| Закончим, пожалуй, тем, что говорит Премудрый, когда хочет научить людей: «Иди, ленивец, поучись у пчелы, поучись у муравья». У муравьев и пчел премудрый Соломон советует нам учиться. Так вот, не только в трудолюбии можно подражать пчелам и муравьям – и те и другие также пример великой иерархии. У этих тружеников в мире насекомых каждый знает свою работу: у них есть работяги, которые таскают тяжести; есть те, кто защищает их, стоит на страже; есть те, которые командуют, те, которые носят пищу, и т.д. и т.п. Высочайшая степень социализации! В улье, говорят, есть несколько десятков «профессий». Есть даже пчелки, которые никакого меда не собирают, не строят эти геометрически правильные чудесные соты, совершенно удивительные, а машут крылышками с определенной частотой, чтобы поддерживать в улье нужную температуру, – такие пчелки-кондиционеры. У каждой пчелы есть свое послушание, и они не выступают за свои пределы, не совершают этих бесовских переворотов, иначе мы бы никогда не ели меда. У нас не было бы ни воска, ни меда, ни прополиса, если бы пчелы бунтовали и устраивали демократию. У пчел есть старшие, младшие – всё в порядке. А у нас – ни меда, ни прополиса, потому что нет ни одной пчелы, а только одни мухи – из-за того, что каждый лезет наверх по головам стоящих внизу. И это, конечно, бесовское занятие, говорящее о том, что жизнь наша, которая должна быть зеркальным отображением небесной иерархии, на самом деле заполнилась грязью из нижней иерархии – из иерархии бесовских падших существ. Думайте об этом и делайте выводы. До свидания! Рейтинг: 9.8 Голосов: 1959 Оценка: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 скрыть способы оплаты Смотри также Комментарии Игорь Могилёв 18 февраля 2018, 11:47 Спаси Христос! Очень хорошая и правильная статья. И по смыслу, и по слогу Евгений 25 августа 2016, 23:36 Отец Андрей! А как же тогда происходит движение по иерархической лестнице, рост его, переход человека в начальники, в хозяева? Или это уже недопустимое движение? А как же тогда движение священника: вот он был иереем, а тут уже протоиерей, а завтра - в епископы. Это что? Тоже противное дело? Ведь вы пишете " нужно занять своё место и не выходить за пределы его! " А военные растут в званиях, в должностях - в офицеры, в генералы? Да у вас все всё нарушают - никакого движения быть не должно! Замрите! А спуск вниз по иерархической лестнице - за нарушения, за несоответствие, наконец? Рассказывая про иерархию как таковую разве можно не сказать, что наоборот - надо всеми силами стремиться вверх по иерархии! - а это значит: нарушать её! И в генералы, и в начальники стремиться - но предупредить надо, что там проблем ещё больше! Но только так можно попасть к высшей строчке - к святости! Ведь движение и по совершенствованию своей души - это тоже нарушение сложившейся на данный момент иерархии! |
| Закрыть Информационная мистификация Об одном загадочном событии Февральского государственного переворота Анатолий Степанов 09:40 15.03.2023 2838 Время на чтение 4 минуты Когда я проезжаю мимо небольшого городка Ленинградской области Любань, то невольно вспоминаю о том, что именно здесь произошли события, ставшие предвестником гибели Российской Империи. Конечно, основные события трагедии отречения Государя от престола происходили на станции Дно, но псковской западне для Государя в штабе Северного фронта предшествовали события в Любани. Как известно, когда Государь понял, что после его отъезда из столицы в ставку в Могилёв (23 февраля по старому стилю) в столице начались не просто очередные забастовки и беспорядки, а настоящий бунт, нацеленный на свержение власти, он решил отправиться в Петроград, чтобы быть в центре событий. Это решение Государя никак не входило в планы заговорщиков, поэтому начальник штаба генерал Алексеев, входивший в число заговорщиков, не усилил Царский поезд необходимым военным