| — Бросьте, ребята! — говорит Нюра. — А я буду… Я даже не знаю, кем я буду. Мне всего хочется! И геологом, и инженером, и ученым… Только, наверно, лучше всего — летчиком! Да? Я и сейчас, бывает, зажмурюсь, и кажется, что уже лечу… — С кровати, — насмешливо добавляет Миша. Нюра бросает на него презрительный взгляд: — Ну и что же, что девушек не берут? А я добьюсь! Я прямо в Москву поеду, а добьюсь, вот увидите! — Большие глаза ее сверкают таким сердитым голубым огнем, что не остается никаких сомнений в том, что она добьется. Она поворачивается к отцу: — Правда, тато? — Правда, Аннушка. Конечно, лучше, если дело выбрать по сердцу. Только настоящий солдат не перебирает, а если нужно — приставили его к какому делу, он там и стоит… А смелость и уменье во всяком деле нужны, иначе и себя и других погубишь. У нас вот на миноносце был один случай… — Дядя Ефим, а вы разве были во флоте? — загорается Миша. — Был. На Балтике всю войну… Это еще в начале войны было, когда немцы в Прибалтику только ворвались, суда на приколе еще не стояли… Миноносец наш ходит в дозоре. Туман небольшой, самолетов бояться нечего, но воды берегись — немецкие подлодки шныряют, а мин они набросали без счету! И всяких. Что было, то и бросали: и новые и старье всякое. Идем мы, вдруг сигнальщик кричит: “Справа по борту мина!” В самом деле плавает старушка, гальваноударная. Это такая, с рогульками. Ну вот. Расстояние порядочное, однако вахтенный начальник доложил командиру, переменил курс — миноносец отходит подальше, чтобы расстрелять ее. Но вахтенный не отдает команду, в бинокль смотрит. “Что-то, — говорит, — странная какая-то мина”. И все тут смотрят на нее — кто в бинокль, кто в кулак, а кто просто так. Смотрят, смотрят, и все видят, что в этой мине что-то на особицу, а что — понять не могут. А один матрос — глаза у него лучше всякого бинокля работали подходит и говорит: “Разрешите доложить, товарищ лейтенант. Там на мине человек висит”. Как так? Как может человек на мине висеть? Это не качели в детском садике, на таких качелях на небо взлетишь. |
| Какой это был год? Да, 1972. Тогда горели торфяники, и дым ощущался даже в столице. Ценой больших усилий и жертв стихию победили, но в те времена она не была столь беспощадной, а общество было иным, лучше организованным. Помимо пожарников торфяники тушили солдаты, студенты, рабочие с заводов и добровольцы. Сейчас власть бездействовала. Оставалось уповать на Бога и в какой-то степени на собственные силы. Уже пару раз отец Симеон по просьбе прихожан служил молебны о дожде. В первый раз прошение осталось безответным, во второй - дождь выпал, но в минимальном количестве, принесший лишь временное облегчение. Такой поворот событий совершенно ясно указывал на гнев Божий, о чём батюшка и сообщил односельчанам. Его стали спрашивать, за что же прогневался на них Господь, за какие грехи посылает столь страшную кару. Священник отвечал: «А что, разве не за что нас наказывать? А всеобщее пьянство, а аборты, которых по официальным данным в Российской Федерации совершается по 2 миллиона в год (в действительности раза в полтора больше), а наркомания, а преступность, а молодёжь, не желающая не то что повенчаться, но и просто расписаться в ЗАГСе, живущая «гражданским браком» или попросту блудом? А наличие беспризорников, по-нынешнему бомжей, которые никому не нужны! В год у нас убивают 12000 детей, и после этого вы спрашиваете «за что?» Да просто чудо, что мы ещё до сих пор полностью не истреблены и не исчезли с лица земли, а всё ещё коптим небо в обобранной и «реформированной» России!» Священник приложил бинокль к глазам и посмотрел на юго-восток. Когда-то отец Симеон был страстным охотником, изъездил и исходил с ружьём за плечами не одну сотню километров. Этот двенадцатикратный старенький бинокль в потёртом футляре неизменный его спутник во всех походах. В дали за лесом он увидел чёрные клубы дыма и метавшиеся над вершинами деревьев чёрные точки. Это были всполошившиеся птицы. Сбежав с крутого бережка к воде, отец Симеон прыгнул в лодку, причаленную к маленькой пристани у подножия холма, на котором стоял храм. |
