| Смоленск после отчаянной борьбы был, наконец, взят поляками, а Сигизмунд торжествовал победу на его развалинах. Шеина после допросов и пыток отправили в Литву и держали в заключении. Вся Польша ликовала. Совершались празднества, молебствия, процессии, пирушки всевозможные, увеселения. В Кракове трое суток с 30 июня днем и ночью гремела музыка... Выстрелы, потешные огни, представления, изображавшие взятие Смоленска, апофеозы языческих божеств, поражающих московское государство, сопровождали торжество. О событии, столь утешительном для католичества, радовались чрезвычайно и в Риме, когда дошло туда известие о побиении схизматиков, как называли католики православных христиан. XXVIII. Грамоты Троицко-Сергиевой лавры. Нижегородское ополчение К осени 1611 года положение Московского государства стало отчаянным. Поляки занимали Москву, и взяли Смоленск после двухлетней геройской защиты воеводы Шеина. Шведы захватили Новгород и Финское побережье. Земское ополчение распалось. Казаки грабили и своевольничали. Никакого правительства не существовало, и русские люди, не желавшие повиноваться ни полякам в Москве, ни казакам под Москвой, были предоставлены самим себе. Города, ожидавшие обыкновенно указаний из Москвы, теперь не знали что делать, и откуда ждать совета и приказа. Отчаяние русских людей было полное. Казалось, всему приходил конец. Прежде патриарх Гермоген призывал постоять за веру православную, теперь не слышно голоса его. Он посажен поляками в кремлевскую темницу. Между тем можно было ежечасно ожидать, что на помощь полякам, осажденным в Москве, придет польский король со своим войском. Войско поляков было усилено приходом из Польши отряда под начальством гетмана Ходкевича, который став в Красном Селе, осадил русское войско, находившееся там под начальством князя Дмитрия Трубецкого. Недостаток продовольствия, пороху и пуль, поставил это войско в безвыходное положение. В эту-то критическую минуту с особою энергиею начинают действовать архимандрит Дионисий и келарь Троицкого монастыря Авраамий Палицын, который был дружен с Трубецким и Заруцким. |
| Июля 21 дня 1808 года». По ходатайству преосвященного Феофилакта, епископа Калужского, благочестивый Монарх всемилостивейше изволил согласиться на прошение игумена Авраамия. Указом из Святейшего Синода 1809 года января 18 дня, дозволено: «к настоящему, в Оптиной Пустыни штатному положению монашествующих, прибавить еще двадцать три человека, так, чтобы число оных и с настоятелем было из тридцати». Восполнив таким образом важнейший недостаток в Оптиной Пустыни, Авраамий в последующее время не ослабевал в трудах своих и попечении о благе ее. Не умолялось, также, но еще более возрастало и, заслуженное им, благорасположение калужских архипастырей. Так, преемники преосвященного Феофилакта, епископы Евлампий и Евгений, оказывали особое благоволение к Оптиной Пустыни. Первый из них даже желал провести в обители остаток дней своих в молитвенном покое, почему и построена была для него на сей предмет особая келья (ныне настоятельская). Таким образом, обитель Оптина процветала в тиши безмятежной, упокоеваемая заботливостью своего настоятеля. Когда наступил грозный двенадцатый год, с сокрушенными сердцами принимались в обители вести о бедствиях отечества, о взятии Смоленска, занятии Москвы и нечестии нового Амалика, не пощадившего святыни московской. Храмы обители были открыты с утра до глубокой ночи и полны народа, который, признавая над собою крепкую руку Божию, плакал и молился, да сотворит Господь, со искушением и избытие. Несмотря на близкую опасность, епархиальное начальство не сделало никакого распоряжения о удалении иноков и вывозе церковного имущества, потому что фельдмаршал, князь Кутузов, уверил калужского градского главу и депутатов от купечества, что он не пустит Наполеона в Калугу; а слова архистратига наших сил принимались тогда всеми, как слова пророчества, исполнение которого, как уверены были все, не замедлится. Однако, игумен Авраамий принял некоторые необходимые меры предосторожности, особенно, от него зависевшие, а именно: церковную утварь, ризницу и библиотеку приказал уложить в сундуки; свечи и другие церковные вещи были заложены в палатку, что под соборной церковью. Братия приискали в дремучем бору, окружающем их Пустынь, недоступный по положению своему овраг с пещерой, в 15-ти верстах от обители, чтобы удалиться в него на первый случай, при появлении врага. |