сопровождением. Также им были предприняты все усилия для того, чтобы не выполнить приказ Царя о посылке в столицу гвардейских батальонов с фронта. И вот на станции Любань разыгралась настоящая мистификация по недопущению Царя в столицу. Когда Царский поезд прибыл на станцию Малая Вишера, поступила телеграмма о том, что станция Любань захвачена революционным отрядом, поэтому Царский поезд дальше двигаться не может. Царский поезд не сопровождал отряд, способный очистить станцию и железнодорожные пути от противника. Что это был за «революционный отряд»? Так до сих пор и неизвестно. Не появилось после тех событий никакой информации, что это был за «революционный отряд», кто им командовал, кто в него входил. В многочисленных исследованиях и воспоминаниях о феврале 1917 года нет никакой информации об этом. Судя по всему, никакого «революционного отряда» в реальности не было. В феврале 1917 года для свержения законной государственной власти были уже использованы в полном объёме информационные технологии. По сути, информационное оружие перевернуло страницу Российской истории. |
| 22-го августа. Вторник. Такой же дивный день. Досада берет, что в такую погоду нельзя делать прогулок по берегам реки или в лесу! Читали на балконе, провели три часа в саду и вечером по обыкновению играли в кости. 23-го августа. Среда Сегодня два года, что я приехал в Могилёв. Много воды утекло с тех пор! День простоял превосходный; 23° в тени и прошёл как и прежние в Тобольске. Перекапывал с Кирпичниковым парниковую землю в садике. Прошёл тёплый ливень. 24-го августа. Четверг Дивный день. Приехал Вл. Ник. Деревенко с семейством, это составило событие дня. Плохие известия с фронта, к сожалению, подтвердились; сегодня узнали, что Рига оставлена и что наши войска далеко отступили на сев.-восток. 25-го августа. Пятница Тёплая погода с сильным восточным ветром. Прогулки в садике делаются невероятно скучными; здесь чувство сидения взаперти гораздо сильнее, нежели было в Ц.[арском] С.[еле]. Работал с Кирпичниковым в парниках. Вечером пошёл дождь. 26-го августа. Суббота После хорошего дождя ночью погода сделалась опять чудная. Читал с дочерьми до прогулки, до завтрака и после чая на балконе. Работал в саду. Алексей пролежал с простудой и болью в ухе; она днём прошла. С фронта известий мало, газеты приходят на шестой день. 27-го августа. Воскресенье Сегодня стало посвежее. В 11 час. была отслужена обед-ница. Нам всем очень нравится священник, кот [орый] служит у нас; поют четыре монахини. Алексей пролежал в кровати из предосторожности. 25-го августа. Понедельник. Утром узнали о кончине Ек. Ил. Татищевой; срочную телеграмму сын её получил на восьмой день! Погода была свежая и серая. Алексей встал и ходил по комнатам. У дочерей тоже насморки, но они выходят в сад. На балконе, понятно, никто не сидел. Читал много. И Татищев и Валя были нездоровы. 29-го августа. Вторник Сегодня 10 лет, что мы сели на камень на “Штандарте”. В 11 час. была отслужена обедница. Погода стояла холодная, и по временам шёл дождь. Недолго гуляли днём. После обеда прочитали телеграммы о том, что ген. Корнилов провозгласил себя диктатором, а в другой, что он смещён с должн[ости] верх[овного] глав[нокомандующего], а на его место назначен ген. Клембовский. |
| 3го марта. Пятница Спал долго и крепко. Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный и морозный. Говорил со своими о вчерашнем дне. Читал много о Юлии Цезаре. В 8.20 прибыл в Могилёв. Все чины штаба были на платформе. Принял Алексеева в вагоне. В 91/2 перебрался в дом. Алексеев пришёл с последними известиями от Родзянко. Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четырехвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость! В Петрограде беспорядки прекратились — лишь бы так продолжалось дальше. 