| «Вообразите», писал он, «что я достал из Ярославля не более как 12-хорную (48-голосную) обедню и к ней 2 концерта конца XVII или начала XVIII века. Вот каковы были русские-то!» Много преуспел С. В. Смоленский в деле привлечения к духовно-музыкальному творчеству не только своих ближайших помощников (А. Д. Кастальский, П. Г. Чесноков), но и других видных музыкантов, как например, А. Н. Корещенко, М. М. Ипполитова-Иванова, Ильинского, А. Т. Гречанинова. Смоленскому же принадлежит мысль об устройстве превосходных по замыслу и исполнению исторических концертов Снодального хора в 1895 году.» Василий Сергеевич Орлов, сын дьячка, мальчиком был принят в снодальный хор, окончил духовное училище для малолетних певчих и московскую консерваторию, будучи в ней учеником П. И. Чайковского. По рекомендации директора консерватории Н. Г. Рубинштейна, он был в Москве регентом хора из рабочих типографии А. И. Мамонтова, с каковым с успехом исполнил в 1880 г. впервые только-что написанную литургию Чайковского. По рекомендательному письму последнего К. П. Победоносцеву и прокурору Снодальной Конторы А. Н. Шишкову, Орлов был назначен в 1886 г. регентом снодального хора. «Последний», пишет Александров, «до Орлова страдал особенным сантиментально-драматическим стилем исполнения церковных композиций. Этот стиль держался во всех хорах до конца XIX века и поддерживался таким авторитетным учреждением, как Придворная Певческая Капелла. Орлов был достаточно подготовлен к тому, чтобы обновить и, главное, облагородить стиль исполнения. Ломку Орлов доводил осторожно и при поддержке таких сведущих лиц, как П. И. Чайковский и С. И. Танеев. При настойчивой, неутомимой работе Орлова Снодальный хор достиг высокой степени совершенства исполнения в смысле безупречной интонации и выдержанности стиля... Его ученик, теперь профессор Московской консерватории В. П. Степанов, так говорит о В. С. Орлове: «Мягкий в жизни он делался стальным на эстраде. В момент творческого вдохновения он положительно преображался и стоял перед хором весь – власть, сила, огонь. |
| По возвращении в Петербург, В. Н. постарался повидаться с А. В. Головниным, Б. П. Мансуровым и К. П. Победоносцевым . Последний принял его «замечательно любезно, продержал около часу и подробно расспрашивал обо всем». Мысль о бессарабских святогробских доходах «очень ему полюбилась», и К. П. Победоносцев поручил ему «составить об этом записку». Весьма благосклонно Константин Петрович отнесся и ко всем другим его планам относительно миссии, выразив сожаление, что он лично не знает о. арх. Антонина и, судя по его корреспонденциям, «составил себе о нем мнение, как о желчном человеке». По поводу романа «Пеис-паша» 127 и на вопрос: «что правда в истории архимандрита?» В. Н. Хитрово ответил: «Он – архимандрит, значит монах, ему 65 лет, он 10 лет страдает каменной болезнью. Вот три причины, которые заставляют меня смотреть на эту историю, как на злостную непозволительную клевету». При прощании Константин Петрович выразил надежду, что Василий Николаевич не откажется сообщить ему свое мнение, когда «подымется какой либо вопрос» относительно Палестины. Свидание с А. В. Головниным было сухо. «Он, по словам В. Н., как-то систематически избегал со мной разговора об Иерусалиме. Так что увидав, что он делает это не случайно, а с предвзятой целью, я, конечно, не заставил себя повторять дважды, взялся за шляпу и распростился». Свидание с генералом от Палестины, как называл В. Н. шутя Б. П. Мансурова, было более сердечное, чем можно было ожидать. «Не люблю его, – сознается В. Н. в письме к арх. Антонину, – мало того, не признаю в нем особенных способностей, но должен сознаться. что люблю с ним говорить о Св. Земле. Это здесь единственный, который говорит об этом предмете с одушевлением и с некоторым знанием». Результатом этой своей беседы В. Н. Хитрово остался доволен, так как с недостатком помещений для поклонников, с похвальными отзывами об арх. Антонине и его заботах о приютах для паломников, с необходимостью отпустить 1500 руб. на эти прюты из Палестинской Комиссии и др., Б. П. Мансуров охотно согласился. |
