| Андрей Андреевич слизень Фёдор Андреевич корова Иван Андреевич зелёный Михайло Андреевич челядня, боярин Иван Владимирович Замыцкий Григорий Романович курица Иван Романович чёрный, родоначальник старшей ветви Каменских Юрий Романович Полуехт Романович, родоначальник второй ветви Каменских Дмитрий Романович, родоначальник младшей ветви Каменских КОЛЕНО IX: Иван Никитич курч, родоначальник угасшей фамилии Курчевых Никита Никитич Полуехт Никитич Василий Никитич Григорий Никитич Тимофей Никитич Иван Никитич булыга Константин Никитич Михайло Никитич родоначальник Рожновых Григорий Васильевич Тимофей Васильевич Семён Фёдорович Свиблов Роман Александрович безногий Тимофей Александрович Андрей Андреевич Данило Андреевич Иван Михайлович Василий Михайлович Фёдор Михайлович челядня, боярин, родоначальник угасшей фамилии Челядниных Василий Иванович чешиха Пётр Иванович, родоначальник Замыцких Роман Иванович Застолбский, родоначальник угасшей фамилии Застолбских Семён Иванович морохолье Василий Григорьевич налитка старший Василий Григорьевич налитка младший Иван Григорьевич чорт Юрий Григорьевич волк Михайло Юрьевич курица КОЛЕНО X: Михайло Тимофеевич муса, родоначальник Мусиных-Пушкиных Иван Тимофеевич кологрив, родоначальник Кологривовых и Поводовых Андрей Тимофеевич Истома Тимофееви Алексей Тимофеевич Степен Тимофеевич, родоначальник Шафериковых-Пушкиных Каур Тимофеевич Василий Тимофеевич Андрей Романович хрул Василий Тимофеевич чулок Дмитрий Тимофеевич жулеба Андрей Тимофеевич жулеба, родоначальник угасшей фамилии Жулебиных Фёдор Тимофеевич Иван Андреевич больший Иван Андреевич меньший Фёдор Андреевич Иван Юрьевич аминь, родоначальник графов, баронов и дворян Аминовых Алексей Юрьевич, родоначальник угасшей фамилии Курицыных Иван Юрьевич волчёнок КОЛЕНО XI: Фёдор Истомич Дмитрий Истомич тригуб Александр Истомич Леонтий Алексеевич Василий Алексеевич Иван Алексеевич бобрище, родоначальник Бобрищевых-Пушкиных Матвей Алексеевич Иван Каурович слепец Иван Васильевич чобот, родоначальник угасшей фамилии Чоботовых |
| В 1863 г. наступает новый этап в жизни Василия Васильевича: он поступает в Осташковское духовное училище, обучение в котором продолжалось шесть лет. Жизнь провинциально-патриархального Осташкова немногим отличалась от деревенской, протекая в мерном благолепии и трудах о хлебе насущном, а поэтому маленький Василий не испытал «психологического шока» при переезде в этот город. Единственное, что несомненно доставляло ему огорчения – разлука с любимой «маменькой», которую он посещал только на каникулах и которая сама очень редко выбиралась в Осташков (до него было по озеру Селигеру 15 верст, а сухим путем – 30 верст). Преподавание в училище было поставлено хорошо, и, как говорится в отчете его смотрителя за 1869 г., преподаватели употребляли метод «наглядный, разумно-развивательный, вызывающий постоянно самостоятельное мышление и деятельность учеников, а не заставляющий их заучивать только на память». Библиотека училища, хотя и не отличалась богатством и разнообразием литературы, но давала возможность ученикам с пытливым умом находить здесь достаточно книг для своего развития. Показателен один эпизод, случившийся с В.