| Нельзя согласиться с расчётом С. М. Соловьёва (кн. I, т. II, 432 пр.), так как нет никаких оснований считать Изяслава старше Вячеслава, а Романа старше Юрия: Изяслав женился около 109596 г., а потому родился около 108079; Святослав только потому может быть старше Вячеслава, что (Kap.II пр. 214) отец перевёл его в 1113 году из Смоленска, куда посадил Вячеслава, в Переяславль. Роман женился в 1113 году, стало быть, родился около 1098 года, и удел он получает только перед Андреем. Поэтому годы рождения сыновей Мономаха могут идти так: Мстислав 1076, Святослав 1077, Ярополк 1078 (а Святослав с Ярополком могли быть и двойни! Срав. назначение их друг после друга в Переяславль в 1113г., тогда Вячеслав мог родиться и в 1078), Вячеслав 1079, Изяслав 1080 от ГидыГаральдовны; Юрий умер по Татищеву 66 лет, 15 мая 1157 года, стало быть, родился (по старинному счёту) около 23-го апреля 109192 года, когда Вячеславу шёл 14-й год; Юрий несомненно, думаю, был старшим сыном второй супруги Мономаха, почему Мстислава он называет «детя... старейшее, Новгородьское», в отличие от старейшего только от другой жены – Ростовского. Родившись 1623-го апреля 109192 года, он мог жениться 12-го января 1108 года. Слабостию Всеволода, которому «седящю Кыеве печаль бысть от сыновець своих, яко начаша ему стужати, хотя власти ов сея, ов же другые, сей же, омиряя их, раздаваше власти», воспользовались за новгородцами, выхлопотавшими себе Мстислава, и ростовцы, следыгордыни которых видны ещё ясно вплоть до Липицкой битвы, и получили себе, подобно новгородцам 969 года, особого князя, но тоже малолетнего, – так думает относительно « хлеб едучи дедень» С. М. Соловьёв (кн. I, т. II 326 прим. 3), и мы вносим только необходимую поправку относительно Мстислава, которого получили, ещё в 1088 году, новгородцы. Обращаю внимание на выражения в описании борьбы Мстислава с Олегом «Новгородци и Ростовци» в соответствие со словами Мономаха о Мстиславе «с малым братом своим». Олег, посылая Изяслава в Ростов, смотрит со старой точки зрения на Ростов, с точки зрения до 1092 года, как на волость Мономаха, игнорируя и необычные притязания ростовцев, и распоряжение Всеволода, он берет дело «по пошлине»; летопись и Мономах рассматривают дело уже denovojure, и свой взгляд, опирающийся на отцовское распоряжение, Мономах сохраняет в течение всей своей жизни, считая Юрья князем именно ростовским, аналогично с Мстиславом новгородским, с тою только разницею, что последнему, как князю новгородскому, предстоял стол киевский, а права ростовского князя ещё недостаточно выяснились, хотя племянники не прочь были, кажется, смотреть на него как на «отрезанный ломоть» в роде того, как Ярославичи смотрели на Всеслава Полотского, а сам Юрий, как и Всеслав, не выключал себя из рода, с чем согласен был и Вячеслав Владимирович. |
| Так после первого же старшего князя во втором поколении нарушен уже был порядок первенства вследствие личных достоинств сына Всеволодова; племя Святославово потеряло старшинство, должно было ограничиться одною Черниговскою волостию, которая таким образом превращалась в отдельную от остальных русских владений отчину, подобно Полоцкой отчине Изяславичей. На первый раз усобицы не было: Святославичам нельзя было спорить с Мономахом; но они затаили обиду свою только на время. В непосредственной связи с приведенными обстоятельствами избрания Мономахова находится известие, что Владимир тотчас по вступлении на старший стол собрал мужей своих, Олег Святославич прислал также своего мужа, и порешили ограничить росты; очень вероятно, что жиды с позволения Святополкова пользовались неумеренными ростами, за что и встал на них народ. Святославичи не предъявляли своих прав, с ними не было войны; несмотря на то, и княжение Мономаха не обошлось без усобиц. Мы видели еще при Святополке поход князей на Глеба Всеславича минского; этот князь, как видно, наследовал