| Житие Авраамия Смоленского († 1221) написано учеником его Ефремом вскоре после его кончины, и уже относится к эпохе монгольской, что видно из молитвы автора, обращенной к Богородице: «поганых нашествия испроверзи... измаильския языки разсыпли». Это житие резко отличается от жития Антония Римлянина положительным, историческим характером, чуждым всякой примеси народных поверий и поэтических преданий. Это не что иное, как простой и правдивый рассказ о благочестивом и образованном иноке, много претерпевшем гонений от невежественного духовенства той эпохи, которое, не сочувствуя просвещенным стремлениям Авраамия, завидовало его популярности и любви к нему народа, снисканной его высокими дарованиями, не только как человека вообще благочестивого, но великого оратора и образованного художника. Мы не будем здесь распространяться об этом житии, потому что оно вполне рассказано и отлично объяснено в Истории русской церкви епископа Макария, (в 3-м томе, стр. 47 и след. Смотр. также примеч. 106-е). Остановимся только на некоторых подробностях. Особенно важно в этом житии то обстоятельство, что народ, граждане, и особенно вельможи или бояре и сам князь были на стороне Авраамия, в то время, как духовенство его преследовало. Вот свидетельства самого памятника. О первоначальном пребывании преподобного в монастыре: «тугу и искушения от игумена и от всея братия и от раб кто может исповедати, якоже ему самому глаголати, бых 5 лет искушения терпя, поносим, безчествуем яко злодей». (Сент. стр. 145). Когда Авраамий пришел в Смоленск для проповеди : «неции от иерей. другие же от черноризец, како бы нань въстати 202 , овы же от града потязати и укорити исходяще, друзии и спиру творяще, яко ничто же сведуще противу нань глаголах, и тако посрамлени с студом отхожаху, и паки не преставаху крамолы нань въздвизающе, в граде и везде глаголюще, се уже весь град к себе обратил есть» (Там же, стр. 146). Даже в то время, когда св. мужа вели на суд, и когда завистники из духовенства клеветали на него в еретичестве и сластолюбии, все же признавались, что Авраамий «уже наши дети вся обратил есть» (Ноябрь, стр. 373). Даже в то самое время, когда в глупой толпе, всегда охочей до всякого позору, а в то время подущаемой громкою клеветой, раздавались клики о казни угодника: «князю же и въластелем умягчи Бог сердца, игуменом же и ереем аще бо мощно жива его 203 пожрети» (Ноябрь, стр. 374). Сверх того, вслед за клеветой, взведенною на св. мужа в еретичестве, колдовстве и сластолюбии, в житии сказано: «ина же многа нань вещаниа глаголюще, ихже блаженый чуж истиною; реку тако: никто же аще бы не глаголя на блаженного Авраамия в граде. Но диавол о сем радовашеся» 204 . Наконец, когда оклеветанного Авраамия привели на суд: «безчинным попом, яко волом рыкающим, князю же и вельможем не обретающим вины» (Ноябрь, стр. 375) 205 . |