В. Болотовым во втором классе. Когда он вернулся после пасхальных каникул, то преподаватель (отец Лев Преображенский) спросил, что делал он на Пасхе: звонил ли в колокол или катал яйца. И был удивлен ответом: оказывается, мальчик не делал ни того, ни другого, но «читал книжку». На вопрос: какую? последовал ответ – «Спор Иустина Философа с Трифоном Иудеем». Учитель был еще более поражен, когда маленький Василий толково и со знанием дела пересказал ему содержание этого сочинения. Не менее характерен и другой эпизод, переданный Μ.А. Рязанцевым – другом детства Василия Васильевича: «Мы часто, особенно весною, по окончании уроков и в экзамены, ходили смотреть на еврейские моленья (дом, в котором снимал „угол“ В.В. Болотов , находился рядом с еврейской молельней), а иногда и шаливали с их детьми. Здесь и от них Василий Васильевич в первый раз познакомился с еврейским книжным языком и выучился на нем читать и писать». Этот эпизод является ярким свидетельством того, что необыкновенные лингвистические способности будущего великого ученого отчетливо проявились уже в детстве. Другие языки – греческий, латинский и славянский – также легко давались трудолюбивому мальчику. Во всяком случае, он, упражняясь в них, составил обширный канон своему святому Василию Великому на греческом, славянском и русском языках, не имея под рукой даже русско-греческого словаря. В училище Василий Васильевич ярко блистал, как первый ученик, и закончил его с отличием. Однако нельзя забывать, что любой, даже самый выдающийся талант, может расцвести только в том случае, если есть почва, питающая его живительными соками. И провинциальная Россия второй половины XIX в., при иногда внешней неказистости своего быта, была именно такой благодатной почвой, ибо была она Русью Православной. |
| КОЛЕНО XI: Пётр Григорьевич Степан Игнатьевич Дмитрий Игнатьевич Матвей Игнатьевич Дмитрий Григорьевич Никон Богданович КОЛЕНО XII: Иван Дмитриевич † 1727; женат на княжне Анне Дмитриевне Морткиной Василий Дмитриевич, женат на Ирине Ивановне Вельяминовой-Зерновой Родион Дмитриевич Василий Дмитриевич КОЛЕНО XIII: Василий Иванович, бригадир, рождение 1675 † 1749; жентат на Матрёне Михайловне Гурьевой, рождение 1690 † 1766 Иван больший Васильевич, рождение 1678 † 1748; женат: 1) на Матрёне Ивановне Загряжской; 2) на Екатерине Ивановне Чичериной, рождение 1708 † 1750 Иван меньший Васильевич Яков Васильевич Дмитрий Васильевич † 1745, женат на Феодоре Васильевне Таракановой Пелагея Васильевна, за Кузминым-Караваевым Прасковья Васильевна, за статским советником Артемием Позняковым Андрей Родионович, женат: 1) на Колединской; 2) на Александре Степановне Пятовой; 3) на Татьяне Петровне Наумовой, рождённой Воейковой Екатерина Родионовна, за графом Фёдором Самуиловичем Скавронским КОЛЕНО XIV: Ефим Васильевич, рождение 1711 † 1755, женат на Елене Михайловне Трусовой Фёдор Васильевич, бригадир, рождение 1717 † 1790, женат: 1) на Прасковье Александровне Шидловской † 1739; 2) на Надежде Ивановне Камышиной, рождение 1725 † 1786 Василий Васильевич, женат на Екатерине Ивановне Ордыной-Нащокиной Анна Васильевна Иван Иванович, женат на Анне Михайловне Нащокиной Михайло Иванович, женат на Дарье Кузминишне Теремицкой Григорий Иванович, рождение 1732 † 1775 Мария Ивановна, рождение 1745 † 1768 Евдокия Ивановна, рождение 1747 † 1793 Иван Яковлевич † 1792, женат на Марие Тихоновне Тушиной Пётр Яковлевич † 1790, женат: 1) на Фёкле Степановне Оголиной; 2) на Анне Фёдоровне Шубиной Алексей Яковлевич, женат на Евдокие Григорьевич Трусовой Михайло Яковлевич † 1782, женат: 1) на Марие Лукинишне Галафеевой; 2) на Марие Ильиншне Беклемишевой Александр Яковлевич, женат на Екатерине Тихоновне Хметевской Юрий Яковлевич, женат на княжне Анне Васильевне Дуловой Андрей Яковлевич, статский советник † 1790, женат: 1) на Марие Ивановне Зубаревой; 2) на Степаниде Ивановне Ордыной-Нащокиной |
