| Слово о мытарствах приписано Кириллу философу, неизвестно какому; но оно подвергалось на Руси разным переделкам, записано во многих сборниках, и с самой глубокой древности доставляло предкам искреннее назидание. В слове этом находятся почти все главные истины и догматы нравственно-аскетического проповедничества, которые раскрыты и в церковно- исторической литературе, особенно в житиях святых. Так, в нем говорится о необходимости добродетелей для спасения души, а именно: поста, молитвы, покаяния, исповеди, епитимии, и вообще нравственных подвигов; ибо живущих без подвигов, в покое и довольстве, говорит слово, ждет гнев Божий. Излагаются догматы, служащие основою и побуждением к сим добродетелям и подвигам, а именно: учение о смерти, влиянии на человека ангелов и бесов, о суде, воскресении, вечной муке и вечном блаженстве. Здесь же в первый раз высказывается учение о близком разрушении мира (с окончанием семи тысячелетия) и пришествии антихриста. «И вот уже видим приближающийся конец миру и скончавшийся урок житию. Уже бо мало (остается) нашего живота и века». Но главным образом в слове раскрыто учение о мытарствах. Это учение имеет сходство с хождением ап. Павла по мукам; оно же находится в житиях Василия Нового, Антония Римлянина и Авраамия Смоленского. В этом же слове находятся почти все истины практические, входящие в состав древнего проповедничества. Так, в нем говорится об умственных заблуждениях и недостатках народа: суеверии, чародействе, страсти к ворожбе, гаданию по приметам, ношению талисманов, и ересях; о нравственных недостатках: пьянстве, объедении, блуде, страсти к пиршествам, играм, музыке, пляске, корыстолюбию, отдаче денег на проценты, взяточничестве, воровстве, грабительстве, драчливости, сквернословии, лжи, клевете и подобных страстях. Особенно обличается немилосердие к нищим и рабам, обременение последних работою и неудовлетворение их пищей и одеждою. Все эти заблуждения и пороки обличаются бесами на 20-ти мытарствах и уготовляют душе вечную муку в огненном озере. «Если душа исполнила все заповеди Божии, но была немилостива к нищим и рабам, то все же будет истязана от воздушных бесов». Изложение слова отличается недостатками, свойственными церковно-славянскому языку, простотою, тождесловием, многословием, темнотою и вообще неправильным построением речи. Напр. «да нельзе се их запрети (оспорить грехи)»… «Язык молчанием затворится»... «Да тем (грешным) явится им ярость Божия, полна гнева и яру, беду отмщения носящи»... В расположении мыслей, по обычаю древних слов, господствует беспорядок, повторение и растянутость, от которых зависит длинна слова. Виды практического проповедничества |
| В Смоленской г. Авраамиева монастыря, что в Смоленске, в Смоленском же уезде 159 дворов. Оброчных денег 95 руб. 31 алт. 4 д., за столовые запасы 186 р. 5 алт. 6 д. Итого 282 р. 4 алт 2 д. Хлеба в посеве бывает ржи 52 четверти, ярового 66 четвертей 6 четвериков, хлебных запасов 277 четвертей с полосминою. А по расписанию имеется на двор денег по 1 р. 25 алт. 5 д. хлебных запасов по 2 четверти без полосмины, да на посев ржаного и ярового по 6 четвериков. Вышеписанные положенные как со оных, так и с других синодальной команды вотчин доходы определены платить неровно, смотря по вотчинным угодьям и по крестьянскому семейству на тяглых их крестьянских жеребьях, по прежним до состояния Монастырского Приказа архиерейских домов и в монастырях от начальствующих определениям, а иным некоторым вотчинам против оного же чинено определение в Монастырском Приказе, а колико в которой вотчине тяглых жеребьев и сколько на каком тяглом жеребье крестьянских дворов и с тех тяглых жеребьев почему помянутых оброчных денег и хлеба и других монастырских доходов платить и пашни пахать, и сено косить и прочей монастырской работы работать определение, о том в Монастырском Приказе известия не имеется; а что вышеупомянутым по пропорции дворового числа расписанием оные доходы с дворового числа и показаны. Итого (кроме вышеписанной Воронежской губернии доходов) в сущую приказную верность принять не можно, потому что тем доходом оклад состоит не с дворового числа с крестьянских жеребьев, а оное расписание учинено до получения из синодальной команды подлинных ведомостей. 24. Выписка из доношения Патриаршего Дворцового Приказа Св. Синоду о платежах при патриархах натурой в патриарший дом с подмосковных вотчин Из дела Синод, арх. за 1723 год 527 В прошлых годах при бывших святейших патриархах Московского уезда и иных уездов синодальных подмосковных вотчин крестьяне платили в синодальной дом по окладу с осмака по фунту масла коровья, да по 40 яиц в год, да с выти по полуосмине орехов в год. И со оных вотчин крестьяне оные столовые запасы масло и яйца и орехи платили по 705 год. |
