| Впервые Андрей Боголюбский является на историческую сцену в 1146 г., когда вместе с братом Ростиславом изгоняет союзника Изяслава, рязанского князя Ростислава, из его стольного города . В 1149 г., когда Юрий, победив Изяслава, овладел Киевом, князь Андрей получил от отца Вышгород (в семи верстах от Киева). Князь Андрей сопровождал отца в походе в Волынскую землю — удел Изяслава . Здесь при осаде Луцка ( 1149 ), где засел брат Изяслава — Владимир , князь Андрей едва не погиб. Увлекшись преследованием неприятеля, сделавшего вылазку, князь отделился от своих и был окружен врагами. Конь его был ранен, со стен города, как дождь, метали в него камни, и один немец хотел уже пронзить его рогатиной. Но Андрей Боголюбский, вынув меч свой и призвав мученика Феодора, память которого праздновалась в тот день, стал отбиваться и спасением был обязан коню, который вынес своего господина из битвы и тут же пал (за это А. похоронил коня над р. Стырем). Будучи храбрым, Андрей Боголюбский был в то же время «не величав на ратный чин, но похвалы ища от Бога». Осада Луцка заставила Изяслава просить мира, который он и получил при посредничестве князя Андрея. В следующем 1150 г. Изяславу удалось овладеть Киевом благодаря расположению к нему киевлян. Изгнав Юрия из Киевской земли, Изяслав хотел то же сделать и с его сыновьями, начиная со старшего, Ростислава, сидевшего в Переяславле . Но к Ростиславу явился на помощь Андрей, и вдвоем они отстояли Переяславль. В том же году Юрий вторично захватил Киев при содействии галицкого князя Володимирка. Получив от отца Туров , Пинск , Дорогобуж и Пересопицу , Андрей Боголюбский сел в Пересопице, где мог оберегать границу со стороны Волыни. Сюда прислал к нему Изяслав послов с такими словами: «Брат, введи меня в любовь к отцу. Мне отчины нет ни в Уграх, ни у Ляхов, но только в Русской земле. Проси для меня волости по Горынь». Но посредничество князя Андрея не помогло на этот раз, так как Юрий гневался на Изяслава. Тогда Изяслав призвал угров и при помощи их в третий раз сел в Киеве, где был принят жителями с радостью. Юрий бежал в Городец-Остерский , туда же должен был удалиться и Андрей. |
| Впрочем, сторонам удалось прийти к соглашению. 11 марта 1428 г. Василий II вместе с Константином и Андреем Дмитриевичами заключили докончание с князем Юрием. В нем 54-летний дядя признавал себя «молодшим братом» 13-летнего племянника. Формула докончания о том, что князья должны жить в своих «уделах» по завещанию Дмитрия Донского, оставляла за князем Юрием возможность поставить перед ордынским царем вопрос о судьбе великого княжения. В связи с моровым поветрием со Звенигорода на четыре года снималась уплата дани и яма. Зато князь Юрий уступал своему брату Константину несколько волостей. Спорный вопрос о судьбе Дмитрова в договоре был обойден молчанием. Впервые в княжеском докончании Василия II и Юрия Дмитриевича упоминалось о служилых князьях. Князь Юрий обязывался отныне не принимать князей, служивших Василию II, «с вотчиною». Переходя на службу к галицко-звенигородскому князю, они теряли право на свою вотчину, которая находилась ранее под великокняжеским патронатом. Пункт этот был чрезвычайной важности, ибо на первом этапе династическая война Василия II с князем Юрием в значительной степени зависела от позиции служилых князей (в первую очередь ярославских и суздальских), за влияние на которых шла напряженная борьба. В том же 1427/28 (6936) г. были составлены еще два договора с князем Юрием. Они до нас не дошли, но сохранилось упоминание о них в Описи архива Посольского приказа 1626 г. Один договор заключил «великий князь» (?!) Юрий Дмитриевич и его сын Дмитрий Меньшой с Василием II, а другой — Юрий Дмитриевич с Василием II и Константином и Андреем Дмитриевичами. Очевидно, споры вокруг первого докончания были жаркие. Великокняжеский титул князя Юрия означал, возможно, то, что на каком-то этапе переговоров галицко-звенигородский князь отказывался признать себя «молодшим братом» (до решения спора в Орде). Отсутствие среди составителей договора старших сыновей князя Юрия (Василия Косого и Дмитрия Шемяки) показывает, что конфликт их с отцом, обострившийся позднее, вызревал уже к 1427/28 г. |
