| Тем не менее, несмотря на отдельные исключения, симпатии византийских историков находятся на стороне ромеев. Их действия считаются справедливыми, потому что они возвращают свою землю, захваченную варварами. По сообщению Агафия, это отмечали даже готы, хотя и считали такие отсылы лишь прикрытием, маскирующим истинные хищнические намерения. Так, призывая на войну союзных им франков, они пишут им в письме: «Если те (римляне) уничтожат весь народ готский, то тотчас же… поведут войска на вас и возобновят старые войны. У них не будет недостатка в законных поводах для прикрытия своей жадности. Они будут доказывать, что справедливо напали на вас, перечисляя разных Мариев, Камиллов и большинство императоров, которые некогда вели войны против древних германцев и заняли все по ту сторону Рейна. Поэтому будут прикидываться не насильниками, а ведущими справедливую войну, не ищущими чужого, но возвращающими владения своих предков» 165 . Между тем такое представление о справедливости, требующей, если необходимо, карать преступников войной, имело двойственное влияние на умы византийских государственных деятелей. С одной стороны, практически любая война с соседями могла быть оправдана ссылкой на то, что нужные земли издревле принадлежали римлянам. С другой, не следующий принципу справедливости в своей внутренней (а иногда и внешней) политике император практически гарантированно воспринимался «тираном» и становился, как следствие, целью очередных заговорщиков. Кроме того, c VI века стала все более заметна религиозная дифференциация граждан Византии и окружающих варваров, союзников ромеев и их противников, поэтому, достигнув кульминации в эпоху Юстиниана, концепция всеобщей справедливости стала все больше сближаться с религиозными сюжетами. Само принятие, хранение и защита христианской веры стали считаться актом справедливости, а язычество или еретические (с позиции официальной власти империи) версии христианства все больше понимались изначально неправым. Так, определяя административное устройство возвращенной Африки, император заявлял, что победа имперских войск была определена Богом, не терпевшим нечестие вандалов-ариан: «Им было дано покорить нашей власти Африку, которая была захвачена… на сто пять лет. Они подчинили рожденных свободными людей варварскому игу и, перекрестив, обратили их в свою веру… они захватили своим неверием 166 даже святые церкви, а иные превратили в конюшни… Теперь же Бог по Своей милости вернул нам африканские провинции… С помощью Божией мы устанавливаем этим имперским законом для счастья нашей империи, чтобы Африка имела наилучшее административное устройство, подобно прочим провинциям…» 167 |
| На поражение ромеев в болгарском ущелье 703 Я бы скорее поверил, что солнце не встанет сегодня: Мисянин 704 верх одержал над авсонием 705 , лук – над копьем! Словно в движенье пришли и леса, и дикие скалы, Так что страшился и лев выйти из логова вон. Ты, Фаэтон, что ведешь под землею свою колесницу, Цезаря тень повстречав, вот что ему передай: Истру достался римский венец! Скорее к оружью! Мисянин верх одержал над авсонием, лук – над копьем! (Перевод С. А. Иванова . С. 133–134). Лев Диакон Лев Диакон, живший во второй половине X в., происходил из малоазийского города Калое, откуда в молодости перебрался в Константинополь, где получил хорошее образование. Судя по имени, он избрал духовную стезю, состоя в придворном клире, и в этом качестве, по-видимому, сопровождал императора Василия II в его болгарском походе 986 г., где был непосредственным свидетелем поражения византийских войск у Триадицы и едва сам избежал плена. Описанию событий от смерти императора Константина VII Багрянородного в 959 г. до конца правления Uoahha I Цимисхия в 976 г. Лев Диакон посвятил свое главное произведение – «Историю», завершенную ок. 992 г.: вероятно, автор хотел довести повествование до своего времени (с этим связано, по-видимому, и упоминание болгарского похода Василия), но смерть, возможно, помешала осуществлению этого намерения. Кроме «Истории», Лев Диакон написал энкомий в честь Василия II Болгаробойцы, оставил и несколько писем. Правда, идентификация историка Льва Диакона с автором дифирамба «диаконом Львом» небезусловна. Рассказ историка строится как повествование очевидца или участника событий, хотя, несомненно, Лев Диакон, подобно другим современникам, воспользовался и так называемой «Историей Фок» (реконструируемый, несохранившийся памятник), и, возможно, документальными материалами, был знаком и с историческими трудами прошлого, испытав влияние, например, Агафия Миринейского. «История» Льва Диакона является самым полным источником по истории русско-болгаро-византийских отношений последней трети X в. |
| Die Chronologie, 80; Stein. Histoire, II, 540, n. 2). M., очевидно, располагал источниками, которые считал более надежными, чем рассказ Агафия, и на их основе заново изложил основные события с 542 (начало войны с персами) до 559 г. Неприемлем вывод (Szádeczky-Kardoss. Kutriguroi, 517), что переговоры Юстиниана с Сандилхом проходили в 558 г. – еще до описанного Агафием, Малалой и другими нападения Забергана. 9 . Положение отрывка внутри ELR (ср. Введение, § 10) и датировка первого посольства обитавших еще где-то в Предкавказье аваров (см. коммент. 12) в Константинополь – 558 г. (М. фр. 4, 5; Stein. Histoire, II, 542 и сл.; Moravcsik. ВТ, I, 424) или конец 557 – начало 558 г. (Szádeczky-Kardoss. Avarica, 62), подсказывает дату столкновения аваров с антами ок. 560–562 г. (Müller. FHG, IV, 711 s.v. Antae; Labuda. Pastwo, 152; Hauptmann. Les rapports, 148; Szádeczky-Kardoss. Avarica, 63 и сл., 150; неправильно: Marquart. Die Chronologie, 78: 558 г.; ср.: Marquart. Streifzüge, 504: «между 558 и 562 г.»). Действительно, весной – летом 559 г. авары жили еще далеко за Доном, иначе Заберган не смог бы совершить набег на Византию (фр. 3); следующий за нашим фр. 9 сообщает о посольстве аваров к Юстиниану ок. 561–562 гг. (Stein. Histoire, II» 543; Moravcsik. ВТ, I, 424; Szádeczky-Kardoss. Avarica, 64, 242 и сл.). 10 . ρχοντες: как считают Иванова и Литаврин (Славяне, 49), «конечно, все анты не составляли единого племени во главе с несколькими равноправными архонтами. О том, что среди архонтов существовала иерархия, свидетельствует дальнейший текст» (аналогично: Benedicty. Terminologie, 51; Zástrová. Les Avares, 74» там же справедливо указано, что речь идет, скорее всего, о «союзе нескольких антских вождей (архонтов)». 11 . По мнению Блокли, «что это были за надежды, установить невозможно, но, вероятно, речь шла о том, чтобы получить помощь от кутригуров» (Blockley. History, 253, n. 25). Едва ли удачная догадка. Естественнее всего предположить, что анты просчитались в своих надеждах на победу над аварами (ср. коммент. 13); аналогичная ситуация – М. фр. 43: de Boor. EL, 206, 18. 12 . Авары – кочевое племя, тюрко- или монголоязычное (Moravcsik. ВТ, I, 70–76; Менгес. Восточные элементы, 157–166) впервые упоминается Приском (fr. 30: de Boor. EL, 586, 10: ок. 463 г.; Moravcsik. ВТ, I, 487; Mohay. Priscos» Fragment, 129–144). Переместившись под давлением тюрков в предкавказские степи в 558 г. отправили посольство Юстиниану и стали «союзниками» Византии (ср. коммент. 6, 9), в качестве каковых, по всей видимости, и вступили в войну с антами (Bury. History, I, 115; Кулаковский. История, II, 231; Hauptmann. Les rapports, 144; Labuda. Pastwo, 151; Stein. Histoire, II, 541 и сл.; Moravcsik. ВТ, I, 70, 424; Avenarius. Die Awaren, 50 и сл.). |
