| Специалисты в сфере традиционной литургической музыки, музыковеды, историки музыки, певчие, регенты, протопсалты единодушно подчеркивают, что такое пение передается от учителя к ученику, а не посредством учебников. Даже те, кто сегодня учится расшифровывать рукописи с невменной нотацией или условными обозначениями, изображающими древние мелодические формулы, признают и подчеркивают необходимость устного предания, обойтись без которого невозможно. Как и в написании икон, литургическим пением нужно овладевать с учителем, который сам перенял его от своего учителя и т.д. Однако речь не идет здесь о «реставрации прошлого». Ликургос Ангелопулос, один из самых больших знатоков и, возможно, лучший исполнитель византийской музыки, говорит, что он «видит себя живым носителем православной традиции» на сегодняшний день и для сегодняшнего дня. Ликургос Ангелопулос говорит также: «Восточная музыка живет только в голосе, потому что голос — это все тело, вся личность, весь человек». И добавляет, что «пение — это духовный путь, аскетическая практика, вхождение в тайну». Можно констатировать, что мнение протопсалта вполне совпадает с тем, что говорит Владимир Мартынов и Анатолий Гринденко (Владимир Мартынов — российский композитор, историк и теоретик музыки. Анатолий Гринденко — художественный руководитель Мужского хора Московского Пат?риархата «Древнерусский распев». — Прим. ВЖ) . Однако Ликургос Ангелопулос не обольщается небесной иерархией ареопагитиков, подобно Владимиру Мартынову, чьи рассуждения на этот счет очень интересны. «Обольщение» состоит в том, что, согласно логике аналитических исследований Мартынова, мы придем к тому, что в церкви смогут петь только достигшие самой высокой ступени святости. Такой подход к литургическому пению как «духовному пути, аскетической практике, вхождению в тайну», хотя и без крайностей, присутствует и у другого русского исследователя епископа Илариона (Алфеева), превосходно представившего богословие литургического пения в докладе, прозвучавшем в Ленинграде на конгрессе 1988 года, посвященном тысячелетию Крещения Руси. Владыка Иларион рассуждает о богословском характере именно русского литургического пения. Чтобы понять то, что Ликургос Ангелопулос говорит о человеческом голосе, надо услышать, как он поет, обучает свой хор и управляет им. Как и у лучших исполнителей аутентичной византийской музыки, пение у него настолько тесно связано со словом, что можно говорить здесь об «объективации» голоса, которая стирает или полностью преодолевает всякий элемент индивидуальной чувственности, «субъективную реакцию» (епископ Иларион Алфеев), «личные впечатления по поводу псалма» (Николай Осоргин) того, кто поет или читает. Здесь происходит «объективация» мелодии, меняющая (каким бы парадоксальным это ни показалось) характер «музыки» в светском смысле слова. Можно сказать, что голос «стирает» мелодию, ее мелодический характер. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Ликургос Ангелопулос [греч. Αγγελπουλος] Ликургос (род. 21.09.1941, Пиргос, ном Элида, Греция) , протопсалт храма св. Ирины в Афинах и руководитель Греческого визант. хора. Учился на юридическом фак-те Афинского ун-та. Визант. музыку изучал у С. Караса . В 1977 г. организовал детский Византийский хор при Афинской архиепископии и муж. Греческий визант. хор. А. преподает визант. музыку в различных муз. учреждениях Афин, написал неск. исследований по визант. и поствизант. церковной музыке, является ведущим сотрудником греч. радиовещания. За время своего существования Греческий визант. хор во главе с А. провел более 750 богослужений, концертов и др. выступлений во многих странах Европы, Азии, Африки и Америки, а также осуществил многочисленные аудиозаписи визант. и поствизант. церковных песнопений. В 1994 г. К-польский Патриарх Варфоломей даровал А. титул главного протопсалта К-польской архиепископии. Дискогр.: Грамзаписи: Απνθισμα Εκκλησιαστικν Υμνων. Εκκλησα Κοιμσεος Κυνοσργου, 1971; Chant Byzantin: L. Angelopoulos/CBS. P., 1975. Компакт-диски: The Divine Liturgy of St. John Chrysostome/Opus. 111. P., 1993; Akathistos Hymne/Playasound. P., 1993; Hymne de Noël/JADE. P., 1993; Lycourgos Angelopoulos et le Choeur Byzantin de Grèce en concert Le Chant du Monde/Playasound. P., 1994; Ioannis Koukouzelis, le Maïstor Byzantin/JADE. P., 1995; Hymnes à la très Sainte Mère de Dieu/JADE. P., 1995; Polychronismos to the Ecumenical Patriarche/ΕΛΒΥΧ (Ελληνικ Βυζαντιν Χορδα). Athens, 1998; Byzantine Hymns: The Velimezis Collection Project/Benaki Museum. Athens, 1999. Аудиокассеты: ΕΛΒΥΧ. Athens, 1979-1998. 