дух отца своего и деда и вражду их с Ярославичами: он не побоялся подняться на сильного Мономаха, опустошил часть земли дреговичей, принадлежавшую Киевскому княжеству, сжег Слуцк, и когда Владимир посылал к нему с требованием, чтоб унялся от насилий, то он не думал раскаиваться и покоряться, но отвечал укоризнами. Тогда Владимир в 1116 году, надеясь на бога и на правду, по выражению летописца, пошел к Минску с сыновьями своими, Давыдом Святославичем и сыновьями Олеговыми. Сын Мономаха, Вячеслав, княживший в Смоленске, взял Оршу и Копыс; Давыд с другим сыном Мономаховым, Ярополком, княжившим в Переяславле, на отцовском месте, взяли Друцк приступом, а сам Владимир пошел к Минску и осадил в нем Глеба. Мономах решился взять Минск, сколько бы ни стоять под ним, и для того велел у стана строить прочное жилье (избу); Глеб, увидав приготовление к долгой осаде, испугался и начал слать послов с просьбами: Владимир, не желая, чтоб христианская кровь проливалась великим постом, дал ему мир; Глеб вышел из города с детьми и дружиною, поклонился Владимиру и обещался во всем его слушаться; тот, давши ему наставление, как вперед вести себя, возвратил ему Минск и пошел назад в Киев; но сын его Ярополк переяславский не думал возвращать свой плен, жителей Друцка; тяготясь более других князей малонаселенностью своей степной волости, так часто опустошаемой половцами, он вывел их в Переяславское княжество и срубил для них там город Желни. Минский князь, как видно, недолго исполнял наказ Владимиров: в 1120 году у Глеба отняли Минск и самого привели в Киев, где он в том же году и умер. |
| В. Т. Пашуто считает, что Длугош имел в руках не перемышльский епископский свод 1225 г., а киевскую летопись 1238 г. В. Т. Пашуто сделана попытка восстановить ее текст 1634 . Представления о древней Руси, историком которой в данном случае выступал Длугош, складывались у него прежде всего на основе данных русского летописания. Но при этом нельзя забывать, что польский хронист был современником раздробленной Руси. Часть земель древней Руси входила в состав Польского королевства, историком и апологетом которого был Длугош. Это не могло не повлиять и на изображение им Древнерусского государства. Излагая, в частности, легенду о трех братьях – Чехе, Лехе и Русе, с которой мы встречались уже у Богухвала, Длугош характеризует древнюю Русь как «обширнейшие королевства русов (amplissima regna Russorum) со столицей и главным городом Киевом» 1635 . Трудно было в XV b. польскому автору представить древнюю Русь в качестве единого королевства, о котором сообщают русские и иностранные памятники более раннего времени. Мы уже отметили многочисленные случаи перевода западными хронистами XI – XIII bb. русского термина «князь» словом «rex» (король). Длугош не решился сделать это. Он перевел данное слово термином «dux» – князь, герцог. В качестве таковых в его сочинении фигурируют древнерусские князья Святослав Игоревич, Ярополк и Владимир Святославичи 1636 и даже Ярослав Владимирович, о котором сам Длугош сообщает, что он «стал монархом (monarcha) всей Руси, называемым на русском языке „единовластен» 1637 . Такое ретроспективное изображение древней Руси как ряда княжеств находим и в другом, более раннем памятнике польского происхождения. Речь идет о так называемом малом «Житии св. Станислава» епископа краковского, составленном в середине XIII b. Автор этого произведения, сообщая о женитьбе Kaзuмupa I, короля польского, на дочери Владимира Святославича Марии-Добронеге (в 1039 г.) 1638 , говорит, что она происходила от «князей Руси» (de Rusie principibus) 1639 . Однако мы могли убедиться, что основная масса западных памятников XI – XIII bb. свидетельствует о древней Руси как о едином государстве – королевстве во главе с великим князем – королем. Существование местных самостоятельных княжеств западнее источники начинают отмечать лишь примерно с середины XII b. Первые западные историки древней Руси – авторы XII – XIII bb., бывшие современниками раздробленной Руси, вполне определенно выделяли период, предшествовавший ей, – время относительно единого Древнерусского государства. |
