| Подозрительность императрицы была возбуждена происшествием в Воронеже: когда здесь получен был манифест о кончине Петра II и восшествии на престол Анны, то епископ Лев Юрлов в Неделю православия (первое воскресенье Великого поста), где надобно было поминать государыню, велел возглашать: «О благочестивейшей великой государыне нашей царице и великой княгине Евдокии Феодоровне и о державе их», потом о благоверных государынях цесаревне и царевнах. Вице-губернатор, известный нам Пашков, требовал, чтоб архиерей объявил манифест; тот отвечал, что без точного указа из Синода этого не сделает, потому что может случиться какая-нибудь перемена. Пашков донес в Москву; потребовали объяснения отсюда; Лев отвечал, что Пашков клевещет на него напрасно, по злобе. Когда в Синоде 20 марта слушали это объяснение, то Георгий Дашков сказал: «У воронежского архиерея с вице-губернатором давняя ссора, и друг на друга пишут по ссоре. Подождать, не будет ли от губернатора какого объяснения». Дело этим на первый раз кончилось, потому что на первых порах опасались употреблять строгие меры против подозрительных лиц, как светских, так и духовных. Но в половине года нашли, что можно действовать посмелее. Мы видели, что непременными членами Синоду назначены были двое – Феофан и Питирим; к ним были приданы сменяемые – крутицкий Леонид и суздальский Иоаким, а трое прежних – Георгий ростовский, Феофилакт тверской и Игнатий коломенский – увольнялись; уволены были, таким образом, люди, неприязненные Феофану, который теперь стал господствовать в Синоде, ибо остальные члены коллегии были его покорные слуги. Теперь уже не боялись никакой помехи и возобновили дело Юрлова, с которого сняли архиерейский сан и монашество и отослали в Сенат для розыска, как обвиненного в государственном преступлении. По высочайшему именному указу Юрлова сослали в Крестный монастырь, где велели содержать в келье неисходно, не допуская к нему никого, не давая чернил и бумаги, водя в церковь за караулом. Юрлов оговорил Дашкова и Игнатия, что писал к ним о заступлении и помощи, причем Дашкову послал чувал винных ягод. Игнатия лишили сана и послали в свияжский Богородицкий монастырь; Дашкова сначала приговорили сослать в Харьковский монастырь с сохранением сана, потом за те же вины велели снять сан и сослать в Каменный вологодский монастырь; здесь мы должны обратить внимание на это постепенное усиление наказания, что увидим и в судьбе светских людей. В том же 1730 году лишен был сана и сослан в Кириллов-Белозерский монастырь киевский архиепископ Варлаам Вонатович за то, что не отслужил благодарственного молебна о восшествии на престол Анны. |
| Полемика против немецких ересей и обвинение в них кого-нибудь при таких обстоятельствах легко становились признаком политической неблагонадежности самих обвинителей и полемистов и влекли за собой неизбежные допросы в тайной канцелярии. За падением верховников скоро последовало и падение поддерживаемой ими великорусской партии в Синоде. Первым из архиереев попался в политическом деле Лев Юрлов, на которого было донесено из Воронежа, что, по получении здесь первого сенатского указа о восшествии на престол императрицы Анны, он не отслужил торжественного молебствия, а стал для того ждать еще особого указа из Св. Синода, в ожидании же этого несколько запоздавшего указа распорядился поминать царствующее семейство по порядку старшинства, начиная с царицы Евдокии. В Синоде, по влиянию Георгия и Игнатия, отнеслись к этому доносу легко и отложили его рассмотрение до новых разъяснений из Воронежа. Но вслед за этим все члены, кроме Феофана, вдруг были уволены из Синода и на места их назначены другие – Леонид Крутицкий, Иоаким Суздальский и Питирим Нижегородский – все такие архиереи, которые вполне подчинялись Феофану; тогда же, кроме