| — Бросить? — Она ногтями застучала по столбику кровати, зубы у нее понемногу зло открылись. — А знаешь — о чем в Москве говорят! Править, мол, царством мы слабы… Великих делов от нас не видно… Василий Васильевич потрогал пальцем усы, пожал плечом. Софья покосилась на него: ох, красив, ох, мука моя… Да — слаб, жилы — женские… В кружева вырядился… — Так-то, батюшка мой… Книги ты читать горазд и писать горазд, мысли светлые, — знаю сама… А вчера после вечерни дядюшка Иван Михайлович про тебя говорил: «Читал, мол, мне Василий Васильевич из тетради про смердов, про мужиков, — подивился я: уж здоров ли головкой князюшка-то?» И бояре смеялись… Как девушка, вспыхнул Василий Васильевич, из-под длинных ресниц метнул лазоревыми глазами. — Не для их ума писано!» — Да уж какие ни на есть, — умнее слуг нам не дадено… Сама терплю: мне бы вот охота плясать, как польская королева пляшет, или на соколиную охоту выезжать на коне, сидя бочком в длинной юбке. Молчу же… Ничего не могу, — скажут: еретичка. Патриарх и так уж мне руку сует как лопату. — Живем среди монстров, — прошептал Василий Васильевич. — Вот что тебе скажу, батюшка… Сними-ка ты кружева, чулочки, да надень епанчу походную, возьми в руки сабельку… Покажи великие дела… — Что?.. Опять разве были разговоры про хана? — У всех одно сейчас на уме — воевать Крым… Этого не минуть, голубчик мой. Вернешься с победой, тогда делай что хочешь. Тогда ты сильнее сильных. — Пойми, Софья Алексеевна, — нельзя нам воевать… На иное нужны деньги… — Иное будет после Крыма, — твердо проговорила Софья. — Я уж и грамоту заготовила: быть тебе большим воеводой. День и ночь буду тебя поминать в молитвах, все колени простою, все монастыри обойду пешая, сударь мой… Вернешься победителем, — кто тогда слово скажет? Перестанем скрываться от стыда… Верю, верю — Бог нам поможет против хана. — Софья слезла с постели и глядела снизу вверх в его отвернутые глаза. — Вася, я тебе боялась сказать… Знаешь, что еще шепчут? «В Преображенском, мол, сильный царь подрастает… А царевна, мол, только зря трет спиной горностай…» Ты мои думы пожалей… Я нехорошее думаю. — Она схватила в горячие ладони его задрожавшую руку. — Ему уже пятнадцатый годок пошел. Вытянулся с коломенскую версту. Прислал указ — вербовать всех конюхов и сокольничих в потешные. А сабли да мушкеты у них ведь из железа… Вася, спаси меня от греха… В уши мне бормочут, бормочут про Димитрия, про Углич… Чай, грех ведь это? (Василий Васильевич выдернул руку из ее рук. Софья медленно, жалобно улыбнулась.) И то, я говорю, грех и думать о таких делах… То в старину было… Вся Европа узнает про твои подвиги. Тогда его бояться уж нечего, пусть балуется… |
| В ту же ночь стрельцы сдвинули вокруг гетманской ставки обоз и наутро взяли гетмана в походной церкви, бросили на плохую телегу и отвезли к Голицыну. Там ему учинили допрос. Голова гетмана была обвязана мокрой тряпкой, глаза воспалены. В страхе он повторял: — Так то же они брешут, Василий Васильевич. Ей-богу брешут… То хитрости Мазепы, врага моего… — Увидев входящих Мазепу, Гамалея и Солонину, он побагровел, затрясся: — Так ты их слушаешь?.. Собаки, того и ждут они — Украину продать полякам. Гамалей и