| «Большая часть панкисской молодежи (более 50%) уже давно собирается вокруг салафитской (ваххабитской) мечети. В Гурии и Аджарии процент меньше, но и там ведется интенсивная вербовка. Есть и примеры вербовки христиан в Грузии... Об одном из задержанных я твердо могу сказать, что его задержание было абсолютно логичным, этот человек представлял опасность для Грузии - пусть правоохранители расследуют и сами увидят его агитационную и подрывную работу. Задержанные родом из села Насакирали. В Гурии несколько мусульманских сел, где живут аджарские мигранты. Это села Насакирали, Букнари и Зоти. Я не могу сказать, что это салафитские села. Там живут и последователи традиционного ислама. В селе Зоти родился герой Грузии Муртаз Иремадзе, который погиб на войне 2008 года. В этих селах всего несколько христианских семей», - продолжил респондент. «Панкиси стал международным отрицательным брендом, чтобы отрицательная сторона Грузии всегда демонстрировалась с помощью Панкиси. За последние годы в Панкиси не происходило ничего такого, что бы подтвердило отрицательный авторитет ущелья в международной прессе. Журналисты уже надоели жителям Панкиси. У меня складывается впечатление, что в 2000-2012 годах представители властей специально создавали такую ситуацию, чтобы у населения Панкиси был отрицательный имидж. Ну и что с того, что авторитетный полевой командир ИГ Батирашвили из Панкиси?! Те, кто взорвал башни-близнецы в Нью-Йорке, были из Саудовской Аравии, но это не повод называть эту страну государством террористов», - говорит эксперт и на вопрос - «И все же, что происходит в Гурии и Аджарии, сколько человек уехало в Сирию и сколько погибло?» - отвечает: «Число погибших из Гурии мне неизвестно, по-моему, их нет. По моей информации, погибло 4 выходца из Аджарии и 4 - из Квемо Картли. В сумме в Сирии погибло 20 человек и это не маленькое число для Грузии. Из Грузии в Сирию уехало около 120 боевиков, но трудно сказать, сколько именно, так как многие из них числятся трудоустроенными в других странах, но потом выясняется, что они пополнили ряды исламистов. Известны 4 полевых командира - все они кистинцы. Из Аджарии и Квемо Картли полевых командиров нет. Об Аджарии сведения распространялись и раньше - например, говорилось, что в Батуми расположены центры подготовки, где людям «промывают мозги». Мы знаем методологию, как происходит обработка людей и что им обещают. Молодых везут учиться, семьям помогают материально. Вместе с гуманитарной помощью ведется идеологическая обработка, чтобы использовать их в будущем». |
| Обращение каталикоса-патриарха всея Грузии Илии II и Св. Синода Грузинской Православной Церкви (версия для печати)/Православие.Ru Обращение каталикоса-патриарха всея Грузии Илии II и Св. Синода Грузинской Православной Церкви Православие.Ru , 12 мая 2004 г. Его Превосходительству г. Михаилу Саакашвили Президенту Грузии Председателю Парламента г. Нино Бурджанадзе, Грузинскому Парламенту Премьер-министру Грузии, г. Зурабу Жвании, кабинету министров Главе Аджарской АР. г. Аслану Абашидзе и руководству Аджарии Политическим партиям, неправительственным организациям, интелигенции, молодёжи, Грузинской православной церкви и всей Грузии. Св. Синод Грузинской Православной церкви и всю нашу нацию движет одно желание - чтобы в нашей стране был мир, благоденствие и единодушие, поэтому глубоко сожалеем из-за тех напряженных событий, которые развились в Грузии в связи с ситуацией в Аджарии. Население с большой надеждой смотрит на те политические и экономические сдвиги, которые сейчас происходят в нашей стране. Постепенно повышается международный авторитет Грузии что является заслугой президента Грузии М Саакашвили и сегодняшнего руководства, становится реальной перспектива