архиереев, в состав Синода опять, как при Петре, введены были архимандриты и протоиереи. По делу Льва началось следствие, к которому притянуты были и его доброжелатели, Георгий с Игнатием; все трое были признаны противниками царствующей императрицы, обвинены, кроме того, в разных злоупотреблениях по своим епархиям и по лишении сана разосланы в разные монастыри. В том же 1730 году был лишен сана и заточен в Кириллов монастырь Варлаам Вонатович Киевский за то, что, как и Лев, тоже не отслужил вовремя молебна на восшествие императрицы на престол; но больше всего он провинился в том, что плохо удерживал свое духовенство от толков об еретичестве Феофана и дозволил у себя в Киеве новое издание «Камня веры». В следующем году был лишен сана и посажен в Выборгскую крепость архиерей той же великорусской партии Сильвестр Казанский, на которого донесли, что при Екатерине он запрещал поминать Св. |
| Филарета, превосходная служба на день празднования полтавской победы. Архиеп. Филарет пишет: «Феофилакт долго был наставником московской академии. Его «священная наука, объясненная положительно и полемически в рассуждениях согласных с учением св. церкви восточной, на основании св. писания, соборов и отцев», 1706–1710 гг., заключает в себе и догматику, и нравственное учение и полемику. Строгого систематического порядка здесь нет... Феофилакт любил и поэзию...» О расхождении между русскими богословами было известно даже за границей. Завязав связи с Европой, Россия сделалась заманчивой для западного прозелитизма. Католики рассчитывали на владыку Стефана, протестанты на архиеп. Феофана. В 1716 г. во время пребывания царя Петра I в Париже католические богословы Сорбонны возбудили вопрос о соединении церквей. Главные переговоры вел Бурсье. В 1717 г. ими было представлено предложение. По поручению царя отрицательные ответы писали владыки Стефан и Феофан. Отправлен был в Сорбонну ответ последнего, и неудачу свою католики приписывали именно тому, что дело это попало в руки архиеп. Феофана. По учреждении Снода, с таким же предложением обратились епископы англиканской церкви, потерпевшие перед тем неудачу у восточных патриархов. Восточные патриархи, узнав об этом и опасаясь некоторой склонности к протестантизму в Петербурге, прислали в Снод граматы с приложением изложения веры патр. Досифея и с увещанием непоколебимо пребывать в православии. Попытка англикан потерпела, как и католиков, неудачу. После смерти митр. Стефана, главным противником архиепископа Феофана оставался архиеп. Феофилакт, очень почитавший покойного иерарха. С наибольшей силой он выступил в 1728 г. Им издан был «Камень веры». В то же время против Феофановского направления высказалась и киевская академия. В Киеве, с благословения архиеп. Варлаама (Вонатовича), тоже издан был «Камень веры». На этот труд обратили внимание и заграничные богословы. Воспользовавшись ослаблением при Петре II значения архиеп. Феофана, католичество повело пропаганду из Польши. |
| И в ссылке Феофан не оставлял их в покое. Выдвигая новые обвинения, он старался ухудшать их положение. Лев, как расстрига-Лаврентий, содержался в Крестном мон, на Белом море. Георгий, после пребывания в Спасо-Каменном мон., где он был пострижен в схиму, с именем Гедеона, был сослан в Нерчинск и умер до 1740 г. Чернец Игнатий содержался под караулом в архангельском Никольском Корельском мон. В том же 1730 г. был лишен сана и заточен в Кириллов мон. архиеп. Киевский Варлаам (Вонатович), сблизившийся с иерархами великороссами. Ему поставлено было в вину запоздание со служением молебна на восшествие на престол имп. Анны. Сводил с ним счеты Феофан, который не мог простить ему допущения среди своего духовенства толков об его еретичестве и издания в Киеве вновь «Камня веры». В следующем году другой иерарх был