| Пропасть Чороха сама по себе должна была быть занятной. Уж одно то, что в дальнейшем своем течении Чорох был русско-турецкой границей, должно было привлекать к нему внимание. Быстрым течением этой реки стремительно несло плоты и многочисленные фелюги, нагруженные фруктами, маслинами, маслом, медом. Даже страшно смотреть было: длинная фелюга почти падает прямо на обломок скалы в реке, и гибель узенькой, как стручок, скорлупки кажется неизбежной; но в роковой момент столкновения фелюгщик отталкивается от скалы шестом и, только что был на волосок от смерти, проносится мимо. И маленький, я понимал, в каком напряжении и готовности к смерти надо быть часами, чтобы сплавить свой груз до устья. Назад же предстоит томительный путь, столь же медленный, сколь тот был быстр, и столь же требующий терпения, сколь тот нуждался в бдительности; пробираясь среди побережных скал и по камням, волоком тащит на шерстяной веревке свою фелюгу владелец. Наяву я сам не сознавал, как сжималось от этого Чороха и его грозного по звукам имени мое сердце. Но зато во сне, может быть в связи с каким-то мозговым процессом моей головы, каждую или почти каждую ночь просыпался я от мучительного видения. Наглядным материалом сонной фантазии послужили в нем впечатления от Чороха, а исходным ядром образования – душевная рана, полученная в самом раннем младенчестве от моего падения с высокого берега Куры, где внизу купались мама и тетя. Крик мамы при виде того, как я качусь по откосу, причем подхватила меня только у самой воды тетя Ремсо, самое падение – все это врезано в мой организм, и мне безразлично, будут ли или нет верить, что я помню это, – настолько ярко и мучительно напоминал о себе этот случай в течение всего моего детства. Видел же я вот что: мы с папой и тетей Юлей едем по Аджарской дороге, или, чаще, я один, совсем маленький, плетусь по шоссе. Все залито знойным светом, и душно. Слева – высокая шоколад-но-бурая скала, раскаленная солнцем, она вся заткана тончайшей паутиной и почти сплошь покрыта бесчисленными, только что вылупившимися паучками, немного поболее булавочной головки; большинство их ярко-красного цвета, как артериальная кровь на сильном солнце, а есть также ярко-желтые и ярко-изумрудно-зеленые. Паучки эти бегают взад и вперед, а у меня ощущение, что как-то они у меня в голове. Теперь, вчувствываясь в этот доселе стоящий пред моими глазами сон, я определенно знаю, что красные паучки были какой-то проэкцией притока крови в мозговые капилляры, а желтые и зеленые – имели отношение к каким-то мозговым клеточкам или центрам; |
| Еще год назад в то, что происходит сейчас с Приднестровской Молдавской Республикой, невозможно было бы поверить. Полтора десятка лет строившее свою независимость государство по сути отказывается от нее. Независимость Приднестровья опиралась на волю руководства и населения, а также на развитие самостоятельной национальной промышленности и экономики и, конечно, на негласную поддержку РФ. Однако в последние полгода республика лишилась всего. Президент Молдавии Владимир Воронин вместе со стоящими за его спиной Евросоюзом и ОБСЕ начали кампанию давления на ПМР. Основная цель – вывод российских войск и военных складов и размещение в регионе европейских военных наблюдателей. Все это вылилось в частичную блокаду Приднестровья, к которой присоединилась «оранжевая» Украина. Приднестровская экономика зависит от российских рынков сбыта, и местным бизнесменам пришлось нелегко. В итоге, решили представители бизнеса, улаживание конфликта – а об иных вариантах, кроме статуса внутри Молдовы, перестали даже говорить – поможет легализовать капиталы и жить спокойно (тираспольские предприниматели почему-то забыли об аджарском опыте, когда у людей просто отнимали их предприятия). Депутаты Верховного совета ПМР, значительная часть которых – ставленники местных