| Никакого подлинного стиля, прочно укорененного в архитектуре, из него не получилось. Архитектура двинулась было в сторону неоклассицизма (в России — неоампира), но ее быстро осилил инженерно, технический функционализм, оторвавший ее от живописи и скульптуры, которые стали устремляться — сквозь кубизм или минуя его — к беспредметности (отказу от изображения). «Мир искусства», в связи с этим, стал терять свое влияние — сперва в Москве, где оно всегда было слабей, потом и в Петербурге. Его мастеров упрекали в том, что их произведения предполагают слишком большое знание о прошлом (об этом уже говорилось в первом номере «Золотого руна»); ставили им в вину декоративность, подмену живописи расцвеченной графикой, «литературность» выбираемых ими тем. Жалобы эти — отчасти справедливые — участились, и перемены, предвещавшиеся ими с полной ясностью, определились к 1910-му году, когда состоялась первая выставка группы «Бубновый валет», а Кандинский в Мюнхене написал свою первую абстрактную картину. Перемены эти не могли не проистечь из все более тесного сближения с западным искусством. Оно привело к ориентировке на Париж и на все «последние слова», сказанные в Париже, тем более, что услышать их можно было и у себя дома, благодаря собирательскому пылу, проявленному московскими купцами Щукиным и Морозовым, а также выставкам французской живописи 1908 и 1909 года Москве и 1912 года в Петербурге. Но сыграл тут грубоватый натиск людей неотесанных, которых «последнее слово» освобождало от традиций и авторитетов, позволяя им выдвинуться при наличии хотя бы небольшого дарования, а то и просто заменяющей его в таких случаях отваги. Вначале, само собой разумеется, не могла она их не приголубить — с таким энтузиазмом бросились они к ней в объятия. Но уже и вначале заметны были у новых хозяев страны, революцию эту сделавших и се в себе воплощавших, некоторые колебания насчет того, чего надлежало искусства ждать и какого нужно было желать искусства. Управлять соответственным комиссариатом посажен был, правда, Луначарский Анатолий Васильевич, отчасти даже и литератор, долго живший за границей и считавшийся в своей партии светочем культуры. |
| 1897. Июль, кн. 1. С. 578–588 Из залы судебного заседания В течение целого 17-го мая, с 10-ти часов утра и до 12 часов ночи пред нами предносились яркие тяжелые картины рассматриваемого окружным судом дела о хлыстах, со всеми подробностями, как они записаны были в предварительном следствии, – и еще более, кажется, тяжелые картины тех умолчаний и невольно вырывавшихся из груди свидетелей глубоких вздохов, которые красноречивее всего говорили о безобразных обстоятельствах дела. Дело началось еще в 1895 и велось следователем по особо важным делам: 1896 г. оно было отправлено в Казань на заключение эксперта, начатое ст. 196 улож. о наказан. оно, на основании обнаруженных обстоятельств и кассационного решения Правительствующего Сената по делу о Тарусских хлыстах (Журн. М. Юстиц. 1896 г. январ. хроника), направлено было экспертом и по ст. 203-й, за принадлежность к секте, соединенной с противонравственными гнусными деяниями. На судоговорение быль вызван из Казани и эксперт, присутствовавший все время судебного следствия в зале заседания и в конце его давший обстоятельное заключение: представивший характеристику хлыстовства в его истории и современность положении, на основании судебных дел о хлыстах, производившихся в разное время и в разных местах. Целью характеристики было то, чтобы научным образом осветить все обстоятельства настоящего деда, которое на основании его же экспертизы, данной на предварительном следствии, и было поведено по ст. 203-й улож. о наказ. 4 Сгруппировка добытых следствием фактов и ученое их освещение представило твердую почву, по выражению прокурора, для обвинения и не оставило в судьях 5 сомнения в виновности подсудимых, которые все, в количестве 8 человек, были осуждены и наказаны по закону. Местность около Оренбурга обилует хлыстовскими очагами и теперь, на основании того, что мы читали и слышали по настоящему делу, можем ознакомить читателей миссионерского журнала как с самым делом, так и с некоторыми из этих очагов хлыстовской ереси. В 1895 году священник села Рыбкина доносил Епархиальному начальству, что казак Городищенской станицы Иван Назаров Утицкий совместно с Петербургскою мещанкой Марьею Алексеевою Строгановою и крестьянином села Рыбкина Михайлом Ивановым Щукиным, будучи последователями секты хлыстов, распространяют последнюю в пределах Оренбургского уезда; они объезжали деревни с сектантским населением и устраивали здесь во многих домах радения, причем Строганова выдавала себя за «богородицу», сектанты на радениях целовали ее в колено, а Михаил Щукин выдавал ту же Строганову за какую-то графиню. |