4го марта. Суббота Спал хорошо. В 10 ч. пришёл добрый Алек. Затем пошёл к докладу. К 12 час. поехал на платформу встретить дорогую мам’а, прибывшую из Киева. Повёз её к себе и завтракал с нею и нашими. Долго сидели и разговаривали. Сегодня, наконец, получил две телеграммы от дорогой Аликс. Погулял. Погода была отвратительная — холод и метель. После чая принял Алексеева и Фредерикса. К 8 час. поехал к обеду к мам’а и просидел с нею до 11 ч. 5го марта. Воскресенье Ночью сильно дуло. День был ясный, морозный. В 10 ч. поехал к обедне, мам’а приехала позже. Она завтракала и оставалась у меня до 3ч. Погулял в садике. После чая принял Н. И. Иванова, вернувшегося из командировки. Он побывал в Царском Селе и видел Аликс. Простился с бедным гр. Фредерикс и Воейковым, присутствие которых почему-то раздражает всех здесь; они уехали в его имение в Пензен.[ской] губ.[ернии]. В 8 час. поехал к мам’а к обеду. 6го марта. Понедельник Утром был очень обрадован, получив два письма от дорогой Аликс и два письма от Марии. Их привезла жена кап.[итана] Головкина л.-гв. Финляндского полка. Погулял в садике. Мам’а приехала к завтраку. Посидели вместе до 3 ч. Гулял; опять началась метель. После чая принял Williams. К 8 ч. поехал к мам’а в поезд. 7го марта. Вторник Получил ещё два письма от дорогой Аликс, привезённые двумя офицерами конвоя. В 11 час. принял Williams, Janin, Ryckel; все так тепло и участливо относятся. Завтракала мам’а, просидел с нею до 21/2. Принял Coanda, Romei, Marcengo и Лонткевича. Погулял около часа. Погода была мягкая, но целый день шёл снег. После чая начал укладывать вещи. Обедал с мам’а и поиграл с ней в безик. |
| Так – путём грубого выживания 660 – убрали с активной арены слишком ревностного архипастыря 661 . дабы «изгладить неприятное впечатление, произведённое на униатов быстрым и энергичным присоединением к православию некоторых униатов» 662 . Правда, граф Н.А. Пратасов указывал на «старшинство вверенной Смарагду епархии» Могилёвской, где «правительство имеет нужду в архиерее, способном для важного униатского дела, а между тем тамошние обстоятельства, отличные от обстоятельств епархии Полоцкой, объясняют перемену его действий» 663 . Однако тут было несомненное наказание 664 и непосредственный преемник Смарагдов – Исидор (Никольский) , переведённый в Полоцк из викариев Дмитровских, категорически свидетельствовал, что данный перевод все почитают осуждением для Смарагда и для его системы, якобы «обращение униатов неугодно Государю Императору, а затеяно Архиереем» 665 . В частности, – напр., Иосиф Семашко был убеждён, что теперь «не полагались» на Смарагда 666 , и после сам удостоверял 667 , как удаление последнего в Могилёв и устранение кн. Н.Н. Хованского и Н.И. Шредера имели неблагоприятное действие и эксплуатировались во вред православию 668 . 1 В первоначальной редакции этот генеалогический этюд – вместе с относящимися к нему документами – был напечатан в «Чтениях в Обществе Истории и Древностей Российских» при Московском Университете за 1911 год книга 1 (Москва 1910), отд. V, стр. 1–34; 34–46. 2 См. в документе V (5)-м пункт 2-й в «Чтениях в Обществе Истории и Древностей Российских» за 1911 г. кн. 1, отд. V, стр. 39 и 42. 4 Тут какая-то ошибка, ибо Л. Ст. Мациевич мог говорить это никак не об отце, а лишь о деде Смарагда. 5 Приведены страницы печатного издания, в размещенном тексте это места см. здесь: 1. сноска абзац начало: «Тут какая-то ошибка...», 2. сноска абзац начало: «Отмечаем ещё два...»., 3. сноска абзац начало: О родословии...» и далее.. – Редакция Азбуки веры. 6 Этим устраняются следующие замечания (в письме к нам) Л. Ст. Мациевича, защищающего предание о еврейском происхождении Смарагда: «В самом деле, могли бы последние только ради красного словца, ради рифмы назвать своего деда евреем?.. |