олигархов, выступили с инициативой конституционной реформы, которая бы превратила президентскую республику в парламентскую. Затем вхождение в состав Молдавии было бы уже делом техники. Однако депутаты-олигархи оказались не одиноки в своих стремлениях. Президент Приднестровья Игорь Смирнов, судя по всему не без «ценных» советов из Москвы, сыграл на опережение. Сразу после официального предложения Молдавии мирного плана по урегулированию конфликта (план представляет собой клон грузинских предложений Южной Осетии) президент Смирнов, как утверждают восторженные сторонники его «гениального политического маневра», прибыл в Киев по личному приглашению Виктора Ющенко. После киевской встречи Тирасполь словно «понесло». Г-н Смирнов призвал принять участие в приднестровских выборах наблюдателей из США, ОБСЕ и с Украины, которые должны обеспечить ПМР «прозрачные и честные выборы». Приглашение представителей Киева наблюдать за выборами после того, что «оранжевые» учинили с голосованием на Украине, – это просто издевательство над здравым смыслом. |
| Описание поездок в Аджарис-Цхали занимает особое место в воспоминаниях («Детям моим», ее. 95–114). Процитируем несколько фрагментов воспоминаний Флоренского, касающихся тех реалий поездок, которые он вспоминает в письме: «Мы (дети. – Ред.) прочно считаем Аджарис-Цхали своим поместьем, гораздо более своим, нежели батумскую квартиру... на пригорке стояла каменная двухэтажная инженерная сторожка для остановки проезжающих. В нижнем этаже жил чрезвычайно преданный папе, как и все папины подчиненные, сторож Ахмет, а в верхнем – было две или три комнаты, разделенных коридором. Мы считали эту сторожку собственным нашим домом, т.е. не отца своего, а нашим, детским, и одна комната была моя, другая – Люсина. Приехав, располагались в этих комнатах гораздо свободнее, чем дома: ведь дома нужно было соблюдать порядок, не разводить грязи, а тут, в почти пустых комнатах, можно было делать почти все, что угодно... я ясно чувствовал себя владетельным князьком Аджарских гор...». Флоренский описывает те редкие, экзотические растения, которые насаждал его отец, и говорит о своей любви к растениям и цветам: «Во мне жило убеждение, убеждение моего сердца, что цветы – мои цветы, любимые мною, – любят меня, цветут именно для меня, и что мое невнимание к их красоте было бы оскорблением, скорее раною, их горячему ко мне чувству... Своим долгом, долгом ответной любви, считал я оборвать все цветы, а тем более – фиалки. Но предо мною расстилались густо поросшие цветами, теми же фиалками, поляны, за полянами – другие, и все, как в лучшем цветнике, сплошь покрытые цветами. Как ни старался я, а моей работы, даже на ближайших местах, не было нисколько видно: ведь ворох цветов можно было набрать там не сходя с места... День клонится к вечеру, папа зовет нас собираться домой. Я говорю: «сейчас» – и продолжаю рвать; потом снова зовут: «Папочка, подожди немного», – и опять рву, уже судорожно, а сам плачу от жалости, целую цветы, обливая их слезами, испрашивая прощения, обещаю очень скоро приехать и тогда уж наверное сорвать их... Все эти букеты, веники, ветви, венки, куски дерна, целыми растениями, наконец, просто охапки цветов с большим трудом и совокупными усилиями всех, начиная от папы и кончая Ахметом, размещаются в фаэтонах буквально со всех сторон, так что нам самим еле можно втиснуться... По шоссе катится цветочная корзина...» Флоренский, вероятно, вспоминает о поездке на Кавказ в 1925 г. |
