? Я начинал понимать, что дело это ближе всего касается теперь миледи и мисс Рэчель. Ни одно слово, сказанное мистером Фрэнклином, теперь не ускользнуло от меня. |
| — Извините, миледи, — я не говорю, что алмаз украден. Я только говорю сейчас, что алмаз пропал. Если найдется запачканная одежда, то это может повести к отысканию алмаза. Миледи посмотрела на меня. — Понятно ли вам это? — спросила она. — Сыщик Кафф понимает, миледи, — ответил я. — Каким же образом вы собираетесь отыскать запачканное платье? — спросила госпожа моя, опять обращаясь к сыщику. — Стыдно сказать, но сундуки и комнаты моих добрых слуг, много лет живущих у меня, уже были обысканы первым следователем. Я не могу и не хочу позволить оскорблять их вторично! Вот это так госпожа! Вот это так женщина, единственная на десять тысяч! — На это я и хотел обратить внимание вашего сиятельства, — отозвался сыщик. — Первый следователь причинил много вреда следствию, дав понять слугам, что он подозревает их. Если я дам им повод думать, что их подозревают во второй раз, неизвестно, какие еще препятствия будут они нам чинить, особенно женщины. А между тем сундуки их должны быть обысканы опять, — по той простой причине, что первый осмотр имел в виду алмаз, а второй будет иметь в виду запачканное платье. Я совершенно согласен с вами, миледи, что следует пощадить чувства слуг. Но я также совершенно убежден, что гардероб слуг должен быть обыскан. Мы были, по-видимому, в тупике. Миледи высказала это в выражениях более изысканных, чем я. — Мне пришел в голову план, разрешающий это затруднение, — сказал сыщик Кафф. — Если вы, миледи, согласитесь на него, я намерен объявить об этом слугам. — Женщины сейчас же вообразят, что их опять подозревают, — прервал я его. — Не вообразят, мистер Беттередж, — ответил сыщик, — не вообразят, если я скажу им, что буду обыскивать гардероб всех, — начиная с миледи и тех, кто ночевал в доме в среду. Это простая формальность, — прибавил он, взглянув искоса на мою госпожу, — но служанки подумают, что их ставят наравне с господами, и вместо того чтобы мешать следствию, сочтут за честь содействовать ему. Я должен был признать, что он прав. Миледи, когда прошло ее изумление, также это признала. |
| Весьма слабая степень достойного или идеального бытия может быть в высшей степени хорошо воплощена в данном материале, и точно так же возможно крайне несовершенное выражение самых высших идеальных моментов. В области искусства это различие бросается в глаза, и здесь два критерия общеидеальный и специально-эстетический могут смешиваться только умами, совсем необразованными. Различие менее явно в области природы, но и в ней оно несомненно существует, и очень важно его не забывать. Возьмем опять два старые примера: с одной стороны, внутренностного червя (глисту), а с другой алмаз. Первый выражает в некоторой степени идею жизни в виде животного организма; второй, по своему идеальному содержанию, есть некоторая степень просветления неорганического вещества. Но идея органической жизни, хотя бы и на степени червя, выше идеи кристаллического тела, хотя бы и в виде алмаза. В этом последнем материя лишь извне просветлена, тогда как в черве она внутренне оживотворена. В самом простом организме мы находим совокупность большего числа особенных частей и большее их единство, нежели в самом совершенном камне; всякий организм более сложен и вместе с тем более индивидуален, чем камень. Итак, по первому критерию глиста выше алмаза, потому что содержательнее его. Но, прилагая собственно эстетический критерий, мы приходим к другому заключению. В алмазе простая, элементарная идея просветленного минерала (благородного камня) выражена законченнее и совершеннее, нежели как более сложная и высокая идея органической (в частности, животной) жизни выражена в глисте. Алмаз есть предмет в своем роде совершенный, ибо нигде такая сила сопротивления или непроницаемости не соединяется с такою светозарностыо, нигде не встречается такая яркая и тонкая игра света в таком твердом теле. В черве, напротив, мы находим одно из несовершеннейших, зачаточных выражений для той идеи органической жизни, к области которой это существо принадлежит. Хотя уже по самому химическому составу своих тканей червь есть тело более сложное, чем алмаз, но организация этого тела есть самая упрощенная и скудная. |