| Да что за Верховный? Разве не был для всех них троих Николай II – посредственный полковник, даже не кончавший Академии Генерального штаба? И Данилов уловил. И сказал: – Да вот Ставка очень беспокоится о свободном движении литерных поездов. Рузский вздохнул измученно: – Ну, мне надо же поспать. Мне скоро на доклад к Государю. Разошлись. Болдырев сел передавать свою сводку в Могилёв. Затем – оговорку, что поскольку царский манифест об ответственном министерстве признан в Петрограде устарелым, а Государю о ночном разговоре будет доложено только часов в 10 утра, – было бы более осторожным не публиковать подписанного манифеста до дополнительного указания Его Величества. И пошёл досыпать, был уже шестой час утра. Но на первом же засыпе адъютант разбудил его. Срочно требовал приёма военный цензор. На этот раз до того каменно не хотелось вставать, не хотелось одеваться, – так и пошёл к цензору в ночных чувяках и в шинели, накинутой прямо на бельё. Не успел извиниться за свою одежду – стал извиняться цензор: – Простите, ваше превосходительство! Но бывают случаи, когда и простой солдат вынужден потревожить генерала. Он не без иронии это сказал. Он и военный чин имел не нижний, а в гражданской жизни был статским советником. И от этой его шутки к Болдыреву вернулась та веселеющая лёгкость, прерванная забытьём. При таких событиях, право, грешно обижаться, что спать не дают. А срочность цензора была та, что местная «Псковская жизнь», свежий номер был у него в руках, пользуясь отсутствием предварительной цензуры, вот напечатала все агентские телеграммы: из Петрограда и все воззвания думского Комитета. И как же теперь быть? Этого прорыва известий, конечно, следовало ожидать: извергался рядом целый общественный вулкан – как же он мог не набросать в соседний Псков искр и пеплу? Уже и во Пскове возникли какие-то дикие слухи, что под Поганкиными палатами сидят 20 телефонистов и что-то передают, нето царю, нето Вильгельму. Но вот газета уже была отпечатана. Можно было запретить её, целиком всю. Или – всю оставить? |
| – Скажите, а где у вас тут Малахитовый зал? Важные разодетые лакеи вели, вели, сзади поспевал сенатор, тоже как услужник министра. Керенский нёсся вперёд, как завоёвывая эти лакированные просторы. Вот для чего этот дворец – жить в нём, обитать! Как это удобно! И как это исторически и величественно! – А где была спальня Александра Третьего? Александр Фёдорович задумал: в дальнейшем непременно так устроить, чтобы здесь пожить. Царской семье уже тут не бывать. Вспомнил предсказание Гиммера ему вчера: «Через два месяца у нас будет правительство Керенского.» Только через два месяца? Пронеслись – и заскочили в другую анфиладу, всю занятую лазаретом. Ну, это дело известное, лекарственные запахи, бинты, больные, постели, плевательницы. Но уже попал – и велел собрать близкую кучку медицинского персонала, держал к ним речь: пусть никто ничего не боится! Подозвал какой-то лежачий раненый. Керенский демократично подошёл. Тот шёпотом пожаловался, что за эту неделю стал суп невкусный. Потом, потом! Кругом, назад! – В тронный зал!… А где у вас хранится корона, скипетр? В величественном сумрачном зале была уже собрана многочисленная дворцовая челядь – стояли густо, но в отдалении от трона. Керенский взошёл на две ступеньки трона (не выше) и оттуда объявил: – Господа! Отныне этот дворец становится национальной собственностью, а вы – государственными служащими. Мне сказали, что вы опасаетесь издёвок, угроз от народа, – ничего не бойтесь! Великая Бескровная Революция произошла ко всеобщему нашему благу!