| 2 . Князья думали, думали и, наконец, решились помогать Котяну. Совет у них был в городе Киеве, где говорили так: «Лучше нам принять татар на чужой земле, чем на своей», и начали строить войско, каждый свои полки. Совокупив всю землю русскую против татар, князья пришли к реке Днепру. Тут татары прислали к ним послов с такими словами: «Слышим, что вы идете против нас, послушавшись половцев; а мы вашей земли не занимали, ни городов, ни сел ваших, и на вас не приходили; пришли мы, попущением Божьим, на холопов своих и конюхов, на поганых половцев; возьмите с нами мир; а нам с вами рати нет; если побегут к вам половцы, то вы бейте их оттуда, а именье их берите себе, потому что, как слышно, они вам много зла делают; оттого мы их бьем отсюда». Князья русские не послушались послов, но перебили их; пошли против татар и стали на Днепре. 6. Второе нашествие татар 1 . В 1237 году пришли от восточной страны на Рязанскую землю, лесом, безбожные татары с царем Батыем и послали послов своих, жену чародейку, да двух мужей с ней, к князьям рязанским, прося у них десятины со всего: с князей, и с людей, и с коней белых, вороных, бурых, рыжих и пегих. Князья рязанские отвечали им: «Если нас не будет всех, то все ваше будет». И послали рязанские князья к князю Юрию Владимирскому просить помощи; но князь Юрий сам не пошел и не послушал мольбы князей рязанских: он хотел один воевать особо. Тогда иноплеменники обступили город Рязань и огородили острогом 24 , а князь рязанский затворился в городе с людьми. Татары взяли Рязань, князя Юрия убили. Предание прибавляет, что жена его, княгиня Евпраксия прекрасная, оставалась тогда дома: она все стояла в своем высоком тереме, держа на белых руках сына, и смотрела – не возвращается ли князь. Вдруг узнает о его гибели. Горько заплакала княгиня и вместе с сыном бросилась из своего высокого терема. Так и убилась до смерти Евпраксия прекрасная. С тех пор это место называется «Зараз». 25 2 . Многих мужей, жен и детей рассекали татары мечами, других расстреливали стрелами, иных в огонь бросали, остальных вязали; многие святые церкви огню предали, монастыри и села пожгли; имение немалое собрали и потом пошли на Коломну. В ту же зиму пошли князья с своей ратью из Владимира против татар; тогда же князь Юрий Владимирский послал Еремея Глебовича в сторожах воеводой. Обступили их татары у Коломны и бились крепко. Была сеча великая, татары пошли к Москве, взяли ее, убили воеводу, и князя Владимира, сына Юрьева, руками взяли; людей перебили от старцев до младенцев и, взяв много имения, пошли прочь. Князь Юрий выехал из Владимира, урядив 26 вместо себя сыновей своих, поехал на Волгу и стал станом на реке Сити, поджидая к себе братьев, князей Ярослава и Святослава, с полками. |
| Примечания Нет никаких данных считать, что приглашение прибыть в Москву, посланное князю Юрию, «было продиктовано желанием не допустить совместных политических акций галицко-звенигородского князя и «ордынского царя»» (Греков И.Б. К характеристике политики галицко-звенигородского князя Юрия Дмитриевича в 20-е годы XV в.//Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 229). Андрея — Акинфа Ослебятева см. в митрополичьей, грамоте 1383 г. (АФЗХ. Ч. I. 1. С. 24 — Андрей) и в грамоте 1391 г. (Там же. 201. С. 179-180 — Акинф). По Ермолинской летописи, в ночь смерти Василия I Фотий послал за князем Юрием в Звенигород, но тот, «не ида на Москву, иде к Галичу» (ПСРЛ. Т. 23. С. 146). По московским летописям — сходно: после посылки Акиифа князь Юрий, «не ходя на Москву, иде к Галичу» (ПСРЛ. Т. 26. С. 183). В позднейшей Софийской II летописи содержится неясность: Фотий якобы после смерти Василия I послал «по брата его князя Юрия; он же иде на Москву из Звенигорода , а послал по него Акинфа... Тое же весны князь Юрьи Дмитреевич иде в Галич» (ПСРЛ. Т. 6. С. 142). Получается вроде, что князь Юрий поехал в Галич после вторичного приглашения посетить столицу и что первоначально он сам хотел прибыть туда из Звенигорода. «Тое же зимы отьеха князь Юрьи в Галич во Великое говение» (ПСРЛ. Т. 17. СПб., 1907. Стб. 59). Версия Никоновской летописи о том, что сам князь Юрий «присла... с грозами» к Василию II (ПСРЛ. Т. 12. СПб., 1901. С. 2), носит явно позднейшие черты. ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Пг., 1915-1925. С. 380; Т. 5. СПб., 1851. С. 247-248; Т. 26. С. 165. ПСРЛ. Т. 26. С. 166; Т. 15. СПб., 1863. Стб. 487; Т. 23. С. 137 (6907 г.). НПЛ. С. 399. Подробнее см.: Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII—XV вв. Т. 2. С. 290-306. См.: Ильин М.А. Искусство Московской Руси эпохи Феофана Грека и Андрея Рублева. М., 1976. Прозвище Шемяка скорее всего восходит к татаро-монгольскому чимэху, что означает украшать, а отсюда чимэк — украшение, наряд. Если не считать сомнительного упоминания о некоем Василии Шемяке, рыльском князе XIII в. («Повесть о граде Курске»), то впервые прозвище Шемяка связывается с князем Дмитрием Юрьевичем. Прозвище Красный означает красивый. Неизвестно, когда Василия Юрьевича стали называть Косым. Некоторые историки связывают появление этого прозвища с его ослеплением в 1436 г. (см., например: Черепнин Л.В. Объединение русских земель вокруг Москвы//История СССР. Т. II. М., 1966. С. 99). Он так именуется в Устюжской летописи уже в 1433 г. (ПСРЛ. Т. 37. М., 1982. С. 85), в Никоновской летописи (ПСРЛ. Т. 12. С. 19), в Московском летописании 70-х годов XV в. в записи о его смерти (ПСРЛ. Т. 26. С. 208). |
| А в конце правления Всеволода Большое Гнездо, увы, стали сплетаться и сложности, которые после его кончины выльются в войну уже не с дальними родственниками-князьями, а между его родными сыновьями. Старший, Константин, проявил отцу непослушание, и князь Всеволод оставил великое княжение второму сыну, Юрию. Но Константин не смирился с этим, и началась усобица; включились в нее и младшие братья, Ярослав, Святослав и Владимир. Самое жестокое сражение произошло в 1216 году на р. Липице; согласно источникам, только со стороны Владимирцев погибло более 9 тысяч человек. Князь Юрий потерпел поражение, бежал во Владимир и вскоре капитулировал. Великим князем стал Константин Всеволодович, а Юрий получил княжение в небольшом Городце-Радилове (нынешний Городец на Волге). … Княжеские усобицы — это так далеко и неправдоподобно. Даже само слово «усобица» звучит немного как из сказки. А ведь на самом деле это война. Война брата с братом. Конечно, у каждой войны есть причины, и почти в каждом эпизоде бесконечных княжеских конфликтов у обеих сторон была своя, и не придуманная, объективная до какой-то степени, правда, которую они отстаивали. Так и здесь: Константин – старший, предсмертная воля отца шла вразрез со всеми правилами и обычаями, а Юрий поставлен так отцом, их общим отцом, которому старший брат проявил прямое непослушание незадолго до его смерти… Все так. Неоспоримо. Даже добавим сюда еще и неизвестные нам причины — из рода старых конфликтов, мнений… Но в результате получатся все равно тысячи смертей ни в чем не повинных людей, не во время войны с захватчиками, не ради спасения Отечества, а просто из-за споров о том, какой из братьев займет великокняжеский престол! И Русь обескровливается, разоряется, ожесточается невольно; а до Батыя уже считанные годы. В этом ракурсе особенно удивительно выглядит то, что обо всем этом братьев заранее предупреждала любящая мать. Незадолго до кончины великая княгиня Мария Шварновна позвала к себе детей и долго и сердечно говорила с ними, увещевала, и с поразительной точностью предрекала им будущее: |
