| А в конце правления Всеволода Большое Гнездо, увы, стали сплетаться и сложности, которые после его кончины выльются в войну уже не с дальними родственниками-князьями, а между его родными сыновьями. Старший, Константин, проявил отцу непослушание, и князь Всеволод оставил великое княжение второму сыну, Юрию. Но Константин не смирился с этим, и началась усобица; включились в нее и младшие братья, Ярослав, Святослав и Владимир. Самое жестокое сражение произошло в 1216 году на р. Липице; согласно источникам, только со стороны Владимирцев погибло более 9 тысяч человек. Князь Юрий потерпел поражение, бежал во Владимир и вскоре капитулировал. Великим князем стал Константин Всеволодович, а Юрий получил княжение в небольшом Городце-Радилове (нынешний Городец на Волге). … Княжеские усобицы — это так далеко и неправдоподобно. Даже само слово «усобица» звучит немного как из сказки. А ведь на самом деле это война. Война брата с братом. Конечно, у каждой войны есть причины, и почти в каждом эпизоде бесконечных княжеских конфликтов у обеих сторон была своя, и не придуманная, объективная до какой-то степени, правда, которую они отстаивали. Так и здесь: Константин – старший, предсмертная воля отца шла вразрез со всеми правилами и обычаями, а Юрий поставлен так отцом, их общим отцом, которому старший брат проявил прямое непослушание незадолго до его смерти… Все так. Неоспоримо. Даже добавим сюда еще и неизвестные нам причины — из рода старых конфликтов, мнений… Но в результате получатся все равно тысячи смертей ни в чем не повинных людей, не во время войны с захватчиками, не ради спасения Отечества, а просто из-за споров о том, какой из братьев займет великокняжеский престол! И Русь обескровливается, разоряется, ожесточается невольно; а до Батыя уже считанные годы. В этом ракурсе особенно удивительно выглядит то, что обо всем этом братьев заранее предупреждала любящая мать. Незадолго до кончины великая княгиня Мария Шварновна позвала к себе детей и долго и сердечно говорила с ними, увещевала, и с поразительной точностью предрекала им будущее: |
| — Нет, что вы! — ответил за друга Ваня, вставая между Стасом и академиком. — Она у нас лежит в самом сухом и надежном месте! — Владимир Всеволодович! Я закончил работу! — крикнул Стас, надеясь, что живущий только своей работой человек заинтересуется этим и можно будет продолжить разговор. Но на этот раз он ошибся. — Молодец, я ничуть не сомневался в этом! — машинально кивнул ему на ходу академик. Стас попытался подойти к Владимиру Всеволодовичу с другой стороны — но и тут был Ваня. Так они и пошли по самой красивой дороге к Покровке — Ваня вплотную с академиком, Стас чуть поодаль. Он сделал еще одну попытку приблизиться к Владимиру Всеволодовичу и снова наткнулся на друга. — Бесполезно! — шепнула ему Лена. — Ванька боится, что ты сговоришься с академиком, и вы сделаете так, что грамота достанется государству. Он всю ночь не спал, строил планы, как вам не дать это сделать… Она покосилась на брата — тот, в чем был на дискотеке, в том и явился на станцию, желая произвести на академика впечатление человека, с которым можно иметь дело ценой в миллион долларов. — Хоть бы туфли из коркодиловой кожи пожалел портить в такую грязь! — с упреком сказала она и тут же услышала возмущенный голос брата: — Владимир Всеволодович! Ну хоть вы ей скажите! Сколько уже можно слова ломать? Синичка у нее — зеленичка, рубанок — строганок, рыбий малек — рыбенок… Крокодиловая кожа, как вы сами только что слышали, — вообще из коркодила! Ваня был убежден, что академик, причем по древней истории, то есть тот, кто и должен защищать русскую речь, поддержит его, раз и навсегда давая авторитетный аргумент против сестры. Но тот вдруг с интересом посмотрел на Лену и сказал: — А знаешь, Ваня, она в чем-то по-своему права. И даже не только по-своему. У синички, и правда, больше зеленого цвета, чем синего. И рубанок — ты, как деревенский житель, сам должен знать это — не рубит, а лишь строгает. Твоей сестре просто дано редкое, я бы сказал, счастливое качество видеть самую суть вещей! И, благодаря этому, даже угадывать их исторические корни! Ведь крокодила в древности люди действительно называли коркодилом — потому что он весь словно покрыт корками. |