| Об этом путешествии он желал иметь самые подробные сведения от своего неизменного палестинского корреспондента архимандрита Антонина. «Теперь к вам, – писал В. Н. арх. Антонину 29 июня, – ради Бога сообщите мне: и какое впечатление вынесли великие князья из Палестины, и какое произвели они на вас? Какой результат их пребывания в особенности для вас и ваших учреждений? Ведь это стыд и позор: русские великие князья едут в Иерусалим, пробывают там две недели и в русских газетах ни полслова, точно запрещено об этом говорить. Это не выдумка, а факг. Об австрийском принце чуть-чуть не следили за каждым шагом, а о русских только и было известие: выехали из Пирея в Яффу, вернулись в Пирей из Яффы. Помимо вообще интереса для меня и вообще известия о сем, меня особенно интересует Сергей Александрович. Я о нем слышал много хорошего и на него я полагаю свои последние надежды. А надежды эти заключаются в следующем: к осени, надеюсь, они вернутся назад, т. е. великие князья, а не надежды. К осени же, наконец, будет готов и I том Палестинского Сборника. Его я представлю Сергею Александровичу и постараюсь его убедить стать во главе Общества. Раз это удастся, тогда всплывут все палестинские вопросы, и мало-помалу мы все их постараемся разрешить к нашему удовольствию. Если это не удастся, значит, ничего не могу сделать, и относительно Палестины мне, по крайней мере, придется сложить руки. Также важно знать, какое впечатление вынес Арсеньев, и это, если можете, узнайте; в нем – сила. Вот вам все – и прошедшее, и настоящее и будущее. В прошедшем мало, в настоящем не более, и одна надежда в будущем». Появился, наконец, в свет давно ожидаемый и I выпуск «Палестинского Сборника»: «Православие в Святой Земле», и Василий Николаевич через обер-прокурора К. П. Победоносцева представил свою книгу Государю Императору, говоря при этом: «Я не желаю ни благодарности, ни подарка, а лишь, чтоб это поднесение дало бы мне возможность испросить предварительное согласие на учреждение Палестинского Общества». |
| Мое знакомство с мр. Биркбеком началось с 1896 года. В этом году я начал печатать в книжках «Богословского Вестника» отдельными главами свое исследование: «Иерархия англиканской епископальной церкви». В марте месяце мною было получено из Лондона письмо, в котором мр. Биркбек сообщал мне, что К. И. Победоносцеву при личном свидании с ним в Петрограде в минувшем январе, обратил его внимание на первую главу моего исследования и дал ему только что вышедшую книжку «Богословского Вестника» для прочтения. По отзыву м-ра Биркбека «прекрасная историческая статья» моя «сильно его заинтересовала», и он просил меня высылать ему все дальнейшие главы моего «ученого труда, столь интересного для английских читателей». –Такое любезное письмо было для меня вдвойне приятным. Прежде всего, мне, конечно, было очень лестно, что моя работа встречает сочувственное внимание со стороны такого видного знатока и деятеля в англиканской церковной жизни, каким был уже тогда известен м-р Биркбек, и непосредственные сношения с которым были для меня в высшей степени важны в видах наиболее основательного исследования вопроса, составлявшего предмет моей ученой работы. С другой стороны, мне весьма интересно было узнать, что тот самый К. П. Победоносцев , который два года тому назад, по поводу моей статьи об иерархии старокатоликов, отзывался обо мне очень не лестно, как об исследователе, способном по своему легкомыслию причинить большой вред интересам православной церкви 2 , теперь сам же сочувственно пропагандирует мою работу, хотя её благожелательное отношение к англиканству было для него, без сомнения, ясно с первой же главы. Впоследствии я не раз имел возможность убедиться в том, что в данном случай сказывалось не столько отношение к моим работам по существу их, сколько не одинаковая степень сочувствия Константина Петровича к старокатоликам и к англиканам. Первых он вообще не долюбливал, находил их слишком самонадеянными и желающими поучать всех других, вследствие чего ни один из них не считал нужным побывать в России и непосредственно познакомиться с учением и жизнью православной восточной церкви. Англиканам же он ставил в особенную заслугу то обстоятельство, что их епископы и богословы ярко выражают свое сочувствие к восточной церкви не только теоретически, но и постоянным стремлением приезжать в Россию и лично изучать жизнь нашей церкви со всех сторон и в некоторых отношениях себе в назидание. |