восстановление территориальной целостности страны. Наблюдается тенденция урегулирования социально-экономических проблем. Чувствуются те позитивные результаты, которые на протяжении лет ждёт наше население . Для того, чтобы эти процессы стали необратимыми, в стране нужен мир и согласие. Аджария - это священная и неотделимая часть нашей родины, откуда свет Христов распастранится по всей стране. Здесь проповедовали апостолы Андрей Первозванный, Симон Кананит и Матфий. Значительно то, что на протяжении последних лет при поддержке г. Аслана Абашидзе были построены многие церкви-монастыри в Аджарии, заработали духовные гимназии и детские сады, приходение приходские школы, приюты для стариков и сирот. Синод Грузинской Православной Церкви считает, что негативные Явления происходящие в Аджарии есть результат недопонимания и вмешательства внешних сил. Эти вопросы, которые рождают недопонимание должны решится мирным путём переговоров. Недопустимо кровопролитие. В существующей тяжелой обстановке считаем нужным сведущее: |
| Грузия: Реставрация братской могилы русских солдат завершается в Кобулети Кобулети, 25 декабря 2014 г. В черноморском городе Кобулети (Аджарская автономная республика) завершается реставрация братской могилы русских солдат, павших в русско-турецкой войне 1877-78 годов, в частности в сражениях при Цихисдзири 18 января 1878 года, сообщил " Новости-Грузия " руководитель Института Евразии Гулбаат Рцхиладзе. " Каменный монумент с крестом, поставленный полковником Ребиндером в 1902 году на этой братской могиле, был очищен местными жителями и перекрашен. Проведена очистка территории могилы и непосредственно прилегающей к ней земли от сорняков и мусора, был рассыпан щебень, разложены каменные плиты. Сейчас идет интенсивная работа по укреплению капитальной стены, огораживающей братскую могилу. Люди работают с энтузиазмом " , - сказал Рцхиладзе. В освободительной войне на Балканском и Кавказском театрах войны полегло около 200 000 русских солдат. Мы должны помнить и ценить их героизм " Когда представители Института Евразии предложили нам помощь в восстановлении братской могилы русских солдат, мы, жители села очень и очень обрадовались – ведь именно благодаря их героизму в войне 1877-78 годов была освобождена Аджария, наш родной край. Мы помним очень много хорошего от России и в советский период, все же было больше хорошего, чем плохого " , - говорит 47-летний Имеда Тхилаишвили, житель села Хуцубани (крупное село, примыкающее к курортному городу Кобулети). На предварительном открытии, при осмотре проходящих работ и уже частично отреставрированной братской могилы в субботу, 20 декабря, собрались руководители местной администрации и жители села Хуцубани, работники министерства культуры автономии, а также видные и уважаемые представители батумской интеллигенции. Автор идеи восстановления монумента в Хуцубани - юрист Семен Коридзе, долго проживавший в России. " В Аджарии всегда с особой теплотой относились к русским, к России, но сегодня все же особый день – посмотрите на этих людей, как они довольны, какой энтузиазм они проявили " , - заявил Коридзе. |
| Сожители были славными людьми, и жили мы дружно, верили друг другу, говорили свободно и единодушно боролись с тяготами режима, то посильно протестуя, то обходя их, ловчась и хитря. Но все мы были различны в своих «вчера» и «сегодня». Старшим по камере был Миша Егоров, Парижанин; здесь и завязалась моя с ним дружба. Он, как полагалось старшему, занимал, стоявший около печки, непомерный и, столь же, неуклюжий «бегемот» – оставшийся от монахов, широкий деревянный диван, жесткий, но со спинкой. На другом таком же диване – в нашей келье в монастырское время жили два монаха – помещался его друг еще по коммерческому