1-29; Grand Vigils at the Great Monastery of Vatopaidi, Mount Athos in Honour of the Feast of Saint Eudokimos/I. M. B., ΕΛΒΥΧ. 1995; Υμνοι Μεγλης Τεσσαρακοστς/Α. Δ. Αθνα, 1996. Соч.: Ο πρωτοψλτης της Θεσσαλονκης Μανουλ Γοτας. Αθνα, 1989; Ενα ανκδοτο «Θεοτκε Παρθνε» της Αρτοκλασας, Μλος Μανουλ Γοτα//Συμπσιον Πνευματικν. Αθνα, 1989. Σ. 661-677; Ιωννου Κουκουζλη το Μαστορος Εκλογ Εργων. Αθνα, 1995; Αγγελπουλος Λ. , Βλαγκπουλος Π. Το Χερουβικ του Πτρου Λαμπαδαρου και το αμβροσινο οφφερτριο Ecce apertum est. Αθνα, 1995; Αγγελπουλος Λ. , Αλιγιζκης Α. , Στθης Γ. Μελοργοι του Ζ αινα. Αθνα, 1995-1996; Η σημασα της ρευνας και της διδασκαλας του Σμωνος Καρ. Αθνα, 1998. Г . Статис Рубрики: Ключевые слова: АКАФИСТ 1. Хвалебно-догматическое песнопение ко Пресв. Богородице; 2. жанр позднейших церковных песнопений Богородице АНАГРАММАТИЗМ один из основных видов композиции в поздневизантийском певческом искусстве, означает перестановку «грамм», т. е. слов, синтагм или целых стихов поэтического текста песнопения |
| Власть монарха, который вел свою родословную от богов, отступала перед попытками рационального устройства общества. И с самого начала эти попытки приняли два направления: одно было связано с дорийской Спартой, а другое — с Афинами, населенными племенем ионийцев. В Спарте все было словно решено раз и навсегда. Порядок, установленный легендарным Ликургом при поддержке вооруженных отрядов, процветал под девизом: «Побеждать и повиноваться». Как дисциплинированный воин не должен обсуждать приказов, так и рядовой спартанец был обязан беспрекословно чтить единый устав государства: он принадлежал не себе, а обществу. Спартанцы горделиво именовали себя «общиной равных», ибо все, кроме остатков старого населения — илотов, обладали одинаковыми правами в полисе. Однако обязанностей у спартанцев было неизмеримо больше, чем прав. Воспитанием граждан занималось государство, представленное Верховным Советом, Герусией. Власти решали даже вопрос о жизни и смерти новорожденного ребенка: если он казался слабым — его уничтожали. Подростков приучали к тяготам походной жизни и лишениям, испытывали их храбрость в драках, заставляли шпионить друг за другом и доносить. Спарта походила на военный лагерь: стол — общий, одежда однообразная. Обычай общественного питания мотивировался тем соображением, что для человека лучше, если он будет как можно больше на глазах у всех. Постоянная муштра избавляла граждан от необходимости ломать голову над мировыми вопросами. Им прививали жестокость, ненависть к чужакам, готовность отдать жизнь за родину. Это была первая в истории попытка решить проблему организации общества в духе «закрытого» режима. Спарта освободилась от политических распрей, и поэтому другие полисы, уставшие от них, иной раз с завистью смотрели на образцовый порядок дорийцев. Но политическая стабильность была куплена дорогой ценой. В культурном отношении Спарта, в конце концов, оказалась пустоцветом. Она прославилась в основном лишь боевыми песнями и гражданскими стихами, оставив будущим поколениям пугающий пример общества, где государство поставлено над человеком. |