| Фотографии так хорошо представляют добрый уход японцев за нашими больными, что я тотчас же решил послать их к обер-прокурору К. П. Победоносцеву, который, вероятно, покажет их Государю Императору, так милостиво оказавшему заботу об этих больных. В препроводительном письме я известил Константина Петровича и о том, что Министр иностранных дел Комура предполагает просить французского посланника ходатайствовать о присылке сюда священника для удовлетворения религиозных нужд наших пленных. Начал сегодня лекции по толкованию Православного Исповедания (Осиено Кагами) для практики кончающих курс ученикам Семинарии и Катихизаторского училища. Выкрикивают по городу «гогвай», с известием, что русские третьего дня разбиты японцами в сражении на Ялу. Ужели правда? 20 апреля/3 мая 1904. Вторник. Ученики отпросили рекреацию, на которую дал им 5 ен. Мы с Накаем переводили, как всегда. После обеда из «Japan Mail» убедился, что наших на реке Ялу действительно разбили: 28 пушек потеряли наши, 30 офицеров взято в плен, в том числе 10 не раненых, 300 солдат взято, из [sic] 200 не раненых. Какой позор для нас! Генерал Засулич был против Генерала Куроки, и последний оказался умней и храбрей нашего Генерала. Засулич! Несчастное имя, напоминающее злой памяти Веру Засулич, ранившую 25 лет тому назад Генерала Трепова к великому торжеству нигилистов. И теперь нигилисты в восторг придут от подвига Генерала Засулич. А уж как радуются-то англичане, это видно из «Japan Mail». Бринкли в несказанном восторге! И уж будет же он теперь расписывать это несчастное сражение многие дни, захлебываясь панегириками японцам и злобной пеной обливая русских. Бог, видимо, наказывает Россию за ее самомнение, за ее беспечность и за многое другое!.. Но — не до конца прогневайся, Господи! Отврати гнев, на нас движимый! 21 апреля/4 мая 1904. Среда. В Каяма наши христиане все еще терпят от язычников, озлобившихся на них, особенно за взятие 6 человек под суд из буйствовавших. Василий Ямада приносил прочитать письмо к нему Павла, одного христианина в Каяма, из которого видно, что язычники прекратили всякие сношения с нашими христианами; один, женатый на христианке, развелся с нею, отослав ее к отцу; не хотят отдавать христианам землю в аренду, что грозит им голодом. |
| Вспомним и толстовскую редакцию народных сказок. Откуда эта бедность красок, этот нарочитый примитивизм в изображении простых русских людей, этот убогий язык и детей, и взрослых? Так никогда не говорили, слава Богу, не говорят и, очень надеюсь, никогда не будут говорить в России. Навязчивое ощущение выхолощенности самого языка, словно лишенного самого главного — любви. И снова М. Горький: “Он часто казался мне человеком непоколебимо — в глубине души своей — равнодушным к людям, он есть настолько выше, мощнее их, что все они кажутся ему подобными мошкам, а суета их — смешной и жалкой. Слишком далеко ушел от них в некую пустыню и там, с величайшим напряжением всех сил духа своего, одиноко всматривается в “самое главное” — в смерть… Всю жизнь он боялся и ненавидел ее, всю жизнь около его души трепетал “арзамасский ужас”, ему ли, Толстому, умирать?” И в самом деле — страшно, не правда ли? Господи, убереги нас от подобного! Широкие эти цитаты привожу неспроста. Так, в письме к одному из современников замечательный сын своего народа Константин Петрович Победоносцев скорбно констатирует: “Вся интеллигенция поклоняется Толстому”. Разве не важно поэтому понять — кому же все-таки поклонялся тот, кто и поныне остается кумиром многих отечественных интеллигентов, “зеркалом русской революции” — по меткому, как ни крути, выражению Ленина. Добавим: не просто зеркалом, а предтечей величайшей русской трагедии. После беседы с архиепископом Тульским Парфением, незадолго до своей кончины Л. Толстой записал: “…возвратиться к Церкви, причаститься перед смертью я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть похабные картинки, и потому все, что будут говорить о моем предсмертном покаянии и причащении, — ложь…” И это человек, начавший свой неповторимый путь в великой русской литературе с гениальных “Казаков” и “Севастопольских рассказов”, с “Кавказского пленника”, с пронзительного рассказа “Лев и собачка”. Воистину: по слову Святых Отцов, блажен не тот, кто праведно начинал, а тот, кто праведно завершил дело. |