| Ге Н.Н. Екатерина II у гроба императрицы Елизаветы Петровны. 1874 Новгородский музей-заповедник vk fb tw ok @ g+ lj Миодушевский И.О. Вручение письма Екатерине II. 1861 Государственная Третьяковская галерея, Москва vk fb tw ok @ g+ lj Перов В. Суд Пугачева. 1775 Государственный исторический музей, Москва vk fb tw ok @ g+ lj Якоби В.И. Первое торжественное собрание Академии художеств 28 июня 1765 года Музей Российской академии художеств, Санкт-Петербург Раздел 6. Военная история России XVIII – начала XX века В академическом искусстве историческая картина особенно близка к батальному жанру. Документальность — обязательное условие изображения боевых действий — превращала батальные картины в свидетельства событий не только прошлого, но и современности. Тема русской военной истории охватывает период от Северной войны со Швецией в начале XVIII столетия до событий на Балканах и Первой мировой войны, постепенно превращаясь из живописной реконструкции минувших событий в летопись своего времени. vk fb tw ok @ g+ lj Верещагин В.В. На этапе. Дурные вести из Франции Государственный исторический музей, Москва vk fb tw ok @ g+ lj Прянишников И.М. В 1812 году. 1874 Государственная Третьяковская галерея, Москва vk fb tw ok @ g+ lj Виллевальде Б.П. Переход русских войск через Аджарское ущелье на Кавказе. 1872 Государственная Третьяковская галерея, Москва vk fb tw ok @ g+ lj Рубо Франц. Переход князя Аргутинского через Кавказский хребет. 1892 Дагестанский музей изобразительных искусств vk fb tw ok @ g+ lj Шукаев Г. Бой на Малаховом кургане в Севастополе в 1855 г. 1856 Центральный военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи, Санкт-Петербург vk fb tw ok @ g+ lj Шарлемань Адольф. Переход лейб-гвардии 6-й Донской батареи через Балканы в 1877 году. 1879 Центральный военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи, Санкт-Петербург vk fb tw ok @ g+ lj Кившенко А.Д. Сражение у Шипки-Шейново 28 декабря 1877 года. 1894 Центральный военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи, Санкт-Петербург |
| Вот эта-то преданность отцу распространилась и на нас, и я ясно чувствовал себя владетельным князьком Аджарских гор. Вышедший навстречу Ахмет вносил меня на руках по лестнице, а Люсю, если она тоже приезжала, нёс сам папа. Умывшись холодной водой из ключа, мы, больше я, бежали в ущелье моей реки. В это время ставился самовар, варились крутые яйца, и жарились на вертеле куры, неизменная принадлежность Аджарис-Цхали, и иногда – варилась в солёной воде аджарис-цхальская форель с красными пятнышками по бокам. Кроме того, неизменно же подавался Ахметом кукурузный хлеб – чад, мацони, т. е. особого вида кислое молоко, в глиняной чашке, и лепёшка местного сыру, весьма странного и до сих пор мне не понятного по своему сложению; он состоял из длинных упругих волокон, наподобие туго спрессованной кокосовой мочалки для мытья, и стоило схватиться за конец этих волокон, как сырная спираль разматывалась. Всё это было очень свежее, а после поездки двухчасовой, или более, елось с большим аппетитом. Но мирность нашего завтрака каждый раз нарушалась делением аджари-цхальской курицы. Большинство частей её были именные, и нарушать права собственности представлялось нам почти в том масштабе, как теперь представляется нарушение международного равновесия. Малейшая невнимательность со стороны тёти Юли, или кого-либо еще из старших, – и возникала угроза основам мировой справедливости. Это – не преувеличенный способ выражения: правовые понятия мои были абсолютными и несомненно были священными нормами. Тут дело – не в любимых кусках, а именно в сознании вековечных устоев священного права; уступить – я уступал охотно, но я не мог допустить невнимательности к порядку, который, казалось мне, коренится в существе вещей. Я – хозяин Аджари-Цхали (остальные участвуют в этом только из-за меня), и было бы порухой моему владетельному достоинству лёгкое отношение к древним ритуалам, – а я ощущал себя незапамятные годы владеющим этим феодом, другого владетеля, казалось мне, у этих мест никогда не было, и, хотя я знал, что некогда родился и даже любил считать себя и называть маленьким, но в вопросах подобных владению Аджарис-Цхали, отношению к родителям и т. |