| Sowiaszczyzna, 18]?) на несуществующую форму Καλαγαστος, реконструирует «Kali-gost (?)» первая часть – к якобы «блестеть, светиться, закалять» но первые два значения славянским языкам неизвестны, не говоря уже о праславянской семантической реконструкции (см.: ЭССЯ IX, 123 и сл.). Естественно и отсутствие имен-композитов с приведенные Роспондом «гипокористики» от композитов в действительности происходят из прозвищ (ср. также: Šimundi. Imena, 131; Calich, т.е. Jireek. Die Romanen, III, 13 и т.д.); сербское имя Kaliman, которое привлекает Роспонд (ср.: Simundi. Imena, 131), как и болгарское Кали-/Каломан, венгерского происхождения (Морошкин. Именослов, 97; Jireek. Die Romanen, III, 13; Moravcsik. ВТ, II, 146 и сл.). Тем сомнительнее на этом фоне толкование хорватского имени Kala-/Kalimir как сложения и (Šimundi. Imena, 131), скорее это славянизация греческого христианского Καλμερος (Sozom. Hist. eccl. IX. 16); ср. БЕР, II, 168: болгарская фамилия Калимеров) с помещением его в ряд чрезвычайно популярных (см., например: Mareti. О narodnim imenima, I, passim; Пешикан. Имена, I, 19–21, 82, 93; III, 48 и т.д.) в с.-хорв. имён с -mir. 16 .4.4. Вернадский (Vemadsky. Russia, 159), следуя теории о происхождении антов из смешения славян с иранцами-асами (resp. аланами: Ibid., 104 et passim), сопоставил Κελαγαστ- (оставив в стороне первую часть имени), а также Δαβραγζας у Агафия (см. раздел «Агафий Миринейский», коммент. 2) с именем Γαστης в боспорской надписи I в. н.э. (КБН, 561; другие сходные имена см.: КБН, 860 и сл.), которое, по его мнению, скорее всего иранское (ср.: Vasmer Die Iranier, 37). Безосновательные (ср.: Schmilt. Iranica, 19) иранские толкования см.: Абаев. Скифский язык, 166; Zgusta. Die Personennamen, § 89. Но в античном Северном Причерноморье не засвидетельствованы негреческие имена-композиты с -γαστ-, да и Γαστης, и близкие ему имена не встречаются за пределами Боспора римского времени. Ср. далее коммент. 16.5. 16 .4.5. Фасмер не исключал германского происхождения имени: «первая часть могла бы принадлежать к др.-северному kalla " ru-fen англ call», вторая к многочисленным (Schönfeld. |
| Видимо, цитата из Плутарха (Plut. Praecepta rei p. ger. 818F), текст которого послужил также образцом одного пассажа у Агафия: Hist. 11.21 (Baldwin 1980а. Р. 53). 104 Описанная местность лежала к северу от Наисса куда двигалось посольство на пути к ставке Аттилы. 107 Лодки–однодеревки (моноксиды) были хорошо известны античным авторам. Упоминание Приском способа их изготовления вовсе не свидетельствует о том, что такие лодки – новое явление на Балканах. 109 То же место сохранилось в тексте Иордана. Тигас и Тифисас уверенно отождествляются с совр. Тисои и Тимишем, а Дрекон–Дрикка такого отождествления не имеет (Бега?, Аранка? – Patsch 1905. Р. 1706; Бариши 1952. С. 57). Поскольку не находит аналогий с известными в этих местах гидронимами. 110 στος – первоначально «хлеб на корню, в злаках или зерне», затем – всякий, в том числе и печеный, для греков мыслился как хлеб пшеничный, поэтому и означает просто пшеницу (L.-S., 1602). 111 μδος – «мед, медовый хмельной напиток». Целесообразно рассматривать μδος как греческую фиксацию слав. medъ – названия хмельного напитка (см.: Гиндин 1981. С. 81–83 и литература, ср.; Дёрфер 1986. С. 84). 112 τ κμον – название хмельного напитка из ячменя, видимо, вроде браги или пива. Род и окончание восстанавливаются на основании сопоставления с латинскими фиксациями термина: camum (lust. Dig. XXXIII.6.9; Edict. Diocletiani. II.11). Напиток явно неславянского происхождения, упомянут автором III в. до н. э. Юлием Африканом : «Ведь египтяне пьют дзютон, пеоны – камон, кельты – кербесию» (Thompson 1948. Р 64; Бариши 1952. С. 60). 113 Для обозначения северных варваров Приск, в соответствии с архаизирующей традицией, использует устаревший термин «скифы» (примеры см.: Moravcsik. ВТ II. S. 279 и сл.). Как видно из данного места, этим этнонимом обозначаются не только кочевники (Bury 1889. Vol. I. Р. 223; Thompson 1948. Р. 10–11), но и оседлые подвластные гуннам варвары. 114 Правление жены Бледы селением, видимо, близко институту кормлений, существовавшему в варварских королевствах и, конечно, не означает вотчинного характера владения. |