| – 648– Автор, впрочем, признает учительность обязанностью и священника, но благодаря слабой степени просвещения в древней Руси – её «невозможно было требовать от каждого приходского священника». Отсюда, говорит он, – «мы встречаем прямые запрещения для некоторых священников «держать детей духовных», а вместе с тем учить и читать пред людьми (стр. 135). Мы, по крайней мере, не знаем такого запрещения, связанного с известным лицом и временем. Самое содержание ставленой грамоты отрицало бы легальность подобных запрещений. Были скорее, так сказать, частные воззрения в подобном роде и было только нравственное осуждение лиц, которые, будучи невысокими умственно, брались бы за учительское дело. Проф. С.И. Смирнов верно говорит, что учительность духовника понималась в смысле умения руководить в нравственной жизни, Однако ставить это в связь с тем, что от духовника книжность требовалась только в практическом смысле (стр. 136), представляется мало основательным. Мы и здесь должны указать на те отношения между духовником и духовными чадом, которые должны быть по внутренней природе исповеди. В пояснение того, чем должен был располагать духовник для своей учительности, автор приводит перечень книг, которые считались обязательными иметь духовнику по предисловию ко второму (1624 г.) изданию теперешнего номоканона при Б. требнике (стр. 137, прим. 2). Однако нужно бы отметить, что все эти книги предполагаются обязательными одинаково и для епископа и для иереев; если же здесь духовник почитается «паче» обязанным иметь те же книги, то ведь указываемый теперь номоканон издавался собственно для духовников. В ряду исторических примеров учительных духовников автор исчисляет – Авраамия Смоленского, Кирилла Белозерского, Пафнутия Боровского, Иосифа Волоколамского и Даниила Переяславского (стр. 134–144). Помимо того, что все это исключительные примеры, – по крайней мере, три из этих лиц, если и выдвигались на поприще учительства, то самое меньшее постольку же как духовники, поскольку и как игумены – настоятели. |
| Традиция телесной крепости и радостная светлость святого установлена еще Кириллом Скифопольским для его Саввы и завещана Руси. В эту традицию не укладывается бледный и изможденный смоленский аскет. А между тем этот образ борющегося аскета автор хочет запечатлеть в уме читателя, рисуя портрет средовека, а не старца: «Образ же и подобие на Великаго Василия: Черну браду таку имея, плешиву разве имея главу». За аскетической худобой, лишением сна и пищи, – качество молитвы. Нестор мало говорит о молитве своего святого, косвенно позволяя заключить, что Она не имела разительных внешних проявлений: ни мистических, экстазов, ни эмоциональной порывистости. Иначе у Авраамия: «И в нощи мало сна приимати, но коленное преклонение и слезы многы от очью безъщука (беспрестанно) излияв и в перси биа и кричайием Богу припадая помиловати люди Своя, отвратити гнев Свой»... Эта покаянная печаль и мрачность не оставляет святого и на пороге смерти. В житии Св. Авраамия слабо выражены, по сравнению с Феодосием, каритативные стороны служения. Упоминается о милостыне; но не с состраданием к немощам людским выходил из своей кельи суровый аскет, а со словом назидания, со своей небесной и, вероятно, грозной наукой, наполняющей трепетом сердца. Этот особый дар и труд божественных писаний» заменяет Преп. Авраамию дар и труд социального служения, без которого редко можно представить себе святого древней Руси. Более традиционен (по-русски) св. Авраамий в его отношении к храмовому благочестию, к литургической красоте. Изгнанный из своего монастыря, он в городе украшает другой, ставший его убежищем. Он особенно строг и в храмовом благочинии, «паче же на литургии». По-видимому совершенно особое и личное отношение было у святого к Евхаристии. Он не переставал совершать бескровную жертву («ни единого же дне не остави») со дня своего рукоположения 19 , и потому запрещение его в служении должно было явиться для него особенно мучительным. Из этих скудных, рассеянных черт встает перед нами необычный на Руси образ аскета с напряженной внутренней жизнью, с беспокойством и взволнованностью, вырывающимися в бурной, эмоциональной молитве, – не возливающий, елей целитель, а суровый учитель, одушевленный, может быть, пророческим вдохновением. |
