| – Как вы отдыхали? – Вместе ходили в тогда еще разоренный Черниговский скит. Пешком. Пересекали железную дорогу. Потом шли лесом. Отец Алексий очень хорошо знал историю этого места. Мы там молились. Читали акафисты. А так, когда было просто свободное время, собирались частенько в моей келье. У меня всегда к тому же было и что-то поесть. Мне народ приносил. Все празднество для нас сводилось к богослужению – Праздники как тогда праздновались? – В храме. Все празднество для нас сводилось к богослужению. Больше нам ничего и не надо было. Общая трапеза в столовой, конечно, устраивалась. Все. – А постились как? – Как и все в академии. Трапеза-то была общей. Тут, чтобы не возгордиться, надо быть как все. Но отец Алексий не допускал соблазнов. Ничего сверх. – Он и потом, уже будучи архиереем, не любил официальных застолий. Ел просто и быстро, как солдат. – Да, хотя был уже очень близок к Святейшему Алексию II , вроде как уже никуда не денешься от приемов. Стал тогда, кстати, более замкнутым. Но не потому, что избегал людей. Каждое его слово могли перетолковать так, что это нанесло бы удар по Патриарху. В паломничестве – А что их сблизило? – Бог знает. Патриарх любил его и даже советовался с ним. В последние годы владыка Алексий был вхож в первосвятительские покои. Первым он приехал и тогда, когда Святейший скончался. Он его и облачал перед погребением. Как он любил Предстоятеля! Святейший Алексий II – замечательная личность. Какое у него воспитание! Из дворянского рода, из священнической семьи. Это все-таки влияет на человека. Единственная слабость – Уже будучи насельником лавры, академическим монахом, отец Алексий у отца Кирилла (Павлова) исповедовался? – Да. Батюшка Кирилл – это Божий человек. Он много не говорил, скажет слово, а в этом слове все заключалось. Вся твоя жизнь. И будущее, и настоящее. Он, конечно, и проповедовал. Но очень тихо. Голос у него тихий. Иногда было не слышно. Не столько в проповедях, сколько на исповеди нас вразумлял. Примером учил. Как пчелка собирал духовный опыт |
| Отец Алексий получил от Бога благодатный дар прозорливости. Приходившие к нему могли видеть, что ему известна вся их жизнь, как ее внешние события, так и их душевные устремления, мысли. Раскрывал он себя людям в разной степени. По своему глубокому смирению всегда стремился не показывать полноты этого дара. О каких-либо подробностях, деталях еще неизвестной собеседнику ситуации он обычно говорил не напрямик, а якобы рассказывая об имевшем недавно место аналогичном случае. Указание, как поступить в конкретном деле, батюшка высказывал только раз. Если пришедший возражал, настаивал на своем, то отец Алексий устранялся от дальнейшего разговора, не объяснял, к чему приведет неразумное желание, даже не повторял первоначально сказанного. Мог иногда дать и требуемое от него благословение. Лицам же, пришедшим с покаянным чувством и преисполненным доверия, он оказывал молитвенную помощь, предстательствуя за них перед Господом об избавлении от трудностей и бед. Отец Алексий получил известность как добрый батюшка, к которому следует обращаться в трудные для семьи моменты. Не в правилах его было читать наставления, обличать, разбирать чьи-нибудь дурные поступки. Он умел говорить о моральных аспектах семейных ситуаций, не затрагивая болезненного самолюбия находившихся в конфликте сторон. И его приглашали на требы в критические моменты. Приезжая в готовую развалиться семью , батюшка приносил в нее мир, любовь и всепрощающее понимание всех и каждого. Он не порицал никого, не укорял, а старался, приводя яркие случаи ошибок и заблуждений, доводить слушающих до сознания своей вины, вызывать у них чувство раскаяния. Это рассеивало тучи злобы, и виноватые начинали чувствовать в своих поступках неправоту. Надлежащее понимание нередко наступало не сразу, но позже, когда человек, вспоминая слова отца Алексия и глубже заглядывая в свою смягчившуюся душу, мог наконец увидеть, что его рассказы имели прямое к нему отношение, и понять, какой новый путь он для него намечал. В нижнем жилом этаже храма батюшка открыл начальную церковно-приходскую школу, а также устроил приют для сирот и детей неимущих родителей. Дети осваивали там и полезные для них ремесла. В течение 13-ти лет отец Алексий преподавал детям Закон Божий в частной женской гимназии Е. В. Винклер. |