| Москва была коварным магнитом для жаждавших славы и величия галицких князей. Им не под силу оказалось справиться с вековыми традициями и идеалами, в дурмане которых они проводили свою юность. Великий их дед — князь Дмитрий Иванович оставался для них все время образцом для подражания. Завещанная им цель — объединение всего «гнезда Калиты» вокруг знамени борьбы с иноземным ворогом с Востока — была священной для его потомков, а Москва — тем средоточием надежд, которым надлежало сбыться. Но как много воды утекло со дня Куликовской битвы! Корни могущества Юрия Дмитриевича и его клана уходили в совсем иную питательную среду, чем та, что взрастила их великого предка. Уже с конца 80-х годов XIV в. Юрий, Константин, Андрей и Петр Дмитриевичи и их родичи срослись с землями, резко отличавшимися по строю их жизни от московской. Звенигород и Можайск, Углич и Галич, Устюг и Вятка к середине 20-х годов XV в. сделали большой скачок в будущее. А виднейший из лидеров этого клана князей, Юрий, по-прежнему был обуреваем навязчивой идеей «в Москву, в Москву!», хотя каждый раз при столкновении с реальной действительностью понимал ее утопичность. И все равно князь Юрий готов был поступиться всем тем, чего ему удалось достичь за десятилетия упорного труда на благо создания царства надежды, и теми, кто его строил. С необычной легкостью он, а потом и его старшие сыновья, бросает все ради Москвы. Но представления о власти и дела самовластных деспотов удельных княжеств, опиравшихся на аморфную массу солеваров, гостей, вольных крестьян, ушкуйников, оттолкнули от себя московскую знать, привыкшую к собственному самовластию при дворе безвольного правителя. Что лучше: тирания удельного самовластца или тысячи маленьких своеволий княжат, бояр и детей боярских из московского двора, за которым в далеком тумане вырисовывалась кровавая фигура Грозного-убийцы?! Кто знает! Оторвавшись от местной среды, галицкие князья в московском служилом люде, «боярстве» встретили только чувство злобы. Неуютно было князю Юрию, Василию Косому и Дмитрию Шемяке в стольной Москве, с которой ничего не могли сделать галицкие пушки (их было так мало!). Массовое бегство ко двору Василия II в первые годы его правления и особенно к ослепленному главе удела на Вологде показало необходимость новых решений. Их уже осторожно нащупывал князь Юрий, «добровольно» покидавший Москву ради Галича. И только Дмитрий Шемяка довел до конца намеченное. Оставив Москву, он приступил к созданию самостоятельного государства на севере, в которое входили Устюг, Галич, Вятка. Может быть, в планы Шемяки входило и соединение с Великим Новгородом, причем более прочное, чем хотелось бы новгородцам. Но время было упущено. Его московский противник сумел уже создать боеспособное и послушное воинство, воеводы которого нанесли решительный удар по своему лютому ворогу. |
| Представляется, что Дорож, который должен был бы «совершать марш в предвидении встречного боя», мог и не получить такого указания, из-за чего, так или иначе был захвачен врасплох, или же неожиданно столкнулся с подходящим противником на узкой зимней дороге. Условия поздней зимы, глубокие снега и нехватка времени не позволили ему развернуть полк фронтом к противнику и в длинной узкой колонне под дождем вражеских стрел началась паника. В результате он «прибежал» не один, а с монголами «на плечах» остатков своего отряда. В свою очередь, Юрий Всеволодович, получив первое сообщение о противнике, должен был бы не только выставить заслон, но и оповестить войско. Однако оно, судя по всему, его не настолько встревожило. Причина, если не брать в расчет морально-психологическое состояние русского командования, скорее всего, кроется или в качестве (достоверности), или в запаздывании поступившей информации о местоположении противника. На момент получения, эти разведданные (не вызвавшие реакции, адекватной реальной обстановке) уже катастрофически устарели. Бурундай буквально опережал вести о себе, и русские военачальники, привыкшие воевать в другом темпе, не выдерживали темпа, предложенного противником. Единогласно подчёркивающие внезапность появления противника, источники достаточно противоречиво описывают дальнейшие события. Официально благостная ростовская летопись (дошедшая в составе Лаврентьевской Ю.