| Новый этап войны предполагал и новые ее формы. Ими стали походы в степь, предпринимаемые в необычно ранние сроки, оказавшись, поистине, новым словом в отечественном военном искусстве. Мы никогда не узнаем, кому именно принадлежала идея проведения таких походов, однако инициативу их организации летописная традиция навсегда закрепила за Владимиром Мономахом. Только авторитет самого доблестного воина среди внуков Ярослава Мудрого мог преодолеть инерцию мышления подавляющего большинства военной аристократии и среди них самого великого князя Святополка Изяславича. Для решения этого архиважного вопроса в обстановке максимальной секретности правители Киева и Переяславля в марте 1103 г. удалились в Долобск - княжескую охотничью ставку на левой, луговой стороне Днепра, отрезанную от столицы разливом. Источники ярко, почти с протокольной точностью, повествуют, о том, как на совещании, проходившем в охотничьем шатре, Владимиру Всеволодовичу пришлось использовать все свое красноречие, чтобы убедить Святополка Киевского и его дружину в правильности избранного замысла. Аргументация Мономаха оказалась безупречной, и вскоре войско семи сильнейших русских князей выступило в поход. Помимо Святополка и Владимира, которые, наверняка, вели все наличные силы киевщины и переяславщины, упомянут Давыд Святославич, располагавший лишь половиной черниговских сил (его брат Олег отказался участвовать). Обращает на себя внимание участие полоцкого князя Давыда Всеславича. Кроме них участие в походе приняли племянник Святополка Вячеслав Ярополчич, княживший в это время в Турово-Пинской земле и внук Игоря Ярославича Мстислав, который, возможно, в это время правил в Смоленске или Владимире Волынском. Упомянут также Ярополк Владимирович, - второй сын Мономаха, - как, вероятно, уже имевший самостоятельную дружину. В поход выступили как на конях, по берегу Днепра, так и в лодьях (пехота), спустившись ниже порогов, до Хортицы. Уже 4 апреля 1103 года на р.Сутине (Молочная), в четырех переходах от места высадки, русские нанесли половцам неслыханное поражение. |
| Что же сделал Всеволод? Чтоб оставить Ярослава спокойным в Новгороде, он задержал Мирошку с товарищами как глав противной Ярославу стороны, потом отпустил Бориса и Никифора, но продолжал держать Мирошку, Иванка и Фому, несмотря на просьбы из Новгорода о их возвращении; наконец, отпустил Фому, но все держал Мирошку и Иванка. Это рассердило новгородцев, т. е. сторону, противную Ярославу, последний был изгнан, и посол отправился в Чернигов просить сына у тамошнего князя; что здесь действовала только одна сторона, доказывают слова летописца, который говорит, что добрые люди жалели об Ярославе, а злые радовались его изгнанию. Но прошло то время, когда изгнанные князья уезжали из Новгорода, не думая о мести; мы видели, что уже Святослав Ростиславич, надеясь на помощь Боголюбского, не хотел спокойно оставить области Новгородской; Ярослав Владимирович последовал его примеру: он засел в Торжке, где жители приняли его с поклоном, и стал брать дани по всему верху, по Мсте, и даже за Волоком, а Всеволод в то же время перехватывал везде новгородцев и не пускал из Владимира; впрочем, здесь держал их не взаперти. Между тем из Чернигова приехал князь Ярополк Ярославич, но просидел в Новгороде только шесть месяцев: вражда с владимирским князем и с Ярославом, который сидел в Торжке и брал дани, не могла быть выгодна для новгородцев; пользуясь этим, сторона Ярославова восторжествовала, изгнала в 1197 году Ярополка и послала в Торжок за Ярославом; тот, однако, не поехал прямо в Новгород, но сперва отправился во Владимир ко Всеволоду, который, как видно, не