| Говорили, что отец Алексий порывался попросить прощения у молящихся в храме за ошибку – не благословили. Но перед сослужащими отцами он покаялся и преклонился перед ними до земли. Успел это сделать перед самым причастием. Младшему из священников, причащавшему диаконов Кровью Господней, запомнилось, как отец Алексий точным и аккуратным движением рук принял Чашу и причастился, без единого лишнего жеста, очень сосредоточенно и трепетно... После службы около 9 часов утра мимо келии отца Алексия шел молодой иеродиакон. Он нередко заходил к Алексию, который его очень утешал в последнее время. Проходя рядом, услышал, как в келии звонит будильник, решил зайти. Как всегда дверь была не заперта. Алексий крепко спал и ничего не слышал. Выключив звонок и вспомнив, что Алексий собирался в Дивеево, брат толкнул его. Тот открыл глаза: «Садись». Зашедший присел у него в ногах: – Батюшка, я так скорблю... – Да это что! Я сегодня, представляешь, вообще, другое Евангелие прочитал! Выхожу на ранней и забыл, где положил закладку... Читаю, вроде ничего: «Чему подобно Царство Небесное... Подобно жене, которая в три меры положила закваску...» А потом постепенно, постепенно и: «Господи, отверзи нам... » А Господь говорит: «Не вем вас!» Это же Страшный суд! Я кончил, а все не поймут, радостные. Хор поет: «Слава Тебе, Господи, слава Тебе!..» Алексий, стараясь утешить опечаленного собрата, поведал о благодеяниях, которые посылал ему Господь: – Знаешь, как Господь меня любит! Он мне такие вещи прощает! Я тебе даже не могу всего рассказать. Как удивительно промысл Божий все во благо обращает. Однажды возил нашу братию в больницу и у меня отняли права. В принципе, я почти не нарушил правил, но милиционер такой попался, что накатал на меня бумагу – просто ужас! Меня должны были судить. Но пошел в отделение и там познакомился с начальником милиции, который мне права вернул. Поговорили, и в итоге заплатил штраф, всего сорок рублей! Говорят: идите в сберкассу, платите штраф. Пошел, стал в очередь. Вдруг какие-то девицы подходят и нагло встают впереди меня. Я вроде с виду солидный – большой такой, в подряснике, а тут какие-то... У меня внутри закипело! Хотел было им все высказать – такая борьба была, но я этого не сделал и сдержался, претерпел, даже глаз на них не поднял. И тут такая милость Божия! Рядом со мной открывается окошко, и все приглашаются. Я оказался первым, а только что был последним! Господь дал такую радость. Как любит меня Господь!! Если человек старается жить по правде Божией, то Господь все обращает во благо. Любую скорбь растворяет и подает утешение... |
| Семнадцатый день. Поуч. 3-ье. Св. Алексий, человек Божий. (Человек принадлежит Богу). I. Ныне прославляемый св. Алексий, сын римского сенатора, вступив по настоянию родителей в брак, в день брака оставил родительский дом и удалился в Едессу, где прожил 17 лет нищим, служа Богу постом, бдением и молитвою. В образе нищего он возвратился и в родительский дом, при котором прожил 20 лет никем неузнаваемый и никому не открывшис, дабы свою любовь к родителям принести в жертву любви к Богу. Скончался при жизни родителей и жены, которые узнали его только после смерти (411 г.). Мощи его – в церкви Вонифатия, в Риме. II. Св. Алексий, получив свыше название «человека Божия» за свое всецелое служение Богу, учит нас одним уже своим названием «человек Божий» той истине, что мы не свои, а Божии, что христианин принадлежит не себе, а Богу. а) Бог есть Господь наш