| Правая сторона дороги была защищена каменной стенкой. Вдоль стенки, на правильных между собою расстояниях, стояли пологими конусами кучи щебня. Иногда попадались рабочие, греки или персы, разбивавшие молотами булыжник. Иногда папа останавливал палкой фаэтонщика, чтобы осмотреть заготовленный щебень. Куча промерялась особым наугольником, затем размётывалась с целью проверки, не содержит ли она в себе земли. При этом размётывании кучи, я тоже бросался осматривать щебень, разыскивая интересных минералов, и нередко находил жеоды агата, или сердолика, искрящиеся друзы горного хрусталя, дымчатого топаза или бледных аметистов в кварцитах, занимавшие меня куски фосфорита, при трении друг о друга издававшие запах и светившиеся в темноте, включение колчеданов. Затем мы бросались испить от холодного хрустального ключа, бьющего из скалы и нарвать цветов, за которыми приходилось лезть на скалы. Но нас уговаривали оставить это до обратного пути – чтобы цветы не повяли. Следовали дальше. Уже с нетерпением считаем вёрсты на столбах. Вдруг ущелье расширяется – ощущение, как если бы пробку проталкивал в бутылку, и вдруг она провалилась. Это станция Аджарис-Цхали. Отсюда одна дорога, по мосту переходя Чорох, идёт по ущелию Чороха – на Артвин, а другая, – по Аджарскому ущелью, – на Ахалцых. Папа собственно строил Батумо-Ахалцыхскую дорогу, а Артвинскую – наш знакомый инженер Пассек. Но мост через Чорох папиной постройки. Я помню, раньше тут был паром на каюках, и, приезжая в Аджарис-Цхали, мы обязательно совершали паромную переправу на другой берег – жуткое удовольствие ощущать, как паром, увлекаемый стремительно-мощным течением, кажется вот-вот сорвётся с каната. Потом, на моей памяти, стали свозить в Аджарис-Цхали большие железные трубы, фермы, бочки цемента, лебёдки и краны, а к одному из приездов появился и мост; но он отнял что-то от дикости нашего Аджарис-Цхали и лишил нас парома. Мы прочно считаем Аджарис-Цхали своим поместьем, гораздо более своим, нежели Батумскую квартиру. Тут всё уже поделено между мною и Люсей. |
| Даже страшно смотреть было: длинная фелюга почти падает прямо на обломок скалы в реке, и гибель узенькой, как стручок, скорлупки кажется неизбежной; но в роковой момент столкновения фелюгщик отталкивается от скалы шестом, и только что быв на волосок от смерти, проносится мимо. И маленький, я понимал, в каком напряжении и готовности к смерти надо быть часами, чтобы сплавить свой груз до устья. Назад же предстоит томительный путь столь же медленный сколь тот был быстр, и столь же требующий терпения, сколь тот нуждался в бдительности; пробираясь среди побережных скал и по камням, волоком тащит на шерстяной верёвке свою фелюгу владелец. – На яву я сам не сознавал, как сжималось от этого Чороха и его грозного по звучанию имени моё сердце. Но за то во сне, может быть в связи с каким-то мозговым процессом моей головы, каждую или почти каждую ночь просыпался я от мучительного видения. Наглядным материалом сонной фантазии послужили в нем впечатления от Чороха, а исходным ядром образования – душевная рана, полученная в самом раннем младенчестве от моего падения с высокого берега Куры, где внизу купались мама и тётя. Крик мамы при виде того, как качусь я по откосу, причём подхватила меня только у самой воды тётя Ремсо, самое падение – всё это врезано в мой организм, и мне безразлично, будут ли или нет верить, что я помню это, – настолько ярко и мучительно напоминал о себе этот случай в течение всего моего детства. Видел же я вот что: мы с папой и тётей Юлей едем по Аджарской дороге, или, чаще, я один, совсем маленький, плетусь по шоссе. Всё залито знойным светом, и душно. Слева – высокая шоколадно-бурая скала, раскалённая солнцем, она вся заткана тончайшей паутиной и почти сплошь покрыта бесчисленными только что вылупившимися паучками, немного поболее булавочной головки; большинство их ярко красного цвета, как артериальная кровь на сильном солнце, а есть также ярко жёлтые и ярко изумрудно-зелёные. Паучки эти бегают взад и вперед, а у меня – ощущение, что как-то они у меня в голове. |