С.) рисует нам картину битвы: застигнутый Дорожем за горестными размышлениями и молитвами «…князь Юрьи всед на конь свои со братом…» и племянниками, «…и со мужи своими, и поидоша противу поганыхъ, и нача князь полки ставити (летописец противоречит сам себе: начинает традиционным штампом: «пошли», и лишь потом - стали «полки ставить») и се, внезапу приспеша Татарове…» т.е. процесс «исполчения» был прерван. Тем не менее, далее князь опять «…поиде к нимъ, и ступиша(с) обои полци, и бы(с) сеча зла, и побегоша пред иноплеменники, и ту убиен бы(с) велики князь…». Новгородская Первая летопись более правдива, но излагает события осторожно: «нача князь полкъ ставити около себе и се внезапу татарове приспеша, князь же не успев ничто же побеже». Вот это «около себе» многозначительно: Юрий Всеволодович собирал подбегающих/бегущих вокруг себя! Южнорусская Ипатьевская летопись, автору которой не было необходимости щадить самолюбия далёких суздальцев, излагает события предельно кратко и точно по сути: «…и совокупляющу ему около себе вои, и не имеющу сторожий, изъехан бысть безаконьным Бурондаемъ, весь городъ (укреплённый лагерь? Ю.С.) изогна и самого князя Юрья убиша». |
| Может быть, он где-то был податлив на влияние, не всегда умел принимать решения в неожиданных ситуациях, но он старался, особенно после поражения на Липице, решать все миром. Во второе великое княжение, которое близкий к смерти князь Константин сам завещал ему вместе с опекой сыновей своих, Василька и Всеволода, Юрия Всеволодовича уважали, младшие князья признавали его власть, но единой державы все равно не было. И после Калки, на которую посланный князем Юрием отряд просто не поспел, все осталось по-прежнему: продолжались попытки подчинить вольнолюбивый Новгород Великий, воевали с мордвой, даже, увы, возымел обиду князь Ярослав на брата Юрия… Конечно, в то же время строились и украшались храмы, играли свадьбы… И многие верили, как всегда хочется людям верить, что страшные неведомые кочевники ушли навсегда, что это было не Божие предупреждение — опомнитесь, помиритесь все, объединитесь! — а только страшный сон. В суете обычной жизни многое казалось не очень важным, привычным, простительным; многие князья, которых мы сегодня почитаем как благоверных, в том числе и князь Михаил Черниговский, и сам князь Юрий, неоднозначно вели себя. Но внезапно пришла Вечность. Шел год 6746 (1237/1238). Была зима. Реки сковало льдом, и по ним можно было легко и быстро перемещаться. Но на этот раз это обыкновенно приятное обстоятельство оказалось роковым, открыв захватчикам пути почти ко всем городам Руси. И вот за считанные недели с лица земли исчезает прекрасное, величественное, могучее Древнерусское государство с его высокими теремами, чудесными искусствами, богатой литературой, замечательными людьми. Исчезает навсегда, мы теперь только отчасти можем представить себе тех русичей и ту страну, в которой они жили. Можем только отчасти представить и то , страшное, кровавое, изощренно жестокое, называемое татаро-монгольским нашествием, в чем они погибли. Великий князь Георгий Всеволодович объезжает на ладьях вновь завоеванные земли в устье реки Оки. Художник Г. Мальцев Первой на пути монгол была Рязань; после пятидневной осады она была взята, полностью сожжена и уничтожена, жители поруганы и зверски убиты. |