Солонина, выхватив сабли, кинулись к нему. Но стрелецкие сотники отбили гетмана. Ночью в цепях его увезли на север. Надо было поторопиться выбирать нового гетмана: казачьи полки разбили в обозе бочки с горилкой, перекололи гетманских слуг, посадили на копье ненавистного всем гадяцкого полковника. По всему стану раздавались крики и песни, ружейная стрельба. Начали волноваться и московские полки. Без зова в шатер Василия Васильевича пришел Мазепа. Был он в серой свитке, в простой бараньей шапке, только на золотой цепи висела дорогая сабля. Иван Степанович был богат, знатного шляхетского рода, помногу живал в Польше и Австрии. Здесь, в походе, он отпустил бородку, — как кацап, — стригся по московскому обычаю. Достойно поклонясь, — равный равному, — сел. Длинными сухими пальцами щипля подбородок, уставив выпуклые, умные глаза на Василия Васильевича. — Может, пан князь хочет говорить по-латыни?.. (Василий Васильевич холодно кивнул. Мазепа, не понижая голоса, заговорил по-латыни.) Тебе трудно разбираться в малороссийских делах. Малороссы хитры, скрытны. Завтра надо кричать нового гетмана, и есть слух, что хотят крикнуть Борковского. В таком разе лучше было бы не скидывать Самойловича: опаснее для Москвы нет врага, чем Борковский… Говорю как друг. — Ты сам знаешь, — мы в ваши, малороссийские, дела вмешиваться не хотим, — ответил Василий Васильевич, — нам всякий гетман хорош, был бы другом… — Сладко слушать умные речи. Нам скрывать нечего, — за Москвой мы как у Христа за пазухой… (Василий Васильевич, быстро усмехнувшись, опустил глаза.) Земель наших, шляхетских, не отнимаете, к обычаям нашим благосклонны. Греха нечего таить, — есть между нами такие, что тянут к Польше… Но то, корысти своей ради, чистые разорители Украины… Разве не знаем: поддайся мы Польше, — паны нас с земель сгонят, костелы понастроят, всех сделают холопами. Нет, князь, мы великим государям верные слуги… (Василий Васильевич молчал, не поднимая глаз.) Что ж, Бог меня милостями не обидел… В прошлом году закопал близ Полтавы, в тайном месте, бочонок — десять тысяч рублев золотом, на черный день. Мы, малороссы, люди простые, за великое дело не жаль нам и животы отдать… Что страшно? Возьмет булаву изменник или дурак, — вот что страшно… |
| — А шо ж тут комментировать? — забасил Василий Васильевич с необыкновенно простецкими интонациями, и его высокий лоснящийся лоб, изборожденный морщинами каких-то нешуточных раздумий, несколько разгладился. Удивленно-приветливая улыбка осветила лицо Василия Васильевича — широкое, грубой лепки, гладко выбритое, холеное, мощное, украшенное тропически разросшимися бровями, толстым носом и сочными пришлепывающими губами. Благодаря улыбке оно окончательно приобрело бы выражение скромного достоинства и открытости, если бы не юркие масленистые глазки: они по-прежнему жуликовато шныряли из стороны в сторону, то и дело омахиваемые светлыми, как у поросенка, ресничками. — Нечего тут комментировать. Это ж курам на смех, — и, действительно, Василий Васильевич рассмеялся, весь покрывшись добрыми складками. Но тут же круто свел брови. — Почему? спросил он и сам ответил, но ответил, по обыкновению, вопросом: — Потомушо шо ж мы получили? Потомушо новые обещания мы получили, вот шо. А результат мы какой получили? — снова спросил он, хмурясь, и снова сам же пояснил: Вот мы какой результат получили. Что же касается погрома, — Василий Васильевич сделал внушительную паузу, во