по праву сотворения. – Если мы почитаем собственностию дом, который созидаем, или сад, который насаждаем; то не без сравнения ли большее право имеет Бог, как собственностию Его, располагать всем, что мы имеем и что есмы? Что ты имаши, о человече, егоже неси приял ( 1Kop. IV, 7 ) от Бога? Откажись хотя на минуту от даров Того, Которого владычество над тобою желал бы ты ограничить; возврати то, что приял: что же осталось? – ничтожество и, что еще хуже ничтожества, – грех разоряющий создания Божии! б) Бог есть Господь наш по праву Своего в нас образа. – Как мы полагаем свою печать или на такие вещи, которые утверждаем в нашу собственность, или на такия, которые желаем сокрыть от других: так Бог запечатлел человека Своим образом, как Свою собственность, которую бы никакое существо не дерзало себе присвоять, и как рукописание, которого бы никто не открывал кроме единородного Сына Божия. Дабы лучше уразуметь отношение наше к Богу посредством Его в нас образа, представим себе образ тела помощию окружающего света начертаваемый тению его на земле. Что была бы сия тень без тела и света? – сие-то есть перстный человек без силы и света Божия! |
| Фрагменты из приходских бесед. О страхе Божием. О смиренномудрии Опубликовано в альманахе “Альфа и Омега”, 33, 2002 30 ноября, 2012 Опубликовано в альманахе “Альфа и Омега”, 33, 2002 Отец Алексий: Прошлое наше занятие мы посвятили теме страха Божия; к сожалению, конец получился немножко скомканным, и поэтому сегодня мы продолжим эту тему, а потом перейдем к новой. Напомню, что авва Дорофей, как и многие святые Отцы, разделяет страх Божий на три ступени: степень раба, степень наемника и степень сыновства. Когда мы говорим об этих степенях страха Божия, очень важно понять христианский смысл слова раб, потому что не так давно мы говорили о свободе, о том, как и где человек свободен и от чего он освобождается, а здесь говорим о состоянии раба, о состоянии страха. Это потому, что по понятию мира сего страх — это действительно состояние рабское, он порабощает человека. И не всегда взрослые, а тем более дети и подростки могут правильно понять эту первую степень, состояние раба как состояние страха. И давайте попробуем еще раз для себя определить, что значит состояние рабства как состояние страха Божия. Первая степень страха Божия — состояние раба, что это значит? — Страх наказания. Отец Алексий: Вот так и дети на втором занятии говорят: “Страх наказания”, и это неправильно; точнее, в каком-то смысле правильно, если мы не раскроем этого понятия, а если раскроем, то увидим, что это неправильно. Дело в том, что раб действительно боится наказания от рабовладельца, и в этом смысле состояние рабьего страха — это действительно боязнь наказания. Но авва Дорофей говорит не об этом, а о страхе адских мучений; это разные понятия; наказание и адские муки — это не всегда совершенно соответствующие друг другу вещи. Да, конечно, мы воспринимаем адские муки, как наказание… — Это неточный образ, просто — рабские. Отец Алексий: Образ-то как раз точный. — Человек боится наказаний. Отец Алексий: У аввы Дорофея написано не о наказаниях, а о страхе вечных мук. А раб боится наказаний. Так вот, если мы каким-то образом определим понятие наказания или вечной муки, то все должно стать на свои места; ведь когда мы говорим о состоянии раба, то нам следует понять, что Бог не рабовладелец, это надо очень хорошо себе прояснить, выявить. А страх Божий — состояние вольное, и есть некая антиномичность понятия раба в понимании мира и понятия раба Божия: раб Божий — это свободный человек, это состояние свободы, а свободный человек уже не боится наказаний. |