| Общественный и политический быт Смоленской земли имел основанием Русскую Правду. Вообще же в Смоленской земле господствовал общинный строй. Иногда Смоленская земля дробилась на отдельные союзы – город был центральным местом. Общинное начало было у смоленских кривичей господствующим, основным, из которого проистекает весь строй и общественной и государственной жизни (212 стр.). Частная земельная собственность, производимая через расчистку лесов, доступна была только людям зажиточным, князьям и духовенству. Лаврентиевская летопись прямо указывает на народоправство в Смоленской земле: «Новгородцы; бо изначала и Смольяне, и Ильияне, и Полчане, и вся власти, якоже на думу на веча сходятся, но что старейши сдумают на том же пригороди станут» (стр. 358). В Уставной же грамоте Смоленской епископии 1151 года говорится: «приведох епископа Смоленску, сдумав с людьми своими». Даже после, с развитием княжеской власти, отдельные общины могли удерживать право суда, только следовало уплатить князю заранее годовую виру (по Уставной грамоте Ростислава 15 гривен). Вече Смоленской земли имело власть законодательную, которую оно разделяло с князем. И «Смоленская Торговая Правда», изготовленная в 20-ти экземплярах, выработана была по совету князя Мстислава Давыдовича «с люди», т.е. с вечем, чтобы «и князю любо было и всем смольянам». Отсюда открывается, что все изменения Русской Правды, внесенные в «Смоленскую Торговую Правду», совершены князем совместно с вечем. В 1185 году двинулся с смольянами князь Смоленский Давид Ростиславич на защиту Киева от Половцев. Смольяне дошли до Путивля и отказались идти далее, говоря: «Мы пошли до Киева, и если бы была тут рать, то дрались бы; нам не искать другой рати: мы не можем, уже изнемогли». Очевидно, что вече определило пути только до Киева. И князь Давид Ростиславич принужден был возвратиться. Бойко, живо шла жизнь Смоленска. Резкой грани между сословиями не было. Школьное дело стояло высоко. Граждане с увлечением слушали священника Богородицкого монастыря Авраамия. Но когда духовенство начинает против него распускать злые толки, что он читает голубиные книги, возбуждается весь город, мужи, жены и дети. |
| Не хотели читать по-гречески — выучились по-немецки, вместо Платона и Эсхила набросились на Каутских и Леппертов» . Резко негативная оценка уровня просвещенности Киевской Руси была дана Е. Голубинским. Приводить ее здесь я не буду — позднее она была подвергнута научной критике. И все же, подводя итоги столетней дискуссии на эту тему, современный исследователь приходит к выводу, что «поиски в древнерусской литературе следов греческой классической образованности оставались бесплодными, в то время как значение греческого языка, в том числе и в сфере философско-богословской терминологии, отчетливо проявилось в обилии заимствований из него. И все же нам предстоит убедиться, что отсутствие гуманитарного образования в Киевской Руси, во всяком случае в систематических его формах, во многом предопределило облик древнерусского богословия, непохожего ни на византийское, ни на западноевропейское… Важнейшим отличием, видимо, является отсутствие на Руси классической образованности, прежде всего ее незнакомство с философией Платона и Аристотеля. Античная мудрость была доступна древнерусскому читателю лишь в виде немногочисленных изречений в составе сборников (в Пчеле и т. п.). Эти скудные, частью апокрифические фрагменты не могли дать никакого представления о методе и главных идеях классической философии. А без владения ее понятийным аппаратом важнейшие сочинения греческой патристики даже в славянском переводе должны были остаться непонятными для древнерусского читателя. Этим объясняется не только эклектизм переводной литературы, но и в еще большей степени — полное отсутствие в оригинальной древнерусской литературе таких фундаментальных жанров, как догматический и экзегетический… На Руси же борьба с остатками язычества, а лучше сказать, против удобного симбиоза христианства и язычества, была направлена не столько на рациональное переубеждение, сколько на преодоление продолжавшегося сосуществования (Konkurrenz) обрядов и обычаев. Мы нигде не найдем ни рационального изложения учения волхвов (ср. также «глубинные [голубиные] книги» в Житии Авраамия Смоленского), ни его аргументированного опровержения. Очевидно, что это — следствие той основной черты, которая была указананами в пункте первом: отсутствия классической образованности. В итоге многочисленные похвалы книжному учению никогда не конкретизируются, подчеркивая лишь «сладость» церковной литературы. Древнерусскому читателю были незнакомы муки выбора в условиях обилия книг, столь характерные для Византии: светской, т. е. антицерковной, литературы, кажется, вовсе не существовало, или, во всяком случае, она не оказалась достойной цитирования и полемики с ней. Именно здесь, может быть, отчетливее всего проявляется слабость древнерусского христианства, состоящая в недостаточной его рефлексированности, осознанности» . |