| Попытки создания некой " леонтьевской школы " в традиционалистской публицистике предпринимались молодыми друзьями Константина Николаевича (Фудель, Александров, Розанов, Тихомиров и др.) в 1890-е гг. Так, Розанов писал Александрову в 1892 г.: " сплотиться нам нужно, бывшим друзьям его (Леонтьева. - С.С.), сообщникам по убеждению, раскиданным здесь и там " . В другом письме тому же адресату Василий Васильевич, узнав, что тот сделался издателем журнала " Русское обозрение " , радуется: можно теперь " многое сделать между прочим и в память Леонтьева, для развития его идей " (320). В РО действительно было напечатано много материалов о мыслителе: его письма к разным лицам, статьи о нем Тихомирова, Фуделя и др. Но назвать этот журнал " леонтьевским " все же нельзя - в нем участвовали представители практически всех направлений традиционализма: от Победоносцева и Грингмута до Шарапова и Н. Аксакова. Сам Александров на страницах журнала как публицист не выступал и очертить его взгляды довольно сложно. Фудель, хотя и популяризировал идеи своего наставника, но по свидетельству сына, " до конца жизни оставался больше " ранним славянофилом " , чем " леонтьевцем " " (321). Тихомиров, критически переосмыслив леонтьевское наследие, создал свой вариант творческого традиционализма. Некоторые взгляды старшего друга вызвали отталкивание у Розанова, писавшего Александрову: " Леонтьев - велик, но он требует поправки Эстетика его жестоковыйна, а предпочтение Алкивиада Акакию Акакиевичу вызвало бы протест во всем христианском мире, и больше всего - в Апостолах (которые ближе были к Акакию Акакиевичу, чем к Алкивиаду). Если Вы вспомните " повести Белкина " Пушкина и также " смирного типа " у Ап.Григорьева, восстающего против " хищного типа " - Вы поймете мотивы, меня заставившие пересмотреть весь вопрос о Леонтьеве " (322). Константин Николаевич остался " вечным спутником " Василия Васильевича, но последний сам был слишком своеобразным мыслителем, чтобы сделаться чьим-то учеником-продолжателем. |
| 7 Ровинский Дмитрий Александрович (1824–1895) – юрист, историк искусства и составитель справочников по русским портретам и гравюре XVIII-XIX веков. Почетный член Академии наук и Академии художеств. 8 Старицкий Егор Павлович (1825–1899) – судебный деятель, служивший в московских департаментах Сената, в Министерстве юстиции, принимал участие в работах по применению судебной реформы к Кавказскому краю, член Государственного совета. 9 Глебов Павел Николаевич (ум. в 1876 г.) – тайный советник, член морского генерал-аудиториата, деятель по реформе военного и морского уголовного законодательства. Принимал активное участие в подготовке мероприятий по отмене телесных наказаний, автор проекта Устава о военно-морском суде, один из ближайших помощников великого князя Константина Николаевича по реформам в морском ведомстве. 10 Набоков Дмитрий Николаевич (1826–1904) – государственный деятель, сотрудник гражданского кассационного департамента Сената, главноуправляющий Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, близкий сотрудник Великого Князя Константина Николаевича по делам Царства Польского, член Государственного совета, министр юстиции, отец политика В. Д. Набокова, дед писателя В. В. Набокова. 11 Зубов Петр Алексеевич (1819–1880) – государственный деятель, юрист, преподаватель, сенатор, тайный советник, статс-секретарь Госсовета, главноуправляющий II отделением Собственной Его Величества Канцелярии, член-редактор Высочайше учрежденной при государственной канцелярии комиссии для составления проектов законоположений по судебной части в Российской империи, криминалист. 12 Коробьин Владимир Григорьевич (1826–1895) – тайный советник, первоприсутствующий сенатор соединенного присутствия I и кассационного департамента Сената, член особого присутствия Государственного совета по рассмотрению жалоб на определения Сената. 13 Зубков Василий Петрович (1798–1862) – тайный советник, сенатор, ученый, служил советником 2-го департамента Московской палаты гражданского суда, советником 2-го департамента Московской уголовной палаты, обер-прокурором 1-го и 2-го отделений 6-го департамента Сената, обер-прокурором в 7-м и 8-м департаментах Сената, обер-прокурором Общего Собрания Московских департаментов Сената. |