училищу Вася Овчинников, тоже московский купец, но с Рогожской, старообрядец, воспитанный в строгой, еще хранившей вековой уклад, семье и в столь же строгих правилах древнего русского благочестия. Приятели любили друг друга, но это не мешало им постоянно пикироваться. Третьим был турок Решад-Седад, их сверстник по годам, но с иным, пестрым и экзотическим, даже для Соловков, прошлым. Во время гражданской войны Решад занимался коммерческими, а, быть может, и контрабандными, операциями между Турцией и Грузией. При захвате Тифлиса – попал к большевикам и разом приспособился к новой обстановке. Он вступил в партию, куда, как иностранец, был принят в те времена с распростертыми объятиями, и начал делать карьеру, спекулируя на самоопределении наций. Сначала все шло блестяще, коммерсант-контрабандист Решад-Седад стал, ни мало, ни много, как наркомом просвещения автономной Аджарской республики. Но потом стряслось что-то, о чем Решад говорил коротко: – Очень хорошо жил, как жантильом жил... Только маленькая ошибка вышла... Из Батума – на Соловки. Политическая беспринципность Решада происходила от полной чуждости его политике, вообще. Он понимал и расценивал ее только с коммерческой точки зрения. Но это поклонение мамоне не мешало ему быть в личной жизни вполне порядочным, очень отзывчивым человеком и добрым, верным товарищем. Малых талантов и умения ими пользоваться, у Решада было хоть отбавляй. Он был и графиком, и рисовальщиком, умел делать игрушки, музыкальные инструменты, варить сыр и мыло, коптить рыбу, приготовлять конфеты из картошки... чего только он не умел! С такими знаниями на Соловках не пропадали: Решад стал заведующим мастерской экспортных, художественно-кустарных игрушек и поставил дело неплохо, пользуясь всем разнообразием профессий соловецкой каторги. |
| Отвесные скалы во многих местах прикрыты чистейшими белыми вуалями водяных брызг и пены от бесчисленных ручьёв, падающих сверху и разбивающихся с такою силою, что воды не остаётся и в помине. Я особенно любил великолепные базальты с их вертикально стоящими шестигранными призмами, чёрные и ещё более чернеющие от влаги. Высоко, так высоко, что и голову не закинешь, подымается почти отвесная широкогрудая лестница базальтовых столбов, с чётко срезанными вертикальными гранями и точно горизонтальными шестиугольными площадками. И вся эта огромная поверхность во всю свою высоту и ширину задёрнута прозрачной, нежно-белой водяной тканью и дышит прохладой и чистотою. Столбчатая отдельность базальтов проявляла мне, как я чувствовал, внутреннее строение скал, и перекликалась с моими любимыми кристаллами. Когда не удавалось добраться до строения и какой-либо материал стоял пред глазами слитой массой, чувствовалась стена, отделяющая от природы, каменная стена тайны. Напротив, всевозможные отдельности, слоистости, порядок и ритм показывали доверие природы и радовали – не рациональностью, ибо что-ж тут рационального, когда их самих нужно объяснять, а именно доверием, открытым пульсом жизни природы. На Аджарском шоссе я с детства приучился видеть землю не только с поверхности, а и в разрезе, даже преимущественно в разрезе, и потому на самое время смотрел сбоку. Тут дело совсем не в отвлечённых понятиях, и до всего указываемого мною чрезвычайно легко подойти руководясь рассуждениями. А дело здесь в всосавшихся спервоначала и по своему сложивших мою мысль привычках ума: известные понятия, вообще представляющиеся отвлечённо возможными, сделались во мне необходимыми приемами мышления, и мои позднейшие религиозно-философские убеждения вышли не из философских книг, которых я, за редкими исключениями, читал всегда мало, и притом всегда неохотно, а из детских наблюдений, и может быть более всего, – из характера привычного мне пейзажа. Эти напластования горных пород в отдельности, эти слои почвы, постепенно меняющиеся, пронизанные корнями, этот слой дерновины, их покрывающий, кусты и деревья над ними–- я узнал о них не из геологических атласов, а из разрезов и обнажений в природе, к которым привык, как к родным. |