| Но академик тут же вернул его на свое место. — Увы, современная печать, а точнее — просто штамп, какой ставят на дорогих кожаных изделиях… Вот видите — в самом углу просвечивается дата и знак качества. — Где-где штамп? — заволновался на этот раз уже Стас и, взглянув на «грамоту» под увеличительное стекло, покачал головой: — Это место мы с художником уже под утро обрабатывали, устали, вот и не заметили, видно… Владимир Всеволодович с немалым удивлением посмотрел на него и, не скрывая упрека, сказал: — Станислав, я всегда считал тебя за умного, благородного человека. Но здесь, прости, такое мальчишество… Зачем тебе все это понадобилось? Стас виновато посмотрел на академика, потом на Ваню: — Видите ли, Владимир Всеволодович, Ванька так увлекся поисками настоящей грамоты, что его любым способом нужно было как-то остановить. Отрезвить. Привести в чувство. — А о дальнейших последствиях ты подумал? — строго спросил у него академик. Стас лишь вздохнул в ответ: — Тогда главное было — спасти его… Простите меня… И ты, Вань, прости, если сможешь… Ваня был подавлен. Ошеломлен. Уничтожен. — Ах, вон оно что, — понял, наконец, он все, — ты с художником эту «грамоту» изготовил, Ленка ее под камень подсунула, потом ты мне про этот камень сказал, а я… Ненавиж-ж-жу! — вкладывая в свой голос всю ярость, злобу и даже возможную еще месть, прошипел он и отвернулся от Стаса, словно того и не было в комнате. — Ну, будет, будет! — примирительным тоном заметил академик. — В науке это бывает. Тут нам главное бы за спорами не забыть. Ну, ладно это… — брезгливо отшвырнул он от себя подальше подделку. — Но ведь подлинная грамота же была? — Да! Была! — ударяя себя кулаком в грудь, подтвердил Ваня. — И никто до меня ее не видел! Честное слово! И слово Володимеръ там было! Разве б я сам до него додумался?! — Вот видите, — задумчиво сказал академик. — Значит, у нас еще есть надежда отыскать ее! — И отыщем! Непременно найдем! — принялся убеждать Стас и Ваню, и явно расстроенного академика. — Ага… — проворчал Ваня. — Если только до этого Градов не успеет затопить нашу Покровку! |
| Скачать epub pdf 53. Владимир II Всеволодович, прозванием Мономах, великий князь киевский сын Всеволода I Ярославича, великого князя киевского, от брака с греческой царевной, «мономахиней», достоверно неизвестной по имени (см. 30). Родился в Киеве в 1053 г.; 13-летним ребенком уже ходил из Переяслава (Полтавского), удела его отца, к Ростову в 1066 г.; из Смоленска посылался отцом к Владимиру-Волынскому и Бресту в 1068 г.; опять ходил к Владимиру в 1069 г.; получил в удел от дяди своего Святослава II Ярославича, великого князя киевского, Смоленск в 1073 г.; по приказанию того же дяди ходил с сыном его Олегом (см. 154) через Чехию (Богемию) за Глогау (в нынешней Селезни) против немецкого императора Генриха IV в 1075 г.; по приказанию другого дяди, Изяслава I Ярославича, великого князя киевского, дважды ходил на Полоцк в 1077 г.; вместе с отцом и дядей осаждал Чернигов и был в бою на Нежатиной ниве 3 октября 1078 г.; по вокняжении отца в Киеве посажен на столе черниговском, опустошил владения полоцкие, бился на р. Десне с половцами в 1079 г.; смирил торков в 1080 г.; ходил на вятичей в 1082 г.; преследовал Ростиславичей, князей-изгоев (безместных), отогнал за Хороль половцев, взял «изъездом» (внезапно) Всеславов Полоцк, не оставя там «ни челядина, ни скотины», в 1083 г.; отнял у Ростиславичей Владимир-Волынский и возвратил его Ярополку Изяславичу летом 1084 г.; по удалении того же Ярополка, друга Мономахова, в Польшу, захватил его город Луцк с семьей и имуществом беглеца в 1085 г.; но успел примирить Ярополка со своим отцом в 1086 г. и послал сына своего, Мстислава, на стол новгородский, покинутый Святополком II Изяславичем, в 1088 г.; уступив по смерти отца стол киевский этому же Святополку как старейшему князю, бился с половцами на р. Студне под Киевом, тут потерял единственного брата своего Ростислава, князя переяславского, и, осажденный Олегом в Чернигове, без кровопролития удалился в Переяслав в 1093 г.; отсюда вместе с великим князем Святополком II ходил громить «вежи» (станы) половецкие и на Святославичей, князей черниговских, к Смоленску в 1095 г.; снова утвердился в Чернигове, отнятом у Олега, в 1096 г.; за вероломное ослепление Василька, князя теребовльского (см. 50), после любечского съезда князей в 1097 г. начальствовал осадою Киева, но, упрошенный мачехой своей, не отнял его у Святополка в 1098 г.; |