| Самый маленький в классе Сама идея проекта «На семь лет старше» («7up») принадлежит английским кинодокументалистам. В первую очередь его связывают с именем живого классика Майкла Аптеда. На первом фильме, 1964 года, он был только ассистентом режиссера, зато снял все последующие шесть картин. Фильмы Аптеда имели такой успех в самых разных аудиториях, какого документальное кино до сих пор не знало. Поэтому в 1989 году английскими продюсерами было решено запустить подобные проекты в США и России. Режиссера для российского проекта выбирали из множества достойных кандидатов. Продюсер Джема Джапп просмотрела не один десяток кассет. И с первых же кадров одного из ранних фильмов Сергея Мирошниченко решила доверить судьбу проекта этому тогда еще не очень известному екатеринбургскому режиссеру. Кроме того, выяснилось, что огромный, как полтора Дяди Степы, Мирошниченко умеет общаться с детьми. У него две дочери, и одной в 89-м было семь лет – столько же, сколько и героям фильма. В поисках двадцати будущих персонажей режиссер и продюсер объехали весь СССР. Они выбирали не вундеркиндов, а самых обычных ребят, способных при ответе на вопрос смотреть в глаза и говорить осмысленно. Не обошлось и без накладок. Кто-то из родителей отказывался, ожидая, по советской привычке, подвоха от иностранцев, приходилось их долго уговаривать. И наоборот, в Киргизии родители одного мальчика так хотели, чтобы он снимался, что выдали за семилетнего. В последний момент выяснилось, что ему десять. Уже собралась вся съемочная группа, все готово было к работе. Мирошниченко кинулся в ближайшую школу. Навстречу попался первый класс, который возвращался с физкультуры. Позади шел самый маленький мальчик… Алмаз с сыном Это был Алмаз, который в последней картине кажется одним из самых взрослых. В четырнадцать лет он промышлял газетами и жвачкой и под рубашкой был весь покрыт нацарапанными ручкой автографами влюбленных в него девочек. К восемнадцати открыл собственную фирму, но бизнес провалился. В двадцать один Алмаз содержит жену с сыном (живут они в комнате без кухни и ванны). Ходит в мечеть. И с усталой серьезностью говорит о жизни: «Да, начальники берут, но будь я на их месте, я бы тоже брал». Это горькие серьезность и честность, но, наверное, и они кое-чего стоят? Отец Алмаза бросил семью, когда тот был совсем маленьким, и мальчик рос в такой среде, где не пропасть очень сложно. Все его друзья детства перебывали в тюрьме, многие из тех, кто выходил, сели снова. |
| Я задал тот же вопрос мистеру Бреффу, когда расспрашивал его о Лунном камне по возвращении в Лондон. Отвечая Эзре Дженнингсу, я повторил то, что сам слышал от стряпчего и что уже известно читателям этих страниц. Он ясно показал, что недоволен моим ответом. — При всем уважении к вам и вашему стряпчему, — сказал он, — я держусь выраженного мною мнения. Мне хорошо известно, что основывается оно только на предположении. Но простите, если я напомню вам, что и ваше мнение основано лишь на предположении. Взгляд его был совершенно нов для меня. Я ждал с беспокойством, как он будет защищать его. — Я предполагаю, — продолжал Эзра Дженнингс, — что под влиянием опиума вы взяли алмаз, чтобы спрятать его в безопасном месте, под этим же влиянием вы могли спрятать его где-нибудь в вашей комнате. Вы предполагаете, что индусские заговорщики не могли ошибиться. Индусы отправились в дом Люкера за алмазом, — следовательно, алмаз должен находиться у мистера Люкера. Имеете вы какие-нибудь доказательства, что Лунный камень был отвезен в Лондон? Вы ведь не в силах даже угадать, как и кто увез его из дома леди Вериндер? Имеете вы улики, что алмаз был заложен Люкеру? Он уверяет, что никогда не слыхал о Лунном камне, а в расписке его банкира упоминается только о ценной вещи. Индусы предполагают, что мистер Люкер лжет, — и вы опять предполагаете, что индусы правы. Могу сказать в защиту своего мнения только то, что оно возможно. Что же вы, мистер Блэк, рассуждая логически или юридически, можете сказать в защиту вашего? Сказано было резко; но нельзя было отрицать, что сказано было справедливо. — Признаюсь, вы поколебали меня, — отвечал я. — Вы не против того, чтоб я написал мистеру Бреффу о том, что вы сказали мне? — Наоборот, буду рад, если вы напишете мистеру Бреффу. Посоветовавшись с его опытностью, мы, может быть, увидим это дело в новом свете. Пока же вернемся к нашему опыту с опиумом. Решено, что вы бросаете курить тотчас же? — Тотчас же. — Это первый шаг. Следующий шаг должен состоять в том, чтобы воспроизвести, насколько возможно точно, домашние обстоятельства, окружавшие вас в прошлом году. |