… 444 Начался сумасшедший дом с Петрограда, но вот уже сумасшедшим домом становилась и вся воюющая Россия. Не стало Балтийского флота! Начал разваливаться и Северный фронт: в самом Пскове Рузский уже не был хозяином, а на всё у него находились только телеграммы к Алексееву. А вот уже и до Брусилова стало докатываться, уже и он телеграфировал: остановить печатанье откровенных телеграмм Петроградского агентства о том, как убивают адмиралов, генералов, офицеров. Уже и у Брусилова, как у Эверта, хозяйничали в тылу самозваные вооружённые «делегации», арестовывающие военных начальников и бунтующие солдат к избранию новых. В самом Могилёве отставили губернатора, меняли администрацию, назначили губернского и уездного комиссаров, в городской думе снимали старинные портреты Павла I, Екатерины II, Александра I, по городу там и сям возникали возбуждённые сборища, особенно еврейского населения. В Могилёв воротился с Ивановым георгиевский батальон, – но от его прибытия не спокойней стало в городе, а будоражней. Сегодня с утра он прошёлся с музыкой по Днепровскому проспекту, губернаторской площади – и пошагал дальше по городу. За ним – электротехническая команда с красным флагом, за ней и штабная – уже с красными лоскутами! Собиралась и толпа, пошла к городской тюрьме «освобождать политических» – но оказалось, что их содержалось всего трое и они были освобождены ещё позавчера. Стягивались на Сенную площадь – «там будет объявлена революция». И приходилось что-то объявлять? |
| Депутаты одобрили: неплохо и распорядиться. Усилить преемственность власти. И пометить часом раньше, чем отречение, чтобы было действительно. Кому же – кабинет? Государю не хотелось – Родзянке. Вот кого бы назначить: Кривошеина. Депутаты посоветовали: – Князю Львову. Хорошо. А Верховное Главнокомандование – конечно, Николаше, кому же. Писались указы Сенату. Это укрепит обоих. Отдали на перепечатку. Вот – и молчание. Потом, потом… Самое трудное – говорить о себе. Какое-то небывалое состояние – без короны. И куда же?… Ещё не найден тон: кто кому здесь подчинён теперь или нет? Нехорошо поступать самовольно, но унизительно и спрашивать… Государь подёрнул плечом. – Не встретится препятствий, если я поеду теперь в Царское Село? Гучков поднял лоб как преграду. Ещё днём он так и предполагал, но… За спиной царя он увидел властную злую осанку своей главной врагини. (Соединиться ему – с волей? Нельзя, может и отречение взять назад). Вслух он не запретил. Но весь напрягшийся вид его, краснота лба. Но само молчание. Затянувшееся. Потом сказал, что в Луге мятеж. Нельзя гарантировать безопасного проезда. Государь чуть заметно качнулся – и обмяк как от удара. (Нельзя в Царское? А только этого он и хотел. Для того и торопился скорей выполнить вот эти все формальности. И – нельзя?…) С точки зрения общего спокойствия? Ну, это правда, может быть. Для блага России. Да ведь он в Царское хотел – только на время, пока выздоровеют дети. А потом вместе с ними – в Ливадию бы… А теперь – куда же? В Ставку?… В Ставку – надо. Там тоже надо передать дела. И можно будет вызвать в Могилёв из Киева Мама. Попрощаться. Если придётся теперь – покидать Россию? «В Ставку» – прозвучало и повисло: вопросом? сообщением? Спрашивал разрешения? не спрашивал?… Какое-то непонятное состояние. Гучков ещё раз посмотрел на царя в полное пенсне, почти не скрывая, каким его видел, запуганным. (Ставка, центр войск? При Алексееве и без Алисы? Ни на что не решится. Ни к чему не способен). Можно. Генерал Рузский даже извился – в недоумении, в протесте: да как же можно отрекшегося Верховного и отпускать в Ставку? |
| На 16 сентября все министры были приглашены в Могилёв. Они были больно поражены, что на вокзале их никто не встретил из важных лиц, и им пришлось завтракать в обычном вокзальном буфете. Затем они были провезены в губернаторский дом – и там на заседании Государь, с трудом сдерживаясь, произнёс как будто спокойную сухую речь – ответ на их коллективное заявление. Подписавшим министрам он выразил крайнее своё неодобрение: взгляд министров на принятие Главнокомандования был высказан ещё до окончательного царского решения – и совершенно непонятно, на каких основаниях было повторять. Государь высказывал, что теперь министры могут видеть и насколько они ошиблись по существу. Истинная Россия думает иначе (и Государь получает многочисленные телеграммы с выражением восторга). Суждения