| Наездники били их хлыстами, сдерживали, натягивали вожжи, отваливаясь совсем за санки, кони били копытами, рыли снег. Военный, с красным флажком, орал: «Не выскакива-ать!.. держать Демона!.. назад… Демона сведу с круга-а!..» Демон, вороной конь, был настоящий демон: закинулся, рванул, вывернул саночки с ездоком и галопом понесся в поле, За ним поскакали поддужные, поймали и привели без саночек, с оторванными оглоблями. Дарннька теперь чувствовала, что здесь- «греховное» и «соблазн». Были, конечно, и «прелестницы», громко смеявшиеся с военными, смотревшие вызывающе на всех, с накрашенными щеками, с подведенными, «грешными» глазами, с обещающими улыбками, с пышными яркими «хвостами». Немец, пучивший на нее глаза, вдруг повернулся к ней и позволил себе заговорить: «Не желаете ли, сударыня, бинокль?» Она отвернулась от барьера. Ей казалось, что этот немец принимает ее, должно быть, за т а к у ю. И тот барон тоже, конечно, принимает за т а к у ю. И все же было приятно, что все на нее глядели, это она заметила. Проходившие офицеры разглядывали ее, и взгляды их что-то говорили. Из вырезной беседки, где колокол, глядели на нее солидные господа в бобровых шапках, и один, седенький, все смотрел на нее в бинокль. Виктор Алексеевич шепнул: «Этот барон на тебя глядит, как астроном на звезду». Музыка заиграла встречу: прибыл генерал-губернатор Долгоруков. Военные встали. Жандармы вытянулись и взяли под козырек. Господа в беседке заходили, и Даринька увидала белую фуражку, шинель с бобрами, румяное круглое лицо о седыми усиками. Белая фуражка опустилась: военный сел. Виктор Алексеевич сказал, что генерал-губернатор Долгоруков — единственный здесь, в Москве, кто носит такую фуражку: он особенно важный генерал, генерал-адъютант Государя Императора, конногвардеец. Даринька этого не понимала. Виктор Алексеевич спросил: «Какая ты румяная, тебе жарко?..» Она сказала: «У. меня что- то сердце, очень волнуюсь, сама не знаю». Он предложил ей, не хочет ли воды, можно пройти в буфет, лимонаду выпить. |
| Перед дряхлым ханом плясали обнаженные женщины, — Дариньке так казалось, — и совсем непристойно изгибались: особенно самая вертлявая, «любимая». Вернувшийся Вагаев шепнул: «Смотрите, у самой сцены налево в бельэтаже… генерал-губернатор наш уже нацелился на свою Царь-Девицу… Помните, из „Онегина“… „Любви все возрасты покорны… но юным, девственным сердцам…“ — он щекотнул височком ее щеку и видел, как эта щека зарделась, — ее порывы благотворны, как бури вешние полям…» Даринька отстранилась и узнала в бинокль румяного, круглоголового, плотного генерала в орденах, в золоченом кресле. Он неотрывно смотрел в бинокль. Даринька вдруг обернулась к Вагаеву и шепнула: «А если узнают, что вы. убежали… что вам за это будет?..»- и даже игриво погрозилась. Это Вагаева ошеломило, — он высказал ей потом, — и, приложив руку к сердцу, он прошептал ей мрачно: «Расстрел, понятно». В пятне голубого света явился «волшебный образ» — дивная Царь-Девица, легкая, стройная, гибкая, с горящей звездой во лбу, с полумесяцем на головке, с тонкой непостижимо талией, затянутой бриллиантовым корсажем, из которого расцветали обнаженно-блистающие руки, из-под корсажа подрагивали блеском воздушные тюники, или, как теперь называют, «пачки», — пена батиста и кисеи, взмывающая пухом, под пухом играли ноги, — что-то чудесно-странное, отдельное от всего, ж и в о е — совсем оголенные, до бедер. Хан задрожал и грохнулся. В музыке громко стукнуло. Зал закипел в аплодисментах, у оркестра теснились фраки и мундиры, занавес подняли, и чудесная голоногая плясунья, выпорхнув из кулис, выросла-подрожала на носочках, закинула гордую головку, с горящей звездой во лбу, выкинула блистающие руки, склонилась и обняла театр, выпустила его в пространство и послала воздушные поцелуи вслед. В салоне бенуара Вагаев стоял с бокалом. Нет, так полагается, «крещение» всегда с шампанским. Когда его повезли в первый раз в театр, на «Аскольдову Могилу»… — всегда с шампанским! В ложах это запрещено, но… «только сегодня для уважаемых». Один глоточек?!.. Невозможно, сегодня первый театр, дивная Царь-Девица, старый хан в литерной бельэтажа пьет за свою «девицу», а здесь, рискуя честью и карьерой, проваливший вернейшего Огарка и так наказанный… — «ну, выпейте же за его здоровье!». |
