| Но из других более достоверных источников известно, что четыре из значащихся здесь диаконами – Ахилла, Аифал, Сармат и другой Арий были пресвитерами. Что бы это могло значить? Если допустить, что Александр низвёл этих четырёх пресвитеров в сан диакона в качестве наказания, – для чего едва ли можно найти аналогию в других церковных памятниках, – то почему прочие диаконы остаются в своей степени, а не понижены? Далее, заслуживает внимания, что в этом списке не хватает двух имён, – пресвитера Карпона и диакона Гая; куда они исчезли? Всё это возбуждает подозрение в принадлежности этой прибавки самому Александру. Оно не требуется содержанием послания и совершенно случайно приставлена к нему. Послание имеет своё ясное окончание: «Дай Бог мне получить» и пр., а затем бессвязная приставка: «вот преданные анафеме» и т. д. Во-вторых, и списке истории Феодорита, из которого извлёк это послание автор, перепечатанный у Migne (gr. s., t. 18, с. 573), этой прибавки нет; к сожалению Migne не присоединил никаких ни библиографических, ни палеографических сведений; во всяком случае отсутствие у него этой прибавки не случайно. С принятием этого предположения всё остальное выясняется. Александр в первом посланий точно обозначает всех осуждённых: Арий, Ахилла, Аифал, Карпон, другой Арий в Сармат, бывшие некогда (ο πτε) пресвитерами (6 пресвит.), Евзой, Лукий, Юлий, Мина, Елладий и Гай (6 диакон.). Migne dr. s., t. 18, c. 537). Тоже и у Созомена, пользовавшегося, вероятно, Сабином (Н.Е., 1, 15), Арий не считается: Аифал, Ахилла, Карпов, Сармат и Арий (5+Арий – 6 пресвит.), диаконы: Евзой (далее в списке неправильность: «μαχ.., нужно читать λουχ (ος κα Γος) см. Schwartz», ib., s. 296), Юлий, Мина, Елладий. Наконец, точно те же имена и в том же достоинстве повторяются и у Епифания в подписях под письмом к Александру. Вопрос лишь в том, когда (ο πτε) бывшие пресвитеры, получившие вновь каноническое пресвитерство. В ответ на это не нужно прибегать к каким-либо сложным и посторонним соображениям. |
| В 1930 году Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило отца Агапита к трехлетней высылке в Северный край, предъявив следующее обвинение: " Участник контрреволюционной группировки среди местного и ссыльного духовенства в городе Архангельске " . С каторги отец Агапит вернулся больным. В лагере у него появилась опухоль на языке. Ему несколько раз делали операцию, но метастазы распространялись, и он потерял способность говорить. Несмотря на полученный смертельный недуг, пребывание на Севере стало важной школой жизни для отца Агапита, способствовало его духовному укреплению и росту. В 1937 году отец Досифей был опять арестован и расстрелян. Отец Агапит остался совершенно один и тяжело заболел. Он договорился с жившей рядом старушкой, что, когда ему станет совсем плохо, он постучит в стенку. Однажды соседка вошла и увидела, что умирающий лежит на постели и с невыразимой любовью смотрит на икону Божией Матери. Его дыхание становилось все реже и реже, пока не прекратилось совсем... Случилось это незадолго до войны, около 1941 года. В молодости Михаил Таубе подавал большие надежды, в Оптиной все ожидали, что он станет крупным богословом. Но не такое поприще было уготовано ему Господом, а судьба страдальческая, одинокая, сокровенная, полная тайной молитвы за богохранимую Россию и веры в несокрушимую силу Света, который и во тьме светит, и тьма не объяла его (Ин. 1, 5). Монах Агапит был реабилитирован 17/30 марта 1995 года. Иеромонах Аифал (Панаев) (†12/25 декабря 1936) Иеромонах Аифал (Панаев) заведовал оптинской иконной лавкой. Он был на редкость скромным человеком. Все знавшие его отмечали идеальное послушание и поразительное