| 4 Чувствовалось что, Градов основательно подготовился к приему заказа. К удивлению Василия Ивановича Соколов и, как ни странно, особенно Градов, охотно согласились подождать полчаса. Более того, Соколов поблагодарил за подсказку, где можно хорошо провести отпуск. Место это, как он сказал, понравилось им настолько, что они, очевидно, будут строить себе рядом с Покровкой дачи. Словом, начало сдачи заказа, вопреки всем опасениям, проходило вполне мирно. Слушая Соколова, Василий Иванович нетерпеливо вглядывался в дорогу, ожидая Викентия. Судя по беспрестанным посматриваниям по сторонам и поглядыванию на часы, Градов тоже явно кого-то поджидал. И — странное дело! — как только перед клубом остановилось такси, и из него вышел Викентий, Василий Иванович с Градовым, увидев его, одновременно воскликнули: — Ну, наконец-то! Викентий слегка замялся, не зная, к кому из них идти в первую очередь, но, перехватив тайный жест Градова, направился к клубу. Василий Иванович извинился перед Соколовым и бросился ему вслед. Владимир Всеволодович опередил его буквально на пару шагов. — Вот, пожалуйста, — сказал им Викентий, протягивая медную монету, на одной стороне которой был изображен Тиберий, а на другом — рог изобилия. — Коммагена. Первый век нашей эры! — Как Коммагена? — ахнул Василий Иванович. — Мы же просили — Эдессу! — Вот зарезал, так зарезал! — покачал головой Владимир Всеволодович. — Ничего подобного, — возразил Викентий. — Поверьте мне на слово это — та самая монета, которая вам нужна. Можете взять ее на комиссию и отдать мне деньги потом, если вдруг окажется, что это не так. А сейчас, простите, меня ждут! И он направился… к стоящим у мерседеса Градову с Соколовым. Ничего не понимая, Василий Иванович тоже подошел к ним. — Мы ничего не понимаем в античных монетах. И поэтому решили прибегнуть к помощи консультанта, — сразу же предупредил его Соколов и спросил, показывая на Викентия. — Надеюсь, этой нашей кандидатуре вы доверяете? — Конечно! — улыбнулся Василий Иванович, приветливо кивая Викентию. Но тот почему-то закашлял и отвернулся. |
| Сюда то должны теперь являться русские князья на поклон к грозному завоевателю. Батый потребовал к себе Ярослава, и последний, в 1243 году, отправился в Сарай, послав своего сына Константина в Татарию к великому хану. Батый принял и отпустил Ярослава с честию и дал ему старейшинство во всей Руси. Года через два (1245) возвратился и Константин, также с честью. В 1245 году Ярослав вместе с братьями и племянниками вторично отправился в орду. Святослав и Иван Всеволодович с племяниками воротились в свои отчины, а Ярослава Батый послал на берега Амура к великому хану. Здесь он принял, по замечанию летописца, «много томления», так как против него велась, судя по некоторым сказаниям, хотя и не совсем ясным, какая-то интрига, в которой действующими лицами являются боярин Федор Ярунович и сама ханша, которая под видом угощения поднесла Ярославу яду. Великий князь поехал от хана уже будучи больным; чрез 7 дней, а именно 30 сентября 1246 года, в дороге он скончался, причем тело его сильно посинело, что еще более убеждало современников в том, что он отравлен. Сопровождавшие его бояре привезли тело его во Владимир, где в Успенском соборе, он и был похоронен. Никоновская и Тверская летописи о смерти Ярослава говорят под 1247 годом, а Троицкая – под 1248 годом. По поводу поднесенного Ярославу яда Карамзин замечает, что монголы сильные мечом, не имели нужды действовать ядом, орудием злодеев слабых. Плано Карпини замечает, что Ярослав отравлен татарами с того целью, чтоб им свободно было владеть Русью, но по справедливому замечанию С.М. Соловьева , татарам, в таком случае, нужно было бы истребить всех князей. Соловьев предполагает, что интрига против Ярослава велась, вероятно, Константиновичами Ростовскими (из собственно Константиновичей, заметим, в живых оставался только Владимир Углицкий, который принимал участие в последней поездке Ярослава в орду). Когда не удалось оклеветать Ярослава перед ханом, прибегли к ханше, о чём хан и не знал. Иначе, в самом деле, трудно согласить всеобщее свидетельство и своих и иностранных источников о «нужной» (насильственной) смерти великого князя. |