| Почти поголовно разбойники, они в то же время скрытны, умеренны и, как все разбойники, знают чувство преданности. С ним на этой дороге ни разу ничего не случилось, даже встречи неприятной не было, и вещей с задка фаэтона у него никогда не отрезали. Между тем отец всегда отказывался от стражников, предлагавшихся ему властями в виду опасности подобных разъездов, и не только не возил с собою, но и дома не имел никакого оружия: единственное, с чем он ездил, – была палка. Мало того, он не давал поблажек и требовал от служащих «добросовестного», как он обычно говорил, отношения к делу и, если усматривал противное, то по вспыльчивости мог сильно накричать. Он требовал абсолютной чистоты, и малейший признак неряшливости, грязи и беспорядка мог вызвать в нём приступ гнева, правда, очень кратковременного, но – до самозабвения. В частности, абсолютная чистота требовалась им и на всём протяжении шоссе. Он выходил из себя, заметив на шоссе сколько-нибудь пыли, немного земли, бумагу, или щепки. Когда он кричал, рабочие претерпевали гнев, принимая его как должное: но высшей мерой гнева – уже нам непереносной – было другое, – это молчание папы: выхватив метлу у ближайшего из рабочих, папа начинал усиленно мести сам и делал это довольно долго. Возможность этого знали и чрезвычайно боялись её, рассматривая как свой позор. Однако, несмотря на все эти вспышки, все служащие были очень преданы папе за его справедливость, благожелательность и щедрость. По тесной клановой сплочённости всех аджарцев, преданность одних, служащих, обязывала к тому же всех рабочих. Сам того не зная, папа всегда окружён был стражей, готовой отстаивать его от малейшей неприятности, и даже те, посторонние, кого поручал папа кому-нибудь из служащих, как своих гостей, пользовались тою же безопасностью. По-видимому, папа даже не вполне сознавал, под какою угрозою находился бы он, если бы не был признан горцами законным главою Аджарского ущелья. Уже после кончины его, один из служащих приехал в Тифлис искать у отца места себе, и, узнав, что его уже нет в живых, расплакался и стал восхвалять его. А затем он рассказал об этой охране его в Аджарии самими горцами, и в частности вспоминал один случай, отцу моему оставшийся неизвестным: однажды он ночевал в сторожке на станции Хуло. Прослышав, что кто-то остановился на ночёвку, окрестные разбойники явились сделать свое дело. Но их встретили бывшие тут служащие и объявили, что они не допустят даже разговоров, которые могли бы взволновать их начальника, и разбойники мирно разошлись по своим аулам. Рассказчик говорил мне, что без такого вмешательства, отец тогда же не остался бы в живых. |
| Наиболее же достойными внимания казались нам, в связи с далеким севером, берёзы и рябины, которые росли в горах и о которых сообщал нам папа. Грозди рябины после заморозков доставлялись нам из Аджарии и шли на варенье. Но плоды и ягоды считались нами за баловство, а делом были цветы. Они появлялись в Аджарис-Цхали, и вообще в окрестностях Батума, рано, приблизительно с половины января. Сперва крокусы, колхики белые, розовые, сиреневые, иногда фиолетовые, безлиственные вестники весны покрывали своими чашечками все поляны. Затем «молочный цвет», по выражению древних, подснежник, и другой, – двух видов, из которых с более крупными, но более грубыми цветами, произрастал на болотах и был потому нам мало доступен, а другой – более благородный, по моей оценке, можно было находить