лишен сана и сослан монахом в Кириллов Белозерский мон. Это был архиеп. Казанский Сильвестр (Холмский), примыкавший к великорусской группе. Его обвинили в том, что еще в царствование имп. Екатерины I он запрещал поминать Снод при богослужении, рвал и переписывал на свое имя прошения, подаваемые на Высочайшее имя, говорил «противные» речи об имп. Анне, делал лишние поборы по епархии и пр. Лишенный сана, он был отправлен в Выборгскую крепость. В начале 1737 г. архиеп. Феофан начал действовать против Маркелла Родышевского. Не распространяясь о богословских суждениях последнего, он обратил внимание Кабинета министров на то, что хула Маркелла против книг, изданных по указам царя Петра Великого и Снода, а также против Духовного Регламента, содержащего действующее законоположение, – является прямым противлением власти. Выставил он на вид и нападки Маркелла на лютеран, кальвинистов и тех, кто с ними дружбу имеет. Поставил он многознаменательный вопрос – кого это разумеет тут Родышевский с братией. После такого во времена Бирона явного доноса, естественно, дело о Маркелле передано было в. Тайную канцелярию, ведавшую политическими делами. Розыск по этому делу запутал и погубил многих людей, или читавших произведения (тетради) Маркелла, или просто только слышавших об их существовании. |
| Предоставление права епископу Кириллу Шумлянскому управлять монастырями и церквами трех полков, входивших в состав Киевской митрополии-епархии, не было выделением Переяславского коадъюторства в совершенно самостоятельную епархию, хотя на другой год, по вступлении на Переяславскую кафедру (20 марта 1716 г.) Шумлянский письменно просил митрополита Иоасафа (Кроковского), преемника Варлаама Ясинского, отделить Переяславскую епархию от Киевской. Но митрополит, «на тое требование отписал советом время разделения епархии отложить до дальнейшего рассуждения». 881 Митрополит Иоасаф лично не мог исполнить просьбы епископа Кирилла по одному тому, что в год вступления его на Киевскую митрополию (15 августа 1708 г.), когда вторично были исключены из ведения Киевского митрополита черниговский архиепископ и Киево-Печерская Лавра, переяславскому епископу Захарии Корниловичу и иным по нем заказано быть в зависимости от Киевского митрополита по прежнему. 882 Кирилл Шумлянский после того до самой смерти (30 ноября 1726 года от продолжительной грудной болезни, соединенной с кашлем чахотки) был усердным и полезным помощником архиепископу киевскому Варлааму (Вонатовичу с 14 мая 1722 г.), как коадъютор Киевской епархии, о чем архиепископ Варлаам засвидетельствовал перед Св. Синодом по кончине епископа Кирилла, погребенного 5 декабря 1726 г. в Киево-Печерской обители, согласно его завещанию. 883 И раньше Кирилл как и его предшественник, принимал деятельное участие в управлении Киевской епархией, особенно во время четырехлетнего вдовства Киевской кафедры (1718 – 1722 г.). 884 По смерти Кирилла, Переяславская епархия поручена в непосредственное управление киевскому архиепископу Варлааму, хотя и без того она считалась подлежащей киевскому митрополиту вместе с монастырями и протопопиями. В заграничные приходы ее священников посвящал епископ Хрисанф греческий, бывший червенский, проживавший в это время в Переяславле. 885 Преемником Кириллу Шумлянскому по Переяславской кафедре назначен и 4 июня 1727 года посвящен архимандрит Донского монастыря Иоаким (Струков). |