| — Почему это может? Наверняка и прикреплялась, если как вы говорите, это печать Мономаха! Я ведь там одно слово все же сумел различить. В самом конце. И даже запомнил, потому что оно хоть и наше, но совсем не по-нашему написано было… — Какое?! — вскакивая из-за компьютера, закричал Стас. Ваня припоминающе наморщил лоб: — Как там оно… ага, вот: Володимеръ! — Володимеръ?!! Но ведь именно так раньше писалось имя Мономаха! Точно его грамота! И… где же она теперь? — боясь дышать, уточнил Стас. — Не знаю… — развел руками Ваня. — Может, завернул в нее что-то более ценное и отнес в сарай, или ветром в какой-нибудь двор загнало… — А может, этот ветер ее в лес или в поле унес, и ищи теперь, как говорится, ветра в поле?! — Нет, — убежденно покачал головой Ваня. — Далеко не могла улететь. Дождь тогда шел. Сильный. Наверняка где-нибудь рядом к земле прибило… А что, — с тревогой взглянул он на Стаса, — тоже что-нибудь стоящее? Вроде печати Мономаха? — Он еще спрашивает! — возмутился Стас. — Да это дороже десятка, сотни таких печатей!.. Нужно немедленно звонить Владимиру Всеволодовичу! Стас схватил телефон и огорченно развел руками: — Совсем забыл, у меня ведь на счету денег на разговоры с Москвой больше нет… Ваня торопливо протянул ему свой: — Звони с моего! Раз уж такое важное дело… И для науки, и вообще… После сочтемся! Стас набрал номер, приложил трубку к уху и услышал знакомо-глуховатое: — Даа? Поглощенный, словно живущий в другом, давно минувшем времени академик будто удивлялся возможностями, до каких успела дойти наука. — Простите, Владимир Всеволодович, — извинился Стас. — Это опять я! — А я и сомневался, что ты позвонишь. Что, еще что-нибудь любопытное нашли? — Если бы любопытное… — Стас набрал побольше воздуха в грудь и выпалил: — Владимир Всеволодович! Ванька… это мой друг — тот самый, который печать Мономаха нашел, кажется, еще и его грамоту обнаружил!! — Что ты сказал? Алло! Алло! Повтори! — Я говорю, — повысил голос Стас. — Мой друг нашел не только печать, но и грамоту самого Мономаха! |
| Но Лена, как всегда, хотела знать все сразу и тут же: — А кем же? — повторила она. Владимир Всеволодович кивнул на фотографию: — Когда-то она была Анастасией Голубевой. Женой моего друга Василия Голубева, в монашестве — архимандрита Тихона… — Что-оо?! — округлила глаза Лена. — Этого не может быть… — Еще как может! — подтвердил Стас. — Но ведь она предает его, скупает деревни вокруг Покровки, будто не знает, что вместе с ней затопят и эту могилу! — оглядываясь на женщину, зачастила она, но Владимир Всеволодович остановил ее. — Никогда не делай выводов, пока не соберешь для этого вполне достаточной информации! — строго сказал он. — Настя — хорошая женщина. Просто жизнь ее сложилась так, что она попала в зависимость страшного человека, который, шантажируя ее сыном, вынуждает ее делать все, что захочет. — А откуда вы это знаете? — недоверчиво уточнила Лена. — Встретились мы с ней однажды случайно. В лондонском аэропорту. Полчаса всего разговаривали. Но она многое успела мне рассказать… Академик посмотрел на Стаса, на Лену и как-то печально улыбнулся: — Береги эту девочку, Стас, ты ведь, вроде, теперь как ее рыцарь! А ты, — обращаясь к Лене, предложил он, — приезжай к нам в археологическую партию на следующее лето! Грамоту Мономаха показать не обещаю, но бересту, скажем, с письмом тысячелетней давности увидишь! Он еще раз поцеловал фотокарточку отца Тихона, молча поклонился его бывшей жене и, попросив ребят не провожать его до поезда, сам направился по дороге, ведущей на станцию. Лена со Стасом тоже молча прошли путь до разделявшего их дома поворота и разошлись. Стас, не зная, куда себя девать, метался по комнатам, лежал на папином диване, на своей кровати. Конечно, во всем виноват был только один он. Но как… как теперь можно было это исправить? Когда он уже готов был начать от отчаяния бегать и по Прокровке, неожиданно раздался громкий стук. — Ленка! Ванька! — радостно бросился к двери Стас. Открыл ее и в растерянности замер. На крылечке стоял… Молчацкий. Все такой же элегантный, с папкой под мышкой. Только на этот раз заходящее солнце, падая на нее, делало ее розовой. И золотое лезвие тоже выглядело угрожающим… |