| Разделы портала «Азбука веры» Документальные истории Говорят, что одни приходят к вере через логику, книги, познание. А другие – по зову сердца, с помощью душевного порыва и интуиции. Но человек – существо сложное, и отделить одно от другого не всегда возможно. Так произошло и у сегодняшнего нашего героя, который много читал, чтобы найти истину, но поверил в Бога, просто «заразившись» верой от своих учителей. Тимур Щукин – выпускающий редактор журнала «Вода живая», публицист, патролог, философ. Отец троих детей. — У каждого из нас свой путь к Богу. У кого-то он начинается с крещения в детстве, у кого-то — в глубоко сознательном возрасте. Как было у вас? — Если вспоминать то, что определило мировоззрение, с детства я любил читать. Какая-то генетическая предрасположенность. Дедушка по маминой линии, кандидат технических наук, как мне рассказывали, постоянно читал. Второй дедушка – тоже. Получается, наследственная черта. Что именно я читал, это кажется уже вторичным, какие-то содержательные вещи стали приходить позже. Тимур Щукин. Фотограф пресс-службы СПбДА Артём Гордеев Ещё помню из детства, что мне нравился мультик — «Суперкнига». Своим детям я его ставлю, но им не заходит. Нравились мне в детстве и библейские истории, которые публиковались в журналах. Вот все эти первые протестантские издания, комиксы на библейские темы как-то западали в меня. Ещё один фактор из детства — русский рок, песни наших выдающихся рокеров. Всегда было интересно находить второй смысл. Помню, лет в 13, сидим с одноклассниками, и я говорю: «Ну вот песня «Марионетки» «Машины Времени», как вы думаете, про что она?» И рассказываю о своем понимании этой песни. — А когда пришёл интерес к религии? — Классе в 10-м мне попалась брошюра про буддизм. Там какой-то американский автор «на пальцах» объяснял про 4 благородные истины, про медитации. Помню, я гулял по Пскову весной, где-нибудь садился и пытался воспроизвести то, что в книжке описано — выключить мысли и так далее. К концу школы у меня чётко сформировался интерес — скорее чисто интеллектуальный — к поиску каких-то смысловых вещей, мне захотелось что-то такое изучать профессионально. И я решил поступить на религиоведение. Подал документы в «Институт богословия и философии», чуть ли не случайно попав пальцем в небо (а точнее, в сборник по вузам Петербурга). И отучился там 4 года. |
| Однако уже не в сочинении своём, не укрываясь за персонажами, но лично, причём в разговоре именно со священником, о.Сергием Щукиным, Чехов изъяснился достаточно резко: «Жаль, что у нас нет сатиры на духовенство. Салтыков не любил духовенства, но сатиры на него не дал. А жаль. Мы кричим,— говорил он опять,— что у нас вера крепка, что народ более религиозен, чем в других странах. Но где помогающая, деятельная сила Церкви? В деревнях пьянство, невежество, сифилис... Сыновья священников иногда учат деревню разврату» (С-9,482). Несомненно, здесь видна и некоторая запальчивость, но всё же чеховские претензии к духовенству имеют совсем иной характер, нежели тот, что мы встречаем у Толстого или Лескова. Толстой пытается обличить «иерархию» в служении неправде, обману; Лесков сосредоточивает внимание на нравственных недостатках служителей алтаря. Чехов же упрекает духовенство за недостаточное служение народу, который оно призвано окормлять. Должно признать особое качество такой критики. Зато с каким уважением пишет Чехов об о.Василии Бандакове, таганрогском протоиерее, отзываясь некрологом на его смерть. Чехов ценит о.Василия прежде всего как проповедника, близкого практическим заботам и нуждам народным: «Обладая по природе своей крупным публицистическим талантом, в высшей степени разнообразным, он редко останавливался на отвлечённых богословских темах, предпочитая им вопросы дня и насущные потребности того города и края, в котором он жил и работал; неурожаи, повальные болезни, солдатский набор, открытие нового клуба— ничто не ускользало от его внимания, и потому-то его 12 томов составляют энциклопедию, в которой могут найти для себя одинаково интересное и полезное чтение люди всех званий и профессий: и богатейшие негоцианты, и чиновники, и дамы, и солдаты, и арестанты. Как проповедник он был страстен, смел и часто даже резок, но всегда справедлив и нелицеприятен. Он не боялся говорить правду и говорил её открыто, без обиняков; люди же не любят, когда им говорят правду, и потому покойный пострадал в своей жизни не мало» (С-16,244-245). |