| демонстративно восстановил в должности настоятеля Юрьева мон-ря архим. Маркелла (Родышевского), 8 лет находившегося в заключении. Из консистории был уволен ее старший член, архим. Антоний, назначенный еще архиеп. Феофаном, его перевели из Антониева мон-ря в Деревяницкий, а позднее в Вяжищский мон-рь. Архиепископ лично рассматривал «экстракты» Тайной канцелярии, чтобы убедиться в их юридической несостоятельности и отсутствии проступков, препятствовавших возвращению священства. Влиянию Амвросия приписывается принятие указа от 23 окт. 1740 г. об общей амнистии. Один из архиереев, восстановленных в архиерейском сане после смерти имп. Анны Иоанновны,- архиеп. Варлаам (Вонатович) - провел последние 10 лет жизни (1741-1751) в Новгородской епархии. Возвратили монашество и нек-рым из расстриженных монахов. Архиеп. Амвросий вызвал в епархию мн. выпускников Киевской академии, среди них наиболее деятельными были Дамаскин (Аскаронский), Иоасаф (Миткевич) , Парфений (Сопковский) , свт. Павел (Конюскевич) . Они прослужили в епархии по 15-17 лет и стали епископами, причем еп. Парфений начал архиерейское служение в 1759-1761 гг. в сане епископа Кексгольмского и Ладожского, викария Новгородской епархии. В 1741 г. архиеп. Амвросий избрал в настоятели Клопского монастыря валаамского иером. Сильвестра, в 1744 г. перевел его в тихвинский Большой Успенский мон-рь. Преемником Амвросия на кафедре стал архим. Стефан (Калиновский; 1745-1753). В отличие от своих предшественников в 1747 и 1751 гг. он по году пребывал в Новгородской епархии, последние месяцы жизни также провел в Новгороде. В нач. 1747 г. паломничество в тихвинский Большой Успенский и Зеленецкий мон-ри совершили члены имп. фамилии (имп. Елизавета Петровна, вел. кн. Петр Феодорович и его супруга, вел. кнг. Екатерина Алексеевна). В Зеленецком мон-ре императрица совершила церковное прославление основателя мон-ря, прп. Мартирия , повелев «отставить панихиды» и править ему службу по общей Минее ( Никодим [(Кононов]) , иером . Русские святые и подвижники благочестия, подвизавшиеся и чтимые в пределах С.-Петербургской епархии, XIV-XVII веков. |
| переведенный в Воронеж. Киевская митрополия, только что недавно подведенная под власть московского патриарха, в начале XVIII столетия, с учреждением Святейшего Синода, переживала опять тяжелое время перехода к новым формам жизни. Митрополит Иоасаф Кроковский в 1718 г. вызван был для каких-то допросов в С.-Петербург и, не доехав до С.-Петербурга, скончался в Твери. После него митрополичья кафедра 4 года оставалась не занятой. Пользуясь этим, униатский митрополит Лев Кишка, под покровительством польского правления, отбирал православные монастыри и церкви на унию, а в 1720 г. созвал Замойский собор, на котором постановил определения, прямо враждебные православной церкви. При учреждении Святейшего Синода, назначенному в Киев новому архипастырю, Варлааму Вонатовичу, воспрещено было именоваться митрополитом и употреблять в титуле слова и Малыя России; а чрез 8 лет, в 1730 г.,он лишен был сана и, в звании простого монаха, сослан в заточение в Белозерский монастырь. Преемник его, Рафаил Заборовский, также именовался архиепископом. Первоприсутствующий в Синоде, Феофан Прокопович , хотя сам был по воспитанию киевский, имел какие-то поводы враждебно относиться к Киеву и принизил митрополию Киевскую так, что не осталось следа ее прежнего могущественного положения. Бывшие прежде под ведением ее, православные епархии Луцкая, Львовская и Перемышльская, отпали в унию; а оставшаяся в польском крае единственная православная епархия, Белорусская, в необходимых случаях относилась к русскому правительству (в Св. Синод и Коллегию иностранных дел) помимо киевского архиепископа. В 1729 г. избран был на белорусскую кафедру киево-межигорский архимандрит Арсений Берло. Но он подвергся таким преследованиям, что принужден был оставить епархию и переведен в Переяславль. Бывши пред тем самостоятельным епископом, он не хотел стать в подчиненное положение коадъютора киевского архипастыря, который, притом, сам не имел уже звания митрополита, и просил Св. Синод сделать новую епархию его самостоятельной, в чем ему и сделано было удовлетворение и дозволено именоваться Переяславским и Бориспольским. |