и на сухой почве. Я волновался изысканным видом этих цветов с тремя осями симметрии, двойным рядом лепестков различной формы и тонким зеленоватым ободочком, в сочетании с белой окраской всего цветка и жёлтыми тычинками казавшимся мне исключительно изящными. Принадлежность подснежников к луковичным, их трёхосность, почти флюоресцирующего самосвечения, яркая жёлто-зелёность их листьев и стебелей, упругая сочность всего растения, всюду упругих, тонкая перепонка на цветочной стрелке, застенчивая опущенность цветочного венчика, свисающего колокольчиком, наконец, первое появление его после зимы, хотя и слишком недолгой в нашей Колхиде, – всё делало этот цветок мне родным. Другой же вид, более пышный и менее упругий, я признавал лишь за сходство с этим. Начиная с поздней осени и до ранней весны, по аджарской дороге находили мы рождественскую розу. Этот крупный и грубоватый цветок, с жёсткими лепестками, без запаха, казался скорее занятным, нежели привлекательным, по своему названию и странному, грязно-бледно-зелёному цвету своих лепестков, тычинок и пестика. Странно было видеть цветок, мало отличающийся по окраске о т листьев и стебля: вид его и цвет были совсем ноябрьскими – хмурые, угрюмые, враждебные. Сюда присоединялась ещё его ядовитость. |
| Иларионом, что будто бы я «член Государственной Думы». — У нас, среди пустынников, большое смущение, — сказал о. Вениамин. Голос и тон у него были грубоваты, но глаза смотрели по-детски доверчиво и ласково, — одни говорят, что будто бы вы член Думы, другие — что будто бы вас Великая Княгиня прислала, а некоторые боятся, что вы от лесного ведомства и донесете, чтобы нас с гор прогнали. Один пустынник говорил мне: дранку я для кельи нарубил, как теперь быть. Совсем испугался! Больше оттого смущаются, зачем, думают, из Москвы в такие дикие и пустынные места человеку ехать? Люди мы убогие, немощные, что на нас смотреть? О. Иван поспешно вступился. — Праздные все это разговоры у них. Не наше дело, зачем к нам человек приходит. — Да я ничего не говорю, — сконфузился о. Вениамин, — я только рассказываю. Вчера с гор многие поговеть пришли. И все об этом толковали. Очень смущаются. Особенно как узнали, что вы снимать будете, — совсем застыдившись, признался о. Вениамин. — Откуда же они узнали? — удивился я. — Вперед вас пустынник один из монастыря пришел. Все это было ужасно неприятно! О. Иван утешал меня: — Те, у кого мы будем, — не смутятся! Весь вечер прошел у нас в разговорах о монастыре о. Илариона. — Без своей церкви, — говорил о. Вениамин, — нам плохо, совсем плохо!.. Я о себе скажу: если долго святых тайн не причащаюсь, — помыслы покою не дают. А соберешься в церковь — другая беда! Здесь, в Аджарской церкви, — поселенцы… приходится женский пол видеть. Соберешься в монастырь — дорога дальняя, — миром идешь, чего-чего только не наслушаешься, чего не насмотришься. Пока дойдешь до монастыря, в рассеяние впадаешь, совсем разобьешься… Насилу справишься, чтобы причаститься достойно. Назад, в горы, опять миром идешь, фразы разные слышишь, женщин видишь… Вернешься в келью, как больной делаешься. Бьешься, бьешься, чтобы себя собрать… Вот потому-то мы и дали о. Илариону свои подписи. Нам монастырь не нужен, нам хотелось бы разрешение получить жить в казенных лесах, чтобы, значит, не гнали нас, и чтобы была у нас церковь, куда бы нам ходить причащаться и исповедоваться. |
