| —689— ника Сильвестра к царскому воеводе в Казани князю Шуйскому-Горбатому“ 781 . Даже, помимо этого указания, припоминая, что в октябре 1552 г. родился царевич Дмитрий, который умер в июле 1553 г., что в марте 1554 г. родился царевич Иван, который остался жить 782 , что ни Дмитрий, ни Иван не упоминаются в многолетии Стоглава, можно более точно определить, что Стоглав писан или между декабрём 1551 г. и октябрём 1552 г., или между июнем 1553 г. и мартом 1554 г. Если в „соборной книжке“ Сильвестров. послания видеть Стоглав, то единственно возможным временем для составления Стоглава останется промежуток времени между декабрём 1551 и октябрём 1552 г., так как Сильвестровское послание относится к марту 1553 г. Несколько неясным остаётся пропуск в Стоглаве имени Владимира Андреевича, при оставлении Георгия Васильевича. Но если соборную книгу свияжского протопопа не считать за Стоглав, то, пожалуй, вернее временем редактирования Стоглава можно относить к июню 1553 – марту 1554 г. В таком случае был бы, может быть, несколько объясним пропуск имени Владимира Андреевича, если иметь в виду известные отношения последнего к царю во время болезни Ивана IV в 1553 г. Здесь же напомню, что благовещенский поп Сильвестр был в числе тех лиц, которые отвозили бывшему митрополиту Иоасафу „царское предисловие соборнему совету и о всяких потребах вопроси и противу царского предложения ответы святительския писанию преданы“, что может дать некоторые соображения для выяснения того, что можно разуметь под „соборной книгой“ свияжского протопопа, о коей упоминает послание Сильвестра от марта 1553 г. Вторую часть Смоленского наказного списка, по моему мнению, представляет буквальная выпись из Стоглава касающихся монастырского быта и святительского суда глав. —690— Сначала идут гл. 53–67; далее – 68 и 69 гл. с небольшой перестановкой (LXVIII, стр. 140 3 –145 8 Казан. 2 изд.; LIX, 145 9 –151 17 ; LXVIII, 139 11 –140 2 ; LXIX, 151 17 –153 10 ) часть главы 49 (стр. 106 9 –111 12 ); 76 глава; вторая часть 49-ой главы (111 12 –113 8 ); 50–51 главы и с небольшой перестановкой 52 главы (LII, 117–119 1 ; 120 4–3 ; 119 11 –120 14 ), т. е. выписаны 49–69 и 76 главы, или 22 главы Стоглава. |
| В литературное окружение Платонова в Воронеже — а это был город с очень насыщенной культурной, литературной жизнью, недаром позднее его уроженец так заскучал в Тамбове — входили самые разные писатели, поэты, журналисты, критики. Платонова они неплохо знали, проводили с ним много времени, о нем писали, с ним спорили, выпивали, но вряд ли даже приблизительно представляли масштаб его дарования. Георгий Степанович Малюченко, Владимир Борисович Келлер, Михаил Матвеевич Бахметьев (в соавторстве с ним Платонов опубликовал «Рассказ о многих интересных вещах»), Андрей Гаврилович Божко-Божинский, Андрей Никитич Новиков, Николай Павлович Жайворонков (Лев Стальский), поэт-имажинист Борис Владимирович Хижинский (Дерптский), а также Георгий Андреевич Плетнев, Август Ефимович Явич (Семен Пеший), Борис Андреевич Бобылев, Федор Алексеевич Михайлов, Николай Алексеевич Задонский, Владимир Александрович Кораблинов… С иными из них Платонов был знаком только по Воронежу, с другими дружба продолжалась всю жизнь, одни умерли рано, кто естественной смертью, кто наложив на себя руки, а кто замученный в ГУЛАГе. Другие дожили до того времени, когда Платоновым стали всерьез интересоваться и возникла дружина платоноведов, людей, по выражению современного писателя Олега Павлова, «одержимых», «знающих куда больше о Платонове, чем он сам знал о себе», которые стали по крохам, как драгоценнейшее вещество жизни, собирать все, связанное с этим писателем. Но, несмотря на все усилия, платоновская мемуаристика уступает даже довольно скудной булгаковской, не говоря уже о богатейших воспоминаниях об Ахматовой, Пастернаке, Мандельштаме, Цветаевой, Волошине, Горьком, Бунине… Платонов был не только очень сложен и закрыт от окружающих как личность, но был меньше всего озабочен своим посмертным портретом и инстинктивно стремился уйти от литературной среды, не желая отражаться в ее прямых и кривых зеркалах, а тем более эти отражения ловить и множить, как это было свойственно иным из его современников и современниц. |