смирение этого инока. В конце 1920-х годов отца Аифала арестовали и сослали в Сибирь. Отбыв срок, он не захотел возвращаться в мир, ощущая в себе стойкое, решительное противление этому шагу. Больше года добровольно оставался он в ссылке. Близким же писал, что страшится возвращения в безбожный мир, где ему при его строгом монашеском устроении найти свое место будет трудновато. Но родные настаивали, сняли ему комнату, и он решился. Поговел, написал письмо отцу архимандриту Исаакию II, жившему в то время в городе Белёве, попросил благословения и, помолившись, двинулся в путь. |
| Отец Исаакий иногда посылал отца Аифала в Холмищи к старцу Нектарию с разными поручениями. Он шел все 60 верст пешком, хотя был слаб здоровьем. Однажды, вот так придя в Холмищи, как рассказывала мать Амвросия, «он вошел к батюшке и стал на колени в ожидании благословения. А батюшка, зная его как идеального послушника, как бы не обращая внимания на коленопреклоненного отца Аифала, оставил его в таком смиренном положении, вероятно, для примера окружающим и стал обходить ряд других пришедших. Только когда окончил со всеми, благословил его и принял от него поручения. Отец Аифал все это время так и был в таком коленопреклоненном положении» 617 . Отец Аифал отбывал незаконно присужденный ему властями срок пятилетнего заключения в Соликамске. Освободившись, он написал отцу Исаакию в Козельск, прося благословить его возвращение. Получив ответ, он поехал, но уже вблизи Калуги уголовники вытолкнули его на ходу из вагона, и он разбился насмерть. 4 июня 1927 года в Козельске были арестованы отцы Никон и Кирилл. В этот же день взято было властями несколько работников Оптинского музея, среди них уже уволенный с должности отец Агапит (Таубе). Всех их увезли в Калужскую тюрьму. Отец Никон помещен был в общую камеру, а вскоре его и отца Кирилла назначили на работу в канцелярии при тюрьме. Уже на другой день после ареста духовные чада отца Никона привезли ему из Козельска все необходимое. Ему удалось установить с ними постоянную связь, – он мог передавать им письма и краткие записки. Однажды он тайно передал 5-й том сочинений святителя Игнатия (Брянчанинова) , исписанный по полям его, отца Никона, комментариями и замечаниями по поводу прочитанного. В книгу вложен был пакет с записками к духовным чадам (этот том сохранился). В каждой записке было несколько изречений, соответствующих духовному устроению того духовного чада, которому она была адресована. А на полях тома сочинений святителя Игнатия среди других записей есть такая: «Возблагодарим Господа Бога за все милости Его, на нас, грешных, явленные. |
| Адарсапор же говорил своим: «что это значит, что христиане небрегут о настоящей жизни и желают смерти, словно какого благополучия? > Те отвечали: «от отцов своих держатся учения, что есть другой мир, лучше этого; и они, веря тому, не радят о сем мире, надеются на лучший и предпочитают смерть». Между тем святой от бесчисленных ран истекал кровию. Тогда, как бы из соболезнования, мучитель велел превратить бичевание и сказал ему: «покорись воле царской и будешь здоров; потому что наши врачи скоро вылечат тебя», – но получил в ответ: «если б я одним словом ты исцелил меня, все-таки я не оставлю Бога, сотворившего небо и землю, и не поклонюся солнцу, которое Он сотворил на пользу людям». И сказал судья: «это я сказал, испытывая тебя, потому что во всяком случае тебе не вылечиться от таких язв; но ты стань образцом для христиан, чтоб они не противились царю и не презирали его сановников». Аифал: «всегда лживый, ты однако невольно высказал правду, что я служу для христиан образцом мужества. Многие из верных, смотря на меня, как на образец, и видя мои страдания