| — Отец Тихон? — захлопала в ладоши Лена. — Он! — кивнул академик. — Не буду говорить, как мы с ним встретились, о чем говорили… Встреча продолжалась целых три дня! И главное, привела к тому, что я, наконец, смог сделать точный вывод из всей накопившейся у меня информации… — Ой, и какой же? — распахнула глаза Лена. Владимир Всеволодович загадочно посмотрел на нее, на Стаса с Ваней… — Вы знаете, как делают искусственный кристалл поваренной соли? — неожиданно спросил он, и сам же ответил: — Берут теплую воду, и сыплют в нее обычную соль, до тех пор, пока вода не станет густой, как сироп. Затем бросают туда крошечную солинку… И она превращается в огромный, красивый, переливающийся, как алмаз на солнце, кристалл соли. Он помолчал, словно припоминая ту, давнюю встречу, и сказал: — Так и тут. Как только отец Тихон сказал мне, что нельзя рассматривать историю России в отрыве от живой, искренней веры ее людей в Бога, как мне сразу все стало ясно! Увязались все неувязки. Стали понятными все факты. Появились все необходимые мотивации. И самое смешное, я перестал быть как бы иностранцем в своей стране! Ведь почему они веками, да что там, уже тысячу лет никак не могут понять нас, и даже сформулировали такое понятие, как «русская тайна»? — снова спросил он и снова ответил: — А никакой тайны, собственно-то, и нет! Просто надо знать, помнить и учитывать, что наши предки всегда жили по вере! И поступали согласно ей. Терпели, страдали, жертвовали собой, но не для славы, денег или еще чего-то временного, земного — а исключительно ради Бога и ближнего! Ради спасения своей души. Сейчас, правда, несколько иные времена. Богоборческая власть попыталась разорвать эту неразрываемую связь. Но, слава Богу, духовного потенциала, накопленного предшествующими поколениями, хватило, чтобы и в период воинствующего атеизма наш народ выстоял и даже победил в Великой Отечественной войне. Да и Смутное время начала девяностых годов преодолел. А теперь и вовсе все возвращается на круги своя! Владимир Всеволодович показал рукой на видневшийся крест храма и с тревогой посмотрел на сопровождавших его ребят: |
| — Ну как, друзья мои, не утомил я вас столь пространной лекцией? — Что вы! Нет! — за всех ответила Лена и поспешила добавить: — Тем более что мы уже и пришли! 3 Ваня был подавлен. Ошеломлен. Уничтожен… Владимир Всеволодович один за другим перебирал разложенные Ваней на столе старинные предметы и детально объяснял, что это такое и каково их назначение. — Да, — то и дело приговаривал он. — Тут вся, если так можно выразиться, материальная история вашего села. Семнадцатый, восемнадцатый, девятнадцатый век… Но много и от древней Руси. Вот смотрите — это пуговица от одежды явно богатого человека времени Мономаха. Эта — с одежды простолюдина… Это — часть засапожного ножа… А это… — он показал небольшой черный обломок и с благоговением поцеловал его: — Фрагмент креста-энколпиона. Это такой крест, полый внутри, в который вкладывали частичку святых мощей или какую-нибудь святыню и потом носили у себя на груди. — Это что же, выходит, он от покойника? — со страхом покосилась на частичку креста Лена. — Нет! И не пугайся ты так — у Бога ведь все живы! — успокаивающе улыбнулся ей академик. — К тому же такие кресты не клали в гроб, а прикрепляли к кресту над могилой, а еще чаще передавали из поколения в поколение, как реликвию. Сначала они были исключительно византийской работы. Но к этому… — он вгляделся в увеличительное стекло, — конечно же, явно приложил руку русский мастер! И он тоже — явно домонгольского времени. Так же, как и эта стрела… ключ… бусинка… Ваня просто сгорал от нетерпения. Стас, съежившись, сидел на диване. А академик все не спешил. Видно было, что он даже тут, по привычке собирал всю информацию, чтобы сделать точный вывод по грамоте. Или просто оттягивал тот самый момент, который может быть лишь один раз в жизни ученого и который будет потом согревать его своим воспоминанием всю жизнь. Последней из лежавших на столе предметов он взял печать и, мельком оглядев ее, сказал: — Все верно, тут никаких двух мнений — это печать Владимира Всеволодовича Мономаха… — Как! Он тоже, то есть вы тоже — Владимир Всеволодович? То есть, вы с Мономахом тезки? — удивилась Лена. |
|
|