| Во грехе душа ускользает от себя, теряет себя. Душа человека теряет свободу, и он делается рабом греха. Извращая свое отношение к Богу, человек тем самым извращает и свою нравственную, а затем даже и телесную жизнь. Всех грешников Спаситель приравнивает к больным, нуждающимся в помощи врача. «Душевноживущие, и потому называемые душевными, суть какие-то полоумные, как бы параличом разбитые,» – говорит Никита Стифат (Добротолюбие. 2-е изд. Т. 5. С.112. – Прим. авт.). Известный психиатр доктор В. Чиж (Чиж Владимир Федорович (1855-1914), профессор Юрьевского университета, д-р медицины, автор ряда книг, освещающих явления духовной жизни людей, а также литературных персонажей, с точки зрения психиатрии. – Прим. ред.) в своем труде «Психология наших праведников» (Вопросы философии и психологии. 1906, кн. IV, V) утверждает, что все святые представляются, с точки зрения психиатра, типично здоровыми людьми. Это же говорит и целый ряд других психиатров, русских и иностранных. Напротив, расстройство душевной жизни, часто при сравнительно хорошей сохранности умственных процессов, прежде всего выражается в разложении и даже уничтожении нравственной области. По указанию психиатра В. Чижа, эта нравственная порча доходит до «поразительной неспособности понять добро я зло», до «отсутствия нравственного закона в душе». Такой человек делается, следовательно, существом аморальным. Одна из моих духовных дочерей, прекрасно образованная и давно ставшая на духовный путь, передавала мне, что она познакомилась в Москве с одним выдающимся пастырем – о. Сергием Щукиным, бывшим ранее настоятелем собора в г. Ялте. О. Сергий был духовным отцом писателя А.П. Чехова, который бывал у него, живя в Ялте и очень его почитал, и некоторых других известных лиц. По ее отзывам, о. Сергий был отмечен перстом Господним, и было ясно, что на нем почила благодать Божия. По своему смирению, любви к людям, молитвенной настроенности, пониманию души человеческой этот пастырь, по ее словам, напоминал о. Алексия. И ей удалось несколько раз с ним беседовать по вопросам, которые ее не только интересовали, но и мучили, ибо она сама не могла их разрешить, и о. Сергий много дал ее душе, разъяснив ее недоумения и сомнения. |
| Во грехе душа ускользает от себя, теряет себя. Душа человека теряет свободу, и он делается рабом греха. Извращая свое отношение к Богу, человек тем самым извращает и свою нравственную, а затем даже и телесную жизнь. Всех грешников Спаситель приравнивает к больным, нуждающимся в помощи врача. " Душевноживущие, и потому называемые душевными, суть какие-то полоумные, как бы параличом разбитые, " - говорит Никита Стифат (Добротолюбие. 2-е изд. Т. 5. С.112. - Прим. авт.). Известный психиатр доктор В. Чиж (Чиж Владимир Федорович (1855-1914), профессор Юрьевского университета, д-р медицины, автор ряда книг, освещающих явления духовной жизни людей, а также литературных персонажей, с точки зрения психиатрии. - Прим. ред.) в своем труде " Психология наших праведников " (Вопросы философии и психологии. 1906, кн. IV, V) утверждает, что все святые представляются, с точки зрения психиатра, типично здоровыми людьми. Это же говорит и целый ряд других психиатров, русских и иностранных. Напротив, расстройство душевной жизни, часто при сравнительно хорошей сохранности умственных процессов, прежде всего выражается в разложении и даже уничтожении нравственной области. По указанию психиатра В. Чижа, эта нравственная порча доходит до " поразительной неспособности понять добро я зло " , до " отсутствия нравственного закона в душе " . Такой человек делается, следовательно, существом аморальным. Одна из моих духовных дочерей, прекрасно образованная и давно ставшая на духовный путь, передавала мне, что она познакомилась в Москве с одним выдающимся пастырем - о.Сергием Щукиным, бывшим ранее настоятелем собора в г.Ялте. О.Сергий был духовным отцом писателя А.П.Чехова, который бывал у него, живя в Ялте и очень его почитал, и некоторых других известных лиц. По ее отзывам, о.Сергий был отмечен перстом Господним, и было ясно, что на нем почила благодать Божия. По своему смирению, любви к людям, молитвенной настроенности, пониманию души человеческой этот пастырь, по ее словам, напоминал о. Алексия. И ей удалось несколько раз с ним беседовать по вопросам, которые ее не только интересовали, но и мучили, ибо она сама не могла их разрешить, и о.Сергий много дал ее душе, разъяснив ее недоумения и сомнения. |