хотел позволить, чтоб новгородцы присвоили себе право ссориться и мириться с князьями без его ведома; во Владимир должны были ехать из Новгорода лучшие люди (передние мужи) и сотские; там из рук Всеволода приняли они Ярослава со всею правдою и честию, по выражению летописца; когда, говорит тот же летописец, Ярослав приехал в Новгород, то помирился с людьми, и стало все по добру, возвратился по здорову и посадник Мирошка, просидевши два года за Новгород, и рады были в Новгороде все от мала и до велика; сын Ярославов, Изяслав был посажен в Луках, чтоб быть защитою (оплечьем) Новгороду от Литвы. |
| Такими словами он придавал смелость дружине и от всего сердца бился за отчину свою, а дружину свою любил, имения не щадил для нее, золота и серебра не собирал, а раздавал дружине или раздавал церквам и нищим для спасения души своей. Не было уголка на Руси, где бы его не хотели и не любили; сильно горевали братья, услыхавши о его смерти, плакала по нем вся Русская земля, не могши забыть доблестей его, и черные клобуки все не могли забыть его приголубления (1180 г.). По смерти Мстислава новгородцам предстоял выбор: у кого просить себе князя? Взять ли его из рук Всеволода III суздальского, князя новой, Северной Руси, или из рук Святослава Всеволодовича, который сидел в Киеве и потому считался старшим в старой, Южной, Руси? Новгородцы поступили по старине и взяли у Святослава сына его, Владимира, тем более, что Всеволод недавно показал уже свою неприязнь к Новгороду, показал, что был братом Боголюбского. Взявши себе в князья Владимира, новгородцы участвовали в войне отца его, Святослава, со Всеволодом и, конечно, по желанию Святослава посадили опять в Торжке племянника и старого врага Всеволодова, Ярополка Ростиславича, что не могло не повести к враждебным столкновениям с суздальским князем: в то время, когда новгородцы отправили полки свои к Друцку на помощь Святославу, Всеволод явился в другой раз у Торжка и осадил в нем Ярополка; новоторжане пять недель сидели в осаде, терпя страшный голод, и когда князь их, Ярополк, был ранен в сшибке, то сдались Всеволоду, тот повел с собою в оковах Ярополка, вывел и всех новоторжан с женами и детьми, а город их сжег. Новгородцы увидали, что опасность от Всеволода близка и велика, а на помощь из Чернигова плохая надежда и потому, выгнавши Владимира Святославича, послали за князем ко Всеволоду: тот дал им свояка своего, Ярослава Владимировича, безземельного сына безземельного отца Владимира Мстиславича. Но Ярослав немного нажил в Новгороде: он возбудил против себя сильное негодование, и Всеволод вывел его из Новгорода, жители которого, как видно, не без ведома и согласия его призвали к себе из Смоленска Мстислава Давыдовича. |
| Но, заключивши мир, русские князья не переставали думать о походе на варваров; мысль о походе на поганых летописец называет обыкновенно мыслию доброю, внушением божиим. В 1103 году Владимир стал уговаривать Святополка идти весною на поганых; Святополк сказал об этом дружине, дружина отвечала: " Не время теперь отнимать поселян от поля " , после чего Святополк послал сказать Владимиру: " Надобно нам где-нибудь собраться и подумать с дружиною " ; согласились съехаться в Долобске (при озере того же имени), выше Киева, на левой стороне Днепра; съехались и сели в одном шатре - Святополк с своею дружиною, а Владимир с своею; долго сидели молча, наконец, Владимир начал: " Брат! Ты старший, начни же говорить, как бы нам промыслить о Русской земле? " Святополк отвечал: " Лучше ты, братец, говори первый! " Владимир сказал на это: " Как мне говорить? Против меня будет и твоя и моя дружина, скажут: хочет погубить поселян и пашни; но дивлюсь я одному, как вы поселян жалеете и лошадей их, а того не подумаете, что станет поселянин весною пахать на лошади, и приедет половчин, ударит его самого стрелою, возьмет и лошадь, и жену, и детей, да и гумно