| “Князь великий – младенец, – писалось в грамотах, – держат государство бояре, а вам у кого служить? Я же вас рад жаловать”. Грамоты произвели свое действие: отовсюду стали из новгородских областей стекаться к князю Андрею люди, уже приготовлявшиеся к этому делу прежде, чем он сам решился на что-нибудь. Все недовольные Москвой только и ждали этого призывного клича. Весело и бодро стекались они к князю Андрею, чтобы постоять за него, а главным образом за свое дело, за ослабление самодержавия ненавистной им Москвы. Колычевы, как прирожденные новгородцы, были из первых, откликнувшихся на зов. Воевода князя Андрея, князь Юрий Оболенский, был еще ранее отправлен с отрядом детей боярских в Коломну по приказанию великой княгини Елены, давно подозревавшей в злых замыслах князя Андрея. Узнав о начавшемся деле только после бегства князя из Старицы, он немедленно, помолившись Богу, тайком выехал из Коломны, переправился через Волгу под Дегулинным, потопил суда, чтобы не достались преследователям, и на Березне соединился с князем Андреем, не доезжая немного Ядровского яма. Все это обещало делу князя Андрея хороший исход… В то же время полетели княжеские грамоты через предателей и в Москву, где поняли всю опасность и серьезность мятежа. Великокняжеские военные силы разделились на две части: князь Никита Оболенский пошел защищать Новгород, а князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский погнался за князем Андреем, который, оставив в стороне большую дорогу, направился влево к Старой Русе. Князь Андрей уже достиг третьего стана на Цне и расположился на отдых, когда к нему в тревоге прибежал один из приближенных. – Неладно у нас, государь князь, в стане, – торопливо заявил он. – Что случилось? – спросил князь Андрей в волнении. – Измена! Побежало несколько боярских детей, – пояснил пришедший. – Другие, пожалуй, побегут. – Ловить их! – отдал приказание князь. – Одного изловили, другие ушли. – Позвать сюда Кашу! Дворянин княжеский Каша явился. – Тут одного из боярских детей поймали, бежал из стана, – сказал торопливо князь. – Допросить его о деле. Почему бежал и кто вместе с ним был. |
| Князья и бояре, оставшись одни, зашумели, заговорили разом, в то время как князь Андрей Шуйский и князь Борис Горбатый сцепились друг с другом, ругая один другого уже без всякого стеснения. Князья и бояре стояли за крутые меры. Схватить надо князя Юрия. Всегда он был врагом государя великого князя. Не раз бояр, зазывал к себе в отъезд. И князь Андрей Михайлович Шуйский пробовал уже отъезжать и посидел за это в башне. По обыкновению начали вспоминать прошлое, перебирая отдельные случаи отъездов к князю Юрию. Без этого в те времена не обходились никакие обсуждения дел, что и затягивало разговоры до последней степени. Решили, наконец, что если теперь не схватить князя да его слуг – хуже будет. Бояр охватил какой-то подавляющий страх, точно все должно было погибнуть. Они знали, что князь Юрий и умен, и речист, и обходителен с людьми, и смел. Захватит власть он в свои руки – все перевернется в государстве. С таким противником шутить нельзя, и надо действовать круто. Уже к вечеру и князь Юрий, и князь Андрей Шуйский, и приближенные князя Юрия сидели в тюрьмах. Князю Юрию пришлось сидеть в той самой палате, где в нужде и в голоде кончил свою несчастную жизнь его племянник юный великий князь Дмитрий Иванович. Предзнаменование было страшное. В тот же вечер боярыня Челяднина с растерянным видом поджидала в своей комнате брата, сидя пригорюнившись у стола и покусывая свои полные губы. Она немного побаивалась брата, зная его бешеный нрав, а никаких хороших вестей она не могла сообщить ему в этот вечер. Вспылит он, раскричится. Ну, да пусть бы покричал на нее, это ничего еще, а то он в горячности на все готов, на саму государыню великую княгиню обозлиться готов за то, что та ему не показывается на глаза. Боярыня Челяднина покачала головой и проворчала: – И чего уж она в самом деле так-то убивается? Ну, еще при народе, так оно так и следует. А при нас-то что глаза портить? Она сердито поджала свои губы и, опять качая головой, со вздохом заметила: – А уж и хитра же она. Где нам с ней равняться! Всякого проведет. На Литве научилась… |
|
|