| В продолжение двадцати лет Агафия Симеоновна подвизалась в Дивееве, жила в отдельной келье. Кроме занятий постоянной молитвой и чтением священных книг она, забыв свое происхождение и богатство, – во исполнение слов Апостола: „Аще и можеши свободен быти, больше поработи себе“ – пребывала в трудах: у местного священника исправляла всякую домашнюю и черную работу; когда у бедных крестьян хлеб долго оставался на корню, она тихонько ходила на поле, ожинала и вязала в снопы, пеклась о детях, оставленных без присмотра, творила тайную милостыню, ходила за больными; бедным невестам, в сохранении от греха, давала приданое, на венчание вышивала головные уборы и дарила полотенца; по праздничным дням делала крестьянам разные наставления. Когда свирепствовал Пугачев, старица умолила Господа об избавлении их края; также по ее молитвам, миновал их голод. Свое имение, состоявшее из 700 душ крестьян, она, по совету старцев, продала таким господам, которых выбрали сами крестьяне – хотя за менее выгодную цену, чем предлагали другие покупщики. На вырученные с имения деньги и на свой наличный капитал, Агафья Симоновна, вместо бывшей деревянной церкви, воздвигла каменный храм с двумя престолами; незадолго же до кончины, пригласив к сожитию несколько благочестивых женщин простого звания, положила начало общине. Но кончине основательницы, число сестер умножилось, и к 1826 г. их было до 40. О. Серафиму пришлось видеть старицу Агафию перед ее смертью; он был еще тогда иеродиаконом, и сопровождал старцев Саровских, совершавших над умиравшей таинство елеосвящения. Со слезами просила старцев больная не оставлять ее сирот. И о. Серафим исполнил ее волю, возрастив Дивеево. Блаженная Ксения юродствовала в царствование Анны Иоанновны и Елисаветы Петровны. Званием она была полковница, но одевалась, как самая бедная, нищая женщина, постоянного пристанища не имела; днем она, юродствуя, ходила по Петербургу; ночью молилась на церковной паперти или в открытом поле. Одаренная даром прозорливости, она пользовалась большим почитанием особенно среди простого народа. |
| 55. В Х в. византийцы все еще считали себя римлянами (по-грёческн " ро-меями " ), гордились славой древнего Рима. 56. Греческое население, подвластное арабам, помогало Никифору (ср. Атта-лиат. 227; Прод. Феоф. 476, 480), но не так активно, как это представляется многим современным исследователям, - ведь арабы не преследовали христиан за их веру (Христидис. 1984, 184). 57. Об этой битве рассказывает и историк XI в. Михаил Атталиат (226-227), добавляя, что о замысле арабов прорвать осаду Хандака Никифору стало известно от двух перебежчиков. 58. Армяне-перебежчики из стран Арабского халифата образовывали особые отряды; о них Лев Диакон упоминает и дальше. Армяне в то время достигали на военной службе самых высоких постов (Каждан. 1975). 59. Всю эту фразу Ф. Лоретте (21) сводит к словам: " ....и они поступали, как он сказал " . 60. О том же эпизоде повествует Феодосии (338-345) и Атталиат (228), объясняющий эту жестокость стремлением показать осажденным, что помощь че придет. 61. Ф. Лоретте (21) понимает последние слова как " ...отвергали перемирие " . 62. Описание штурма Хандака очень похоже на описание взятия готской крепости в книге Агафия (32). Сомнительно, чтобы на вооружении у арабов Крита были секиры, какими пользовались готы времен Юстиниана (Сю-зюмов. 1916, 142-143). 63. Византийские осадные орудия мало отличались от позднеримских: метательные машины, тараны, " черепахи " ; при войске были искусные мастера-техниты по их изготовлению (Мишулин. 