за Христа, поревнуют о Господе Боге и не устрашатся мук за Него». Тогда судья обратился к правителю Адиабены и сказал ему: « возьми этих обоих христиан в свой город для побиения камнями от своих же христиан; пусть христианские учителя погибают от своих». Посему были они привязаны к вьючным животным, как снопы или бревна, потому что не могли ходить или сидеть, и отправлены в Арбелу. На пути же, когда происходила остановка для отдыха, их снимали и клали на землю, как мертвецов, потому что они не владели ни руками, ни ногами. И если кто из сострадания хотел подать им пищу, то своими руками влагал им пищу в рот. Достигши Арбелы, они были снова заключены в тюрьму и воспрещено было допускать к ним христиан. В Арбеле находилась тогда богатая христианка, по имени Яздундокта (см. житие ее ниже, стр. 19), оказывавшая помощь всем узникам за имя Христово и, по возможности, доставлявшая им пищу и одежду. Узнав, что Иосиф и Аифал в темнице, пришла туда с слугами своими ночью и, утоливши стражей подарками, взяла полумертвых мучеников на малое время в свой дом, омыла их язвы, лобызала их руки и плакала над ними. |
| Она же воскликнула: — От века не слышано, чтобы кто-либо принуждал женщину поднять руку на святых мужей, как делаете вы, воюя не против врагов, но против нас, и наполняя кровью и убийством отечество, находящееся в мире. Нечестивцы прикрепили к длинной палке железный рог и дали Снандулии в руки, чтобы она издали пронзила им святого. Она же сказала: — Для меня было бы лучше, если бы вонзили это в мое сердце, чем коснуться святого и неповинного тела. Вокруг святого было набросано множество камней, так что только голова его была видна. Некто из нечестивых, подняв большой камень, замахнулся им над головою святого и ударил его этим камнем в голову и раздробил ее. Так добрый страдалец предал свой дух в руки Господу. Была поставлена стража охранять мученическое тело, как какое-либо сокровище, чтобы оно не было украдено верующими. По прошествии трех дней, произошло великое землетрясение. Огонь, упав с неба, сжёг сторожей и разметал камни, как прах. Когда же землетрясение, гром и молнии прекратились, пришли люди на место, где тело святого было забросано камнями, и увидели, что камни раскиданы, тела же святого не нашли, ибо Господь, ведомыми только Ему судьбами, перенёс его в неведомые места. Святой диакон Аифал быль отвезён в селение, называемое Патриас и там также христиане побили его, по принуждению, камнями; святое же тело его, жившие по близости иноки, придя ночью, тайно взяли и предали честному погребению. На том месте, где был убит святой Аифал, выросло дерево «мерсина» от которого по молитвам святого мученика исцелялись всякие болезни. И стояло то дерево в течение пяти лет, исцеляя недуги всех приходящих. При виде этого, нечестивые по зависти срубили его под корень. Многие из достойных видели на том месте блистание небесного света и Ангелов, воспевающих и славящих Бога, прославляющего Своих святых, молитвами которых да сподобимся и мы воспевать, вместе с Ангелами, славу в вышних Богу во веки. Аминь. Кондак, глас 2: Божественным мудре, непорочно тайноводил еси, жертва приятна был еси благоблаженне: Христову бо пил еси чашу славно, святе Акепсимо, со страдальцы твоими, моляся непрестанно о всех нас. |