| Ну, наверное потому, что сведение “чудного мгновенья” к биологии оставляет нас с катастрофически неполным описанием — оно оставляет за кадром весьма значительную часть реальности. Точно так же естественнонаучное описание развития вселенной может быть верным — но оно никоим образом не является достаточным. В рамках научного метода мы не говорим о Боге — точно так же, как в рамках химии мы не говорим о живописи. Но это вопрос рамок метода, а не бытия или небытия Божия. Если же попробовать описать эту ошибку одной фразой, то ее можно обозначить как смешение между методологическими и онтологическими утверждениями. Методологические утверждения относятся, как явствует из самого слова, к методу, к тому, как мы решаем те или иные задачи. Научный метод не требует, чтобы мы постоянно призывали Бога — он требует веры в упорядоченность вселенной, но практиковать его может и атеист. Научный метод рассматривает природу как замкнутую систему причинно-следственных связей, управляемую безличными законами. То, что лежит за пределами этой системы — лежит за пределами метода. Онтологические утверждения относятся к реальности , к тому, что существует на самом деле. Из методологического тезиса “мы не обращаемся к сверхъестественным силам при построении научных теорий” никак не следует онтологический тезис “сверхъестественного не существует”. Точно так же, как медицинский диагноз может быть превосходно точным — и при этом совершенно не упоминать, например, о семейном статусе пациента. Но это не значит, что семейного статуса у него нет! Из того, что нечто лежит за пределами метода, который мы употребляем для достижения таких-то наших целей, никак не следует, что это лежит за пределами реальности. Если у меня есть очень хороший бинокль, в который я не вижу радиоволн — это не значит, что радиоволн не существует. Это просто значит, что бинокль не годится для их обнаружения. Ценность красоты и истины Но обратим внимание на другие слова, которые употребляет Докинз — “красивое” и “изящное”, более того, он подразумевает, что “красота” и “изящество” обладают ценностью, и портить их неправильно. Но говоря о “красивом” и “правильном” мы уже неизбежно выходим за рамки научного метода. |
| С началом войны все больницы в районе закрылись. За исключением этой сельской амбулатории. И теперь со всей округи больных отправляют и везут к Георгию. «Вчера опять роды принимали, еле успели, издалека привезли», — рассказывала потом мне с улыбкой красавица Женя… Ивана спрятали в больнице. Дали нормальную одежду. Кормили. О том, что приютили выжившего солдата, не говорили никому в селе, даже беженцам из Донецка, проживавшим у них в доме. И правильно делали… “Ваш сын у нас!” О том, что случилось с бойцами, в городе N., стало известно сразу же. Без подробностей, так как связи ни с кем не было — бойцам запретили включать телефоны, да связь там почти и не работает. Кое-кто из блуждавших по полям, все же смог дозвониться до родных. Родственники делились собранной информацией. Вся она была неутешительной. Мне удалось через знакомых сделать неофициальный запрос в Министерство обороны Украины — в списке убитых Ивана не было. Но списки еще уточнялись и дополнялись. Точного количества потерь, кстати, не оглашают до сих пор. Но погибло много. Короче говоря, в городе — стон и слезы… Два дня прошли в неизвестности и тревоге. На третий день, после обеда раздался звонок. Неизвестный мужчина позвонил на мой телефон. «Ваш сын у нас. Срочно приезжайте за ним». Первая реакция — «это какой-то развод». Потом еще несколько звонков и разговоров — нет, точно, Иван там. Наконец, удалось поговорить с ним самим. Решаю ехать. Лихорадочные сборы, поиски денег взаймы у друзей и знакомых, зарядка телефонов и т.д. С собой беру только небольшой рюкзак. Смену белья, смену одежды, спортивный костюм и обувь для Ивана. Фонарик, все возможные документы. Бинокль — его я взял с определенной целью, но это оказалось огромной глупостью, чуть не ставшей фатальной. Дело в том, что к селу, которое я быстро нашел на карте, с украинской стороны проехать было невозможно. Украинская армия не пропускала. А мужчин призывного возраста просто задерживала по подозрению в шпионаже или терроризме. В общем, ехать можно было только через Россию. От села до российской границы — 20 км. Первоначальный план был таков: со стороны России подхожу к границе, некоторое время изучаю обстановку (для этого и взял бинокль), затем перебегаю границу, нахожу село, забираю Ивана — и тем же путем обратно. Полная авантюра! К счастью, перед самым отъездом изменил план. Решил ехать в Ростов. |