| В нашу задачу не входит распространяться об историческом и литературном значении произведений упомянутого века. В этом кратком обзоре мы ограничимся перечислением таких произведений, в которых так или иначе сохранились следы современного автору исторического перелома нашествия Татар. Рассказы очевидцев и личные воспоминания придают особенную ценность одному из главных произведений севернорусской агиографии, житию преп. Авраамия Смоленского. Автор жития, один из учеников святого, дает в своем произведении интересные указания на источники своего образования, перечисляя несколько сочинений из современной, знакомой ему литературы, которая, в свою очередь, должна была отразиться на приемах и содержании его собственного произведения. И действительно, автор обнаруживает в себе человека, знакомого с литературными приемами искуственных житий: он снабжает свой труд необходимым предисловием, пользуется общими местами и типичными выражениями своих литературных образцов, приводит цитаты и сравнения из известной ему духовной литературы, в частности из Священного писания, и оканчивает житие похвалой святому. В одном выражении этого послесловия, где жизнеописатель молит Богородицу словами: «поганых нашествия испроверзи... измаильския языки разсыпли», исследователи видят намек на время, когда было написано житие, время татарского нашествия. К той же эпохе относится и другое произведение севернорусской агиографической литературы, Сказание о мученической кончине князя Михаила Черниговского и боярина его Феодора, приведенное летописями под 1245 годом 1 . Автор, который назвал свой труд словом, сложенным «в кратце на похвалу сватыма», был, по всей вероятности, современник описанному им событию. Отсутствие живых черт и свежих личных воспоминаний в его рассказе не позволяют видеть в нем очевидца. Безыскуственный рассказ обходится без обычных общих мест житий и без лишних отступлений от хода событий. Единственное, на что не скупится автор, это обильный разговорный элемент, которым оживляется рассказ 2 . Описывая печальные последствия татарского нашествия, автор между прочим дает следующую картину, взятую из живой действительности: «инии же бежаша в земли дальнии, инии же крыяхуся в пещерах и в пропастех земных, а иже в градех затворишася, ти исповеданием и со слезами Богу молящеся, тако от поганых немилостивно избьени быша; а инии же крыяхуся в горах и в пещерах и в пропастех и в лесех, мало от тех остася». |
| И так, и бояре, то есть, лучшие из граждан, и сам князь, и даже народ, то есть, весь город, несмотря на минутное увлечение глупой толпы – были за Авраамия. Явление в древней Руси в высшей степени утешительное. Вводя нас, так сказать, в самое сердце древнерусского быта и воскрешая перед нами самые существенные отношения духовной жизни народа к господствовавшим идеям и началам, оно свидетельствует о значительном развитии христианского просвещения и образованности в Смоленской области, уже в начале XIII века. Потому, нам кажется, г. Шевырев не великую услугу оказал почитателям древней Руси, выразившись о бедствиях Авраамия следующим образом: «Но зависть поднялась на красноречивого учителя. И духовенство, и граждане (?!) восстали и обнесли его клеветою» 206 . И тем чернее выставляется здесь поступок граждан, что к клевете они, будто-бы, присовокупили неблагодарность: строк за десять перед тем у г. Шевырева сказано, что Авраамий «привлекал своими поучениями весь город». И неужели, в тяжелое для св. мужа время испытания и гонений, никто в Смоленске не вспомнил с признательностью о той духовной благодати, которая нисходила в благочестивых словах святого проповедника на толпы восторженных слушателей? Житие ясно свидетельствует, что лучшие люди, избраннейшие из граждан, помнили великое добро, которым обязаны св. мужу, умягчались сердцами, и не находили в угоднике той вины, в которой по зависти он был оклеветан». Для чего же нужно было г. Шевыреву утаить благородные чувства и поступки бояр и князя, и извести на весь Смоленск обвинение, под общим именем граждан? Впрочем, честь, возданная г. Шевыревым православной старине, бледнеет перед следующими словами г. Муравьева, который, повествуя о житии Авраамия Смоленского, по древним, рукописным источникам, решился сказать вот что: «князья (?), бояре (?) и духовные восстали все против святого мужа, совещаясь, чтобы против него учинить». – Напрасно князь (?) и вельможи (?) в клирики искали вины на праведного мужа, ни в чем не могли обличить его, и, устрашенные обличением пресвитера Луки, наконец принуждены были оставить неправедный суд» 207 . |