время которой несколько раз отчетливо почмокал губами, — то никакого погрома нет. Есть стихийные выступления доведенных до отчаяния масс. Потому что полопались народные чаши. Но! — Василий Васильевич строго поднял палец. — Несмотря на отсутствие погрома, мы пытаемся взять дело в свои руки, — он с сомнением посмотрел на ведущую, будто прикидывая, стоит ли перед ней раскрывать все карты. Почему? Потомушо только мы способны дать народу. Почему? Потомушо мы партия будущего. Почему? Потомушо против мародерства! Почему? Потомушо за социальное равенство! — сжал кулак и сказал, потрясая: — Почему? Потомушо наше дело правое! — Вы хотите сказать, что намерены руководить действиями толпы? ввинтила ведущая. — Или уже руководите? Василий Васильевич обиженно выпятил губы. — Не руководили и не руководим, — сообщил он. — И не собираемся руководить. Массы сами хотят взять власть в свои руки. Почему? Потомушо доведены до отчаяния бездумной политикой верхов. А вот уж когда массы возьмут, то мы и вовсе не позволим. Почему? Потомушо задавать всенародным лидерам провокационные вопросы, которые… |
| Отдавая дань благодарной памяти основателю «Византийского временника», а по сути дела российского научного византиноведения, мы счастливы сознавать, что закладка фундамента нашей науки произведена великим ученым и великим учителем, труды которого не утратили ни научного, ни дидактического значения. Чтение их по-прежнему доставляет интеллектуальное наслаждение. Васильевский обозначил высокие критерии науки, которых оказалась достойной российская византинистика в лице его ближайших учеников и последователей. Достойным их должно быть российское византиноведение и впредь. 1 Васильевский В.Г. Политическая реформа и социальные движения в древней Греции в период упадка. СПб., 1869. 2 Васильевский В.Г. Жена (Анна Святославна) Витовта//Виленский вестник. 1870. 19; Он же. Обращение Гедемина в католичество//ЖМНП. 1872. Ч. 159; Он же. Очерк истории города Вильны//Памятники старины в западных губерниях империи, издаваемые Батюшковым. 1872. Вып. 5; 1874. Вып. 6. 4 Васильевский В.Г. Византия и печенеги (1048–1094)//ЖМНП. 1872. Ч. 162. С. 116–165, 243–332 (Далее: Он же. Труды. СПб., 1908. Т. 1. С 1–175). 5 Причисленного к министерству Василья Васильевского отчет о новых сочинениях по римской истории//ЖМНП. 1864. ч. 121. 12 Васильевский В.Г. Граф И.Д. Делянов//ЖМНП. 1898. Ч. 315 (начало тома: некролог не имеет постраничной нумерации). 17 Васильевский В.Г. Взгляд Грота на историю Афинской демократии//ЖМНП. 1867. Ч. 134. С. 110–111. 21 Васильевский В.Г. Византия и печенеги... С. 79, 94–95; Он же. Союз двух империй (1148–1155 гг.)//Славянский сб. 1875. Т. III. С. 210. (Далее: Он же. Труды. 1930. Т. 4. С. 18–105). Сила мусульман состояла, по мнению ученого, в разобщении сил христианского мира. 22 Васильевский В.Г. [Рец.] Всеобщая история в четырех томах Оскара Иегера//ЖМНП. 1898. Ч. 318. С. 168; Он же. Визант. врем. за 5 лет. С 139. 24 Васильевский В.Г. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и ХП вв.// ЖМНП. 1875. Ч. 178 (см.: Труды. 1908. Т. 1). С. 319 и след.; Он же. Очерки истории г. Вильны. С 78; Он же. Предисловие к Рейнольда Гейденштейна запискам. о Московской войне (1578–1582)/Пер. с лат. Изд. Археограф. комиссии. СПб., 1889. С XXVII. |
