| Память новомучеников и исповедников почтили на Левашовской пустоши Санкт-Петербурга 5 февраля 2018 г. 13:24 4 февраля 2018 года, в праздник Собора новомучеников и исповедников Церкви Русской, после Божественной литургии состоялась паломническая поездка от Князь-Владимирского собора города Санкт-Петербурга на Левашовское мемориальное кладбище. Ее возглавил настоятель собора протоиерей Владимир Сорокин. У поклонного креста была совершена панихида по всем пострадавшим в годы лихолетья, которую возглавил отец Владимир в сослужении протоиереев Александра Сорокина, Евгения Шогенова, Григория Григорьева и других клириков при участии прихожан и паломников. За панихидой всем участникам были розданы для поминовения страницы Синодика с именами священно- и церковнослужителей, пострадавших в годы гонений на веру Христову. Отец Владимир отметил, что главный урок трагических событий ХХ века в том, что без Бога невозможно построить справедливую и правильную жизнь, все попытки это сделать приводят к многочисленным жертвам. Участники поездки направились в храм Всех святых, в земле Санкт-Петербургской просиявших, где пропели величание новомученикам и исповедникам Церкви Русской, тропарь и кондак праздника. По официальным данным, с 1937 по 1954 год в Ленинграде было расстреляно 46 тысяч 771 человек, их тела свозили на Левашовскую пустошь и кладбище Памяти жертв 9 января. Среди расстрелянных — около 2 тысяч священно- и церковнослужителей. По архивным данным, девять человек, причисленных к лику святых, расстреляны в Ленинграде и могут быть захоронены в Левашово. Это преподобномученик Арсений (Дмитриев), игумен Тихвинский, священномученики протоиереи Карп Эльб, Емелиан Панасевич, Иоанн Сарв, Александр Саульский, Николай Кулигин, иереи Василий Канделябров, Николай Дворецкий, преподобномученица игумения Иоанникия (Кожевникова). Санкт-Петербургская митрополия /Патриархия.ru Календарь ← 14 апреля 2024 г. 5 марта 2017 г. |
| Сенно. Троицкий скит. Церковь Флора и Лавра. Деревянная церковь. Действует. ( вся деревянная архитектура в каталоге → ) Престолы: Флора и Лавра Год постройки:1883. Адрес: 187644, Ленинградская область, Бокситогорский район, д. Сенно Координаты: 59.532987, 33.916841 Изменить описание Добавить фотографии Карта и ближайшие объекты To navigate, press the arrow keys. Добавить статью Первые упоминания о поселении - 1617 год. Погост Сенно стал в это время отстраиваться и назывался Сенновским Флоровским, в честь церкви Флора и Лавра, построенной в XVI веке. В XVII веке к церкви пристроено два придела. Несколько раз деревянной церкви приходилось страдать от пожаров. В 1653 (была восстановлена в 1655) и в 1771 (вновь отстроена в 1777) годах. 1771 год — во время пожара сгорел деревянный храм и на его месте был заложен новый, с одним Троицким приделом. 1777 год — освящение нового храма святых мучеников Флора и Лавра с приделом в честь Святой Троицы. Существующая ныне церковь св. Флора и Лавра построена в 1881-1883 годах. Церковный приход просуществовал до 1937 года. Далее церкви были закрыты, последний настоятель - новомученик о. Василий Канделябров - репрессирован, помещения храма использовались под клуб и магазин. В 1996 на месте бывшего прихода был основан женский скит Тихвинского Свято-Успенского мужского монастыря во главе с монахиней Тавифой. Постепенно храмы скита восстанавливались. Троицкая церковь отремонтирована в 1998 году, Флора и Лавра - в 2001-2002 годах. 2005 год - возобновление богослужений в деревянной церкви мучеников Флора и Лавра после косметического ремонта и установки главки с крестом. http://palmernw.ru/senno/senno.html Добавить комментарий Комментарии и обсуждение Ваш комментарий будет первым. --> Административное деление приведено по состоянию на начало 2022 года. × Внести изменения в объект × Добавить статью или комментарий |