| Ирия остановилась, выпустила из-за обшлага своего комбинезона пластинку-карту, сфотографированную с орбиты. Алиса заглянула ей через плечо. На карте было видно, что лес тянется до широкой реки, за которой начинаются поля. — Нам к реке, — сказала Ирия. — Пойдем напрямик? — спросила Алиса печально. Она так устала прыгать по моховым кочкам и проваливаться в гнилые ямы. — А может, спустимся по ручью? — ответила Ирия. — Он наверняка впадает в реку. Вдоль ручья идти было веселее. Кое-где деревья расступались, и тогда было видно серое небо, по которому неслись быстрые облака. Правда, порой ручеек растекался, образуя широкое болотце, и приходилось углубляться в лес, чтобы обойти его. Пашка осмелел, забыв о змеях и чудовищах, и часто отбегал в сторону в надежде отыскать еще какой-нибудь след. Но больше ему не удалось ничего отыскать. Алисе хотелось есть, она знала, что в рюкзаке у Ирии были бутерброды и сок. Конечно, можно попросить ее сделать привал. Но просить не хотелось. Алиса была уверена, что Пашка сейчас думает о том же самом. Он-то любит поесть куда больше, чем обыкновенный человек, но тоже видит, как устремленно и неустанно шагает Ирия и как она порой оборачивается, бросая взгляд на спутников, и молча укоряет их за то, что отстают. «Ничего, — уговаривала себя Алиса, — сейчас выйдем к реке, осмотримся, тогда Ирия обязательно сделает привал». Берега ручейка стали круче, словно он почувствовал, что скоро ему встречаться с рекой, и начал энергичнее стремиться вперед, прорезая путь в земле. Им пришлось отойти от ручейка, и теперь они шагали по краю крутого обрывчика. Ручей, вобрав в себя ключи и родники, стал куда шире, глубже. Он громко журчал, перекатывая по дну камешки. Впереди среди деревьев показался просвет — лес кончался. И тут они увидели человека. Человек сидел на земле, привалившись спиной к стволу и опустив голову на грудь. Ирия подняла руку, приказывая спутникам не двигаться с места. Затем вынула из кармана бинокль, вгляделась в неподвижную фигуру и передала бинокль Алисе. Та увидела лицо спящего совсем близко. И сразу узнала его, хотя человек был грязен, щеки его исцарапаны, а одежда разорвана. |
| Гризли спустился как раз в тот момент, когда медведица выбежала из ущелья. На мгновение она задержалась возле Тэра, затем кинулась дальше. Уши ее были сердито прижаты, из горла вырывалось угрожающее рычание. Тэр последовал за ней и тоже зарычал. Он знал, что его подруга бежит от собак, и, поднимаясь следом за ней в гору, все больше приходил в ярость. В таком состоянии, как сейчас, ему все бывало нипочем. Гризли был страшным бойцом, когда преследовали его самого, но, когда опасность нависала над его подругой, тут он уже превращался в сущего дьявола. Тэр все больше отставал, давая Исквау уйти подальше, и дважды оборачивался, скаля клыки и посылая громовым голосом вызов врагу. Выбравшись из расщелины наверх, он оказался в тени, которую отбрасывала вершина горы. Исквау спешила достичь перевала через гору и уже успела скрыться из виду. Она исчезла в хаосе обломков, сорвавшихся сверху, с утеса, глыб песчаника и каменных пород. Сейчас вершины гор были всего в каких-нибудь трехстах ярдах выше Тэра. Он посмотрел вверх. Исквау уже на пути туда, через этот каменный завал, поэтому здесь, внизу, самое место для боя. Собаки были совсем близко. Они громко лаяли. До выхода из ущелья им оставалось уже немного. Тэр повернулся им навстречу и стал ждать. Стоя на полмили южнее, Ленгдон увидел в бинокль Тэра и Исквау, и почти в тот же миг из ущелья вырвались собаки. Он поднялся до середины горы верхом, отсюда вскарабкался выше и кинулся по бараньей тропе, очутившись почти на той же высоте, что и Тэр. Оттуда, где сейчас стоял Ленгдон, долина под ним просматривалась в бинокль на несколько миль. Брюс и Метусин оказались уже совсем близко. Он увидел, как они слезают с лошадей и бегут в ущелье. Затем они скрылись в нем. Ленгдон снова повернулся к Тэру. Собаки не давали гризли уйти, и Ленгдон знал, Что тому не справиться с ними на открытом месте. Затем он заметил какое-то движение в каменных нагромождениях и негромко вскрикнул, поняв, в чем дело, когда разглядел Исквау, спокойно взбирающуюся на вершину горы. Ленгдон понял, что этот второй зверь — медведица. |