| Итак, венчание есть некая малая литургия, бледное и далекое ее подобие, служимое перед браком, перед лицом вступающих в брак; и вся возможная мысль ее есть благословение и напутствование в брак. Теперь мы к нему подходим, теперь мы возьмем зерно. Это зерно нашло себе прекрасную формулу в определении К.П. Победоносцева ( " Курс гражданского права " ). " Побуждение к браку и цель его есть исполнение коренного требования природы, в силу коего живая и цельная личность человека ищет дополнить себя, ищет себе дополнения в такой же личности другого пола. Какое это дополнение и в чем оно состоит, - об этом не одинаковы понятия на разных степенях общественного развития. На низшей степени - это удовлетворение грубого инстинкта животной природы; на высшей - это удовлетворение согласной с разумной природой человека потребности общения всех органических, внутренних и внешних сил, дарованных человеку для развития, труда и наслаждения в жизни. Из этого неверно приискивать и ставить для брака цель специальную, как, например, деторождение, ибо брак есть цельный органический союз и идея его коренится в основном законе природы: приведении к единству и цельности раздвоенной на два пола природы человеческой. Неудивительно, поэтому, что идеал брака, очищаясь и возвышаясь в понятиях человечества, получил наконец в христианском мире значение таинства " . Автор говорит о браке - во-первых, и семье - во-вторых, т. е. как бы о солнечном ядре и его фотосфере, то их сливая, то их разделяя, и здесь, например, с первого взгляда бросается в глаза, что он называет в одном месте " грубым животным инстинктом " то самое, что в двух местах именует самым центром брака: " искание пола дополнить себя полом " и " приведение к единству и цельности раздвоенной на два пола природы человеческой " . Здесь автор последует сбивчивости решительно всего существующего учения о браке. Но, в общем, философски и художественно им, конечно, хорошо схвачено солнце ядро и фотосфера брака. Брак есть гармония полов. И основан, как феномен, на вечной и неуклонной предустановленности ид сочетания: причем сочетает их рождающийся в физическом порядке позднее, но в метафизическом смысле предваряющий их младенец. Пол как космическое начало - вечен, но ребенок - еще далее, чем вечен, предвечен. Выпустить поэтому " деторождение " из брака есть то же, что выпустить тему из сочинения: она рассыпается в набор слов, а брак тоже рассыпается в набор очень слабо связанных фактов. И мы думаем, что введение бесплодия в число первых и главных причин развода есть первый камень построения семьи. Тогда все и разом поймут, без комментариев: " А, вот что такое брак! а, вот для чего он! " |
| Я говорю " бессветную " , т. е. лишенную всякого в себе света. Года два назад была переведена на русский язык книжка г-жи Корелли: " История детской души " , кажется произведшая сильное впечатление на общество и вполне достойная этого успеха. Книжка переведена с английского и издана К. П. Победоносцевым, религиозный и государственный авторитет которого равно высок. Здесь рассказывается судьба и " история души " самоубийцы-мальчика Лионеля. Его не били; ученье давалось ему без труда. У него были только очень черствые и ограниченные, т. е. с точки требований детской души, учителя. В классной комнате, на крюке, устроенном для гимнастики, он повесился в одну темную ночь, т. е., как мы догадываемся, он ушел к Богу спросить Его о правде детской души, о правах (это внимательно приведено в книге) детской души на наивность и поэзию, чего в высокой степени не могли понять ни его родитель, ни его шульмейстеры. Но замечательно, что несколько раньше его смерти сбежала с молодым человеком его молодая мать. " Развратница " , казалось бы, ужасная " развратница " , которой нет и не может быть пощады. Вина ее увеличивается еще тем, что молодой человек не был ею чрезвычайно увлечен, и в записке, оставленной мужу, она говорит, что это знает и предвидит свою гибель, т. е. что она бежала без настоящей любви, без опоры, просто в тьму. Отчего же она бежала? Ее тоже не били. Даже не упрекали, по крайней мере оскорбительно. В начале книжки рассказан эпизод, как она запела в полголоса народную английскую песенку; муж, стоявший на террасе, услышал и с гримасой заметил: " Какой грубый вкус у этой женщины: ей всегда нравится что-нибудь мужицкое, а не образованное " . Но ведь это только расхождение во вкусах, такая малая, казалось бы, причина для расхождения в супружестве. В самом конце книжки, на похоронах самоубийцы-сына, отца успокаивают знакомые. Он поднимает почти веселое лицо и догадывается: " Ба, да ведь я могу требовать развода, вторично жениться и у меня будет опять сын " (т. е. на место Лионеля). |
|
|