| Лицами, решавшим приговор о помиловании, были большей частью весталки (жрицы богини Весты), сидевшие на весьма почётном месте в подиуме. Если они отказывали в этой милости, то несчастный проситель или сам вонзал конец своей шпаги в горло, или был умерщвляем своим победителем. Чем мужественнее и веселее умирал гладиатор, тем большим сочувствием дарила его публика. Вот почему иные совсем не домогались помилования, но, перенося ужасные предсмертные муки, с удивительной силой воли одного только желали и требовали – ожесточённого боя. До Августа так и бывало, что при таких зрелищах не допускалось никакого помилования, и один из двух бойцов должен был умереть неизбежно. Но Август отменил такой обычай и дал публике право оказывать подобным жалким просителям милость, хотя она очень редко пользовалась этим правом. Если гладиатор однажды одержал победу над своим противником, этим не заканчивалась борьба его, ему противопоставляли нового, нередко посредством жребия избранного бойца. Таким образом, арена снова покрывалась трупами – и только немногие счастливые победители со славой оставляли место своего сражения при рукоплесканиях и шумных криках торжествующей толпы. А в это время, по словам Тертуллиана , многие, подверженные эпилепсии (падучей болезни), припадали к трупам и жадно сосали тёплую кровь, струившуюся из ран убитых, в надежде получить через то исцеление от своей болезни. Затем опять наступал антракт, во время которого то выводились напоказ какие-нибудь прекрасные животные, то делались различные, часто изумительные фокусы. Игры не прекращались и по наступлении вечера. Амфитеатр освещался тогда тысячами смоляных факелов и канделябров. Так рассказывают, например, о Домициане, что он устраивал звериные травли и гладиаторские игры ночью, дозволяя при этом состязаться на сцене не только мужчинам, но и женщинам. Особенно печальную и трогательную сторону римских турниров представляли бесчеловечные казни людей, приговорённых к смерти. Эти несчастные, совершенно безоружные, приковывались здесь к столбу, и на глазах публики разрываемы были на куски напущенными на них дикими зверями. |
| Несколько иного порядка мифы и культы Тира и Карфагена. Если известны сказания о путешествиях Мелькарта и Иракловых столпах могут быть мифическим олицетворением тирского мореходства, а вычитанные Саллюстием из Гиемпсал рассказы о подвигах и смерти Иракла в Испании и происхождении от него нумидов и ливийцев выдают евгемеристическое происхождение, то известное нам о культе Мелькарта указывает на его солнечный характер. Иосиф Флавий приводит известие Менандра, что царь Хиром впервые отпраздновал «пробуждение Мелькарта в месяц перитии». Последний приходился на зимнее солнцестояние, следовательно праздник по времени соответствовал римскому Natalis Soils invicti. Что Хиром «впервые» отпраздновал в это время, может указывать на то, что к этой эпохе тиряне признал окончательно Мелькарта солнечным божеством, а может быть на какую-нибудь реформу календаря. На солнечный характер его указывает также сопоставление с Ваал-Хаммоном и сооружение в честь его так наз. хамманим. Первый – карфагенское божество, встречающееся неукоснительно на пунических надписях вместе с Танит; имя его обыкновенно производят от корня hammah – «пылать» и объясняют как «знойный» – эпитет знойного божества. Хамманим – это камни или столбики – обелиски, ставившиеся у жертвенников бога и, судя по своему названию, были посвящены ему как божеству солнца. Может быть, это было что-либо вроде канделябров, изображенных на лилибейской надписи, но вообще ими назывались символы Ваала или Мелькарта, который часто представлялся в виде колонн или обелисков. Кроме того, на одном позднем африканском памятнике Ваал-Хаммон изображен с лучами вокруг головы. Во всяком случае, ни к одному божеству древности не шла так роль владыки солнца, как к покровителю Тира и Карфагена, который находил себе почитателей от восточного берега Средиземного моря не только до самых западных его пределов, но и за последними: Лике на Атлантическом океане в Африке славился его храмом, а женское дополнение его – Астарта оставила свои следы даже в Англии, где в нортуберландском Корбрядже найдена надпись, начинающаяся словами: «Ασταρτης βωμον». Солнечный характер Мелькарта отразился и в мифе. И он был убит Тифоном, силой мрака, и ожил при помощи Иолая-Эшмуна. |