| И восхвалил он брата своего, великого князя Дмитрия Ивановича: «Брат Дмитрий Иванович, в злое время горькое ты нам крепкий щит. Не уступай, князь великий, со своими великими полками, не потакай крамольникам! Уже ведь поганые татары поля наши топчут и храброй дружины нашей много побили – столько трупов человеческих, что борзые кони не могут скакать: в крови по колено бродят. Жалостно ведь, брат, видеть столько крови христианской. Не медли, князь великий, со своими боярами». И сказал князь великий Дмитрий Иванович своим боярам: «Братья, бояре и воеводы, и дети боярские, здесь ваши московские сладкие меды и великие места! Тут-то и добудьте себе места и женам своим. Тут, братья, старый должен помолодеть, а молодой честь добыть». И воскликнул князь великий Дмитрий Иванович: «Господи Боже мой, на тебя уповаю, да не будет на мне позора никогда, да не посмеются надо мной враги мои!» И помолился он Богу, и пречистой его Матери, и всем святым, и прослезился горько, и утер слезы. И тогда, как соколы, стремглав полетели на быстрый Дон. То ведь не соколы полетели: поскакал князь великий Дмитрий Иванович со своими полками за Дон, а за ним и все русское войско. И сказал: «Брат, князь Владимир Андреевич, – тут, брат, изопьем медовые чары круговые, нападем, брат, своими полками сильными на рать татар поганых». И начал тогда князь великий наступать. Гремят мечи булатные о шлемы хиновские. Поганые прикрыли головы свои руками своими. И вот поганые бросились вспять. Ветер ревет в стягах великого князя Дмитрия Ивановича, поганые спасаются бегством, а русские сыновья широкие поля кликом огородили и золочеными доспехами осветили. Уже встал тур на бой! Тогда князь великий Дмитрий Иванович и брат его, князь Владимир Андреевич, полки поганых вспять повернули и начали их бить и сечь беспощадно, тоску на них наводя. И князья их попадали с коней, а трупами татарскими поля усеяны и кровью их реки потекли. Тут рассыпались поганые в смятении и побежали непроторенными дорогами в лукоморье, скрежеща зубами и раздирая лица свои, так приговаривая: «Уже нам, братья, в земле своей не бывать, и детей своих не видать, и жен своих не ласкать, а ласкать нам сырую землю, а целовать нам зеленую мураву, а в Русь ратью нам не хаживать и даней нам у русских князей не прашивать». Вот уже застонала земля татарская, бедами и горем наполнившись; пропала охота у царей и князей их на Русскую землю ходить. Уже веселье их поникло. |
| Среди нас нет ни одного человека, который не разделял бы того воодушевлённого призыва, с которым обратились к нам твои непосредственные друзья, помощники, соработники. Да, как ни тяжка наша утрата, но она не расстроит наших рядов и не вызовет ничьего бегства с поля брани. Дорогим именем твоим мы обещаемся и клянёмся нести твоё бремя, делать и продолжать твой подвиг, твоё дело. Теперь уж не помешает нам скромность Владимира Андреевича говорить в этот день только о нём. Сегодня и не может быть у нас никакого другого предмета речи. До 1905 года он был выдающимся педагогом, памятным для всех своих учеников, потом – редактором, журналистом, усердным, энергичным, талантливым, стойким в убеждениях, верным заветам своего учителя М.