1940, 383, и ел.). Это были работники государственных мастерских по производству военного снаряжения. 64. Фемное войско, собранное Никифором, состояло в основном из крестьян-стратиотов: им не хватало опыта в действиях против осажденного города. Поэтому Никифору и пришлось заниматься их военной подготовкой. Лев несколько раз заостряет на этом внимание (ср. Прод. Феоф. 226; Тактика Льва. VII). В неопубликованной пока " Краткой истории " Пселла (XI в.) тоже есть обширный пассаж о занятиях Никифора с воинами: " Крестьян он делал мечниками, упражнял их руки в пускании стрел и дротиков и в метании копья, [учил] стрелять во всадника и поражать бегущих, и всему, что нужно для войны, штурма и осады " (Маркопулос. 1985, 1063). |
| По виду же Ивана Никифоровича всегда трудно узнать, сердит он или радуется чему-нибудь. Приятели одинаково не любят блох и никогда не пропустят торговца с товарами, чтобы не купить у него эликсира против этих насекомых, выбранив наперед его хорошенько за то, что он исповедует еврейскую веру. Впрочем, несмотря на некоторые несходства, как Иван Иванович, так и Иван Никифорович прекрасные люди. В одно утро, лежа под навесом, Иван Иванович долго оглядывает свое хозяйство и думает: «Боже мой, какой я хозяин! Чего ж еще нет у меня?» Задавши себе такой глубокомысленный вопрос, Иван Иванович начинает смотреть во двор Ивана Никифоровича. Там тощая баба выносит и развешивает выветривать залежалые веши, среди бесконечного числа которых внимание Ивана Ивановича привлекает старое ружье. Он рассматривает ружье, одевается и идет к Ивану Никифоровичу выпросить понравившуюся вещь или обменять на что-нибудь. Иван Никифорович отдыхает на разостланном на полу ковре безо всякой одежды. Приятели угощаются водкой и пирогами со сметаною, Иван Иванович хвалит погоду, Иван Никифорович посылает жару к черту. Иван Иванович обижается на богопротивные слова, но все же переходит к делу и просит отдать ему ружье или обменять на бурую свинью с двумя мешками овса в придачу. Иван Никифорович не соглашается, рассуждениями о необходимости в хозяйстве ружья лишь раззадоривая соседа. Иван Иванович с досадой говорит: «Вы, Иван Никифорович, разносились так с своим ружьем, как дурень с писаною торбою». На это сосед, умеющий отбрить лучше всякой бритвы, отвечает: «А вы, Иван Иванович, настоящий гусак». Это слово настолько обижает Ивана Ивановича, что он не может владеть собою. Приятели не только ссорятся — Иван Никифорович зовет” даже бабу и хлопца, чтобы те взяли да и выставили соседа за двери. Вдобавок Иван Никифорович обещает побить Ивану Ивановичу морду, тот в ответ, убегая, показывает кукиш. Итак, два почтенных мужа, честь и украшение Миргорода, поссорились между собою! И за что? За вздор, за то, что один назвал другого гусаком. Поначалу бывших приятелей еще тянет примириться, но к Ивану Никифоровичу приезжает Агафия Федосеевна, не бывшая ему ни свояченицей, ни кумой, а все же часто ездившая к нему, — она-то и шушукает Ивану Никифоровичу, чтоб он никогда не мирился и не мог простить своего соседа. К довершению всего, как будто с особенным намерением оскорбить недавнего приятеля, Иван Никифорович строит прямо на месте перелаза через плетень гусиный хлев. |
| Его совершили кутригуры под предводительством Забер-хана. Среди участников вторжения были и словене, которых, правда, ни разу не упоминает в своем рассказе автор главного источника сведений об этом походе Агафий Миринейский, вероятно, по той причине, что классических историков мало интересовали этнографические детали, считалось достаточным обозначать воюющие стороны именами народов, считавшихся главными участниками событий. Названия эти нередко были устаревшими, так что враги империи, нападавшие на нее в 559 году, у Агафия в основном именуются гуннами или даже совсем