| В кон. 1920 г. большевики добились международной изоляции Грузинской Демократической Республики. 16 февр. 1921 г. 11-я армия под командованием А. И. Геккера пересекла гос. границу Г. и 25 февр. заняла Тифлис. Г. была провозглашена Советской Социалистической Республикой. На территории Г. были созданы 3 автономных адм. образования. 21 мая 1921 г. была принята декларация о независимости Абхазии, в Конституции ССРГ 1924 г. Абхазия рассматривалась как автономная республика, изначально входившая в состав Г.; с 1931 г.- Абхазская АССР в составе ССРГ. Согласно договору между Советской Россией и Турцией от 16 марта 1921 г., Турция не могла претендовать на Аджарию только в случае, если последняя получит автономию в составе Г. Декретом от 16 июля 1921 г. по религ. принципу была образована Аджарская АССР. В сент. 1921 г. Ревком Юж. Осетии принял постановление об автономии Юж. Осетии. 20 апр. 1922 г. декретом ЦИК и Совнаркома Г. в составе Г. была создана Юго-Осетинская АО. В 1921-1922 гг. в Закавказье происходило объединение хозяйственных, экономических, транспортных и др. структур 3 республик: Азербайджан, Армения и Г. заключили союзный договор. 12 марта 1922 г. была создана Закавказская Федерация (с 13 дек. 1922 - Закавказская Социалистическая Федеративная Советская Республика (ЗСФСР)), в к-рую входили Г. (с 12 марта 1922 по 5 дек. 1936), Армения и Азербайджан, что свело к минимуму национальный суверенитет республик. 30 дек. 1922 г. Г. в составе ЗСФСР вошла в Союз ССР. В Г. начались антиправительственные выступления и демонстрации, переросшие в 1921-1924 гг. в неск. крупных восстаний. Летом 1921 г. вспыхнуло восстание в Сванети и Рача-Лечхуми, в 1922 г.- в горных районах Вост. Грузии (Туш-Пшав-Хевсурети). В апр. 1922 г. для подготовки всеобщего восстания был создан Комитет независимости Грузии (Г. Пагава, Н. Карцивадзе, К. Андроникашвили), в к-рый вошли представители социал-демократов, национал-демократов, социалистов-федералистов, эсеров и независимых социал-демократов. Комитет имел связь с находившимся в эмиграции правительством демократической Г., к-рое тщетно пыталось заручиться поддержкой стран Запада, вынужденных считаться с СССР. Восстание неск. раз откладывалось. В связи с арестом руководителей орг-ции (Н. Хомерики, Г. Пагава, В. Джугели) назначенное на 29 авг. 1924 г. восстание началось на день раньше в Чиатуре. Волнения охватили почти всю Г., восстание было подавлено: неск. тыс. человек расстреляно, часть выслана из страны по решению суда. Г. в 20-30-х гг. XX в. |
| Он выходил из себя, заметив на шоссе сколько-нибудь пыли, немного земли, бумажку или щепки. Когда он еще кричал, рабочие претерпевали гнев, принимая его как должное; но высшей мерой гнева – уже нам непереносной – было другое – это молчание папы: выхватив метлу у ближайшего из рабочих, папа начинал усиленно мести сам и делал это довольно долго. Возможность этого знали и чрезвычайно боялись ее, рассматривая как свой позор. Однако, несмотря на все эти вспышки, все служащие были очень преданы папе за его справедливость, благожелательность и щедрость. По тесной клановой сплоченности всех аджарцев, преданность одних, служащих, обязывала к тому же и всех прочих. Сам того не зная, папа всегда окружен был стражей, готовой отстаивать его от малейшей неприятности, и даже те, посторонние, кого поручал папа кому-нибудь из служащих как своих гостей, пользовались тою же безопасностью. По-видимому, папа даже не вполне сознавал, под какою угрозою находился бы он, если бы не был признан горцами законным главою аджарского ущелья. Уже