| — Откуда же взяться этому Божиему страху? Отец Алексий: Откуда взяться этому страху? Вот тут мы и откроем поучения аввы Дорофея, которые нас этому страху немножко поучат. Авва Дорофей говорит о том, что бывает два страха — это страх начальный и страх совершенный. А вообще-то он дальше говорит, что страх Божий может быть разделен на три ступени; так многие святые Отцы пишут. Начальный страх Божий начинается с того, что человек боится мучений в вечной жизни, боится наказания в аду за свои грехи. А страх совершенный, по словам аввы Дорофея — это тот страх, когда человек боится лишиться благодати Божией, боится остаться без Бога. И тогда, говорит авва, существуют три страха: — первый — это страх раба, второй — страх наемника, а третий — страх сына. Рабский страх: человек боится того, что Господь его накажет за его грехи. Мы ошибемся, если скажем о себе, что обладаем этим страхом. Я сейчас задам вопрос: разве мы всерьез боимся больше всего, что нас Господь накажет, сейчас или потом? Реально чего мы боимся? — прежде всего, чаще всего наш самый реальный страх: а вдруг что-нибудь с нами сейчас будет, вдруг мы что-нибудь сделаем не так и что-нибудь с нами произойдет. Чаще всего так боятся дети, но и мы, взрослые так боимся: вот я сейчас согрешу, а вдруг с моими детьми что-нибудь за это будет. За детей чаще боимся, чем за себя; боимся еще того, что дров наломали в юности, понимаете, а детишкам нашим расхлебывать приходится. — Но это же ближе… Отец Алексий: Правильно, но в этом есть одна очень важная вещь: тот новоначальный страх Божий не боится этого страха, он принимает от Бога эти наказания с величайшей благодарностью и любовью. И поэтому прежде чем начнется страх новоначальный, страх Божий, в человеке как раз должно совершиться воспитание мужества, принятие от Бога в этой жизни скорбей и наказаний с радостью, потому что наказание — что значит по-церковнославянски? — Научение. Отец Алексий: Совершенно верно, научение; это наука любви, которой нас любовно учит Господь. Сыне, не пренебрегай наказанием Господним, — учит нас Священное Писание, ибо кого любит Бог, того Он и наказывает. И в этом смысле и для нас самих, и для подростков очень важно получить правильное объяснение, правильное вразумление: что такое наказание, в том числе родительское, в том числе строгость, в том числе какие-то вещи, которые происходят в конфликтном возрасте, когда родительское наказание, родительская строгость воспринимаются как попрание свобод, как повод для протеста и самоутверждения против родителей. |
| Прошло семнадцать лет, и стали жители Едессы почитать Алексия как мужа Богу угодного. Тяжело это показалось смиренному человеку Божию; он ушел из города, сел на корабль, чтобы отплыть в город Тарс, на родину Апостола Павла. Но Провидению угодно было направить корабль к его родному городу Риму, и Алексий вышел на знакомый берег и на улице родного города встретил своего отца... Как изменился почтенный вельможа, как постарел он от горя за эти семнадцать лет!.. Но и самого Алексия узнать было трудно. Увидев отца, он поклонился ему до земли и смиренно сказал: «Раб Божий, сжалься надо мной, бедным странником, дай мне уголок где-нибудь у себя; позволь питаться крохами от трапезы твоей, за это Господь благословит тебя, и если кто-нибудь из твоих близких странствует, Бог возвратит его к тебе в добром здравии». И вспомнился Евфимиану при этих словах его милый сын, слезы показались на глазах доброго вельможи, и он с радостью исполнил просьбу странника. И стал Алексий жить в хижине, у дверей родительских палат. Каждый день ему приносили пищу с отцовского стола, а он все отдавал нищим, питаясь только хлебом и водой. Много скорбей нес человек Божий, хотя и жил теперь под родительским кровом. Рабы Евфимиана всячески издевались над ним: ради грубой потехи они обливали его помоями, били по щекам, таскали за волосы, а он все терпел, все переносил с радостью и за них же молился Богу. Но и этого мало. Напротив его хижины было окно той палаты, где жила покинутая им жена, и часто приходилось ему слышать, как приходила к ней мать его и как горько обе они оплакивали его: одна – своего милого сына, другая – дорогого супруга... Жалостью сокрушалось его доброе сердце, но любовь к Богу побеждала в нем чувство родственной любви. Так прошло еще семнадцать лет. Никто не узнавал его, и все считали Алексия нищим странником. Приблизилось, наконец, время отойти человеку Божию к Господу, и Бог открыл ему день и час его кончины. Алексий выпросил себе бумагу и чернила, описал всю свою скитальческую жизнь и попросил у своих родителей прощения в том, что причинил им скорбь своим удалением из дома. Написав письмо, он тихо скончался. Так великий человек Божий предпочел девство супружеству, памятуя слова Писания: «Не оженивыйся печется о Господних, како угодити Господеви, а оженивыйся печется о мирских, како угодити жене». |
| — Господа, никому из тех, кого зовет батюшка, не советую отказываться. Впрочем, воля ваша. Успел только отец Нифонт произнести над полковником разрешительную молитву, дверь в камеру со скрипом открылась, и бравый красноармеец нагло крикнул: — Полковник Козин, ходь сюда! Уже на выходе полковник повернулся лицом к узникам, склонил голову и попросил: — Благословите, батюшка, — a потом ко всем: — Честь имею, господа. — Шагай, благородие, твою мать! — выругался красноармеец. Дверь закрылась. Минуту в камере висела тишина. Нарушил её седой мужчина в гражданской одежде. — Ну, если по званиям, значит — моя очередь. Подполковник Аксенов, — представился он тем, кто его не знал. — Нет, — уверенно остановил его отец Нифонт, — сейчас вы, если желаете, — позвал он поручика, который ещё недавно курил. Вот и сейчас он достал последнюю папиросу, но прикурить её не успел. — Я? А я вот покурить хотел. Чудом ведь не отобрали. — Решайте сами, — не настаивал Нифонт. — Покурите у стены, — горько рассудил подполковник, — a священника там точно не будет. Так что, действительно, решайте поручик. Поручик сунул сначала папиросу за ухо, потом переложил в карман кителя, застегнулся на все пуговицы, будто собирался на военный доклад, a не на исповедь. — Иду, батюшка… Поручика позвали следующим. Полковник не вернулся. И далее отец Нифонт безошибочно определял, кто будет следующим, и дверь камеры отворялась, как заговоренная, когда исповедь очередного узника была уже кончена. В конце концов в камере остались только молодой юнкер и отец Нифонт. — Я следующий, — приготовился юнкер. — Нет, — так же уверенно, так и всем остальным, сказал Нифонт, — так вас зовут? — Алексей. — Алексий. Был такой человек Божий Алексий… Знаете? — Да, помню что-то в детстве… Читали мне… А ещё митрополит московский Алексий. Дмитрия Донского пестовал. А кода моя очередь, батюшка? Вы не думайте, я не боюсь. — Я не думаю, я знаю, что не сегодня. — Кода же? Ночь ещё длинная. — Не в эту ночь. Поживете ещё, Алексий. И, — отец Нифонт печально вздохнул, — не забывайте молиться о тех, кто вышел сегодня за эти двери. Я по именам каждого запомнил, но мне — не судьба. Заучить сможете? |
| Отец Алексий никогда не спешил со многими из своих посетителей. Он много раз говорил, бывало: «Господи, Господи, едут, едут за столько верст, ведь приезжают ко мне недостойному, ну как их торопить!» Относительно молитвенного правила давал мне всегда один очень определенный ответ: «Твори молитву Иисусову всегда, что бы ты ни делала, если же рассеешься, вздохни перед Господом и снова, и снова продолжай». «Страх Божий, вот что потеряли люди, – говаривал батюшка. – Потому и скорбят люди, что думают, что они сами своими силами могут чем-нибудь помочь. Нет, люди готовы умереть духовно, чем поступиться своим самолюбием, своей «благородной», как они называют, гордостью. Гордость изгнала из рая прегордого Денницу, потерявшего из-за нее свое небесное величие. Думают люди, что вот-вот они достигнут здесь, на земле, благодаря своим личным трудам, земного счастья и благополучия, удивляются и печалятся, если выходит наоборот, забывая, что сам человек ничего не может сделать, если Всевышний не изъявит