Н. Каткова, твёрдым пред всеми и всякими нападками врагов. Но война и опасность родят героев и богатырей. И он явился героем и богатырём именно в пору тяжкого нашего безвременья, когда злая смута чёрной тучей поползла по лицу земли русской. Уже с конца 1901 года, когда мы услышали призыв недоброй памяти Святополка-Мирского о «доверии», – о доверии ко всем предателям, изменникам и преступникам и недоверии к твёрдым и честным Государевым слугам, – стало раздаваться могучим, будящим и призывным колоколом мощное слово Владимира Андреевича, слово обличения, слово грозящего вразумления. С 18 февраля 1905 года его сердце-вещун почуяло грозную опасность для русского народа, а с 17 апреля – грозную опасность для православной Церкви. С этого времени он, не переставая по-прежнему неустанно работать пером, весь ушёл в общественную деятельность. Ранее всех теперешних патриотических союзов и содружеств он учреждает в апреле 1905 года Русскую монархическую партию и начинает собирать около себя разрозненных русских патриотов, которые инстинктивно почувствовали страшную опасность для родины. С тяжёлым чувством он заносил в свою летопись журналиста учреждение Государственной Думы 6 августа и предсказывал, что она и не соберётся по этому закону, а если и соберётся, то не умалит, а только увеличит смуту. |
| Скачать epub pdf 52. Владимир Андреевич, прозванием Храбрый, князь боровский и серпуховский сын Андрея Ивановича, князя боровского, от второго брака с Марией (в иночестве Марфа), дочерью отца неизвестного. Родился в Москве, уже по смерти отца своего, 15 июля 1353 г.; по завещанию великого князя Ивана II (см. 98), родного дяди своего, получил, кроме отцовского удела, треть доходов с Москвы в 1359 г.; вместе с сыном Ивана II Дмитрием (впоследствии Донской, см. 71), ходил при войсках московских из Москвы к г. Владимиру, на Дмитрия III Константиновича, великого князя суздальского (см. 72), в самом конце 1362 г.; заключил родственный договор с новым великим князем Дмитрием IV (Донским), двоюродным братом своим, в 1364 г.; выгнал литовцев из Ржева, сидел с великим князем в Москве, осажденной Ольгердом, великим князем литовским, в 1368 г.; посланный предводить новгородцами, принудил немцев-рыцарей бежать от Изборска и Пскова в 1369 г.; при втором нашествии Ольгердовом стоял в Перемышле в 1370 г.; по силе договора великого князя с Новгородом назначался к предводительству новгородцами в 1372 г., вследствие чего оставался в Новгороде до половины 1373 г.; основал г. Серпухов в 1374 г.; участвовал в походе великого князя на Тверь в 1375 г., стоял три недели под Ржевом, но не взял его в 1376 г.; склонял св. Алексея, митрополита, благословить в преемники себе архимандрита Митяя, любимца великокняжеского, в 1378 г.; принудил к сдаче Стародуб и Трубчевск, отторгнутые литовцами, в 1379 г.; способствовал славной победе великого князя Дмитрия над Мамаем на Куликовом поле (Епифанского уезда Тульской губернии) 8 сентября 1380 г.; родившийся у него сын (Иван) крещен св. Сергием Радонежским, другом его, в 1381 г.; разбил близ Волока (Вышний Волочек) сильный отряд Тохтамышев в 1382 г.; ходил к Коломне на князя Олега рязанского (см. 152), с которым, однако, заключил мир в 1385 г.; был в походе великого князя на Новгород в 1386 г., поссорился с великим князем неизвестно за что в 1387 г.; примирившись, заключил с Дмитрием Донским второй родственный договор в 1388 г.; по вокняжении сына Дмитриева, Василия II (см. 45), огорчился непочтением бояр и уехал в свой Серпухов, а оттуда в Торжок, но великий князь примирил его с собою, дав ему, в прибавок к прежнему уделу, Волок и Ржев, в 1389 г.; |