министров он объяснил “страшно нервной атмосферой Петрограда”. Вот здесь, в тишине и спокойной обстановке, он смотрит на вещи иначе. Ему воистину невозможно было понять это упрямое сопротивление своей самодержавной воле, которая не могла быть ничем, как угадкою Божьего Промысла. Наступило мучительное молчание. Невозможно было министрам ничего не ответить, и трудно было что-либо сказать. В коротком обращении Государя можно было увидеть, как раз наоборот, признание его поражения: вот, он отодвинулся ото всех бурь и питается показными телеграммами. Ушёл от центра власти и центра борьбы, и как это может сказаться на судьбе России? Разве на нём держалась Ставка? Разве без него мог функционировать правительственный Петроград? А можно было видеть и иначе: что они, министры, переоценили роль общественной негодовательной волны. Вот она и схлынула, а государственный корабль идёт. Их коллективное письмо было пережимом – расчётом на государеву слабость. Кривошеин ещё отвечал, что нельзя пренебрегать общественным мнением в такое критическое время, что надо дать обществу участвовать в войне (но оно сверх меры уже и участвовало), что правительство должно сотрудничать с народом (но – где был истинный народ? и тот ли народ в морозовском особняке?), – а между тем он ощущал теперь, как при его собственной ошибке великое русское колесо не покатилось по какой-то незримой, но может быть лучшей колее. Оказалось, что фавор Государя, и фавор общества, и даже фактическое премьерство – это все ещё не премьерство. Вот – движение шло без него, а его – оттирало в посторонние нежеланные советчики. |
| Между тем у Бэби нога опухла хуже, поворачивал с болью, и смотрел привычно-печальными большими отцовскими глазами, не по возрасту привыкнув к своей горькой судьбе. Когда Алексею подошло время спать, Николай помолился, став близ его постели, а Алексей повторял лёжа. Они спали на походных кроватях в общей маленькой комнате, увешанной образками и крестиками, – и всю ночь отцу были слышны, под вой ветра снаружи, стоны мальчика здесь. От этих стонов отец готов был рыдать или бежать куда-нибудь. Сильный толкающий ветер перешёл в ливень и как будто со снежинками. 70 Не поверить, как всё изменилось за ночь: тот вчерашний тепло-безумный ураган успел похолодать, вылить ливень, засыпать Могилёв снегом – и успокоиться к утру в пятиградусном морозце. Да столько снегу сразу навалило, что по Губернаторской площади пробивали люди тропки наискосок, а дворники ещё не справились. Кой-где промелькивали первые поспешные сани с бубенчиками, а и колёсные ещё торили свою колею, и автомобили недовольно фырчали, размётывая снежную пыль и занося задом. Но чем неожиданней, тем сильней действовал на душу этот вывал зимы – обеляющий, очищающий, зовущий к какой-то новой строгости. Уже таким смятенным, да и растерянным, да и счастливым, как вчера, Воротынцеву не быть, не мог оставаться. Да и пора было ему очнуться от своей круговертной стыдной поездки. Ничего не решил, ничего не сделал, и никак иначе не очнуться, как возвращаться в полк. Проснулся бодрый, сильный, и, при всей полноте Ольдой, – сразу вспомнил о Гурко: и времени нет оставаться дальше дожидаться – и как бы его увидеть, поговорить? И если б не ждал, то не узнал, а так во дворе штабного собрания сразу выделил знакомую спину совсем невысокого генерала с решительным настигающим шагом и несколько увеличенным размахом рук. Это был он! – всегда много дела, заботы серьёзные, расслабляться и мешкать не приходится. Хотел на глаза ему тут же попасться – не сноровил. Пошёл к столу. Всё, как Свечин предсказывал! Неужели ж?… А в офицерской столовой гудела сенсация снова, уже не по телефону полученная, но лично кем-то привезенная из Петрограда: позавчера в Думе Милюков, имея документы на руках, доказал предательство царицы !! А уж Милюков зря не скажет! Учёный, историк, он-то знает цену доказательствам! |
|
|