| Как вспоминал Норов впоследствии, «увидели другое Маренго... Можно сказать без преувеличения, что все, что спаслось от штыка, легло под пикою и палашом» . За отличие в сражении л.-гв. Егерский полк был награжден Георгиевскими трубами. Но победа досталась дорогой ценой: свыше 3000 убитыми и ранеными потеряла российская гвардия. Тяжело был ранен и Василий Норов. Он был отправлен для излечения в Прагу, но вскоре вернулся на театр боевых действий и принял участие в блокаде крепости Модлин. После окончания наполеоновских войн продолжал служить в лейб-гвардии Егерском полку, дослужившись к 1821 г. до чина капитана. В 1818 г. Норов вступил в Союз Благоденствия, летом 1823 г. примкнул к Южному обществу и принимал участие в разработке планов государственного переворота. 1 марта 1825 г. он вышел в отставку в чине подполковника и участия в событиях 14 декабря не принимал. 22 января 1826 г. В. С. Норов был арестован, а затем осужден по II разряду и приговорен к 15 годам каторжных работ. Он находился в Свеаборге, затем в Выборгской, Шлиссельбургской и, наконец, Бобруйской крепостях в течение 8 лет. В феврале 1835 г., 42 лет от роду, В. С. Норов был послан рядовым на Кавказ в 6-й линейный батальон. Лишь в январе 1838 г., дослужившись до унтер-офицерского звания, он был уволен от службы. В 1841 г. ему было разрешено переселиться в Ревель, где он и умер 10 декабря 1853 г. В 1834 г. Норов опубликовал свои (без указания фамилии) «Записки о походах 1812 и 1813 годов», в которых военно-исторические описания сражений сочетаются с воспоминаниями об участии в кампаниях 1812 и 1813 годов. Записки были задуманы еще летом 1813 г., но дневник, который он вел в то время, не сохранился, и публикуемые ниже его «оригинальные письма» могут рассматриваться как протограф его воспоминаний. Авраам Сергеевич Норов (1.10.1795–21.01.1869) был на два года младше Василия, но опередил его по времени участия в Отечественной войне. В 1812 г. он учился в Благородном пансионе при Московском университете, но не окончив курса поступил юнкером в гвардейскую артиллерию и принял участие в военных действиях 1-й Западной армии, в том числе под Смоленском и Бородином. |
| Если Симон отмечает близость к Дионисию лиц менее известных, каковы, напр., Перфилий, два священника Федора, Дорофей и др., то тем более-бы он отметил особенную близость к нему замечательного человека и прославившегося патриота, как об этом мимоходом мы уже замечали. Итак, повторяем: отношения Авраамия к Дионисию были или весьма обыкновенными и казенными, или недобрыми. Что же вернее? Для решения этого вопроса данных в разных известиях весьма мало: можно только найти не более, как полунамеки и полуслова; но главным образом в решении его должно обращать внимание на характер Дионисия и Палицына. Это были люди по характеру вовсе не похожие друг на друга. По происхождению дворянин, Палицын в продолжении нескольких лет почти непрерывно вращался около царей, князей, бояр и королей. Честолюбие его находило в таком положении достаточную для себя пищу, а вместе с тем в высших сферах он привыкал к тонким политическим соображениям, расчётам, – к хитрости. Не смотря на то, Авраамий не отличался твердостию воли и безупречным патриотизмом: он уклонился или просто убежал из посольства к Сигизмунду, когда заметил, что положение послов, а в том числе и его, становится щекотливым и не безопасным. Поведение его в посольстве было весьма двусмысленно. Когда переговоры послов с Сигизмундом почти с первых пор приняли неприятное направление, Авраамий успевает выхлопотать у Сигизмунда несколько льготных грамот для монастыря. Не упоминая об архимандрите Дионисии, он только от своего лица и братии выхлопотал у Сигизмунда утвердительную тарханную грамоту на все монастырские вотчины. Если нельзя согласиться с одним предположением г. Забелина, что Палицын, «выпрашивая грамоты, действовал так в полнейшей уверенности, что Сигизмунд будет великим государем Москвы», то с другой стороны нельзя не признать доли правды в другом предположение его, что он действовал так «для каких-либо себялюбивых целей» 656 . Во всяком случае в личности Палицына замечается немалое противоречие: в сказании об осаде монастыря Палицын занимает такое видное место, что за подвиги свои достоин бы названия героя, между тем как известие об уходе его из-под Смоленска пятнает его позорным именем изменника 657 , а смерть его в ссылке дает возможность заподозрить и еще кое в чем. |