| На следующий день приведены в судилище семидесятилетний Иосиф, священник из Бет-Кетубы в Адиабене, и шестидесятилетний Аифал, диакон из при-Евфратской местности в Вавилонии. Судья сказал им: «для чего прельщаете простых людей гибельным своим учением?» На это ответил Иосиф: «мы не прелестники, а проповедники истинного учения, отвращаем людей от боготворения бездушных идолов и приводим их ко спасению». Судья сказал: «какое ж посему богопочтение истинно? То ли, которого держится царь, вельможи и богатые, или ваше, людей ничтожных и бедных?» Иосиф: «Бог наш не нуждается в высоте и величии сего мира, посему многие из нас самоизвольно бывают нищими и смиренными, раздавши имение убогим и ожидая прославления в другом мире». Судья, не совсем понявши смысл его слов, сказал: «вы еще хвалитесь своею леностью, бездельем и бедностию?» Иосиф: «вникни в то, за что порицаешь нас, как людей бесполезных, и убедись, что приобретаемое трудами рук наших почетнее твоего тунеядства и обогащения посредством грабежа; мы даем от своих трудов бедным, а ты похищаешь у бедных». Судья: «богатство всем желательно, и всякий любит его; кто ж поверит, будто вы его ненавидите?» «Но мы», отвечал Иосиф, «считаем его преходящим и временным, ни с кем навсегда не пребывающим, потому “ и не желаем его; и с тобою, который любишь его, оно не останется, как и ни с кем из богачей и гордящихся им». Судья, прервав беседу его, сделал прямой вопрос: поклонится ли он солнцу, или нет? На отказ Иосифа он велел десяти палачам, попеременно, бичевать его, так что плоть от костей отпадала, но мученик благодарил Бога за то, что удостоил его кровавыми страданиями очиститься от грехов своих. Полумертвого снесли его в ту же темницу, где находился и Акепсима. Тогда обратился судия к Аифалу, диакону, с вопросом: «а ты что скажешь? Исполнишь ли царское повеление? Поклонишься ли великому солнцу и вкусишь ли крови жертвенной?» Аифал: «лучше мне умереть, чтобы вечно жить, нежели жить, чтоб на веки умереть. Ешь кровь, пес кровожадный; молись солнцу, ослепленный в сердце твоем, потому что не видишь светлого Солнца, восходящего над тварию и простирающего лучи Свои на все концы земли». |
| Батюшка Досифей не был против, и я решилась сказать. После трапезы я остановила сестер и высказала все, что я думала. Они стали так плакать, что я испугалась, стала их успокаивать. Прошло несколько месяцев. Состояние духа у Анисьи и сестры Марии не улучшилось. Меня беспокоила мысль — не эгоистично ли это с моей стороны? Еще нашла записочку, касающуюся этого времени: «Не грех ли, что люди, которые содержали нас, беспокоятся о том, чем жить, а я ничего не говорю, молчу, боясь подвергнуть их такой крайности, что они и выдержать не смогут. Ведь я глубоко благодарна всем сестрам, я не хочу причинять им огорчения». Поля также стала просить за Анисью. И мы решили, еще ничего не говоря, посмотреть квартиру. Как-то быстро нашлась квартира и по цене и по удобству подходящая нам: в саду, в полной тишине. Чтобы избежать переживаний, я сказала, и сейчас же начали переходить. Наше расставание не обошлось без слез и скорби, но зато быстро. В тот же день и перешли. Сестры нам всё устраивали, а для вещей наняли извозчика. Я поместилась в большой комнате, для больной Анисьи была отдельная, для Марии тоже. Поля поместилась на кухне, которая отличалась только русской печкой. Это было весной. Хорошо в саду! Как мы жили с материальной стороны? Это одному Богу известно. По человеческим соображениям это невозможно. Помню, о. Мелетий дал нам десять рублей. Сестра Манефа, которая работала со мной в общине Христа Спасителя, неожиданно присылает целый мешок белых сухарей из Симбирской губернии. На Пасху она, как псаломщица, ходила со священником, и ей надавали куличей. Как это было для нас благодеяние! Отец Аифал, по выходе из Оптинского скита, занял место сторожа. Недалеко от нас ему поручили сторожить дом с тем, чтобы пользовался садом и огородом. Огород он очень усердно обрабатывал, а когда поспела малина, которой было очень много, он срывал ее и отдавал торговке, которая заходила и платила ему сколько-то. Отец Аифал, сильно занятый работой по огороду, предложил кому-либо из нас рвать малину. Ходила сестра Мария. Он давал ей каждый раз деньги и миску малины. Едва ли после этого у него самого оставалось что-либо.! Спаси его, Господи! |