| Но несмотря на общие протесты, о. Сергий остался тверд и отказался. После (в Германии тогда произошла революция) явились снова большевики, продержались лето 19-го года и были отброшены Добровольческой армией. Зимой 19-го года мы, молодежь, с о. Сергием Щукиным, о. Сергием Булгаковым и графом Апраксиным устроили в мужской гимназии религиозно-философские собрания. Этому способствовало бегство с севера многих интересных людей. Были заседания на разные темы: профессор Цингер читал о проблемах физики, проф. Метальников о своих религиозных исканиях и процессе изучения живых тканей, о. Сергий Булгаков — «На пиру богов», Максимилиан Волошин — стихи о России, Валентин Ал. Тернавцев — об Апокалипсисе, зять Скрябина — Борис Шлецер прочел «Поэму последнего действия» Скрябина, много было и других докладов о религии, о поэзии. 1 ноября 1920 года после падения Перекопа большевики окончательно заняли весь Крым. С 7 декабря под руководством Бела Куна начались расстрелы «в порядке проведения «Красного террора»». Официально известно, что в Ялте должно было быть расстреляно 6000 человек. Эти расстрелы происходили за городом, в лесу, на даче присяжного поверенного Фролова-Багреева и закончились 25 марта 1921 года. После этого наступила передышка. О. Сергий был неожиданно арестован весной 21-го года, не в общем порядке, а отдельно. Его отвели в так называемый «Общий отдел» — домик рядом с дачей д-ра Кострицкого. Волнение в Ялте поднялось чрезвычайное: все так называемые «тяжелые» союзы — грузчиков, дрогалей (возчиков), портовых рабочих, обитатели слободок с женами и матерями переоделись в чистые рубахи, чтобы, если нужно, умереть за о. Сергия. Религиозные общины татар, греков, караимов, евреев отправили депутатов в ЧК. И о. Сергия через два дня выпустили. Но, как всегда у большевиков, это был тактический шаг. Дня еще через два, ночью, его арестовали и увезли по шоссе к Севастополю. У чекистов работала кухаркой одна из ялтинских женщин. Она им сказала: «Не смейте вредить о. Сергию, он столько сделал народу и моей семье. |
| Однако уже не в сочинении своём, не укрываясь за персонажами, но лично, причём в разговоре именно со священником, о. Сергием Щукиным, Чехов изъяснился достаточно резко: «Жаль, что у нас нет сатиры на духовенство. Салтыков не любил духовенства, но сатиры на него не дал. А жаль. Мы кричим, — говорил он опять, — что у нас вера крепка, что народ более религиозен, чем в других странах. Но где помогающая, деятельная сила Церкви? В деревнях пьянство, невежество, сифилис… Сыновья священников иногда учат деревню разврату» (С-9,482). Несомненно, здесь видна и некоторая запальчивость, но всё же чеховские претензии к духовенству имеют совсем иной характер, нежели тот, что мы встречаем у Толстого или Лескова. Толстой пытается обличить «иерархию» в служении неправде, обману; Лесков сосредоточивает внимание на нравственных недостатках служителей алтаря. Чехов же упрекает духовенство за недостаточное служение народу, который оно призвано окормлять. Должно признать особое качество такой критики. Зато с каким уважением пишет Чехов об о. Василии Бандакове, таганрогском протоиерее, отзываясь некрологом на его смерть. Чехов ценит о. Василия прежде всего как проповедника, близкого практическим заботам и нуждам народным: «Обладая по природе своей крупным публицистическим талантом, в высшей степени разнообразным, он редко останавливался на отвлечённых богословских темах, предпочитая им вопросы дня и насущные потребности того города и края, в котором он жил и работал; неурожаи, повальные болезни, солдатский набор, открытие нового клуба — ничто не ускользало от его внимания, и потому-то его 12 томов составляют энциклопедию, в которой могут найти для себя одинаково интересное и полезное чтение люди всех званий и профессий: и богатейшие негоцианты, и чиновники, и дамы, и солдаты, и арестанты. Как проповедник он был страстен, смел и часто даже резок, но всегда справедлив и нелицеприятен. Он не боялся говорить правду и говорил её открыто, без обиняков; люди же не любят, когда им говорят правду, и потому покойный пострадал в своей жизни не мало» (С-16,244-245). |