| Как мы видели на примере Саввы Нового и Авраамия, добровольно принимавшие подвиг юродства вовсе не были людьми неучеными. Книжным человеком был Серапион Синдонит, который побеждал в диспутах афинских философов. Андрей Цареградский, смышленый и красивый юноша, любил читать и хорошо выучил чужой для него греческий язык. Агиографическая традиция подчеркивает образованность Авраамия Смоленского. Итак, среди юродивых были не только душевно здоровые, но и интеллигентные люди. Парадоксальное на первый взгляд сочетание этих слов — «юродство» и «интеллигентность» — не должно нас смущать. Юродство действительно могло быть одной из форм интеллигентного и интеллектуального критицизма. В данном случае юродство опиралось на старинную традицию античного кинизма. Конечно, нет смысла утверждать, что юродство генетически восходит к кинизму (для положительного или отрицательного решения этой проблемы нужны специальные разыскания). Сближение юродства и кинизма — это, так сказать, типологическая параллель (можно припомнить еще мусульманских дервишей ), но общие культурно–бытовые моменты здесь и там налицо. Жизнь юродивого, как и жизнь киника, — это сознательное отрицание красоты, опровержение общепринятого идеала прекрасного, точнее говоря, перестановка этого идеала с ног на голову и возведение безобразного в степень эстетически положительного. Если у киников «эстетика безобразного» есть следствие доведенного до абсурда «сократовского принципа утилитарной добродетели», то безобразие юродства также возможно лишь потому, что эстетический момент поглощен этикой. Это возвращение к раннехристианским идеалам, согласно которым плотская красота—от дьявола. В «Деяниях Павла и Теклы» апостол Павел изображен уродцем. У Иустина, Оригена, Климента Александрийского и Тертуллиана отражено предание о безобразии самого Христа. Это значит, что Иисусу приписывалась одна из черт, которые в ветхозаветные времена считались мессианскими. В юродстве словно застыла та эпоха, когда христианство и изящные искусства были антагонистическими категориями. Различие в посылках кинизма и юродства не мешает видеть, что оба феномена, в сущности, близки в философском осмыслении жизни: и киники, и юродивый стремятся достичь духовной свободы, их цель — благо, а благо не может зависеть от плотской красоты. Впрочем, благо никак не вытекает и из безобразия, поэтому в кинизме и юродстве столь отчетлива полемическая заостренность против общепринятых норм поведения. В кинизме бросается в глаза момент эпатирования, а в юродстве — мотивы укора. |
| Предупреждая всякое недоразумение, мы почитаем необходимым заметить, что, снимая клевету, взведенную на князя и бояр, следовательно, и на лучших из граждан Смоленска, мы нисколько не думаем тем самым усилить мрачную тень, бросаемую свидетельством жития на действительных завистников и преследователей святого мужа. Уже достаточно привести себе в память имя одного такого великого святителя, как Авраамий Смоленский, чтоб составить самое высокое понятие о духовенстве русской церкви в веке. Но обратимся к другим подробностямъ жития. Заслуживает внимания для истории образования древней Руси то обстоятельство, что Авраамий Смоленский между монашествующими нашел себе сочувствие в человеке, прозвание которого изобличает в нем западное происхождение, именно в Луке Прусине. Житие Авраамия Смоленского очень важно для истории древнерусской письменности и просвещения вообще. Он был искусный писец и много читал, и, вероятно, был основателем школы писцов и живописцев. Ему хорошо известен был Синайский Патерик. Его ученик Ефрем цитует Златую Чепь. Подвиги киевопечерских угодников прославлялись в Смоленске. Было уже довольно говорено о глубинных книгах, еретическом сочинении, в чтении которого духовенство обвиняло св. мужа. В истории русской церкви Макария сказано: голубиныя книги (том 3-й, стр. 49). Г. Пыпин в обозрении этого сочинения, полагает, что должно разуметь здесь апокрифическую книгу, под названием Глубина. (Отеч. Записк. 