| Мы знаем, что для богатых труден путь в небесное Царство, и что стремящиеся к обогащению впадают в искушение. — Оставь свои длинные лживые речи и поклонись огню и солнцу, — сказал волхв, прерывая его беседу. Пресвитер отвечал: — Не надейся, что когда-нибудь увидишь меня исполняющим вашу беззаконную волю, ибо я не оставлю Создавшего огонь и солнце, и не поклонюсь созданию. Волхв, слыша это, повелел, обнажив святого пресвитера Иосифа, растянуть и бить прутьями розового дерева, ветви которого колючи подобно терновнику, до тех пор, пока не была содрана вся кожа его, и плоть не стала отпадать от костей. Волхв тотчас приказал, распростерши святого нагим на земле, крепко бить его суковатыми палками; и его били по всему телу так, что земля обагрилась кровью его. Святой, будучи весь окровавлен, воскликнул: — Благодарю Тебя, Господи Боже мой, что Ты благоволил омыться мне от грехов в крови моей. После долгих побоев, святой был скован двумя железными оковами и отправлен в темницу к святому Акепсиму, где они имели один в другом отраду среди своих страданий, взаимно утешая друг друга надеждою на милость Божию. Когда пресвитер был отведен в темницу, диакон Аифал остался пред князем волхвов, стоя связанным. Волхв, посмотрев на него, сказал: — А ты что скажешь? Исполнишь ли царское повеление? Поклонишься ли великому солнцу? Вкусишь ли жертвенной крови, чтобы избавиться от предстоящих тебе бедствий? Или останешься упорным и непокорным, как и прочие? Святой диакон отвечал: — Пить кровь — дело твоих скверных седин; за Бога ты считаешь то, что создано Богом. Я не буду в такой степени слеп душевными очами, как ты, и не почту тварь более, чем Творца. Тогда мучитель повелел связать руки его под коленами и вложить сквозь связанные руки большой кол, а шести палачам, по три с каждой стороны, наступить на концы дерева и таким образом давить святого и при сем бить его без пощады колючими прутьями. Воины, прыгая на дерево, избили суставы мученика, стегая же его розгами, истерзали тело его. Святой, доблестно терпя, сказал волхву: |
| Я много наплакалась. Мы с отцом Адрианом пробыли только сутки и уехали обратно в Козельск». Приезжал в Холмищи духовник старца Нектария отец Досифей (Чучурюкин) из Козельска. Оба они некогда были духовными чадами архимандрита Агапита (Беловидова). Отец Досифей в Козельске исповедовал братию и отчасти старчествовал, как бы поневоле, так как к нему часто обращались и богомольцы-миряне. Он был очень скромен и всегда старался избежать роли наставника, отсылал к отцу Никону. Но архимандрит отец Исаакий благословлял людей обращаться к нему. Власти следили за ходящими в Холмищи к старцу, поэтому братия делали это по возможности тайно, шли даже переодевшись по-женски в шубу и платок, замотав бороду, чтоб не видно было. Отец Исаакий посылал нередко к отцу Нектарию с разными вопросами иеромонаха Аифала (Панаева), оптинца, который в последнее время был рабочим в музее «Оптино», а потом поселился со всеми братиями в Козельске и тут служил в храме. «Он шел пешком все шестьдесят верст, – вспоминала монахиня Амвросия (Оберучева), – хотя вообще был слаб здоровьем. Однажды, вот так придя, он вошел к батюшке и стал на колени в ожидании благословения. Батюшка, зная его как идеального послушника, вероятно, для примера окружающим, как бы не обращая внимания на коленопреклоненного отца Аифала и оставив его в таком смиренном положении, стал обходить ряд других пришедших и только когда со всеми окончил, благословил его и принял от него поручения. Отец Аифал все это время так и простоял перед батюшкой на коленях». Мать Анастасия вспоминала, как она вместе с о. Досифеем пришла в Холмищи: «О. Досифей стоял в одной комнатке, когда из своей комнаты вышел о. Нектарий. Оба старца повалились друг другу в ноги, и никто из них не хотел первым вставать». М.