| III. Памятники древнерусской духовной письменности (По поводу журнала: «Православный Собеседник», издаваемого при Казанской Духовной Академии. 1858 год). С изменением и улучшением в своем плане и составе, Православный Собеседник в 1858 году предложил занимающимся историей русской словесности целый ряд любопытных памятников, изданных по рукописям Соловецкой библиотеки. Эти письменные памятники содержат в себе жития русских святых и поучения или слова. Из житий изданы: Леонтия, епископа ростовского, со словом в память его, житие Исайи, тоже епископа ростовского, сказание преподобного Нестора о житии и убиении князей Бориса и Глеба, житие Антония римлянина и Авраамия смоленского (по рукописям XVI и частью XV в.). Занимающимся русской стариной хорошо известно, как разнообразны редакции житий русских святых. Житие краткое, как летописная основа, впоследствии распространялось различными подробностями, интересными для истории русского быта и литературы. Очень часто простая речь краткого первоначального жития принимала характер витиеватый и даже напыщенный под пером искусного книжника. Потом для потреб русских читателей распространенное житие вновь сокращалось, и, за выпуском интересных бытовых подробностей, удерживало позднейшую витиеватость. Особенно разнообразны редакции тех сказаний, в которых к историческому факту уже в раннее время народная фантазия присоединяла поэтические плоды своего творчества. Кроме того, жития осложнялись похвальными словами в память угодника и целым рядом чудес его, совершенных по его кончине в различные времена. Похвала помещалась иногда после самого жития, иногда после описания чудес. Из всех этих элементов, с присоединением службы угоднику, составлялось полное целое, части которого следующие: служба угоднику, самое житие, похвала, обыкновенно по случаю открытия мощей, потом чудеса, заключаемые тоже похвалою. Есть сборники, содержащие в себе только жития русских святых без прибавления; есть также сборники только одних служб русским святым, как например рукопись XVI в. в библиотеке Графа Уварова под 681 (по каталогу библ. Царского 563). |
| Едва ли не впервые в древнерусской литературе мысль об ожидаемой скорой встрече с вечностью прозвучала в домонгольском " Слове о небесных силах " , приписываемое то Кириллу Туровскому, то Авраамию Смоленскому. Здесь говорится о приближающимся истечении семи тысяч лет. К этому времени число сверженных с небес ангелов, согласно " Слову " , должно пополнится душами умерших за это время праведников. После чего и настанет время суда (идея заимствована из Жития Андрея Юродивого). Одно из самых знаменитых произведений на Руси, повлиявшее на эсхатологические настроения, было " Откровении Мефодия Патарского " . В " Откровении Мефодия Патарского " , по наблюдениям В.М. Истрина, содержатся " замечания о последних царях... распределённые по годам, кончая 1492 г " . Жанр откровений был весьма распространён в переводной апокрифической книжности Древней Руси. " Откровение Мефодия Патарского " представляет собой эсхатологический апокриф, который можно рассматривать как развёрнутое дополнение к положениям Св. Писания о конце мира. Формально " Откровение " Мефодия можно рассматривать как краткий, сжатый исторический очерк, объемлющий земной путь человечества от Адама и его потомства до царств " последних времён. Но на этом переходе от начала к финалу мировой драмы историческая часть трансформируется в пророческую, повествуя о предуготованном будущем. Первый тысячелетний отрезок охватывает время от Адама до разделения рода Сифа и Каина. Второе тысячелетие включает в себя события от убийства Каина до потопа, третье - жизнь потомков Ноя, включая рождение изобретателя астрономии Мунта, вражду сынов Хамовых и Невродовых, вавилонское столпотворение. На четвёртое приходится борьба потомков Хама с Невродом, завоевание Невродом Египта и победа потомка его, Хозроя, над сынами Хама. Пятым тысячелетием датируется поход потомка Мунта - Сапсикара через Египет по пустыни Савской, откуда им вытеснены происходящие от Агари потомки Измаила, бежавшие в Етрив. Затем повествуется о войнах и пленении измаильтянами земли обетованной и об изгнании Гедеоном воинственных племён назад, в Етривскую пустыню. В этом месте историческое повествование разрывается введённым в него пророчеством, где говорится об исходе измаильтян из Етривской пустыни в преддверии конца мира. Согласно предсказанию, наследники Агари будут владеть всеми странами и никто не сможет победить их до истечения седьмой тысячи лет. Единственным непокорным царством называется богохранимое царство Греческое. В описании шестого тысячелетия воспроизводится последовательность смены великих царств: царство времён Неврода и Перса, затем идут Персидское и Вавилонское царства, их сменяет царство Медийское и, наконец, царство Александра Македонского. В этом месте вводится рассказ о нечестивых народов Гоге и Магоге, которые были заключены Македонским за северными горами. |
|
|