| «Отказаться от великих замыслов, уехать в вотчины? Пусть минует смута, пусть без него перегрызутся, перебесятся… Ну, а срам, а бесчестье? То полки водил, скажут, теперь гусей пасет, князь-та, Василий-та… (Дрожала свеча в похолодевшей руке.) За корону хватался, — кур щупает… (Стукнув зубами, сбежал на несколько ступеней.) Что ж это такое, — остается: как хочет Софья, Шакловитый, Милославские?.. Убить! Не его, так — он? А ну как не одолеем? „Темное дело, неизвестное дело, неверное дело… Господи, просвети… (Крестится, прислонясь к кирпичной стене.) Заболеть бы горячкой на это время…“ Спустившись, Василий Васильевич с трудом отодвинул железный засов и вошел в сводчатое подполье, где в углу на кошме лежал колдун Васька Силин, прикованный цепью за ногу… — Боярин, милостивый, за что ты меня?.. Да уж я, кажется… — Встань… Василий Васильевич поставил свечу на пол, плотнее запахнул тулупчик. На днях он приказал взять Ваську Силина, жившего на дворе у Медведева, и посадить на цепь. Васька стал болтать лишнее про то, что берут у него сильненькие люди зелье для прилюбления и пользуют тем зельем наверху того, про кого и сказать страшно, и за это ему дадут на Москве двор и пожалуют гулять безденежно… — На солнце глядел? — спросил Василий Васильевич… Васька, бормоча, повалился в ноги, жадно чмокнул в двух местах земляной пол под ногами князя. Опять встал, — низенький, коренастый, с медвежьим носом, лысый, — от переносья густые брови взлетели наискось до курчавых волос над ушами, глубоко засевшие глаза горели неистовым озорством. — Раненько утрем водили меня на колокольню, да в другой раз — в самый полдень. Что видел, не утаю… — Сумнительно, — проговорил Василий Васильевич, — светило небесное, какие же на нем знаки? Врешь ты… — Знаки, знаки… Мы привычные сквозь пальцы глядеть, и это вроде как пророчество из меня является, гляжу, как в книгу… Конечно, другие в квасной гуще видят и в решето против месяца… Умеючи — отчего же… Ах, батюшка, — Васька Силин вдруг сопнул медвежьим носом, раскачиваясь, пронзительно стал глядеть на князя. — Ах, милостивец… Все видел, все знаю… Стоит один царь, длинен, темен, и венец на нем на спине мотается… Другой царь — светел… ах, сказать страшно… три свечи у него в головке… А промеж царей — двое сцепились и колесом так и ходят, так и ходят, будто муж и жена. И оба в венцах, и солнце промеж их так и жжет… |
| «Отказаться от великих замыслов, уехать в вотчины? Пусть минует смута, пусть без него перегрызутся, перебесятся… Ну, а срам, а бесчестье? То полки водил, скажут, теперь гусей пасет, князь-та, Василий-та… (Дрожала свеча в похолодевшей руке.) За корону хватался, — кур щупает… (Стукнув зубами, сбежал на несколько ступеней.) Что ж это такое, — остается: как хочет Софья, Шакловитый, Милославские?.. Убить! Не его, так — он? А ну как не одолеем? „Темное дело, неизвестное дело, неверное дело… Господи, просвети… (Крестится, прислонясь к кирпичной стене.) Заболеть бы горячкой на это время…“ Спустившись, Василий Васильевич с трудом отодвинул железный засов и вошел в сводчатое подполье, где в углу на кошме лежал колдун Васька Силин, прикованный цепью за ногу… — Боярин, милостивый, за что ты меня?.. Да уж я, кажется… — Встань… Василий Васильевич поставил свечу на пол, плотнее запахнул тулупчик. На днях он приказал взять Ваську Силина, жившего на дворе у Медведева, и посадить на цепь. Васька стал болтать лишнее про то, что берут у него сильненькие люди зелье для прилюбления и пользуют тем зельем наверху того, про кого и сказать страшно, и за это ему дадут на Москве