| Вспомнилась как-то Палагея Семеновна Красавина, приятельница Вареньки, вспомнилась веселая Огорелышевщина и как некролог Палагеи Семеновны писали, схватился Николай за некрологи , и кому-кому только не написал сгоряча! Ударил некролог по больному месту, и среди ссыльных поднялась целая буря. Собирались и толковали, толковали и обсуждали, пока не пришли, наконец, к единогласному решению. В первую субботу вечером назначен был суд над Николаем. Просторная комната колонии, где обычно жили сообща несколько товарищей ссыльных и где находили приют все вновь приезжающие ссыльные, в субботу была переполнена, — сидели и вокруг стола, сидели и на кроватях. Председателем выбрали ссыльного адвоката Брызгина. Аккуратно одетый, беленький, покачиваясь на тоненьких ножках, Брызгин говорил не особенно бойко, пересыпая речь свою затасканными остротами и косясь на плохо занавешенные окна. Прежде чем разбирать вопрос о Финогенове и о его выходках, Брызгин предложил решить собранию: ехать ли всей колонией вслед за высылаемым в уезд товарищем Щукиным или просто выразить губернатору протест. Щукин, чудаковатый студент, сидел в углу, не выпуская изо рта папиросы, угрюмый и взлохмаченный. Сначала разделились на голоса, потом перемешались. Попробовали поднимать руки, но когда пересчитали, оказалось, рук больше, чем присутствующих: не разбирая, одни и те же поднимали и за и против. Поднялся шум. Говорили зараз. Кричали: — Едем, едем! — Не смеет так поступать! — Позвольте, я был в Сибири! — Наплевать мне на всех! — Тише! — прикладывал к губам руку Брызгин и поднимался на цыпочки, лицо его вздрагивало и покрывалось красными пятнами. Когда же вдоволь накричались, и кое-кто успел высказать и не без подробностей свое мнение, и вопрос казался исчерпанным, заскрипел стул Переплетчикова. Переплетчиков, известный своей статьей о буржуазности Пушкина и слывший оратором, ни слова не проронил во время последней щеголеватой речи своего противника Андрея Андреевича Курбатова и теперь готовился разнести его вдребезги. |
| Они по всем вопросам были в меньшинстве в этом правительстве непротивления злу и расчленения России. 14 июля. Пятница. День очень холодный. Утром 7°. Довольно много удалось написать из биографии. Много также поработал над рубкой дров. Вечером разговор с о. Аркадием, ходили по дорожке перед дачами. К разговору присоединился проходивший мимо почтенного вида крестьянин, что-то относивший на пристань и затем вернувшийся. Он стоит за «поравнение» земли, но не знает, что такое «социализация», и думает, что это значит «правда на земле». Вот ведь, как эти понятия преломляются в крестьянских головах, а наш собеседник зарекомендовал себя весьма неглупым и начитанным в Святом писании человеком. Он очень восставал против уездных и губернских земств, которые обходятся очень дорого и разоряют крестьян, и проектирует «окружные» земства для округа из 4–5 волостей. Известия в газетах удручающие. Паническое бегство. Опубликован закон о смертной казни и военно-революционных судах (не понимаю, что значит здесь этот эпитет; ведь они все-таки должны действовать по закону) 797 . Министру внутренних дел предоставлено право приостанавливать газеты 798 . Чем же этот порядок отличается от старого? 15 июля. Суббота. У меня был почтовый день. Я написал Г. В. Сергиевскому, в Академию, отправил бандероль Фирсову. Ездил в Песочное на почту, где получил письмо от С. К. Богоявленского и 500 р. денег от него же. Эта поездка расстроила мои «утренние занятия», так что был отдых от них, за который несколько грызет меня совесть. Стоит все время холод. Приходится согреваться рубкой дров. В газетах с войны безотрадные вести; отступление все продолжается. Об этих печальных делах мы беседовали вечером с заходившим к нам директором Ломжинской гимназии В. Ф. Силиным. 16 июля. Воскресенье. Ездили к Щукиным, несмотря на совершенно осеннюю дождливую погоду, и были отменно угощены; были редкости по теперешнему времени: пирог и пирожки из белой пшеничной муки, каких давно не приходилось видеть. У Щукина трое племянников, один офицер и двое нижних чинов. Беседовали о войне и о политике. Пленный австрийский поляк, который нас вез, осуждал нас за упадок дисциплины в армии, за новые правила в армии, позволяющие солдату не отдавать честь офицерам и т. п. И он был прав. |
|
|