| Еще неизвестно, куда деть, например, искусство и какое место занимает оно во всей иерархии эротически-эстетических ценностей. Материалы по этому вопросу содержатся также в " Пире " . " Те, у кого разрешиться от бремени стремится тело... обращаются больше к женщинам и служат Эросу именно так, надеясь деторождением приобрести бессмертье и счастье и оставить о себе память на веки вечные. Беременные же духовно - ведь есть и такие, - пояснила она, - которые беременны духовно, и притом в большей даже мере, чем телесно, беременны тем, что как раз душе и подобает вынашивать. А что ей подобает вынашивать? Разум и прочие добродетели. Родителями их бывают все творцы и те из ремесленников, которых можно назвать изобретательными " (208е-209а). Итак, первая ступень эротического восхождения - обыкновенное рождение детей, и вторая - поэтическое, художественное и техническое творчество, возникающее из недр, то есть практической мудрости. " Самое важное и прекрасное - это разуметь, как управлять государством и домом, и называется это умение благоразумием и справедливостью. Так вот, кто, храня душевное целомудрие, вынашивает эти лучшие качества смолоду, а возмужав, испытывает страстное желание родить, тот, я думаю, тоже ищет везде прекрасного, в котором он мог бы разрешиться от бремени, ибо в безобразном он ни за что не родит. Беременный, он радуется прекрасному телу больше, чем безобразному, но особенно рад он, если такое тело встретится ему в сочетании с прекрасной, благородной и даровитой душой, для такого человека он сразу находит слова о доблести, о том, каким должен быть и чему должен посвятить себя достойный муж, и принимается за его воспитание. Проводя время с таким человеком, он соприкасается с прекрасным и родит на свет то, чем давно беремен. Всегда помня о своем друге, где бы тот ни был - далеко или близко, он сообща с ним растит свое детище, благодаря чему они гораздо ближе друг другу, чем мать и отец, и дружба между ними прочнее, потому что связывающие их дети прекраснее и бессмертнее. Да и каждый, пожалуй, предпочтет иметь таких детей, чем обычных, если подумает о Гомере, Гесиоде и других прекрасных поэтах, чье потомство достойно зависти, ибо оно приносит им бессмертную славу и сохраняет память о них, потому что и само незабываемо и бессмертно. Или возьми, если угодно, - продолжала она, - детей, оставленных Ликургом в Лакедемоне - спасителей Лакедемона и, можно сказать, всей Греции. В почете у вас и Солон, родитель ваших законов, а в разных других местах, будь то у греков или у варваров, почетом пользуется много других людей, совершивших множество прекрасных дел и породивших разнообразные доблести. Не одно святилище воздвигнуто за таких детей этим людям, а за обычных детей никому еще не воздвигали святилище " (209а-е). |
| Носить всяческая глаголом силы своея, и быть вознесену на древо Голгофское есть чудный пример неподражаемого, непостижимого, прямо Божеского снисхождения. Но от неприступного отступим. Довольно несколько начертывающей в себе горнего страдальца Иисуса кроткой человеческой душе забыть древним змием обещанное божество и непрестанно памятовать, что она и нага, и слепа, и бедна. – Сыны исполинов, стенящие под водами потопными, не тако помышляют. Вышний покрывает землю морем, а сии созидают стовратный Вавилон. Вышний емлет оружие, а дольнии – щит; небесный – гнев, а земные – сопротивление. Они кротости не знают, поелику не от кого было научиться: вождь их, небесный изгнанник Люцифер вооружается против Вседержителя; праотец их, первенец Адамов, ученик денницы подъял убийственные руки на единоутробного; второй предводитель Немврод возобновил было древнюю брань сатанину. Я не хочу говорить о смирении лисием, жесточайшем и опаснейшем самого буйного насилия. Но чтобы научиться смиренномудренной, забывчивой к собственным добротам кротости, должно идти по другой дороге. Сойди во Иудею, вниди в претор, посмотри на вопрошаемого тамо от Пилата, послушай, как он ответствует на беззаконный глас; иначе как можем изобразить лепоту ее, никогда не видав оную. «Плод... духовный есть... кротость». Дух, царствующий господин в дому своем, безопасно правящий необузданною толпою похотений товарища своего, есть дух воздержный. Сия добродетель есть также отрасль от горнего древа. Не прозябло древо сие, и не было плодов таких во вселенной. Помним мы, что и сын Софронисков учил забывать тело, учил разумный, но не разумно. Какой дому господин, прилагая попечение о жителях, не попечется о самой храмине? Возвещают также, что Ликурговы воспитанники были жизни, так сказать, бесчеловечной к самим себе. Но сие для того, чтобы привыкнуть к бесчеловечию, над другими совершаемому. О воздержание!.. Начиная со вкусивших запрещенный плод не было еще воздержного. Не прежде Моисей начал поститься, как острыми очами благодати за несколько веков усмотрел в Иудейской пустыне чрез четыредесять дней пищи не вкушающего сына Мариина ( Ucx. XXXIV ). «Плод... духовный есть... воздержание». Духа плоды, плоды духовные. Без самой веры не быть бы плодам. |