| Этот лазарет открыла Александра Фёдоровна с самых первых дней войны, и с тех пор он был тут. Многие сотни раненых уже прошли через него, и сейчас полны были все койки. Камер-лакей опустил свой фонарь и нёс у колена. Горели ночники кое-где на стенах и у столиков дежурных сестёр. Больные спали, не метался никто – не было свежих тяжёлых, давно не было крупных боёв, долечивались больные долгие. Один-два встававших, там, здесь, увидели проход молодого генерала – может быть, удивились, но не узнали. Сестры, кажется, узнали. От прохода лазаретными залами – отпустило томительное разлучное сжатие сердца. Вот, все мы здесь вместе, русские, скованные единой войной, единой цепью забинтованных ран. Мы все – на одной стороне. А те банды – то не мы. Залы так высоки, что при свете ночников снизу не разглядеть потолков. Много уже лет не бывало тут балов, но Михаил ещё застал молодым, помнил. Стены тогда украшались ветками тропических деревьев и цветами из царских оранжерей. Вдоль лестничных подъёмов и зеркальных стен выставлялись ряды пальм, всё это залито было сверком люстр и канделябров – и блистали многоцветные мундиры, шитые золотым и серебряным, а на женщинах диадемы и ожерелья неисчислимой стоимости. Всё открывалось всегда полонезом. И только тут, кроме Польши в единственном месте, танцевали быструю мазурку. Всё исчезло давно, – всё круженье, многолюдье, и погасли все света, – а вот и ночники остались за спинами. Из последней лазаретной комнаты старик отпер дверь, переходили закрытым мостиком в Эрмитаж. И он снова поднял фонарь, освещая. Освещая петербургские виды – галерею, увешанную видами старого Петербурга, в золотых рамах. Старого Петербурга. Промелькнули окна висячего сада, беззащитные зимние жасмин и сирень, занесенные снегом. И ещё такой же переход-мостик, ещё порог расставания, перешли в Новый Эрмитаж. И – опять перевилось и сжалось сердце роковым предчувствием. Почему бы, кажется, не вернуться через неделю при полном свете дня, и звеня шпорами, пройти уверенно? А чувство было – прощания. И даже в полной тишине позвякивали шпоры чуть-чуть. |
| Женя зажгла спичку, чтобы посмотреть, скоро ли светать будет. Был первый всего час. Это ее очень удивило. Неужто она и часу не спала? А шум не унимался там, на родительской половине. Вопли лопались, вылупливались, стреляли. Потом на короткое мгновение наступала широкая, вековечная тишина. В нее упадали торопливые шаги и частый, осторожный говор. Потом раздался звонок. Потом другой. Потом слов, споров и приказаний стало так много, что стало казаться, будто комнаты отгорают там в голосах, как столы под тысячей угасших канделябров. Женя заснула. Она заснула в слезах. Ей снилось, что — гости. Она считает их и все обсчитывается. Всякий раз выходит, что одним больше. И всякий раз при этой ошибке ее охватывает тот самый ужас, как когда она поняла, что это не еще кто, а мама. Как было не порадоваться чистому и ясному утру. Сереже мерещились игры на дворе, снежки, сражения с дворовыми ребятами. Чай им подали в классную. Сказали — в столовой полотеры. Вошел отец. Сразу стало видно, что о полотерах он ничего не знает. Он и точно не знал о них ничего. Он сказал им истинную причину перемещения. Мать захворала. Нуждается в тишине. Над белой пеленой улицы с вольным разносчивым карканьем пролетели вороны. Мимо пробежали санки, подталкивая лошадку. Она еще не свыклась с новой упряжкой и сбивалась с шагу. «Ты поедешь к Дефендовым, я уже распорядился. А ты…» — «Зачем?» перебила его Женя. Но Сережа догадался, зачем, и предупредил отца: «чтоб не заразиться», вразумил он сестру; но с улицы не дали ему кончить, он подбежал к окошку, будто его туда поманули. Татарин, вышедший в обнове, был казист и наряден, как фазан. На нем была баранья шапка, нагольная овчина горела жарче сафьяна, он шел с перевалкой, покачиваясь, и оттого верно, что малиновая роспись его белых пим ничего не ведала о строенье человеческой ступни; так вольно разбежались эти разводы, мало заботясь о том, ноги ли то или чайные чашки, или крыльцовые кровельки. Но всего замечательнее, — в это время стоны, слабо доносившиеся из спальни, усилились и отец вышел в коридор, запретив им следовать за собою, — но всего замечательнее были следки, которые он узенькой и чистой низкою вывел по углаженной полянке. |