уж архаическим этнонимом «скифы», и намного реже «котригурами». Феофан Исповедник, однако, упоминая в своей «Церковной истории» о бедствиях, обрушившихся тогда на Фракию, пишет о «великом множестве гуннов и славян», которые «многих убили и взяли в плен» (Феофан Византиец. Летопись от Диоклетиана до царей Михаила и сына его Феофилакта. Приск Панийский. Сказания. Рязань, 2005, с. 209). Незадолго до вторжения кутригуры перекочевали поближе к имперским границам, на земли, расположенные возле устья Дуная в Бессарабии. Обитавшие в этом регионе анты не воспротивились переселению кочевников. В свою очередь Забер-хан, войско которого составляла исключительно конница, нанял или привлек словенскую пехоту к участию в походе обещаниями богатой добычи. Предлогом для начала военных действий против империи послужило то обстоятельство, что Юстиниан посылал дары, своего рода откупную дань, хану утригуров Сандилху, оставив без подарков его, Забер-хана, тем самым, по его представлениям, нанося оскорбление кутригурам, так что кутригуры «решили предпринять этот поход, чтобы показать, что и они умеют внушать страх и достойны внимания» (Агафий Миринейский. О царствовании Юстиниана. М., 1996, с. 186). Но это был дипломатический предлог, прямые же цели агрессоров носили грабительский характер. Войска Забер-хана форсировали Дунай при наступлении зимы, когда «река, как обычно, покрылась льдом и замерзла на такую глубину, что могла быть перейдена и пешими и конными войсками» и тогда «Заберган, вождь гуннов, ...переведя значительное конное войско (по реке), как по суше, очень легко вступил на территорию Римской империи» (Агафий Миринейский, там же, с. |
| Родился во Франции в русской аристократической семье. Учился в Парижском университете (Сорбонна) и Сергиевском Богословском институте в Париже. В 1958 г. получил степень доктора за диссертацию о богословии Григория Паламы . После принятия церковного сана переехал в США, где стал профессором Свято-Владимирской духовной семинарии. Работал в Думбартон Оукс. С 1967 г. преподавал в Фордемском университете. Был президентом Православного богословского общества Америки, членом Исполнительного комитета США по византийским исследованиям, членом-корреспондентом Британской Академии наук. Автор многих книг и исследований по православию, теологии, церковной истории и смежным темам. Мелафрарии – нелегальные, тайные торговцы шелком, которые по повышенным ценам перепродавали его, нарушая существующие предписания. Термин встречается только в Книге Эпарха и не совсем ясен (он мог иметь и иные значения, кроме предлагаемого). Мелист – сочинитель аккламаций в штате димарха. Мелитина – древний город в восточной Каппадокии приблизительно в 12 км от реки Евфрат (см.: Месопотамия); в ранней Византии – столица провинции Третьей Армении в диоцезе Понт. См.: Феодор Мелитиниот. Мелург – сочинитель музыкальных песнопений, мелосов. Меморий – дословно с лат. «место памяти». Обычно гробничное сооружение, своеобразное «крытое кладбище», не обязательно предназначенное для отправления Божественной литургии. М. мог быть воздвигнут в память некоего чуда, совершенного Богом на данном месте (теофанический М. или мартирий). Мена – см.: Мина. Менавла – см.: монавла. Менавлаты (моновлаты) – род пехоты из числа токсотов, вооруженных прочными копьями-монавлами (менавлами) для отражения атак вражеской конницы. В каждой таксиархии насчитывалось около 100 М. Известны с середины Х в. Менандр Протиктор – младший офицер (протиктор) при дворе императора Маврикия в конце VI в., продолжил историю после Агафия Миринейского, сочинение которого принял за образец. См.: историки Византии. Менса (лат. mensa) – стол для различных литургических потребностей, в том числе в ранневизантийском погребальном обряде в виде крышки над гробницей или над входом в склеп. |
|
|