| В этих полисах Лисандру оказывали божеские почести: в Дельфах рядом с изображениями богов поставили его статую, на которой было представлено, как Посейдон возлагает на его голову венец, и сам Лисандр принимал участие в торжествах освящения этой статуи. На Самосе праздник в честь богини Геры – Герею переименовали в Лисандрею. В самом Лакедемоне, вопреки закону, запрещавшему повторное назначение навархом, он такое назначение получил. Возникли не лишенные повода подозрения, что он стремится к государственному перевороту, к установлению тирании. Между тем военные ресурсы Спарты были истощены войной. В 404 г. в армии Лакедемона насчитывалось всего лишь 3 тысячи гоплитов-спартанцев. В составе вооруженных сил государства их многократно превосходили числом мобилизованные периэки и вольноотпущенники (неодамоды). Причиной столь резкого и политически опасного уменьшения доли спартанцев в армии явилось разорение обедневших граждан, лишившихся возможности снаряжать для себя полную гоплитскую экипировку и нести расходы на участие в сисситиях. И это разорение явилось не столько следствием истощения казны – война скорее обогатила Лакедемон, сколько как раз результатом этого обогащения: вопреки закону, запрещавшему частное владение капиталом, военная добыча – золото и серебро – оседала в руках удачливых военачальников. Ссужая средства обедневшим согражданам и взыскивая с них долги, богачи разоряли их, и они утрачивали свою воинскую годность, перетекая из класса равных (омиев) в ряд ипомиев – низших, неполноправных граждан. Еще одной причиной сокращения воинских ресурсов стал переход двух третей всех клеров в руки жен и дочерей погибших воинов в соответствии с законом о наследстве. Характеризуя сложившуюся в Лакедемоне после победы в Пелопоннеской войне ситуацию, Тойнби подчеркивал ее парадоксальную закономерность: «Победа Спарты над Афинами… подточила мощь Спарты… Спарта оказалась перед необходимостью введения товарно-денежной экономики, от чего ее народ всячески уклонялся. Освоение новых форм экономики меняло в свою очередь отношение и к частной собственности. Традиционно Ликургова система не допускала купли-продажи земельного надела. Но уже в IV веке до н.э. высший орган государственного управления – коллегия эфоров приняла закон, согласно которому каждая семья имела право не только обладать земельным наделом, но и по своему усмотрению продавать его или перепоручать управление им другому лицу. Разрушительное действие этого закона на традиционную Ликургову систему не идет в сравнение даже с территориальными потерями, также подорвавшими мощь Спарты» (Тойнби, цит. изд., с. 204). |
| Считаю не лишним еще раз напомнить (это у нас, по-видимому, постоянно забывают) как был, с самого начала, поставлен на конференциях вопросы о воссоединении. 1813 Старокатоликам было сказано ясно и прямо: «Ни малейшей уступки в догмате, при полной свободе мнений и обрядов» (на столько конечно, насколько эти частные мнения не колеблют догмата, а обряды – действительности таинства) эта программа была принята не только нашими, русскими но и другими православными богословами, а их было не мало: назову Высокопреосвящ. Ликургоса, Архиеп. Сиры и Тиноса (грека Королевства), Преосв. Геннадия, Еп. Аргезу и Преосв. Мельхиседека, Еп. Измаильского (Румын); – Архимандритов Анастасиадиса и Вриенния, докторов Богосл. Филарета Вафидиса (греков Константинопольских). D-r. Милаша из Зары и др. Все эти богословы, купно с русскими постановили, что должно держаться догматического учения вселенской древней церкви, до отпадения от нее Запада; никаких иных условий мы не ставили и надежды об удержании каких —381— либо «порядков» не выражали. Эта же самая программа была впоследствии одобрена и Вселенским патриархом. Чем же объяснить, однако, что теперь эта программа отвергается, что к ней присоединяются разные новые, отягчающие условия? Объясняется это, мне кажется, во-1-х, тем, что внешнее, несущественное и допускающее свободу приравнивается необходимому, существенному и безусловно обязательному; во-2-х, желанием приравнять значение и права церкви поместной и ее (поместных) соборов – значению и правам Церкви Вселенской и ее (Вселенским) Соборам; в-3-х, присвоением разным актам и документам, имеющим значение местное, временное, иногда чисто полемическое – значения актов безусловно обязательных для каждого христианина (возведением их на степень так называемых «символических книг»). 