| Молитва Честному Кресту из молитв на сон грядущим Когда будешь читать Слово Божие или молитвы, писания святых отцов, читай сердцем или, по словам Спасителя, слушай сердцем, добрым и благим. Об этом посоветуй заботиться и всякому. Когда вы, братия и сестры, бываете на вечерах и в вихре танцев, при потоках света от люстр и канделябров, при звуках инструмента с увлечением сердца носитесь по обширным комнатам, — о! мне невольно приходит тогда в голову суетность ваша теперь и дней ваших, проведенных в мыслях, заботах о танцах и в самом танцевании, и приходит на память тот вечный «скрежет зубом» который ожидает всех неключимых, убивших в праздности дни свои, рабов. А когда сидите за столами роскошными, обремененными множеством напитков и переменных блюд, и сладко, часто до пресыщения, пиете и ядите, я вспоминаю тогда слова Спасителя: «внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством и печалъми житейскими» (Лк. 21:34), или: «горе вам, насыщеннии ныне: яко взалчете» (Лк. 6:25). И вспоминаю о тех плачущих и алчущих, которым обещаны в том веке радость вечная и насыщение бесконечное. (Если вы любите бывать на званых обедах — верно слово, — недалеки вы от погибели; скоро, очень скоро, может быть, «найдет на вы внезапу»страшный час смерти) Текст: Если вы — час смерти. — в рукописи перечеркнут. Ах, не прельщайтесь насыщением чрева, не предавайтесь с увлечением сердца никаким светским увеселениям и наслаждениям; если уж нельзя иногда обойтись без танцев и обедов званых, делайте, по крайней мере, это без сердечного сочувствия и носите всегда в сердце слова Господа, предостерегающие вас от вечной погибели. Ах! Кто вас больше любит и хочет больше доставить вам покоя и услаждения, как не Тот, Кто положил за вас душу Свою? Радушные хозяева, созвавшие вас для угощения и веселья, конечно, хотят доставить вам удовольствие и спокойствие, но они — сами люди такие же, как вы, сами рабы греха и диавола. Могут ли они доставить вам истинный мир и спокойствие сердечное? Внемлите! |
| В обоих фильмах внутри героинь происходит процесс познания через аналогию. Картина и фотография нужны им, чтобы открыть что-то в себе, в своих отношениях с миром и с наиболее близкими людьми. Хари очеловечивается, расширяя свое знание о мире Криса и о Земле, которую она никогда не видела. Сразу за сценой рассматривания картины следует эпизод левитации, вызванной, как объясняет Снаут, тридца- тисекундным отсутствием гравитационной силы, которое ежедневно имеет место на станции в этот час. Зритель слушает первые ноты прелюдии Баха в момент, когда Крис жестом руки поднимает в воздух один из двух канделябров под четыре свечи, на который кинокамера часто наводится. В начале эпизода в библиотеке Хари ставит один из них на стол перед собой, когда входит Снаут. Она же роняет другой канделябр, когда Сарториус ее оскорбляет. В фильмах Тарковского, особенно в «Ностальгии», важен образ свечи. Также важен он и в творчестве Арсения Тарковского и в поэзии XX века. Этот образ связан с внутренним светом, с тем, что освещает жизнь человека, его творчество, его способность любить. Ученых, которые должны выполнить на Солярисе миссию, четверо. В нечеловеческих условиях, в которых они вынуждены жить, их внутренний свет слаб и шаток. В пространстве библиотеки парят канделябр с четырьмя почти прогоревшими свечами и том Дон Кихота, открытый на странице с иллюстрацией, где изображен рыцарь с копьем. Вместе с ними парят и двое героев, которые наконец обрели себя благодаря силе их взаимной любви, способной к глубокому пониманию и готовой к самопожертвованию. Коленопреклонение Криса перед Хари — это безмолвная просьба о прощении человека, который в конце концов осознал ее страдания и внутреннее богатство . Когда прелюдия подходит к концу, завершается и эпизод. Сначала в кадре появляется образ Криса, стоящего на коленях перед обнимающей его Хари, затем образ Криса- мальчика около костра, запечатленного на пленке его отца, и, наконец, вид океана, который находится в постоянном движении и открывает героям смысл и красоту бытия. |