| О первой поре своего монашеского подвижничества святитель писал во время предсмертной болезни своей сестре: «Сестрица, излишняя ревность в начале не даёт мне ныне веку дожить». В 1727 году инок Иларион был пострижен в мантию и получил новое имя – Иоасаф. Киевский архиепископ Варлаам (Вонатович) рукоположил его в иеродиакона, а его преемник Рафаил (Заборовский) назначил святого Иоасафа экзаменатором при архиерейском доме. В 1734 году он был рукоположен в сан иеромонаха и через три года поставлен настоятелем Свято – Преображенского Межигорского монастыря. Впоследствии святой Иоасаф был назначен наместником Троице-Сергиевой Лавры. Три года стоял он во главе братии этой древней обители. За время своего настоятельства он много трудов положил на восстановление монастырских строений, разрушенных от большого пожара. В 1748 году в Петропавловском соборе Петербурга состоялась хиротония святителя Иоасафа во епископа Белгородского. Вверенная его окормлению епархия была обширна: в её состав входили современные Курская и Харьковская епархии, в ней числилось 1060 церквей. Значительная часть духовенства была малограмотна. И новопоставленный архиерей без устали трудился над тем, чтобы поднять уровень образования клириков. Объезжая епархию, Иоасаф экзаменовал священников: невежественных посылал доучиваться в Белгород, а вовсе безнадёжных отрешал от служения. Святитель строго наблюдал за тем, чтобы запасные Святые дары хранились с надлежащим благоговением. Однажды он остановился в доме священника, который был в отъезде. Оставшись один, святитель почувствовал необычный ужас. Он не мог уснуть. Рассматривая вещи, находившиеся в комнате, он нашел на полке бумагу, в которой были завернуты Святые Дары. Их присутствие в недолжном месте и смущало чуткую душу святого. Бережно положив Дары на стол, святой Иоасаф до утрени молился перед ними. Когда хозяин вернулся домой, святитель немедленно лишил его священного сана. С подчиненным ему духовенством святитель Иоасаф был и требователен, и милостив. Он умел защитить клириков от произвола сильных мирских начальников. Был он щедрым благотворителем. Все доходы кафедры раздавал бедным. Нищие всегда имели к нему свободный доступ. Перед праздниками он через келейника посылал нуждавшимся деньги и платье. Келейник, сложив все у окна или на пороге, должен был постучать в стену, чтобы обратить внимание хозяина, и побыстрее уйти, оставаясь неузнанным. Когда келейник болел, святитель сам в одежде простолюдина ходил по городским улицам, разнося тайную милостыню. |
| Совершенно иное отношение к себе, а именно глубокое, умиленное уважение и вечно-благодарную память вызывает личность светлого борца за православие, Феофилакта Лопатинского. Он также погиб, погиб не без участия Феофана, но причиною его погибели были не собственные его преступления, а его истинно пастырская ревность, его борьбы с протестантизмом, имевшим тогда при дворе мощного защитника в лице всесильного фаворита Бирона. Архиепископ Тверской Феофилакт решился издать после смерти Стефана Яворского его сочинение «Камень веры», для предохранения православных от протестантской пропаганды. Книга читалась с жадностью и выдержала в течение 3 лет 3 издания. Достоинства её доказываются тою ненавистью, которую она вызывала у протестантов. В Москве явилась книга, написанная в виде письма от иенского богослова Буддея к некоему московскому другу, против Стефана Яворского . Называлась эта книга: «Рассуждение о книге Камень веры», по другим спискам: «Молоток на Камень веры», в коей не столько разбиралось существо сочинения Стефана, сколько было глумление над личностью незабвенного борца православия, Стефана. В разговорах с доверенными людьми Феофилакт прямо высказывал, что Буддева