| В XVIII - нач. XX в. подобная иконографическая традиция сохранялась на живописных полотнах портретного характера, на гравюрах и литографиях, в т. ч. с изображениями родословного древа и таблиц рус. государей (ГИМ, ГЛМ, РГБИ, см. также: Ровинский. Народные картинки. Кн. 2. С. 240; Адарюков, Обольянинов. Словарь портретов. С. 288), на костяных рельефах холмогорской работы (ГИМ, Егорьевский ист.-худож. музей), в серии рельефных печатей на зеленой сибир. яшме, вырезанных ок. 1723 г. нюрнбергским мастером И. К. Доршем (ГЭ). Образ Д. И. присутствует в серии портретных медалей рус. князей и царей 1768-1772 гг. (работа Т. Иванова) и в составе барельефов 1774-1775 гг. Ф. И. Шубина для интерьеров Чесменского дворца под С.-Петербургом (с 1831 в Оружейной палате Московского Кремля, повторения в Петровском дворце и в здании Сената в Кремле). Фигура Д. И. со скипетром и шлемом в руках помещена в стенописи центрального свода парадных сеней Исторического музея в Москве (1883, артель Ф. Г. Торопова). Смотр рус. полков в Коломне вел. кн. Владимиром Андреевичем. Миниатюра из " Сказания о Мамаевом побоище " . XVII в. (ГИМ. Барс. 1798) Смотр рус. полков в Коломне вел. кн. Владимиром Андреевичем. Миниатюра из " Сказания о Мамаевом побоище " . XVII в. (ГИМ. Барс. 1798) О почитании Д. И. свидетельствует включение описаний его внешнего облика в иконописные подлинники посл. трети XVII - 30-х гг. XIX в. под 9 мая: «Аки Борис подобием» (РНБ. Погод. 1930. Л. 130); «подобием сед, власы кудреваты, брада с Николину, проста, ризы княжеския» ( Филимонов. Иконописный подлинник. С. 54; см. также: ИРЛИ (ПД). Перетц. 524. Л. 159; Большаков. Подлинник иконописный. С. 97). Предположительно Д. И. представлен в числе Московских чудотворцев на 2 прорисях с икон XVII в. ( Маркелов. Святые Др. Руси. Т. 1. С. 142-143, 340-341. 53, 169). Кроме того, его оплечное изображение в венце и горностаевой мантии (надпись на нимбе: «К Дuмumpiй московс») имеется в правой группе блгв. князей на иконе 1-й пол. XIX в. из старообрядческой моленной на Волковом кладбище в С.-Петербурге (ГМИР), в верхнем регистре - фигура св. князя с двуперстным перстосложением, изображен в шапке и горностаевой шубе, надпись: «С. б. к. Дuмumpiu». |
| Доля выхода, падавшая на княжество Серпуховское, удел Владимира Андреевича, не могла быть здесь означена, и, таким образом, мы лишены средства сравнить Серпуховской удел с другими уделами Московского княжества относительно количества выхода и, следовательно, относительно материальных средств. Доля Серпуховского удела определена в договоре великого князя Василия Димитриевича с дядею Владимиром Андреевичем и в завещании последнего: эта доля состояла из 320 рублей; но количество всего выхода в обоих случаях означено другое, именно 5000 рублей; наконец, во втором договоре Василия Димитриевича с князем серпуховским встречаем известие о выходе в 7000 рублей; из тех же источников узнаем, что Нижегородское княжество платило выходу 1500 рублей. Известна также доля каждого из пяти уделов, на которые раздробилось Серпуховское княжество по смерти Владимира Андреевича: княгиня с своего участка платила 88 рублей, князь серпуховской – 48 рублей с половиною, князь боровский – 33 рубля, князь ярославский – 76, князь радонежский – 42 рубля; князь перемышльский – 41 рубль; с Городца князья Семен и Ярослав платили 160 рублей в нижегородский выход (1500 рублей); с Углича – 105 рублей. Здесь останавливает нас малость доли князя Семена боровского – 33 рубля; любопытно также, что средства одного Городца превышали средства двух уделов князей Семена и Ярослава, Боровска и Ярославля. В эти уроки, в эту определенную сумму, которую должен был вносить каждый удел для выхода, не входила чрезвычайная дань, которую князья брали с своих бояр больших и путных по кормлению и путям. Это выражение: брать дань по кормлению и путям, также: брать дань на Московских станах и на городе на Москве, с противоположением дани, взятой на численных людях; выражение: положить дань на волости по людем по силе; наконец, выражение: потянуть данью по земле и по воде – все эти выражения уже показывают, что дань бралась не поголовно. Великий князь Василий Васильевич пишет в своем завещании: «Как начнут дети мои жить по своим уделам, то княгиня моя и дети пошлют писцов, которые опишут их уделы по крестному целованию, обложат данью по сохам и по людям, и по этому окладу княгиня и дети мои станут давать в выход сыну моему Ивану». |