| Считайте его негодяем, сколько вам угодно, но скажите мне, сделайте милость, на что ему было брать Лунный камень? — Человеческое сердце неисповедимо, — ответила я, — кто может изведать его глубины? — Другими словами, сударыня, хотя он не имел ни малейшей причины красть алмаз, он все-таки его украл по своей развращенной натуре? Очень хорошо. Положим, что он украл. За каким же чертом… — Извините, мистер Брефф. Если вы будете поминать таким образом черта, я вынуждена буду удалиться из комнаты. — Извините меня, мисс Клак, впредь буду осторожнее в выражениях. Я только хотел спросить вот о чем. Почему — предположим, что он украл алмаз, — почему Фрэнклин Блэк делает себя самой заметной персоной в доме, больше всех стараясь отыскать его? Вы можете ответить, что он хитро пытался отвлечь подозрения от себя. А я отвечу, что ему не нужно было отвлекать подозрений, потому что никто его и не подозревал. Сначала он крадет Лунный камень, — без всяких оснований, лишь в силу природной испорченности, — а потом играет первую роль в отыскании пропавшего алмаза, роль, совершенно ему не нужную и смертельно оскорбившую молодую девицу, которая если бы не это, вышла бы за него замуж. Вот нелепое утверждение, к которому вы неизбежно придете, если будете стремиться связать исчезновение Лунного камня с Фрэнклином Блэком. Нет, нет, мисс Клак! После нашего с вами сегодняшнего обмена мыслями решительно можно стать в тупик. Невиновность Рэчель, — как известно ее матери и мне, — вне всякого сомнения. Невиновность мистера Эбльуайта неопровержима, — иначе Рэчель никогда бы не засвидетельствовала ее. Невиновность Фрэнклина Блэка, как вы сейчас видели, бесспорно доказывает сама себя. С одной стороны, мы все нравственно уверены во всем этом. С другой стороны, мы также уверены, что кто-то привез Лунный камень в Лондон и что алмаз тайно находится в эту минуту или у мистера Люкера, или у его банкира. Какая польза в моей опытности, какая польза в опытности чьей бы то ни было в подобном деле? Оно сбивает с толку меня, оно сбивает с толку вас, оно сбивает с толку нас всех. |
| Когда настало утро, ваши слова и поступки показали, что вы решительно ничего не помните из того, что говорили и делали ночью. В то же время слова и поведение мисс Вериндер показали, что она, со своей стороны, решила ничего не говорить (из сострадания к вам). Если бы мистеру Годфри Эбльуайту заблагорассудилось оставить у себя алмаз, он мог бы сделать это безнаказанно. Лунный камень спасал его от разорения. Он положил Лунный камень себе в карман. Вот история, рассказанная вашим кузеном под давлением необходимости мистеру Люкеру. Мистер Люкер поверил рассказу потому, что мистер Годфри Эбльуайт был слишком глуп для того, чтобы выдумать его. Мистер Брефф и я согласились с мистером Люкером относительно того, что на справедливость этого рассказа положиться можно вполне. Следующий вопрос заключался в том, что делать мистеру Люкеру с Лунным камнем. Он предложил следующие условия, единственные, на которых соглашался вмешаться в это — даже с его профессиональной точки зрения — сомнительное и опасное дело. Мистер Люкер готов был дать мистеру Годфри Эбльуайту взаймы две тысячи фунтов, с тем, чтобы Лунный камень дан был ему в залог. Если по истечении года мистер Годфри Эбльуайт уплатит три тысячи фунтов мистеру Люкеру, он получит обратно алмаз, как выкупленный залог. Если он не заплатит денег по истечении года, залог — иначе Лунный камень — перейдет в собственность мистера Люкера, который в этом последнем случае великодушно подарит мистеру Годфри все его векселя, выданные им прежде и находившиеся теперь в руках ростовщика. Бесполезно говорить, что мистер Годфри с негодованием отверг эти чудовищные условия. Мистер Люкер вернул ему тогда алмаз и пожелал всего хорошего. Кузен ваш направился к выходу и — вернулся обратно. Как мог он быть уверен, что разговор, происходивший между ними, останется в строгой тайне? Мистера Люкера он не знал. Если бы мистер Годфри согласился на его условия, он сделался бы его сообщником и мог бы положиться на его молчание. Теперь же мистер Люкер будет руководствоваться только своими собственными выгодами. Если ему будут заданы нескромные вопросы, станет ли он компрометировать себя молчанием ради человека, отказавшегося иметь с ним дело? |
|
|