апология подложная, сочинена Феофаном Прокоповичем , и друзьями его напечатана в Ревеле. Феофилакт просил разрешения у Императрицы поднести ей свои возражение на книгу Буддея и получил уже изволение, как вдруг ему было объявлено, не только не издавать этого возражения, но, под страхом смерти, и не говорить о нем. Т. о., защитникам православия попросту закрыли рот, а нападки протестантов продолжались, беспрепятственно. И из-за старых личных счетов Феофан стал действовать с сильными против слабого, одиноко боровшегося за истину, Феофилакта. И по злосчастной привычке своей Феофан обратился к тайной канцелярии, куда он подал «Камень веры» и защиту его Феофилактом, называя оба сочинения вредными для государства. И началась исповедническая страда Феофилакта. Сперва его исключили из состава членов Св. Синода, и он удалился в Тверь. По требованию Бирона, «Камень веры» был запрещен, и экземпляры его конфискованы. Киевского митрополита Варлаама Вонатовича, сделавшего в Киеве великолепное издание «Камня веры», вызвали в тайную канцелярию, лишили сана и заточили в Белоозерском монастыре. Самого Феофилакта не оставили в покое. Были сысканы доказчики, обвинившие его ложно в оскорблении величества. Он отрицал возводимое обвинение. Потребовали для утверждения его невинности дать присягу. Он ответил со слезами на глазах: «Совесть меня ни в чем не зазирает. Я готов это исполнить» и присягнул. |
| Ужасно то, что из-за старых личных счетов Феофан стал действовать с сильными против слабого одиноко боровшегося за истину, Феофилакта. И по злосчастной привычке своей Феофан обратился к тайной канцелярии, куда он подал Камень веры и защиту его Феофилактом, называя оба сочинения вредными для государства. И началась исповедническая страда Феофилакта. Сперва его исключили из состава членов св. Синода, и он удалился в Тверь. По требовании Бирона, Камень веры был запрещен, и экземпляры его конфискованы. Киевского митрополита Варлаама Вонатовича, сделавшего в Киеве великолепное издание Камня веры, вызвали в Тайную Канцелярию, лишили сана и заточили в Белозерском монастыре. Затем туда же вытребовали и Феофилакта, три месяца держали его там, потом тайно отправили в Тверь. Но погибель его была решена. Были сысканы докащики, обвинявшие его в оскорблении величеств, им же облагодетельствованные снова стали допрашивать Феофилакта в канцелярии Бирона. Его ответ был, что он ничего против императрицы не замышлял и не делал. Ему предложили присягнуть в том. Он ответил со слезами на глазах: „Совесть меня ни в чем не зазирает. Я готов это исполнить“ – и присягнул. После этого заседания у Бирона произошел случай, наводящий на невольные размышления. Один из судей неправедного суда, архимандрит Новоспасский Иларион, возвращаясь вечером из заседания, был внезапно разбит параличем, мертвый вывалился из коляски, чего не заметили слуги, пока не приехали домой, и тогда лишь увидали, что его нет, и вернулись искать его. Так карает Бог одного из изменников веры. Канцелярия Бирона стала пытать Феофилакта. Его три раза подымали на дыбы, били батогами. Три года содержали его, под тайным караулом, на подворье. Феофан уже умер и давал на Божием страшном и нелицеприятном суде ответ за всех, им погубленных, а дело Феофилакта еще длилось, как свод личных счетов Бирона с русской верой. Феофилакта расшиб паралич и все же, по настоянию Бирона, его объявили лишенным сана, монашества и заперли в Петропавловскую крепость. Тут протомился он еще два года. По свержении Бирона правительница Анна подписала указ „снова признавать Феофилакта в сане архиепископа“. Петербургский архиепископ Амвросий перевел его в свой дом, и здесь вокруг него, недвижимо распростертого, собрались члены Синода и был объявлен ему указ, восстановляющий его в прежнем достоинстве. Все рыдали. |
|
|