двор и пожалуют гулять безденежно… — На солнце глядел? — спросил Василий Васильевич… Васька, бормоча, повалился в ноги, жадно чмокнул в двух местах земляной пол под ногами князя. Опять встал, — низенький, коренастый, с медвежьим носом, лысый, — от переносья густые брови взлетели наискось до курчавых волос над ушами, глубоко засевшие глаза горели неистовым озорством. — Раненько утрем водили меня на колокольню, да в другой раз — в самый полдень. Что видел, не утаю… — Сумнительно, — проговорил Василий Васильевич, — светило небесное, какие же на нем знаки? Врешь ты… — Знаки, знаки… Мы привычные сквозь пальцы глядеть, и это вроде как пророчество из меня является, гляжу, как в книгу… Конечно, другие в квасной гуще видят и в решето против месяца… Умеючи — отчего же… Ах, батюшка, — Васька Силин вдруг сопнул медвежьим носом, раскачиваясь, пронзительно стал глядеть на князя. — Ах, милостивец… Все видел, все знаю… Стоит один царь, длинен, темен, и венец на нем на спине мотается… Другой царь — светел… ах, сказать страшно… три свечи у него в головке… А промеж царей — двое сцепились и колесом так и ходят, так и ходят, будто муж и жена. И оба в венцах, и солнце промеж их так и жжет… |
| — Вася, ты любишь меня? Спроси она про это мягко, обыкновенно, — нет, спросила будто с угрозой. Василий от досады ткнул кулаком в подушку: — Меня-то хоть ты оставь жить покойно. Она опять проглотила клубочек: — Скажи, как ты меня любишь? Что сказать на это? Вот чепуха бабья! Не трещала бы так голова с похмелья, Василий непременно бы выругался. Но не было ни сил, ни охоты, — молчал, с укоризненной усмешкой оглядывая жену. Санька тихо всплеснула руками: — Не убережешь… Грех тебе… Встала, ногой отбросила длинный хвост платья, ушла… — Дверь-то закрывай, Саня… Василий так и не мог заснуть, — вздыхал, ворочался, слушая отдаленную музыку внизу, в залах. Не хотелось, а думалось: «Плохо, нехорошо». Сидел на постели, держась за голову… «Никуда не годится так жить…» Оделся, черным ходом пошел к службам — взглянуть, в порядке ли возок. Увидев у каретника Антипа кучера (купил его за шестьдесят рублей у смоленского воеводы — взамен пропавшего под Вязьмой), обрадовался своему человеку: — Что ж, Антип, завтра поедем. — Ах, Василий Васильевич, хорошо бы, — так уж тут надоело. — Вечером сбегай к корчмарю насчет лошадей. Василий медленно возвращался через парк. Мело чистым снегом, важно шумели деревья с грачиными гнездами. На пруду работало много мужиков и баб, — видимо, согнали всю деревню расчищать снег, ставили какие-то жерди с флагами, хлопавшими по ветру. «Все пустяки да забавы». Василий вдруг остановился, будто кто схватил за плечи, — сморщился. Колотилось сердце. Догадался: он! Сколько раз видел его сквозь пьяный угар, сейчас только понял — он, — пан Владислав Тыклинский, рослый красавец в парижском апельсинового бархата кафтане. Александра — все с ним: менуэт — с ним, контрданс, мазурку — с ним. Василий глядел под ноги. Снег лепил в щеки, в шею. Но мелькнула эта острая догадка, и опять все стало затягивать похмельной одурью. Решения не принял. А его уже искали завтракать. (Обычай здесь такой, — после веселой ночи — ранний завтрак и — спать до обеда.) Опостылевшие друзья, Ходковский и Доморацкий, хвастуны, лгуны, толстопузые, хохоча, подхватили под руки: «Какой бигос подан, пан Василий…» Александры за столом не было и того — тоже… Василий хватил крепкой старки, но хмель не брал… |
|
|