1) Как убежденный Славянофил я очень дорожу внешней обрядовой стороной нашей православной, русской церкви, ее древними порядками и обычаями, и очень жалею о том, что многие из них упразднены, однако все то, что от них осталось, как оно мне ни дорого, я не думаю возводить в догмат и навязывать другим христианам; я не считаю себя в праве требовать от других, чтобы они смотрели на это внешнее выражение моего внутреннего религиозного чувства, ничего существенного для них не представляющее, как на нечто для них обязательное. |
| Итак, они пришли к нему и застали его сидящим на постели в зеленом байковом камзоле и в красном толедском колпаке; и был он до того худ и изможден, что походил на мумию. Он принял их с отменным радушием; они осведомились о его здоровье, и он рассказал им о себе и о своем здоровье весьма разумно и в самых изысканных выражениях; наконец речь зашла о так называемых государственных делах и образах правления, причем иные злоупотребления наши собеседники искореняли, иные — осуждали, одни обычаи исправляли, другие — упраздняли, и каждый чувствовал себя в это время новоявленным законодателем: вторым Ликургом или же новоиспеченным Солоном ; и так они все государство переиначили, что казалось, будто они его бросили в горн, а когда вынули, то оно было уже совсем другое; Дон Кихот же обо всех этих предметах рассуждал в высшей степени умно, и у обоих испытателей не осталось сомнений, что он совершенно здоров и в полном разуме. При этой беседе присутствовали племянница и ключница и неустанно благодарили Бога за то, что их господин вполне образумился; однако ж священник, изменив первоначальному своему решению не касаться рыцарства, пожелал окончательно удостовериться, точно ли Дон Кихот выздоровел, или же это выздоровление мнимое, и для того исподволь перешел к столичным новостям и, между прочим, передал за верное, что султан турецкий с огромным флотом вышел в море , но каковы его замыслы и где именно ужасная сия гроза разразится — этого-де никто не знает; и что-де, мол, снова, как почти каждый год, весь христианский мир пребывает в страхе и бьет тревогу, а его величество повелел укрепить берега Неаполя, Сицилии и острова Мальты. Дон Кихот же на это сказал: — Укрепив заблаговременно свои владения, дабы неприятель не застигнул его врасплох, его величество поступил как предусмотрительнейший воин. Однако ж, обратись его величество за советом ко мне, я бы ему посоветовал принять такие меры предосторожности, о которых он ныне, верно, и не подозревает. Выслушав его, священник сказал себе: «Да хранит тебя Господь, бедный Дон Кихот! Сдается мне, что ты низвергаешься с высот безумия в пучину простодушия!» Но тут цирюльник, подумавший то же самое, что и священник, спросил Дон Кихота, какие именно меры предосторожности он почитает за нужное принять: может статься, они-де относятся к разряду тех многочисленных нелепых предложений, какие обыкновенно делаются государям. — Мое предложение, господин брадобрей, вовсе не нелепо, а очень даже лепо, — сказал Дон Кихот. — Да я ничего и не говорю, — отозвался цирюльник, — но только ведь опыт показывает, что все или же большая часть проектов, которые поступают к его величеству, неосуществимы, бессмысленны или же вредны и для короля и для королевства. — Ну, а мой проект не неосуществим и не бессмыслен, — возразил Дон Кихот, — напротив того: никакому изобретателю не изобрести столь удобоисполнимого, целесообразного, остроумного и краткого проекта. — Так поделитесь же им, сеньор Дон Кихот, — молвил священник. |