Анастасия стояла в сторонке и плакала от умиления. Мы видели, что некоторые из вспоминавших о первом времени жития старца в Холмищах упоминали о его унынии, но думаем, что они по-настоящему не понимали внутреннее состояние старца. От уныния он всегда предостерегал обращавшихся к нему людей. И в это скорбное время из Холмищ пишет он, например, среди многих писем такое (некоей «достоуважаемой Ольге Михайловне»): «Идите путем смирения! Смиренным несением трудных обстоятельств жизни, смиренным терпением посылаемых Господом болезней; смиренной надеждою, что не будете оставлены Господом, скорым помощником и любвеобильным Отцом Небесным; смиренною молитвою о помощи свыше, об отгнании уныния и чувства безнадежия, которыми враг спасения тщится привести к отчаянию, гибельному для человека, лишающему его благодати Божественной и удаляющему от него милосердие Божие». |
| Волхв тотчас приказал, распростерши святого нагим на земле, крепко бить его суковатыми палками; и его били по всему телу так, что земля обагрилась кровью его. Мучитель, поставив его снова пред собою, после продолжительных побоев, сказал: — Акепсим! где твой Бог? — Пусть Он придет теперь и избавит тебя из моих рук. Святой отвечал: — О, пребеззаконный! Бог мой вездесущ. Он наполняет небо и землю и имеет силу избавить меня из твоих рук. Но я умоляю Его благость не о том, чтобы Он избавил меня от причиняемых тобою мучений, но о том, чтобы ниспослал мне терпение среди мучений, дабы, претерпев до конца, я мог бы наследовать венец жизни. Какой же муки и смерти достоин ты, восстающий на Бога Живого, ты, — земля и пепел? — Поистине ты достоин того, чтобы сгореть в огне, которому покланяешься теперь как богу, — чтобы бог твой вечно жёг тебя. Князь волхвов, слыша это, пылал гневом и повелел обложить святого тяжелыми железными оковами и заключить в темницу. Поутру на другой день был взять пресвитер Иосиф семидесяти лет от роду, также и диакон Аифал оба — мужи праведные и святые, ревность которых о Боге была подобна обоюдоострому мечу, посекающему безбожие. Они были приведены к нечестивому волхву, и он, гордо посмотрев на них, сказал: — О, погибшие люди! зачем, обходя простых людей, вы обольщаете их вашим неправедным учением? Пресвитер отвечал: — Мы не обольщаем людей, но обращаем их от обольщения к истинному Богу, Которой есть Господь и Создатель солнца и огня и всех видимых и невидимых тварей; а праведно наше учение потому, что оно учит об Едином Праведном Боге. Волхв сказал: — Какое учение более справедливо: то ли, которого держатся царь и все его воеводы, или то, которому следуют люди худые, отверженные, нищие и ничтожные — как ты? Пресвитер отвечал: — Точно, мы худые и отверженные люди в сем мире, ибо Господь наш оказывает благоволение пребывающим не в гибельных для души богатствах и гордости житейской, но в нищете и смирении нашем; по этой причине многие из нас добровольно делаются нищими и смиренными, раздав свое имение в руки убогих, за что мы надеемся получить награду сторицею от нашего Господа. И если бы мы упражнялись в собирании богатств, то, трудясь своими руками, обогатились бы более, чем ты, не делающий ничего, а только поглощающий плоды чужих трудов и с притеснением отнимающий имение других людей, убогих; для нас же достаточно нашего труда, чтобы и самим питаться, в меру надобности, и питать более слабых братьев. |
|
|