зажжет; об этом вы не подумаете! " Дружина отвечала: " В самом деле так " ; Святополк прибавил: " Я готов " , и встал, а Владимир сказал ему: " Великое, брат, добро сделаешь ты Русской земле " . Они послали также и к Святославичам звать их в поход: " Пойдем на половцев, либо живы будем, либо мертвы " ; Давыд послушался их, но Олег велел сказать, что нездоров. Кроме этих старых князей, пошли еще четверо молодых: Давыд Всеславич полоцкий, Мстислав, племянник Давыда Игоревича волынского (изгой), Вячеслав Ярополчич, племянник Святополка (также изгой) и Ярополк Владимирович, сын Мономаха, Князья пошли с пехотою и конницею: пешие ехали в лодках по Днепру, конница шла берегом. Прошедши пороги, у Хортицкого острова пешие высадились на берег, конные сели на лошадей и шли степью четыре дня. Половцы, услыхав, что идет Русь, собрались во множестве и начали думать; один из ханов, Урусоба, сказал: " Пошлем просить мира у Руси; они станут с нами биться крепко, потому что мы много зла наделали их Земле " . |
| Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. 1 Ин. 3,15 ЯРОПОЛЕЦ Статья из энциклопедии " Древо " : drevo-info.ru Ярополец (ранее Ерополчь, Ярополч ), село в Волоколамском районе Московской области. Расположено на реке Ламе, в 13 км к северо-западу от Волоколамска. Население 1184 человека (2006) Село Ярополец впервые упоминается в летописи в 1135 году. На правом берегу Ламы в те годы был создан укрепленный пункт князя Ярополка Владимировича . Он в ту пору владел Ростовом и Суздалем и вел борьбу с Новгородом, используя Волоко-Ламский путь. Очевидно, название села произошло от имени Ярополк, хотя есть и другие версии. Село долго принадлежало Иосифо-Волоцкому монастырю . В 1562 г. село выкупил Иван Грозный , и оно стало дворцовым. В 1684 г. село вместе с окружающими деревнями (всего около 1 тыс. дворов) было пожаловано гетману П. Д. Дорошенко. Северная часть владения от П. П. Дорошенко в 1717 г. перешла к Чернышевым. З. Г. Чернышев строит в Яропольце загородную резиденцию " Русский Версаль " . Это богатый архитектурный ансамбль, в создании которого принимали участие видные зодчие XVIII века М. Ф. Казаков, В. И. Баженов и их ученики. Внучка Дорошенко, Екатерина, вышла замуж за А. А. Загряжского, и со второй половины XVIII в. село принадлежало Загряжским, а с 1825 г. - оно перешло Гончаровым. Село имеет мемориальное значение, обусловленное пребыванием в ней А. С. Пушкина , приезжавшего сюда в 1833-1834 гг. к матери жены - Н. И. Гончаровой. До 1941 г. в усадебном доме существовал музей-комната его имени. В годы Великой Отечественной войны гитлеровские оккупанты разрушили усадьбу, в т.ч. и " Пушкинскую комнату " , пострадали здания и парк. В 1960-х гг. под руководством Н. Д. Надовича усадьба полностью восстановлена. С 1919 года в селе действовала ГЭС, силами которой к 1923 году было электрифицировано 22 деревни. 30 октября 1941 года ГЭС была взорвана фашистами. Храмы Использованные материалы Редакция текста от: 03.01.2013 15:01:39 Дорогой читатель, если ты видишь, что эта статья недостаточна или плохо написана, значит ты знаешь хоть немного больше, - помоги нам, поделись своим знанием. Или же, если ты не удовлетворишься представленной здесь информацией и пойдешь искать дальше, пожалуйста, вернись потом сюда и поделись найденным, и пришедшие после тебя будут тебе благодарны. |