| Малюнин Илларион, посадский человек, 1623 г., Гороховец Малюта Григорий Лукьянович Скуратов Бельский [см. Скурат, Бельский], известный опричник, убит под Пайдой в 1573 г. Мамай : кн. Иван Львович Мамай Глинский, первая половина XVI в.; Мамай Иванович Киреев [см. Киреевы], 1568 г., Ярославль [см. Домачний] Мамай – собственное имя (татар.) Мамат, Маматовы : кн. Александр Борисович Мамат Шумаровский [см. Шамины-Шумаровские], 1521 г.; Ширяй [см. Ширяй] и Неустрой [см. Неустрой] Маматовы, служилые люди в Казани, 1565 г. Мамат – Ма[х]мет – собственное имя (татар.) Мамин Игнатий Истомин [см. Истома], новик по Боровску, 1596 г. Мамлей : Иван Юрьевич Чевкин [см. Чевка], 1565 г., Рязань; Мамлей Петрович Крячков [см. Крячко] Ананьин, 1585 г., Арзамас Мамон Григорий Андреевич, окольничий вел. кн. Ивана III, 1484 г. [см. Сутыря] Мамона – пожитки, богатство (греч.); мамон – брюхо, обжора (русск.) (Даль) Мамыкин Феофан, староста в Веневе, 1660 г. Мамырев Данило Киприанов, дьяк вел. кн. Ивана III, конец XV в. Мамыч Афанасий, 1597 г., Москва Мамыш, Мамышевы : Мамыш Костров [см. Костров], 1495 г.; Григорий Осипович Мамыш Кудашев Ододуров [см. Кудаш, Ододуровы], 1550 г.; Ефим Алексеевич Мамышев, 1549 г., Белоозеро Манак, Манаков : Манак Григорий, крестьянин, 1545 г., Новгород; Иван Злобин [см. Злоба] Манаков, 1596 г., Смоленск; Манаковы, помещики, конец XVI в., Вотская пятина Манатья , крестьянин, 1470 г., Дмитров Мандаков Савва, крестьянин, 1490 г., Белоозеро Мандрыкин Семен Андреевич, 1543 г., Переяславль Манихин Сильвестр Васильевич, 1596 г., Владимир Манка кн. Иван Михайлович Борятинский, умер в 1636 г. Мансур, Мансуровы : Ермолай Матвеевич Мансур Товарищев [см. Товарищ], 1550 г.; Мансур Емельян Рюмин [см. Рюма], посадский человек, 1696 г., Устюжна; Федец Мансуров, дворянин в посольстве в Польшу 1495 г.; от него – Мансуровы [см. Левариев, Овчина, Плюсковы, Сотницкий, Стряпко] Мантрух , крестьянин, 1545 г., Новгород Мантур, Мантуровы : Мантур, мясник, 1495 г., Новгород; Истома [см. Истома] Леонтьевич Мантуров, 1511 г., Переяславль; Ефим Семенович Мантуров, 1569 г., Кашин; Максим Нечаев [см. Нечай] и Дмитрий Никифорович Мантуровы, 1600 г., Новгород |
| Ср. качур – селезень Кочура , крестьянин, 1545 г., Новгород Кочура – печка Кошаха , крестьянин, 1540 (1545? – С. В.), г., Новгород Кошелковы, бояре, XV в., Новгород Кошель, Кошелев : Федор Григорьевич Кривой Кошель, дворянин, 1495 г.; Третьяк [см. Третьяк] Долматов Кошелев, вотчинник, 1542 г., Москва; Василий Иванович, середина XVI в., Рязань Кошка, Кошкин : Федор Андреевич Кошка Кобылин [см. Кобыла], боярин, умер около 1405 г.; Кошкины, бояре, XV в., Новгород, позже помещики в Нижегородском и Московском уездах; Михаил Борисович Кошкин, 1586 г., Москва [см. Беззубец, Брех, Голтяй, Казак, Лихачевы, Ляцкий, Хирон, Шеремет] Кошкодав Константин, крестьянин, 1613 г., Арзамас Кошкодаев Иван, 1660 г., Устюг Кошкодамов ( Кошкадамов, Кашкадамов ): Кирилл Яковлевич, 1596 г., Карачев; Федор Баженов, 1636 г., Москва, Кадашевская слобода; Кашкаров [см. Кашкар] Иван Тимофеев , середина XVI в., Кашин Кошуйко , крестьянин, начало XVI в., Новгород Кошур, Кошурин : Михаил Владимирович Кошур Заболоцкий [см. Заболоцкий]; Григорий Кошурин, боярин, вторая половина XV