| восстановить аристократическое правление в анархическом городе, такому Ученику поставили бы на испытании единицу. Устройство Афин, уже со времен Солона не слишком аристократическое, после Перикла приняло вполне эгалитарный и либеральный характер. Что касается до Спарты, она шла другим путем, была беднее и крепче духом, но и с ней случилось под конец то же, что с нынешней Пруссией: государство бедное, более суровое и более аристократическое победило другое государство более торговое, более богатое и более демократическое, но немедленно же заразилось всеми его недостатками. Спарта под конец своего существования изменила только одну существенную черту своего быта: она освободилась от стеснительной формы своего аристократического сословного коммунизма, по которому все члены неравных горизонтальных слоев были внутри этих слоев равны между собою. В ней стало больше политического равенства, но меньше экономического. Около 400–350 гг. до Р. X. общественные имущества были объявлены частными (как и в других местах), и всякий стал волен располагать ими, как хотел, всякий получил равное право богатеть и беднеть по воле. Организация Спарты, дорийская форма, испортилась и стала приближаться постепенно к тому общему среднему типу, к которому стремилась тогда Эллада бессознательно. Реакция царей Агиса и Клеомена в пользу Ликурговых законов так же мало удалась, как и реакция афинских олигархов. Что касается до общей истории эллинского падения, то самое лучшее привести здесь несколько слов из руководства Ве-бера. Для таких широких вопросов хорошие учебники самая верная опора. В них обыкновенно допускается лишь то, что признано всеми, всей наукой: «Мы видели, – говорит Вебер, – что греческий гений уничтожил и разбил мало-помалу строгие формы и узкие пределы восточной (я бы сказал не восточной, а просто первоначальной) организации, распространил личную свободу и равенство прав для всех граждан до крайних пределов и, наконец, в своей борьбе против всякого ограничения личной свободы, чем бы то ни было, традициями и нравами, законом или условиями, потерялся во всеобщей нестройности и непрочности». |
| Мысль, что во времена невежества не могло быть столько обманов, как ныне, для того, что люди не знали никаких тонких хитростей, есть совершенно ложная. Простые так же друг друга обманывают, как и хитрые: первые – грубым образом, а вторые – искусным, ибо мы не можем быть ни равно просты, ни равно хитры. Вспомним жрецов идолопоклонства: они были, конечно, не ученые, не мудрецы, но умели ослеплять людей, – и кровь человеческая лилась на жертвенниках. Сия учтивость, сия приветливость, сия ласковость, которая свойственна нашему времени и которую новые Тимоны 13 называют сусальным золотом осьмого-надесять века, в глазах философа есть истинная добродетель общежития и следствие утонченного человеколюбия. Не спорю, что отереть слезы бедного, отвратить грозную бурю от своего брата гораздо похвальнее и важнее, нежели приласкать человека добрым словом или улыбкою; но все то, чем мы можем доставить друг другу невинное удовольствие, есть должность наша – и кто хотя одну минуту жизни сделал для меня приятною, тот есть мой благодетель. Мудрая, любезная натура не только дает нам пищу; она производит еще и алую розу и белую лилию, которые не нужны для нашего физического существования – но они приятны для обоняния, для глаз наших, и натура производит их. Учтивость, приветливость есть цвет общежития. Во-первых, спартанцы не были такими невеждами и грубыми людьми, какими хочет их описывать женевский гражданин. Они не занимались ни астрономиею, ни метафизикою, ни геометриею: но у них были другие науки и самые изящные искусства. Они имели свое нравоучение, свою логику, свою риторику, хотя учились им не в академиях, а на площадях, – не от профессоров, а от своих эфоров. Не священная ли поэзия приготовила сих республиканцев к Ликурговым уставам? Песнопевец Фалес 15 был предтечею сего законодателя; явился в Спарте с златострунною лирою, воспел счастие мудрых законов, благо согласия и восхитил сердца слушателей. Тогда пришел Ликург, спартанцы приняли его как друга богов и человеков, которого устами вещала истина и мудрость. |
|
|