| Выгоните мужа из дома или сами от него уйдёте, начнёте воспитывать ребёнка сами — в блуд влезете, как жаба в болото, будете мужиков менять и мужики будут вами пользоваться. Потом непонятно, что у вас будет в жизни: аборты, непонятно от кого зачатые дети... А потом в старости вы будете седой старой дурой, которую жалеть будет нельзя. Таких женщин даже жалеть нельзя. Я таких женщин вижу — вагоны, каждую неделю, и у меня к ним жалости... На каждого нужно жалость — на каждого больного человека, но где её взять на этих людей, которые собственными руками поразрушали свою жизнь: породили по одному ребёнку - эгоисту, понаделали кучу абортов, натворили кучу блуда, разрушили свои семьи, завидющими глазами смотрят направо и налево, завидуя всем, кто рядом находится, и хотят быть счастливыми. Нет счастья человеку, у которого сердце грешное. Путь к счастью — это путь терпеливого труда и благодарности. Поэтому поверьте, что тот муж, который кажется вам отвратительным, на самом деле может быть вашим сокровищем, просто вы в бинокль не с той стороны смотрите. Вы знаете, в бинокле есть увеличительные стёкла и уменьшительные, и вот можно смотреть на человека в уменьшительные стёкла и видеть его маленьким. Вы переверните бинокль, гляньте на него с увеличением, может быть, рассмотрите что-то очень важное и хорошее. Потому что замуж-то выходили по любви: вздохи на скамейке, гулянье при луне, цветы, восторги и радостно бьющееся сердечко. Куда потом всё поисчезало? Гордое, злое, завистливое сердце не может быть счастливым. Короче, видел я таких, и ещё увижу не одну, и они сами во всём виноваты. Таково моё мужское священническое мнение. Попробуйте меня переубедить. — Батюшка, благословите, Сергий из Москвы. Вы сейчас очень здорово сказали. Можно дополнение? Муж молился Богу, чтобы Господь послал ему хорошую жену, и Он послал ему хорошую жену, а жена не молилась, и ей досталось то, что досталось. Вопрос по поводу милостыни. Вот сказано: «Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся». |
| Есть ли попытки найти для вышеописанных и, на первый взгляд, странных явлений какие-нибудь другие объяснения? Можно ли объяснить их не жизнью личности или души, вышедшей из тела, а как-нибудь иначе? Есть, а точнее, было множество самых разных теорий. Есть люди, которые ни за что не поверят в какие-либо, даже самые очевидные проявления жизни духа. Критики начали с того, что объяснили все эти сообщения фантазией, а труды ученых – желанием вызвать сенсацию и заработать. Однако с появлением все новых данных о жизни души эти обвинения пришлось оставить, так как для всех становилось очевидным, что " что-то " во всех этих сообщениях все-таки есть. Таким образом, спустя некоторое время наличие самого феномена было признано, но тогда стали искать ему какие-нибудь, но непременно материалистические объяснения. Известно, что некоторые виды грибов содержат мескалин – вещество, способное вызывать фантастические видения, иногда похожие на описанные выше. Объясняли этим, не подумав о том, что, вероятно, мало кто из умирающих от острой сердечной недостаточности или во время серьезной хирургической операции ел перед этим ядовитые грибы. Объясняли накоплением в крови избытка углекислоты (гиперкарбия), но при проверке этого не оказалось. Объясняли недостатком кислорода в крови – недостатка тоже не оказалось, а во время операции усилиями наркотизаторов в крови больных был скорее избыток, чем недостаток кислорода. Объясняли действием наркотиков и разных лекарств, хотя большинство лиц, имевших эти странные видения, никаких наркотиков не получали. После приема некоторых наркотиков иногда действительно бывают разные видения, однако они другого типа, чем восприятия души вне тела. О таком действии наркотиков высказывают интересное мнение. Если мы что-либо видим, то это скорее свидетельствует о существовании этого " чего-то " , чем о его отсутствии. Если мы не видим предмета простым глазом, но видим его в бинокль, это вовсе не значит, что этот предмет создан биноклем, а на самом деле его нет. Есть способы или средства – бинокль, наркотики, – которые усиливают наши способности восприятия, но не создают ничего фактически нового, не существовавшего раньше. И может быть, приняв какой-либо наркотик, человек способен воспринимать немного больше, чем в нормальном, не возбужденном состоянии. |
|
|