| По замечанию г. Завитневича, летопись, помещая под 988 г. все вышеуказанные события от похода на Корсунь до крещения Киева, допускает «несообразность» 86 , с чем согласны даже и те, которым было бы желательно отстоять летописное сказание. Для этой цели нужно расширить хронологические рамки, что и делает г. П. Л. Он принимает и старается доказать, что год в летописи начинается сентябрем, как начинался у греков, а не с марта, как обыкновенно начинался у нас прежде гражданский год. По вычислению г. П. Л. примерно к августу 987 г. можно отнести совещание Владимира с боярами о вере; а затем «минувшю лету», т. е. осенью, след., в самом начале 988 г., был предпринят поход под Корсунь, который таким образом действительно мог окончиться к августу месяцу, в первый день которого г. П. Л., вслед за каким-то неизвестным грамотеем 87 , и полагает крещение киевлян 88 . Прежде веего отмечаем, что г. П. Л. на корсунский поход от его начала до возвращения Владимира в Киев полагает срок времени от 11 месяцев до года, следов. сделанный нами выше хронологический расчёт событий по летописи не только не должен возбуждать сомнений, но он представляет даже minimum того количества времени, которое допускает и защитник летописного рассказа. Справедливость хронологии последнего зависит всецело от верности предположений г. П. Л. Оказывается, этот автор построил свои заключения на неверных данных. Не говоря уже о том, что г. П. Л. своеобразно и оригинально понимает выражение: «минувшю лету», самое основоположение его – сентябрий год – оказывается крайне сомнительным. Вопреки предположению г. П. Л. летопись дает понять, что в ней летоисчисление ведется вообще по мартовским годам, которое не только в XII в., но и гораздо позднее отличалось от сентябрьского церковного. Можно представить несколько примеров, подтверждающих такое положение, и более наглядный из них указан г. Завитневичем 89 . Летописец рассказывает следующий факт. 18 февраля 6646 г. умер киевский князь Ярополк Владимирович; а 22 того же февраля Киев занял брат его Вячеслав, но, по требованию Всеволода Ольговича Вячеслав скоро удалился в свой удел – Туров и Всеволод занял великое княжение 5 марта. |
| Новгородцы явились к Святославу сами, по выражению одного исследователя русских древностей, «уже как независимые» 72 , и, прося себе особого князя в лице которого-нибудь из сыновей Святославовых, говорили: «аще не пойдете к нам, то налезем князя собе», на что Святослав отвечал им, почти презрительно: «абы пошел кто к вам». И когда ни Ярополк, ни Олег не изъявили желания отправиться в севернейший угол тогдашней Руси, Новгородцы, по совету богатыря Добрыни, родного дяди Владимирова со стороны матери 73 , сказали Святославу: «вдай ны Володимера»; и Святослав соизволил на это словами: «вото вы есть». «И иде Володимир с Добрынею уем (дядей) своим Ноугороду, а Святослав Переяславцю 74 , – заключает летописец рассказ свой о событиях 970 г., по крайней мере, на Руси. Что же касается событий того времени в Болгарии, особенно после возвращения туда Святослава из Киева, они, должно заметить, приводятся летописцами, греческими и русским, в самом противоречивом виде: один рассказывает то, о чем не говорит вовсе другой, и все они, как нарочно, описывают русско-византийскую войну 970–971 гг. в крайней непоследовательности. Лев диакон, например, даже не знает, что Святослав, после первого взятия Переяславца, уезжал в Киев 75 . Стало быть, и историки, держась летописцев, представляют о войне 970–971 гг. сведения самые разнословные. Из этой путаницы годов, имен и фактов, оказывается, по крайней мере, вероятнейшим, следующий порядок русско-византийской войны 970–971 г. Прибыв вторично в Болгарию, Святослав не узнал этой, по его убеждению, своей земли, – где, как полагают, оставалась даже часть дружин Святославовых 76 . Волгаре заперлись в Переяславце и не хотели впускать туда русских, Святослав стал под городом. «И излезоша Болгаре на сечю противу Святославу, – повествует наш летописец, – и бысть сеча велика, и одоляху Болгаре; и рече Святослав воем своим: «уже нам сде пасти; потягнем мужьски, братья и дружино!» И к вечеру одоле Святослав, и взя город копьем (приступом)» 77 . Убеждение Святослава в принадлежности ему всей Болгарии вообще и Переяславца в особенности видно и из другого летописца, который говорит, что Святослав, взяв Переяславец, произнес: «се град мой – и казни изменников» 78 , т. |
|
|