| Но когда я, наконец, приехал в этот город, вокзал оказался пустынен, и не было здесь ни вина, ни кофе, ни призраков, ни луны. Только проезд по темным улицам под звуки фонтанов и особое, ни с чем не сравнимое эхо травертиновых тротуаров. Всю первую неделю Блэр помогал мне искать, а затем обживать квартиру. Она состояла из пяти комнат в старом дворце, стоящем на правом берегу реки, на расстоянии полета камня от базилики Санта-Мария ин Трастевере 6 . Комнаты были высоки, сыры и отдавали дурным восемнадцатым веком. Потолок гостиной покрывали незатейливые кессоны, на потолках вестибюля уцелели фрагменты растрескавшейся лепнины, все еще слабо окрашенные в выцветшие голубые, розовые и золотые тона; каждое утро метла смахивала новый кусочек локонов какого-нибудь купидона или крошащихся венков и свитков. В кухне имелась фреска, изображающая борение Иакова с ангелом, но ее закрывала плита. Два дня мы провели, выбирая столы и стулья, нагружая ими тележки и лично провожая последние до нашей убогой улочки, торгуясь перед дюжинами лавчонок в попытках сбить цену на рулон синевато-серой парчи и зная наперед, что ее покрывают разнообразные пятна, размахрившиеся нити и мятые складки; выбирая из множества бойких имитаций старинных канделябров те, которым удалось с наибольшим успехом подделаться под чистоту линий и общий аромат старины. Триумфом Блэра стало приобретение Оттимы. Неподалеку от моего дома располагалась угловая trattoria 7 – принадлежащее трем сестрам заведение, в котором можно было, попивая вино, часами вести досужие разговоры. Некоторое время Блэр присматривался к сестрам, а затем предложил одной из них, расторопной, немолодой и смешливой перебраться ко мне в качестве кухарки – «на несколько недель». Итальянцы опасаются связывать себя на долгий срок, так что последняя оговорка и склонила Оттиму принять предложение. Мы предоставили ей выбрать по своему усмотрению какого угодно мужчину в помощники для исполнения тяжелой работы, однако она надулась и заявила, что отлично справится и с тяжелой работой тоже. Возможно, переезд в мою квартиру оказался для Оттимы ниспосланным свыше разрешением каких-то ее личных проблем, ибо она всей душой предалась и работе, и своим кухонным компаньонам – немецкой овчарке по имени Курт и кошке Мессалине. Мы зажили дружной семьей, отзываясь на оплошности друг друга одним лишь веселым подмигиваньем. |
| – Таковы мозаики церкви св. Виталия. Из многочисленных мозаик, некогда украшавших знаменитый храм св. Софии в Константинополе, сохранились для нашего времени, к сожалению, только очень немногие. Построенный императором Юстинианом в 537 году, храм св. Софии, представлял собою грандиознейшее сооружение византийской архитектуры, огромное по размерам своим и оригинальное по формам архитектурным: с колоссальным куполом (в диаметре 45 аршин), представляюшим чудо искусства; с обширным атриумом перед храмом; с двойным нартексом, из которого в среднее помешение храма вели 9 дверей; с грандиозным по своей вместимости для молящихся тройным кораблем с арками и множеством огромных колонн, исполненных из разноцветных мраморов, из порфира, базальта и других цветных камней. Внутри этого храма пышность и блеск убранства превосходили все, что было известно до того времени в целом мире. Юстиниан желал превзойти в храме Софии роскошью и богатством даже знаменитый древний храм Соломона, и это достигнутое стремление императора ярко выразилось в характерном его восклицании при посвящении храма: «хвала и благодарение Господу Богу за то, что он сподобил меня совершить столь великое дело. Здесь я победил тебя, Соломон!» И действительно, роскошь внутреннего убранства св. Софии в то время была необычайна. Алтарная часть отделялась от средней части драгоценною серебрянною преградой с серебрянными же колоннами, где в медальонах размещены были образы Христа, Богоматери, апостолов, пророков и ангелов. Престол был сделан из золота с драгоценными камнями, a над престолом помещалась золотая глава с крестом на серебряных золоченных колоннах. Амвон в виде большой трибуны был осенен куполом, где золото и драгоценные камни давали прекрасное и богатое соединение. Во время вечер·них торжественных богослужений зажигались свечи в 6 тысячах золотых канделябров, дававших целое море огней, от которых еще ярче горели драгоценные камни и золото на престоле и утвари этого храма, сообщая ему поразительный блеск и великолепие в целом. |
|
|