1857 г. 7). В обозрении того же сочинения (в Русск. Вестн. за 1857 г.), ссылаясь на мнение г. Пыпина, мы под условием допускали столько важное для истории русской поэзии чтение, предложенное в Истории русской церкви. В Православном Собеседнике приводятся оба мнения без окончательного решения, на стороне которого истина, хотя и дается предпочтение чтению: голубинныя книги (Ноябрь, стр. 372–3). Г. Шевырев следует мнению г. Пыпина, упоминая, впрочем, что Глубина помещается в перечне книг, истинных, а не ложных, то есть, апокрифических. (ч. 3, стр. 82). Так как во многих списках, которые случилось нам видеть, не исключая и Макарьевской Минеи по синодальному списку (август, л. 1077), постоянно читается: глубинныя книги, то мы думаем, что мнение г. Пыпина вполне согласно с понятиями древнерусских писцов и читателей. Что же именно разумелось под глубинными книгами, объяснится тогда, когда приведется в известность содержание этого древнего сочинения. |
| Для нас из сегодняшнего библейского занятия очень важно почерпнуть те уроки, которые мы можем сами применить в своей жизни. Во-первых, поведение Авраама, этого удивительного человека Божьего: как поспешно он стремился исполнять волю Божью – поспешил, побежал, поспешил! И еще: как Авраам соглашается на сексуальные отношения с Агарью с согласия своей жены, ища хоть какой-то выход из этой сложной ситуации, и святые отцы говорят, что целомудрие его нисколько не пострадало. Агари было тяжело, когда Сарра стала угнетать ее, она убежала, но Ангел Божий заставил вернуться, потому что жить в доме рядом с праведным, даже если есть какие-то трудности – это намного лучше, чем скитаться по каким-то диким пустыням! Я этим летом участвовал в крестном ходе из Витебска в Смоленск – это сто двадцать километров пути. На каждой стоянке я рассказывал желающим историю Авраама. И когда я рассказал о том, что Агарь все-таки приняла решение вернуться, рассказ мой был очень подробен, потому что время было не ограничено, ко мне подошла молодая монахиня и сказала: «Вы меня убедили остаться в монастыре!» Я говорю: «Почему?» А она отвечает: «У меня игуменья такая строгая! Она меня уже замучила! Она как Сарра – вот как написано, что она беременную женщину угнетала. А оказывается, надо терпеть!» Ведь Бог посылает испытания – это я повторяю уже который раз! – не для того, чтобы, скажем так, узнать нас, проверить и проэкзаменовать! Он – Сердцеведец, и Он видит нас насквозь! Он посылает нам испытания, трудности, переживания, скорби с единственной целью: усовершенствовать нас, сделать нас совершенными. И вот мы видим, как преодолевали разные трудности эти люди, патриархи – это были великие люди! – как они смирялись друг перед другом. Как ведет себя Сарра, когда ей стало тяжело, как Авраам идет навстречу ее пожеланию, и в то же время как не права оказывается Сарра, угнетая беременную. И до сих пор они, евреи, пожинают плоды ее жестокости, уже в лице потомков Агари! Какие взаимоотношения возникали между Авраамом и людьми, которые были вокруг него. |
| И если философия хочет обрести обетованную землю (даже Кант считал, как мы помним, что метафизика должна открыть людям Бога, бессмертие и свободу), то ей придется усвоить метод Авраама, а не Сократа, и «учить» людей идти на авось, ничего не предопределяя и не предугадывая, не зная даже, куда они идут. Возможно ли, что такая философия есть философия будущего? Или это есть философия отдаленного, навсегда канувшего в вечность прошлого, – философия (опять вспомним Платона) тех древних и блаженных людей, которые были лучше нас и ближе к Богу? XX Подмена. Человеку часто случалось ошибаться, думать, что он знает, когда он не знал. Пришлось, чтоб оберечь себя от ошибок, искать «критериев» истины. Один из наиболее несомненных критериев истины, найденных людьми, – это согласованность отдельных знаний меж собой, т. е. отсутствие противоречий между