в.; Василий Кошурин, убит в 1570 г. в Новгороде опричпиками Кошура, кошурка – коша, кошка (Даль) Кошурко , крестьянин, конец XV в., Новгород Кошута , крестьянин, 1495 г., Обонежье; Кошута, крестьянин, 1545 г., Новгород Кощеев ( Кащеев ): Иван Кощеев, крестьянин, XV в., Новгород; Афанасий Андреевич Кащеев, 1624 г., Звенигород Кравков (иногда – Кровков ) Решет [ср. Решко] Осипов, убит в 1549 г. в казанском походе; Третьяк [см. Третьяк] Осипов, муромец, убит в 1552 г. под Казанью. В роде муромцев Кравковых прозвища: Сума [см. Сума] Васильев (1596 г.), у него сын Осип Мешок Сумин (1614 г.), внук Матвей Мешков [см. Мешок] Карман [см. Карман] Кравчиков Евстафий, помещик, 1585 г., Арзамас Краевский Назарий Михайлович, дворянин, 1656 г. Краня Андрей Иванович Солонинин [см. Солонина], 1536 г., Переяславль Крапива, Крапивин : кн. Семен Дмитриевич Крапива Стародубский, убит в 1368 г. литовцами на Холхле; Крапивин Андрей Иванович, помещик, 1500 г., Новгород; Крапивин Федор, крестьянин, 1536 г., Переяславль; Кропива, крестьянин, 1624 г., Курмыш; Крапивины, с конца XV в. в Шелонской пятине |
| III. Оле жаваронок птица, в красныя дни утеха. взыди под синие облакы,– посмотри к сильному граду Москве, – пой славу великому князю Дмитрию Ивановичю и брату его Володимеру Ондреевичю. Они бо взнялися как соколи со земли Русскыя на поля Половецкия 14 . Кони ржут на Москве, бубны бьот на Коломне, трубы трубят в Серпухове; звенит слава по всеи земли Русьскои. Чюдно стязи стоять у Дону великаго, пашутся хоругови 15 берчати, светятся калантыри злачены 16 . Звонят колоколи вечнии в великом в Новегороде. стоят мужи Ноугородци у святыя Софии, а ркучи такову жалобу: Уже нам, братие 17 , к великому князю Дмитрею Ивановичю на пособь не поспети. Тогды аки орли слетошася со всея полунощныя страны: то ти не орли слетошася – выехали посадники из великаго Новагорода, 7000 войска, к великому князю Дмитрею Ивановичю и к брату его князю Владимеру Андреевичю. – Съехалися все князи Русьскыя к великому князю Дмитрию Ивановичю на пособь, а ркучи так: Господине князь великыи. Уже погании Татарове на поля на наши наступают, а вотчину нашю у нас отнимають. Стоят межю Доном и Днепром на реце на Мече 18 . И мы, господине, поидем за быструю реку Дон. Укупим землям диво, старым повесть, а младым память. Тако рече князь великыи Дмитрие Иваиовичь своеи братии Русским киязем: Братьеца моя милая, Русские князи, гнездо есмя были едино князя великого Ивана Данильевича. Досюды есмя были, братие 19 , никуды не изобижены, ни соколу, ни ястребу, ни белу кречату, ни тому псу поганому Мамаю. IV. Славий птица, что бы еси выщекотала сия два брата, два сына Вольярдовы, Андрея Полотскаго 20 , Дмитриа Брянскаго. Ти бо беша 21 в сторожевыя полкы на щите рожены, под трубами повити 22 , под шеломы взлелеяны, конець копия вскормлены, с востраго меча поены, в Литовской земли. Молвяше Андреи к своему брату Дмитрею: Сама есма два брата, дети Вольярдовы, внучата " Едиментовы, правнучата Скольдимеровы. Сядем, брате, на свои борзи комони. испием, брате, шеломом своим воды быстрого Дону, испытаем мечи свои булатныя. – И рече ему Дмитрей: Брате Андрей. непощадим живота своего за землю за Рускую и за веру християнскую и за обиду великого князя Дмитрея Ивановича –. Уже бо, брате, стук стучить и гром гремить в славне городе Москве. То ти, брате, не стук стучить, ни гром гремить; стучить силная рать великого князя Дмитрия Ивановича 23 – и брата его князя Владимера Андреевича, – гремят удалци золочеными шеломы, черлеными щиты. Седлай, брате Ондрей, свои борзыи 24 комони, а мои готови, на преди твоих оседлани. – Выедем, брате, в чистое поле, и посмотрим своих полков, сколько с нами храбрые Литвы, а храбрые Литвы с нами 7000 окованые рати. |
|
|