| - Чтобы мир был... Пусть хлопочет... Мы будем жить - по-прежнему... На этом спор кончился. Попрощались до июня. Я теперь знал, что найду то, что искал, увижу тех людей, которых увидать было для меня так важно. И действительно, через несколько месяцев я увидал и настоящих пустынников и внутреннего врага их в образе " строителя монастыря " . От Сухума до Аджар, местности, близ которой на горах живут пустынники, восемьдесят верст. Драндский монастырь несколько в стороне от этой дороги, в двадцати верстах от Сухума. Свидание с о. Сергием было назначено в Драндах, а потому я не мог из Сухума отправиться прямо в Аджары. Обстоятельства дали мне возможность перед отъездом в Драндский монастырь видеться с сухумским духовенством. Прежде всего я стал, разумеется, расспрашивать о пустынниках. Высшие представители белого духовенства сведения о них имели неясные, но в общем относились к ним гораздо симпатичнее, чем монахи. - Мы знаем мало об их жизни, - сказали мне, - иногда они приходят к нам в Сухум исповедоваться, впечатление производят очень хорошее. Одного старика, например, у нас прямо считают за святого. Но много бывает и неудачников: от монастыря отобьются и в пустыне жить не могут. Так и бродяжничают из монастыря в горы, с гор в монастырь. Во всяком случае, пустынножительство заслуживает глубокого внимания. Мое путешествие вызвало большое сочувствие, но при данных условиях они считали его совершенно невыполнимым. Благочинный, в ведении которого находится Аджарская церковь, прямо сказал: - Сейчас нельзя идти в Аджары. - Почему? - Обвалы! Погода стоит небывалая, почти два месяца с весны идут дожди. Дорога до Аджар узкая, около скал. Падают глыбы камней. На днях около Богатской скалы человека убило; дорогу, кажется, не поправили еще. Другой священник предостерегал от грабителей и предлагал переговорить с начальником округа, чтобы до Аджар были даны стражники... Я спросил: - Можно ли достать лошадей до Аджар? - Доехать на дилижансе можно только до Цебельды, тридцать верст от Сухума, а дальше придется идти пешком. |
| - Разве почта не ходит там? - Что вы! Какая почта! Вот сами увидите, - местность совершенно дикая. Но, в общем, все настаивали на одном: - Пока погода не переменится, в Аджары идти нельзя. Лучше побывать сначала у пустынников близ Адлера. Я был в полном недоумении: идти или не идти? Но прежде всего мне надо было съездить в Драндский монастырь, чтобы выяснить, ждет ли меня о. Сергий, и условиться с ним, как быть дальше. Я выехал из Сухума под проливным дождем. Дорога совершенно размыта. Шоссе превратилось в жидкую грязь, в которой разбросаны острые камни. Крылья " линейки " обвисли липкой глиной, с плоского верха и со спущенного брезента на колени ручьями льется вода, но лошади несутся вскачь и, несмотря ни на что, ехать весело. Проехали семь верст. Станция Духан. Около духана по обыкновению масса народа. Кажется, эти люди в башлыках и черкесках только и делают, что сидят за столиками, пьют вино и ведут бесконечные разговоры... Их невозможно представить за " работой " . И невозможно духан представить без них. Извозчик поит лошадей. Потом подходит к столику. Здоровается со всеми. Что-то говорит, очевидно обо мне, потому что все оборачиваются в мою сторону и рассматривают с любопытством. Остановка минут десять, и мы скачем дальше по жидкой избитой дороге. Чтобы не выскочить из линейки, приходится держаться обеими руками. Слава Богу, хоть дождь стих, можно откинуть брезент и вздохнуть свежим воздухом. Шоссе все время идет по берегу моря. И нет-нет откроется из-за дач темно-голубая полоса, и виден ряд бесконечных туч до самого горизонта. Нет, должно быть, сегодня уже не разгуляется! " Отцы " в Сухуме наговорили мне таких страхов об Аджарской дороге, что теперь, под дождем, я почти окончательно решил ехать сначала в Адлер. А извозчик точно нарочно рассказывает: - Кукуруза нэт... Табак нэт... Дороги нэт... Беда рабочему человеку... Такой дождь никогда нэ был Сухуме! - Может быть, пройдет теперь. - Дождь пройдет? - Он даже поворачивает ко мне свое удивленное лицо. - Зачэм пройдет?.. Нэ пройдет... |
|
|