ними. Человек ищет и находит связи между явлениями и в существовании связи видит залог истины. Понемногу ему начинает казаться, что его задача не в отыскании истины, а в том, чтоб создать вокруг себя атмосферу согласованности. И согласованность, хотя бы воображаемую, несуществующую, но непременно согласованность, он готов принять за истину. И нет никаких способов разубедить его, нет и возможности заставить его припомнить, что когда-то он и сам знал, что истина с согласованностью ничего общего не имеет. Когда Платон об этом вспоминает, его упрекают в дуализме, в мифологичности – иные говорят даже о болтовне (Гегель). В лучшем случае истолковывают его на современный лад – видят в его анамнезисе синтетические суждения a priori. XXI Учителя и ученики. Разум judex et princeps omnium, как выразился Ансельм Кентерберийский, – кажется, достаточно почета? Нет, недостаточно: разум хочет быть творцом и единственным творцом всего. Нужно полагать, что все попытки борьбы с разумом были попытками борьбы с его несоразмерными претензиями. Разуму мало быть князем и судьей, он хочет, как старая ведьма в сказке, чтоб сама золотая рыбка у него на посылках была. И это не образ и не преувеличение: так оно есть на самом деле. На многих притязания разума производят неотразимое впечатление: если он требует себе покорности – значит, имеет на то права. Но иных требования разума удручают. В житии Авраама Смоленского рассказывается, что ученики «унывали» от учителей. И о Сергии Радонежском передают, что он от учителя «томим был». Ведь учителя только и живут от милостей разума. Ученики же, которых принуждают покоряться несуществующему всемогуществу, унывают и томятся. XXII |
| 349 Старшие списки – XIII в: ркп. Тр.–Серг. Л. 15 (1219 г.) и Выголексинский Сборн. Моск. Публ. и Рум. М. По списку XVI в. издано И. Общ. люб. др п. XXXIX, LXII и LXX. 351 Старшие списки – XIV в.: ркп. Тр.–Серг. Л. 36 и Моск. дух. Ак. 7. Изд. Общ. л. др. п. XLVIII, LXI, LXXII. 353 Старшие списки – XIII и XIV в.: ркп. М. Синод, б. 1296 и Сильвестр. Сборн (Ср. Срезневский. Сказания, XIII–XIV). 354 Ссылка на него в Ефремовом житии Авраамия Смоленскаго. («Прав. Собес.» 1858, III, 145–6. Ср. Голубинск. Ист. р. ц. 2 I–1, 908). 355 Намек в житии Авраамия (ib. 142). Старший сп..– XIV в.: рукп. И. Π. Б. Погод. 71. (Ср. Чет.–Мин. под 21 окт.). 357 Рукоп. И. П. Б. Погод. 64. Изд. Срезневским в Др. п. р. п. и яз. и Ягичем – в VI т. «Archiv». 361 В замечании Крумбахера «Von der Abfassungszeit und den Quellen Verhältnissen der " Αποφθγματα, Γεροντικ, Πατερικ, die in einer grossen Anzahl von Hss. vorliegen, haben wir noch keine klare Vorstellung» (Gesch. d. Byz. Lit. 2 , 188) – нет пессимистического преувеличения. Hagiographi Bollandiani et Henr. Omon в своем предисловии к Catalogua codicum hagiographicorum graecorum biblioth. nationalis Parisiensis (Bruxel.–Par. 1896, IV) прямо говорят относительно сборников, известных под именем «Historia monachorum» и «Vitae patrum», что их «nimia copia eruditi plerique deterriti videntur». По убеждению Болотова, будущий исследователь греческих Патериков должен выступить во всеоружии знания восточной аскетической литературы: сирской, армянской, коптской. 363 Е. Preuschen. Palladius u. Rufinus. Giessen, 1897. Возьмем начало и конец 313 гл. В слав.–р. пер. «бше нкотерыи оуноша въ градъ», в латинском т. «fuit quidam vir in hac proxima civitate» (Migne. Patrol Ser. lat. XXI, 400), в греч. пер. «ν γαρ τις τερος νεανας, φησν, ν τη πλει» (Preusch, 14–37); или: в слав.–р. пер. ««сълоучени писаноумоу быти ко всь въсносис съмритьс»» (кон. гл.), в латинск. т. « sic humilitas et conversio bonorum omnium materiam praebat: elatio et desperatio, interitus et mortis est causa» (Migne, 401), в греч. «πς ταπεινν αυτν ψωθσεται. προηγουμνως ον, τxνα, τν ταπεινοφροσνην σκσωμεν xρηπΤδα οσαν πασν των ρετν. πανυ δ συμβλλεται μν xα " ι μαxροτρα ρημος πρς τν σxησιν» (Preusch., 17–44). |
|
|