после кончины его, один из служащих приехал в Тифлис искать у отца места себе и, узнав, что его уже нет в живых, расплакался и стал восхвалять его. А затем он рассказал об этой охране его в Аджарии самими горцами и, в частности, вспомнил один случай, отцу моему оставшийся неизвестным: однажды он ночевал в сторожке на станции Хуло. Прослышав, что кто-то остановился на ночевку, окрестные разбойники явились шайкой сделать свое дело. Но их встретили бывшие тут служащие и объявили, что они не допустят даже разговоров, которые могли бы взволновать их начальника, и разбойники мирно разошлись по своим аулам. Рассказчик говорил мне, что без такого вмешательства отец тогда же не остался бы в живых. Вот эта-то преданность отцу распространилась и на нас, и я ясно чувствовал себя владетельным князьком Аджарских гор. Вышедший навстречу Ахмет вносил меня на руках по лестнице, а Люсю, если она тоже приезжала, нес сам папа. Умывшись холодной водой из ключа, мы, больше я, бежали в ущелие моей реки. |
| Уже с нетерпением считаем версты на столбах. Вдруг ущелие расширяется – ощущение, как если бы пробку проталкивал в бутылку, и вдруг она провалилась. Это станция Аджарис-Цхали, узел двух ущелий и место впадения в Чорох реки Аджарис-Цхали. Отсюда одна дорога, по мосту переходя Чорох, идет по ущелию Чороха – на Артвин, а другая, по Аджарскому ущелию, – на Ахалцых. Папа, собственно, строил Батумо-Ахалцыхскую дорогу, а Артвинскую – наш знакомый инженер Пассек. Но мост через Чорох – папиной постройки. Я помню, раньше тут был паром на каюках, и, приезжая в Аджарис-Цхали, мы обязательно совершали паромную переправу на другой берег – жуткое удовольствие ощущать, как паром, увлекаемый стремительно-мощным течением, кажется, вот-вот сорвется с каната. Потом, на моей памяти, стали свозить в Аджарис-Цхали большие железные трубы, фермы, бочки цемента, лебедки и краны, а к одному из приездов появился и мост; но он отнял что-то от дикости нашего Аджарис-Цхали и лишил нас парома. Мы прочно считаем Аджарис-Цхали своим поместьем, гораздо более своим, нежели батумскую квартиру. Тут все уже поделено между мною и Люсей. Речка при въезде в Аджарис-Цхали – моя, и взрослыми называется не иначе, как Павлина речка. Она стала моею, когда Люся была еще совсем мала и не стремилась к собственности. Но в одну из поездок, услышав о Павлиной речке, Люся вдруг сообразила усмотреть здесь обиду для себя, раскапризничалась, как она вообще умела капризничать. Ее еле успокоили, сделав компенсацию из ручья, протекавшего несколько далее, за Аджарис-Цхали. Правда, этот Люсин ручей был менее Павлиной речки; но, я помню, у него оказались какие-то свои достоинства, так что мне стало завидно. Оба этих горных потока впадают в реку Аджарис-Цхали, протекая по сравнительно небольшим ущелиям. А между ними, на пригорке, стояла каменная двухэтажная инженерная сторожка для остановки проезжающих. В нижнем этаже жил чрезвычайно преданный папе, как и все папины подчиненные, сторож Ахмет, а в верхнем – было две или три комнаты, разделенные коридором. Мы считали эту сторожку собственным нашим домом, т. е. не отца своего, а нашим, детским, и одна комната была моя, другая – Люсина. Приехав, располагались в этих комнатах гораздо свободнее, чем дома: ведь дома нужно было соблюдать порядок, не разводить грязи, а тут, в почти пустых комнатах, можно было делать все, что угодно. Раз или два за все время какой-то проезжающий инженер остановился в одной из этих комнат. Хотя он весьма скоро уехал, но нашему внутреннему негодованию и ревности не было конца. Мы не могли понять, как смеет «какой-то чужой человек» располагаться в нашей сторожке и почему папа, столь внимательный ко всем нашим прихотям, не примет мер, чтобы удалить незваного гостя. Мое негодование смягчалось только тем, что занята была Люсина комната, а не моя. |
|
|