на то Своей Воли. Волос человека не падет с головы без воли Божией, неужели ты думаешь, что что-либо в жизни целых народов происходит без воли Творца? Нам, правда, часто кажется, что происходит что-то нецелесообразное, что-то прямо несогласное с божественными законами. Да ведь не знаем мы, что из этого произойдет в психологии этих исстрадавшихся ныне, не знаем мы, что, быть может, Христос и решил очистить всех, всех, – повторял батюшка, – помни – всех, благодаря этим нечеловеческим как бы страданиям. Христос есть предвечная любовь, любовь николиже отпадает, и Христос с небесного Своего Престола ни на минуту Своим взором не покидает грешной земли, Он все видит, все допускает, а вот почему Он допускает, нам грешным знать не полезно. Ты помни одно, что ты христианка, и с этой точки зрения всегда и поступай в жизни. Долг христианки какой? Долг христианки исповедовать Христа безбоязненно и никогда ни в чем не поступаться своей христианской совестью. Вот я, – говорил про себя отец Алексий, – думал ли я, что мне придется утешать стольких людей, мне, когда я и теперь зачастую чувствую, что я сам немощен и телесно, и духовно, а тут стольких немощных беру на свою ответственность. Ведь я на поруки как бы перед Богом беру вверяющихся мне людей, ведь ответ дам за них перед Престолом Божиим. Ведь это не шутка, милая, взять на себя под свою ответственность пред Всевышним сотни людей, вверяющихся духовному руководству. Многие думают – ну что за важность советовать то или иное? Да ведь знаешь ли ты, что мне Христос полагает на сердце дать тот или иной ответ, ведь я сам, как говорится, в себе не волен. Лучше совсем не спрашивать совета старца, чем не исполнять его совета. Враг Божий только и ждет, чтобы за непослушание человека Божиему через старца совету опутать несчастного своими сетями». |
| Я бы слушал отца Алексия. Несколько раз он приходил к нам в школу — на День лицеиста. Это когда мы моделируем день из жизни воспитанника Царскосельского лицея. Там среди прочих уроков обычно стоит закон Божий. Конечно, отец Алексий говорил, что наш урок совсем не похож на то, как это было у лицеистов. Например, они в начале занятия молились. У нас такого не было бы. Наверное, хорошо. Иначе как бы с нами молился Зиннур? Он же мусульманин... Отец Алексий просто рассказывал, как и зачем Пушкин с одноклассниками Закон Божий изучали. А еще очень необычно говорил про заповеди. «Не убий» — казалось бы, тут все понятно. Но вот отец Алексий говорил, что «убить» можно и словом — например, нагрубить маме... Я весь урок украдкой посматривал бы на Зиннура — пытался понять, что он чувствует. Кажется, ему интересно. Он даже после урока сам подошел бы к отцу Алексию и стал о чем-то его расспрашивать. Меня так и тянуло бы подойти и послушать, о чем! Но я не решился бы — вдруг помешаю? Все-таки вера — дело такое, личное... А когда я впервые увидел бы отца Алексия в школе, то удивился бы — человек в черном, с большим крестом на груди, не «окает» и не называет нас «дочь моя» и «сын мой». А еще — не пугает, и это странно. Когда-то давно мы с родителями были на экскурсии в монастыре, мне очень запомнились слова одного монаха: «Неправильно перекреститься — страшный грех, который можно смыть только кровью». Этого же я ожидал бы от отца Алексия и даже внутренне настроился не воспринимать всё всерьез. А батюшка оказался бы добрым, читал стихи Пушкина. И даже анекдоты рассказывал бы. А еще мне очень запомнился бы его рассказ про учительницу, которая однажды на уроке сказала: «Юрий Гагарин летал в космос и Бога там не видел». Один мальчик поднял руку и спросил: «А может быть, он просто низко летал?» Я бы не уставал удивляться нашему директору Илье Владимировичу. У него в кабинете висят иконы, он православный, но при этом очень веселый. Я принес бы к нему в кабинет на подпись пачку грамот, которые мы должны вручать после очередного конкурса поэтов. |
|
|
